В силу возраста я не верю, что от меня может быть какой-либо толк. Но если бы в прошлом фортуна вручила мне государство…., думаю, что в самое короткое время я показал бы миру, сколь ценны древние установления[1]

Н. Макиавелли, политический и военный мыслитель

Максимально точная оценка состояния ВПО и всей мировой системы военной безопасности – первый, самый начальный, этап анализа положения страны в мире и основа для будущей национальной и военной стратегии. Именно на этом этапе часто происходят серьезные расхождения в оценках тех или иных представителей правящей элиты государства. Она, как правило, бывает субъективной, очень часто - политически ангажированной, хотя недостатка в общей информации  в наше время существовать не может. Нередко, однако, такая политизированная оценка бывает не вполне адекватной – как излишне оптимистической, так и пессимистической,– что одинаково плохо.

В первом случае переоценка ведет в будущем к неизбежному поражению, как минимум, на начальном этапе военного конфликта. Так было, например, накануне русско-японской войны 1904–1905 годов, когда в фундаментальной работе офицеров Генерального штаба России отмечалось, что «за время с 1898 по 1903 год военным ведомством на усилении нашей мощи на Дальнем Востоке и на сосредоточении там самых необходимых военных средств, тратится уже немало средств; можно сказать…., что в это короткое время сделано больше, нежели за весь предшествующий период со дня занятия нами Амура»[2].  Ход военных действий и поражение России показали, что такой оптимизм был малообоснован.

Примерно также излишне оптимистично была сделана оценка военных возможностей России накануне СВО на Украине, когда усилия самого последнего десятилетия, безусловно значительные, но, тем не менее, очевидно недостаточные, оценивались, тем не менее, как «выдающиеся» в подготовке ВС и ОПК. Во многом из-за политической конъюнктуры. Эта переоценка возможностей позже подверглась сильной критике как «показуха» и неадекватность в кадровой политике МО и Генштаба со стороны целого ряда критиков. Но уже самые первые месяцы СВО показали, что у военной политики России до 2022 года было много изъянов, которые делали ее не способной к ведению полномасштабной и длительной войны на крупном ТВД без радикальных изменений в подготовке к военным действиям[3].

Во многом такой излишний оптимизм был вызвал политическими соображениями. Так, еще в начальный период расширения НАТО на восток, я был свидетелем того, как видный представитель либералов депутат Госдумы С. Юшенков в своем публичном выступлении утверждал, что «чем дальше на восток продвинется НАТО, тем это будет лучше для России». Эти политические настроения сохранились не только до конца 90-х годов, но существовали и в начале второго десятилетия нового века[4], когда действовал Совет Россия – НАТО,[5] который фактически обеспечил политическое прикрытие для расширения блока на восток.

Более того, накануне военного переворота в Киеве в 2014 году правящая элита России все ещё рассчитывала на сохранение «благоприятных» внешних условий для России. Это многое объясняет в поведении России после 2014 года: выдачу безвозвратного кредита в 3  млрд. долл., неадекватное поведение посла России  в Киеве, слабую поддержку оппозиции, поспешное признание Порошенко и пр.

Развитие ВПО после 2014 года приобрело откровенно антироссийский характер. Важная специфика СВО – военно-силовое  противоборство между Россией и Западом, прежде всего, англосаксами, которое имеет традиционные особенности, – использование западными странами в качестве живой силы других наций, особенно, подконтрольных. Так военно-политическая философия современных англосаксов, как лидеров западной коалиции, хорошо описана еще во времена англо-французской войны начала XIX века, например, в Португалии. С той разницей, что вместо португальцев можно использовать сегодня украинцев.

Опыт использования британцами португальцев (индейцев, индийцев, сигхов, мусульман и пр.) – главная особенность СВО на Украине, где как территория страны, так и её нация используются в качестве инструмента англосаксов. В интересах их политической победы. Точно также происходит и на Украине. Отдавая должное самоотверженности португальцев, следует признать, что лавры победителя в этой войне принадлежат подготовленной британской армии и стоявшему во главе нее герцогу Веллингтону, которые использовали португальцев в качестве «мяса» для войны с французами,  Современники обвиняли его в излишней осторожности, но англичане и французы в Португалии находились в неравных условиях.

Эта традиция сохранилась и на Украине, где массово использовался человеческий ресурс страны в интересах США, Великобритании и других стран. При оценке состояния МО-ВПО это обстоятельство должно обязательно учитываться потому, что все риски и потери, связанные с человеческими ресурсами, в стратегии Запада практически не учитываются. Финансовые и материальные расходы Запада на Украине – слабая мотивация для прекращения военных действий против России. Великобритания, например, в годы Второй мировой войны смогла выпустить танков и самолетов в 3-9 раз больше, чем Германия (при том, что налоги выросли в 3 раза, а стоимость жизни выросла на 72%)[6]. Это означает, что существующее постоянно в российских СМИ утверждение об «огромных потерях в английской экономике» не следует преувеличивать с точки зрения оценки реального положения в Великобритании.

То же самое относится к оценкам возможных потерь англосаксов, которые являются самым уязвимым местом их стратегии на Украине. Опыт войны Англии и Франции показателен: Наполеон не дорожил людьми – вместо разгромленных частей он легко формировал новые. Другое дело англичане, которые, как и американцы, очень чувствительно к собственным потерям, что исторически заложено в их политике.  Веллингтон заметил по этому поводу: «Ни один генерал не потерял столько армий, сколько он (Наполеон). Я же себе подобного позволить не мог, так как знал, что если потеряю хотя бы пять сотен человек без большой необходимости, меня заставят на коленях отчитываться перед палатой общин»[7].

Так и современные англосаксы, которые демонстрируют свое прямое «неучастие» в военном конфликте. Прежде всего, из-за опасения того, что всплывут их потери. Поэтому оценка и будущее ВПО во многом будет зависеть от того, какие потери удастся навязать собственно ВС Англии, США и других европейских государств, а также их экономике (коммуникациям, транспортным путям). До тех пор пока таких угроз для англосаксов не будет, они смогут бесконечно воевать на Украине, используя не только украинские, но и польские, молдавские, румынские, словацкие и пр. человеческие ресурсы. Конфликт для западной коалиции может приобрести желательно бессрочный характер.

Стратегия Запада на Украине, как и в прежние времена, направлена на экономическое, технологическое и изматывание и внутриполитическую дестабилизацию России, но не за счет Запада, а за счет, прежде всего, Украины и некоторых своих союзников. Также как и в войне с Наполеоном. Так, располагая сравнительно небольшими силами, в свое время Веллингтон использовал их в высшей степени рационально. Он никогда не давал воли эмоциям и не действовал по формуле «умрем же под Москвой», а спокойно оставлял позиции, если считал это разумным, причем отступал всегда по заранее обдуманному плану. Постоянно маневрируя, британский главнокомандующий выбивал у привыкших разом решать дело в одном генеральном сражении французов почву из-под ног. Армии Наполеона одна за другой увязали в Португалии. Английская армия была превосходно вооружена да и трепета перед «непобедимыми» французами не испытывала. Веллингтон говорил: «У меня есть подозрение, что все континентальные армии были наполовину разбиты французами еще до начала сражения. Меня, во всяком случае, им не запугать»[8].

На Украине – ровно та же история. Запад не беспокоят потери украинцев. Абсолютно. Это является удивительным фактом, но только не для англо-саксов. Опыт Великобритании – показателен. Он многое объясняет в современной стратегии Запада на Украине. В Португалию, как и сегодня на Украину широким потоком текли британские деньги: на них создавалась португальская армия, строились оборонительные линии, закупалось продовольствие. Веллингтон сразу понял, что формула Наполеона «война должна кормить сама себя» в Португалии не сработает[9]. Также и англосаксы ведут себя на Украине. Стараются финансировать все расходы правящей элиты и институты государства. Естественно, не безвозмездно. Постепенно национальные богатства страны перетекают за рубеж.

Как и Наполеон, англосаксы не допускают экспроприаций (кроме российской собственности), и вообще стараются поддерживать добрые отношения с местным населением. Как и британские солдаты в Португалии, западные представители ни в чем не нуждаются –  как и в португальские порты ежедневно прибывали транспорты с продовольствием, обмундированием, оружием, так и на Украине нет недостатка в западной помощи. В то время (как и забытые своим императором французы ходили оборванные и питались воронами и желудями)[10] российские военнослужащие и добровольцы нередко испытывают откровенную нужду и недостатки снабжения.

Очень похожая ситуация сложилась и на СВО России на Украине, где ОПК страны и её ВС оказались в итоге не подготовлены к масштабной и затяжной войне. Система военной  безопасности современной России медленно и непоследовательно трансформировалась из советской системы начала 90-х годов и разгрома либеральными реформаторами в последующие десятилетия. Критика в отношении руководства МО и Генштаба признавалась во многом справедливой. При этом, такая трансформация шла ВС РФ нередко проходила по самым плохим сценариям: вместо демилитаризации некоторых отраслей экономики «реформировавшейся России» прошел их развал (прежде всего, в ОПК), а «реформы армии» превратили бывшие Вооруженные Силы СССР в некий конгломерат родов и видов, слабо управляемых и еще хуже обученных военнослужащих, что наглядно продемонстрировала еще Первая чеченская война 1994 года.

К сожалению, опыт войны в Афганистане и в Чечне так и не был обобщен и серьезно изучен. Более того, военное образование ухудшалось быстрыми темпами, а военная наука деградировала. В эти же годы шло планомерное уничтожение ОПК СССР и России. Речь идет не просто о кризисе в области промышленности страны, её станкостроении и приборостроении, что было вызвано неудачной политикой либералов. И не только неудачами в области приватизации оборонной промышленности, а сознательным уничтожением военно-промышленного потенциала, когда ликвидировалась документация, вывозилось оборудование и обрушалось производство[11].

В эти же годы в мире наблюдалась обратная ситуация: США и их союзники постепенно монополизировали не только государственные международные институты, но и фактически взяли под контроль негосударственные  институты и организации, уничтожив, где это не удалось сделать, старые правовые и национальные системы[12].  Старый миропорядок в начале столетия де-факто был сменен на новый, а система и состояние ВПО и СО не только в Европе, но и в мире приобрели для России откровенно угрожающий характер. При новом миропорядке России предстоял выбор: либо, потеряв суверенитет и в конечном счете свою идентичность, принять «новые нормы и правила», либо выступить в военно-силовой борьбе против них.

Следует напомнить то, что пережила Россия к началу века, когда сформировался этот новый миропорядок,  а именно то состояние, - политическое, экономическое, научно-технологическое,- в котором она оказалась к началу века (но о чем очень редко сегодня вспоминают). К сожалению, нынешние оценки России и её положения в мировом ВПО того времени не всегда учитываются сегодня.

К началу XXI века развитие России подошло к своей критической точке, когда стоял вопрос об оставшемся времени существования государства, его институтов и распада нации. Соответственно это означало для адекватной оценки состояния государства и нации того времени  и фактического  уничтожение военной организации и всей системы национальной безопасности[13]. Успехи КТО России против «самостоятельной Ичкерии» - не характеризуют реального состояния ВС и ОПК России. Воевали старым оружием и остатками армии, с помощью немногих офицеров, которые не разорвали контрактов. Вопрос в 2000 году стоял, повторю, о существовании государства, более того, нации. В.В. Путин «подхватил» распадавшуюся в Россиии власть.

Это – принципиальное положение, которое, однако, многими в те годы сознательно не поддерживалось. Более того, вплоть до второго десятилетия наша либеральная общественность, политики и политологи искренне считали и утверждали, что «безопасности России ничто не угрожает». Это положение было даже зафиксировано в первой Концепции национальной безопасности России 1997 года, а затем подтверждалось вплоть до 2014 года.

На Западе искренне считали, что до этого (полного самоуничтожения России) остались немногие годы, либо даже месяцы, но также полагала и значительная часть правящей элиты страны, рассчитывающая на очередной раздел государственной собственности, который был бы неизбежен, как и при развале СССР.

 С точки зрения адекватности оценки существования системы национальной безопасности можно было констатировать, что она, как и военная организация, формально  существовала (скорее – доживала) последние месяцы. Военные действия на Северном Кавказе в 1999 году продемонстрировали, что власть не могла не только сформировать корпус в 50 тысяч военнослужащих (из служивших формально числившихся только в Северо-Кавказском округе 350 тысяч), но и подобрать командование, генералы и офицеры которого массового отказывались принимать участие в военных действиях[14].  Достаточно напомнить,  что все заместители министра обороны отказались от руководства операцией.

Это состояние в той или иной степени сохранялось до 2008 года, а позже стало медленно и непоследовательно исправляться. Нередко хаотично, бессмысленно, причем при всех министрах обороны страны – от С.Иванова и А. Сердюкова до С. Шойгу,- с той разницей, что темпы исправления провальной ситуации были чуть быстрее или медленнее, а ошибки и преступления в руководстве – крупнее или мельче.

Если говорить об адекватности оценок состояния военной безопасности в России, то, на мой взгляд, только основные ошибки в оценке ВПО и военных возможностей России к 2022 году, которые прямо отразились на военной безопасности России, исходя из многочисленных оценок – моих и экспертов, – были следующие:

– Основные военно-доктринальные положения и практика военного строительства требовали от российской армии и ОПК иметь материально-технические и человеческие возможности для ведения только небольших региональных и локальных войн, а не крупномасштабных войн с противником, обладающим собственным крупным потенциалом. Тем более, не с военной коалицией развитых в военно-технологическом отношении государств.

Это означало, что численность ВС, запасы ВВСТ изначально были ориентированы на невысокую интенсивность и продолжительность военного конфликта. Все основные относительно новые и модернизированные виды и системы ВВСТ создавались либо в образцах («на картинках»), лтибо мелкими сериями: танки Т-90М, Т-14, РСЗО «Торнадо-С», самолеты авиации СУ-35 и СУ-34, но особенно БПЛА и системы связи и боевого управления.

Но даже и того, что было старого, советского, далеко не всегда хватало – от шанцевого инструмента и формы до боеприпасов к старым советским артсистемам.

ВС также не готовились к ведению полномасштабных боевых действий ни с токи зрения огневой мощи, ни комплектования, ни боевой подготовки.

– Кризис государственного управления в России в наиболее сильной степени отразился на эффективности управления в ВС и ОПК, которое не только потеряло остатки эффективности и гибкости, но и оказалось не способным к выполнению реальных политических задач. Так, если ВС и ОПК РФ смогли решать частные задачи в Сирии (успех которых был существенно преувеличен), то решение более значимых задач оказалось уже не под силу.

Очень часто главные посты в управлении ВС занимали ни боевые офицеры и генералы, а «паркетные» генералы, которые сделали карьеру благодаря умению приспособиться к начальству и обстоятельствам.

– Не способность адекватно оценить роль военной промышленности и массового выпуска ВВСТ, провал в финансировании НИОКР, разгром военной науки и образования неизбежно вели к превращению ВС РФ из армии великого суверенного государства в ВС регионального по своему значению субъекта МО и ВПО.

Представляется, что это не случайно: для значительной части правящей элиты страны именно такое политическое значение ВС и ОПК России («маленькой Голландии») в наибольшей степени соответствовало их представлениям о месте России в современном мироустройстве.

– Увлеченность подготовкой смотров, парадами, выставками и демонстрациями различных акций неизбежно вела к снижению внимания к повседневной рутинной работе ВС, повторяя традиционные ошибки российской армии, как, например, при Николае 1, который вернул в армию порядки своего отца – Павла I. Внешние атрибуты службы вытесняли содержание.

– Отбор военачальников происходил по принципу удобства, что «вымывало» из ВС РФ наиболее энергичных и дееспособных, обладающих опытом военнослужащих. В армию были перенесены привычки и нормы бизнеса и такие же навыки управления.

Если говорить об адекватности оценок состояния ВПО в мире правящей элитой России, то следует окончательно признать (до сих пор этого так и не было сделано), что:

– Ни в СССР, ни в России до самого последнего времени не произошло реальной переоценки перемен в ВПО в общественном сознании и понимании правящей элиты. Трезвые и точные оценки В.В. Путина были высказаны, в том числе в нормативных документах – СНБ и Концепции внешней политики, послании президента ФС и пр.- но они так и не «легли» в качестве реальных политико-мировоззренческих установок для правящей элиты и общественного сознания. Публичные споры по этому поводу в СМИ, включая ведущие телеканалы, так и не привели пока что к осознанию критичности состояния МО-ВПО.

Сложился диссонанс в понимании международных реалий между большинством правящей элиты (которое «не хотело жить при Совке») и её национально-ориентированным меньшинством (которое не хотело потери суверенитета). Этот разрыв стал разломом в элите в ходе СВО, разделив общество на 3-и не равные части:

 – численное меньшинство «патриотов»,

  - значительную часть правящих либералов;

  - и абсолютное большинство «ждущих», когда «всё вернется по-новому».

Именно последние в реальности управляют процессами в обществе и экономике России. Именно они, в конечном счете, и решат, кто победит. Они затаились и «выскочат» (как всегда – вовремя) как только ослабнет нажим патриотического меньшинства, которое все еще связано пуповиной с ними.

Такая ситуация стали естественным следствием исторического развития последних лет существования СССР-России. С приходом к власти М. Горбачева в СССР делалось очень многое не только для его уничтожения (как и его союзников и коммунистической идеологии), но и – если говорить  только о военно-политической области – извращения представлений о государстве, роли военной силы и значения военной безопасности. «Новое мышление» М. Горбачева  – это и был сгусток извращенных представлений о безопасности, прежде всего, военной, государства. Должен сказать, что в меру своих сил и возможностей я пытался оспорить развитие в таком направлении, но самих возможностей было немного. Результатом этой деятельности стали, например, такие работы, как: «Национальная доктрина России» (1993), «Россия сегодня – реальный шанс» (1994), «Концепция закона о поддержке отечественной науки, культуры, образования и предпринимательства» (1994), «Современная Русская Идея и Государство» (1995), ежегодные доклады «Концепция национальной безопасности России», «Россия на пороге ХХI века» (1996), «Россия: партии, выборы, власть» (1996) и большой ряд других книг, изданных общим тиражом более 5 млн. экземпляров[15].

Государственная монополия принадлежала тем, кто извращал политические реалии, и тем ученым и публицистам (которых было немало в СМИ и АН СССР и РАН), которые активно обосновывали эти извращения. И многие из которых продолжают делать это в третьем десятилетии нового века, когда, как уже стало для многих ясно, подобные подходы абсолютно обанкротились. За эти годы, однако, были созданы полунаучные «академические» школы, в которых научились обосновывать «бесполезность военной безопасности», «вредность ОПК», ложность многих понятий – от стратегической стабильности до национальной идентичности и суверенитета.

Естественно, что это состояние общества и экономики больнее всего затронуло ВС и ОПК России, которые должны были перейти от советского к рыночному механизму управления. В основе такого перехода лежал отказ от плановой системы к установкам финансовых властей страны[16]. Происходило это – и в ВС, и в ОПК – параллельно и не одновременно, в условиях политического и экономического кризиса, который к концу 90-х годов прекратился в хаос, а также в условиях внешнего деструктивного и последовательного силового давления на Россию с целью разрушения её системы безопасности. Как признают эксперты, «До 1993 года ещё разрабатывались годовые планы НИОКР и закупок… Такие революционные изменения привели к тому, что предложения МО РФ в проект ГОЗ формировались под выделяемые Минфином «предельные» объемы финансирования, никак не связанные с задачами ВС и удовлетворявшими потребности развития ВВТ не более чем на 40–60%.... При этом до 1995 года вооружения развивались без определенной стратегической линии, как бы по инерции. Военное строительство ... Перешло в разряд проблем, финансируемых по остаточному принципу»[17].

Дополнительный хаос и уничтожение предприятий ОПК добавила приватизация, которая, как представляется, носила сознательно-разрушительный характер. Распродажа и откровенное разворовывание собственности ВС носило обвальный преступный характер, который до сих пор скрывается за «аргументами» секретности. Во всяком случае подготовленный с моим участием доклад Счетной палаты свидетельствует о массовой незаконной коммерческой деятельности большого числа представителей Министерства обороны России[18].

Это наследие оказалось удивительно живучим и жизнестойким, сохранило влияние и в условиях очевидного силового противоборства с Западом, в условиях СВО на Украине. Это же наследие составляет фундамент для ложного понимания проблем международной и военной безопасности, адекватных оценок состояния МО и ВПО. Это же наследие мешает адекватности в понимании современных проблем военной безопасности, ВС и ОПК РФ.

На фоне быстрого расширения НАТО и формирования широкой западной военно-политической коалиции, деградация системы национальной безопасности в России в последние десятилетия выглядела особенно катастрофической, ни во многом сохраняется и сегодня. Самое главное – то, что у правящей, в своём большинстве – вестернизированной, – элиты не было воли и главной идеи, вокруг которых смогла бы произойти консолидация внутренних сил. Отказ от идеологии и целеполагания, национальной системы ценностей и интересов привел к власти правящую элиту, которая заключила между своими фракциями фактически «договор о политико-идеологическом ненападении» – отказе от идей и интересов, в основе которых лежит национальная идентичность и суверенитет. Идеи сохранения и укрепления государства были в основном нейтрализованы либеральной элитой и СМИ, а в стране стремительно продолжал развиваться «этнический федерализм»[19]. Поэтому возвращение к пониманию правильного понимания значения государства и его институтов идет крайне медленно.

Для понимания того, как происходит реальная оценка состояния МО-ВПО, важно точно отслеживать происходящее во внутренней политике, в особенности, внутри правящей элиты страны. В том числе и в историческом измерении, которое имеет конкретно историческое значение. Это означает, например, что: «потенциал предательства», накопленный после смерти И.В. Сталина и правления «команды» М. Горбачева, стал в эти десятилетия стремительно набирать силу, превратив правящую элиту в своем подавляющем большинстве из национальной в компрадорско-коллаборационистскую, готовую на любые уступки ради сохранения личных интересов. Эта тенденция не преодолена до сих пор. Практически элита была готова к капитуляции в конце 1999 года на любых условиях. Именно этот процесс я наблюдал фактически весь 1999 год, когда её представители – от Б. Березовского и Н. Аксененко до Т. Дьяченко и Б. Ельцина – думали только о спасении собственных семей и активов. Приход к власти В.В. Путина в августе 1999 года никто не воспринял серьезно, хотя вместе с ним пришли и достаточно авантюрные люди, которые были готовы рисковать[20].

Примечательно, что обсуждение кандидатуры В.В. Путина перед его утверждением премьером в августе 1999 года в Госдуме прошло скучно и рутинно, как очередной временной фигуры, к тому же воспитанника А. Собчака. И многие ошиблись в своих оценках, также как и я, который не увидел в нём самостоятельной фигуры, способной консолидировать в своих руках власть. Правящая элита, готовая окончательно распродать страну, ошиблась и на какое-то время растерялась, впрочем, уже через несколько месяцев консолидировалась, сформировав широкий фронт из представителей региональных элит и олигархов, либералов и коммунистов, но так и не успела вырвать победу на декабрьских (1999 года) выборах в Государственную думу.

Напомню, что консолидация значительной части (но только части) правящей элиты России произошла позже, уже значительно после победы В.В.Путина на президентских выборах в марте 2000 года, которые правящая регионально-олигархическая элита хотела сорвать, не дав избрать легитимного президента. Сегодня это всячески пытаются забыть потому, что многие из противников В.В. Путина и центральной власти сегодня стали её «фаворитами», а их оппозиционность всячески забывается. Оппозиция В.В. Путину частично (в лице Е.М. Примакова, Ю.М. Лужкова и других лидеров и части олигархов) пошла на уступки и капитуляцию, а частично – в лице В.А. Гусинского и М.Б. Ходорковского зачищена. В.В. Путин начал процесс консолидации власти с создания семи полпредств, которые должны были унифицировать региональное и федеральное законодательство, обуздав местных баронов и восстановив функции государства. Процесс это затянулся надолго.

Это – одно из объяснений сверхосторожности международной политики В.В.Путина в те годы, его готовности сотрудничать с Западом и НАТО. У него не было не только всей, но и «большинства» власти – он маневрировал, лукавил, заручался поддержкой бывших противников. И, естественно, избегал точной и откровенной оценки МО-ВПО вплоть до конференции по безопасности в Мюнхене в 2008 году, на которой, кстати, он выступил очень аккуратно, не амбициозно и не конфликтно, лидирующей тональностью которой было искреннее путинское «сожаление» в том, что Запад ошибался в отношении России.

Можно сказать, что к относительно адекватной и точной оценке МО-ВПО, как следствие,- реальному восстановлению государства и его институтов, в том числе институтов национальной безопасности, удалось перейти на рубеже 2007–2008 годов: выступление В.В. Путина 7 февраля 2008 года на конференции по безопасности в Мюнхене стало симптоматичной (впрочем, достаточно аккуратной) декларацией о стремлении восстановить Россией свой государственный суверенитет,  подтвержденной в августе 2008 года практическим примером - разгромом Грузии.

В последующие десятилетия оценки МО-ВПО развивались параллельно и непоследовательно параллельно с медленным и не всегда последовательным (пример «сердюковщины» как нанесшей ущерб государству военной политики достаточно показателен) восстановлением функций военной организации страны – организационное, административное, финансовое, – которое не вполне завершилось к 2021 году. Это надо понимать, потому, что во многом нынешнее состояние военной организации страны характеризуется стремлением власти преодолеть последствия разрушения ОПК[21] и ВС последних десятилетий, которые стали нетерпимыми после явных некоторых неудач чеченской войны и осетинской кампании 2008 года[22].

Программы военного строительства 2010–2021 годов, объединенные в ГОЗ, далеко не всегда носили вполне обоснованный, оправданный  и законченный характер, хотя их реализация по целому ряду направлений, – прежде всего, доведения до стадии серийного производства советских ОКР и некоторых НИОКР российского времени, – говорят о постепенном восстановлении военного потенциала почти до советского уровня, что в условиях кризиса и стагнации в России, безусловно, отражает позитивные тенденции в развитии ОПК и ВС РФ.

Таким образом, после прихода к власти В.В. Путина в 2000 году началась достаточно хаотичная, непоследовательная и противоречивая политика восстановления системы государственной и военной безопасности, которая в итоге в последние 20 лет привела к созданию фактически новой российской системы государственной безопасности: эта новая (хаотично сформированная) система медленно и с большим трудом стала приобретать в самые последние годы черты логичной системы национальной безопасности, т. е. пытаться объединять государственные, деловые и общественные институты развития и безопасности, формируя единую военную организацию страны. Примечательно, что даже самые скромные усилия в этом направлении дали очень весомы результат в ходе СВО на Украине в 2022 году: по некоторым оценкам, до 70% всех поставленных средств в войска было обеспечено за счет не государственных институтов и отдельных граждан.

Процесс этот, однако, далеко не закончен потому, что он затормозился на стадии организации в систему только государственных институтов, «за скобками» которых до настоящего времени остаются огромные пласты -  бизнес и общественные институты, - не говоря уже об огромном потенциале личностей[23].

Таким образом,  адекватной оценке состояния МО и ВПО препятствует сложившаяся существующая система национальной безопасности России конца второго – начала третьего десятилетий нашего века, представленная в нормативных документах стратегического планирования, - СНБ, Концепции внешней политики и пр., которая,  с одной стороны, – представляет собой  остатки представлений о безопасности советской системы, военной организации и ОПК, а, с другой стороны, - не всегда «новосозданные» малоэффективные усилия новой российской власти и её попытки преодолеть системный кризис прошлого века и нарастающее силовое давление со стороны Запада в условиях, когда сложилось изначально несопоставимое соотношение государственных и военных возможностей сторон.

В области адекватности оценки МО-ВПО, как и в самом  состоянии правящей элиты страны, наблюдалась дихотомия, характерная любым системам при отсутствии общих политико-идеологических принципов[24].

Внешняя ситуация в области безопасности, сценарий развития МО и ВПО в новом веке менялись быстрее, чем к ним успевала приспособиться российская система военной безопасности. Можно признать, что к началу третьего десятилетия нового века под прямым и непосредственным руководством В.В. Путина[25] удалось с большим трудом вернуть России (по признанию бывшего министра иностранных дел Дании, например[26]) статус «великой военной державы». Но этот статус не был подкреплен ни технологическими, ни экономическими, ни демографическими результатами развития страны, которая к 2021 году только вышла по этим важнейшим показателям на уровень развития РСФСР 1990 года, т. е. её безопасность обеспечивается преимущественно военными средствами (не всегда достаточными), что делает её одновременно очень уязвимой в долгосрочной перспективе. Возросшая точность и адекватность в оценках МО-ВПО, стратегическом целеполагании, планировании очевидно не иподкреплены эффективными механизмами государственного и военного управления.

Автор: А.И. Подберезкин