Склонность России оставаться спокойной зависит не от одних только настроений, а ещё больше от технических вопросов вооружений на море и на суше…[1]

Отто фон Бисмарк, канцлер Германии

В разные исторические периоды для разных государств значение военной силы (и, соответственно вооруженных сил и военной промышленности) в политике менялось, порой, значительно. Хотя роль и значение военно-технических средств для безопасности государств традиционно всегда имело преимущественное значение среди других мер и средств политики (финансовых, информационных, политико-дипломатических и пр.), оно, тем не менее менялось от абсолютизации (как, например, при Петре I в России, когда 90% бюджета шло на армию и флот) до относительно мирных периодов (как при Александре II и Александре III)[2], когда, тем не менее, велось стремительное развитие ВС и флота, а также ОПК России. Как пишет историк Ю. Кудрина, «К 1895 году Россия вышла на 3-е место в мире по количеству военных судов, обогнав Германию, и не намного отстав от Франции[3] (в те годы у Великобритании было порядка 400 судов, Франции – 200, а у России 107, тогда как в Германии – 77).

Так, военно-морские силы Великобритании несколько столетий в 2–3 раза превышали по своей численности сухопутные армии, а в России, напротив, были периоды, когда военно-морская мощь отходила на второй и даже третий план.

Тем не менее, в политике ведущих государств военная мощь всегда рассматривалась в качестве решающего силового компонента с тех пор, как милицейские формирования и наемные войска уступили свою роль профессиональным армиям. Тридцатилетняя война показала к середине XVIII века, что только профессиональная армия способна стать эффективным внешнеполитическим инструментом. Именно в те годы численность профессиональных армий стала достигать сотен тысяч человек, а военные расходы составлять большую часть государственного бюджета. Более того, как, например в России со времен Петра I государственное управление строилось в зависимости от военных потребностей. Это влияние сохранилось в целом ряде стран вплоть до настоящего времени.

В этом смысле О. фон Бисмарк лишь повторил, что в истории России традиционно средствам вооруженной борьбы уделялось важное значение. События на Украине и вокруг неё в конце 2021 – начале 2022 года подтвердили эту традиционную особенность российской политики: предупреждение руководства России в декабре 2021 года о возможности применения «военно-технических ответных мер» в отношении западных государств сделало эту тему на несколько месяцев в центре внимания многочисленных обсуждений. Особенно на фоне широкой информационно-пропагандистской и политико-дипломатической активности стран Запада.

И не случайно: традиционно руководство СССР и России многие десятилетия искусственно подчеркивало значение «политических» и политико-дипломатических средств урегулирования. Вся политика «нового мышления» и ельцинских уступок Западу основывалась на отказе от использования военно-технических средств борьбы. В итоге Россия оказалась в начале века в ситуации практического отсутствия таких средств – ОПК сократился в 5–6 раз, а ВС – в десятки раз. Напомню, что в конце 90-х гг. мы с трудом смогли наскрести 50-и тысячную группировку на Северном Кавказе, куда пришлось направлять морпехов с Дальнего Востока и Северного флота.

Можно сказать, что не только политики и политологи, но и журналисты на время как-то «забыли» о существовании военных силовых средствах политики. Во всяком случае они не рассматривались, как правило, при обсуждении вероятных сценариев развития ВПО в то время[4].Предупреждение, прозвучавшее в декабре 2021 года, означало и то, что возможности политико-дипломатических средств и мер исчерпаны, либо близки к тому, чтобы быть исчерпанными. Это же заявление привлекло к себе внимание с точки зрения политического и социально-экономического долгосрочного планирования и места в нем военно-технических средств и мер, т.е. вооружений, военной техники (ВВСТ) и способов их применения.

Главная задача ВС и ОПК любого государства обеспечить внешнюю политику и безопасность страны необходимыми военно-силовыми ресурсами и возможностями, составляющими важную (но, уже даже не всегда, главную) долю государственной мощи и влияния в мире. Как известно, все национальные ресурсы и возможности государства составляют тот набор силовых средств политики – от мягкой силы (привлекательности) и не военной силы влияния («силы принуждения») до военной силы (в прямой и косвенной формах). Соотношение этих сил, эффективность их влияния – предмет самого пристального изучения за рубежом[5] и в России[6].

При этом, важно не упускать из виду, что соотношение сил в мире формируется уже не только великими державами, но и новыми экономическими и промышленными субъектами ВПО, которые ускоренно развивают свои военно-промышленные и технологические возможности. К числу таких стран вполне оправданно можно отнести уже Бразилию, ЮАР, Индонезию, Иран, Пакистан, Республикe Корею и другие страны. Их военно-политическое влияние в мире быстро нарастает, а ОПК и ВС становятся реальными факторами в мировой политике[7].

Некоторые силовые (но не военные) институты государства и общества стали играть не менее, а порой и более важное значение, чем военная сила. Во всяком случае на определенных этапах[8]. Так, в конфликте вокруг Украины в 2021 году США и НАТО публично угрожали России использованием «беспрецедентного широкого» спектра силовых инструментов, однако давали понять, что речь не идет о прямом применении вооруженного насилия. При всей «размытости» границ между формами и способами силовой политики в современном мире пока остается некая грань, за которую по понятным причинам опасаются выходить ведущие государства в своих отношениях. Во всяком случае, без потери контроля над вероятной силовой эскалацией. Поэтому современная политика представляется неким «салатом» из политических угроз и военных консультаций: угроз со стороны внешнеполитических деятелей и пресс-секретарей и консультаций (как это было в отношениях между военными России и США в октябре – ноябре 2021 года) между президентами, министрами обороны и начальниками штабов.

Так, например, в мае 2022 года большое значение приобрели поставки западных стран на Украину РСЗО и КР морского базирования (или, как в Дании, береговых комплексов).