Субъективные аспекты новой Концепции внешней политики России. Часть I

Субъективные факторы, прежде всего роль личности в истории государств, её влияние на выбор национальной стратегии, непосредственно зависят от политико-идеологических представлений и субъективных установок, а также отношений внутри правящей элиты. Это не всегда учитывается, а в России порой и упорно отрицалось: со времён А.Н. Яковлева в СССР и России идеология сознательно выносилась за скобки политического анализа. Её постепенное возвращение в политику стало очевидным только в 2022 г., после начала СВО. Оценки и прогнозы неизбежно стали более идеологизированными.

Обзор таких оценок был сделан в новой редакции Концепции внешней политики Российской Федерации, которая явилась шагом к возвращению идеологии[1]. Тем важнее становится мониторинг происходящих субъективных изменений взглядов правящей элиты России. Эти взгляды – ключевое понимание стратегии страны, её влияния в мире.

Формула внешнего влияния государства (по Кларку) состоит из двух множителей: первый – показатели совокупной мощи государства и второй – произведение стратегии (главной идеи) на политическую волю. Если второй множитель (эффективность стратегии) близок к нулю, то и все усилия применения всего потенциала страны обнуляются. Другими словами, показатели совокупной мощи государства (первый множитель) могут стать бесполезными, если второй множитель неэффективен.

Таким образом, эффективность стратегии, а также роль политической воли во многом предопределены идеологической мотивацией. В современной России, где эта область долгие годы находится в искусственном упадке, происходила недооценка этих субъективных факторов как из-за чрезвычайно негативной их роли, так и личностей её носителей (не только М. Горбачёва и Б. Ельцина, но практически всех представителей советско-российской правящей элиты).

Игнорирование КПСС политико-идеологических аспектов развития страны в 70-е и 80-е годы привело в итоге к глубокому социально-политическому кризису в СССР, в том числе и в области национальных отношений, роста национализма, сепаратизма и русофобии[2], а также других антисоветских и антипартийных течений.

В современной России начался процесс «возвращения идеологии», который нередко идёт не только непоследовательно, но часто и вопреки настроениям правящей элиты.

Современное состояние национальной стратегии России в большей степени опирается на патриотизм как национальную идею, но, как и в СССР, часто носит формальный, не всегда продуманный и обоснованный характер. Однако «парадно-казённый», закреплённый в государственных СМИ патриотизм не стал обоснованной концепцией, лежащей в основе Стратегии национальной безопасности. Как и «коммунистическая идея» 70-х годов в СССР, такой патриотизм выхолащивает суть национальной стратегии, а не развивает её.

Влияние субъективных факторов на формирование политики и стратегии государств исключительно важно. Нередко оно сознательно недооценивается, хотя в современной истории России играло исключительно важную роль[3][4][5]. Это относится ко всем уровням государственной системы: если на высшем уровне некоторые объективные процессы и тенденции могут ограничивать субъективные решения[6], то на более низких такие решения вообще сложно проконтролировать. Здесь субъективизм может прямо противоречить всей государственной политике.

В области анализа безопасности принципиально важна как недооценка, так и переоценка роли субъективных факторов, их значение относительно объективных факторов, формирующих стратегию государств.

Так, например, для национальной стратегии СССР/России в 80-е годы прошлого века и первые десятилетия нынешнего столетия роль субъективного фактора – личности М. Горбачёва, Б. Ельцина, В. Путина – имела огромное значение, многократно превосходящее значение лидеров других стран в эти же годы.

До сегодняшнего дня у нас нет устоявшейся теории и методологии в данной сфере, а все идеи опираются на немногие теоретические работы, которые, как правило, тщательно избегаются политиками и военными.

Широкая публичная дискуссия в российских СМИ о современной политике и стратегии государств в области национальной безопасности, состоянии международных отношений и, в частности, военно-политической и стратегической обстановке (ВПО и СО) имеет целый ряд существенных недостатков, связанных прежде всего с глубиной анализа этой проблемы[7]. Как правило, на поверхности не только публичных, но и многочисленных научных дискуссий остаются в большей степени вопросы пропаганды или – ещё чаще – контрпропаганды, когда субстантивная, содержательная часть вопроса сознательно остаётся в тени или просто игнорируется[8].

Главное в этой дискуссии – сохранение и защита национальной идентичности (это очень хорошо понимают, например, в Польше, странах Прибалтики и на Украине). Это во многом зависит от многочисленных субъективных, порой кажущихся незначительными решений. А возвращение идентичности, реализма и национальной специфики в России происходит медленно, встречая сопротивление социально-либеральных групп не только в среде «творческой интеллигенции», но и более широких слоях общества, попавших с конца 80-х годов под влияние западных культурно-социальных стереотипов.

Особенность современной России, так же как и верхушки КПСС, разделённой на «охранителей» и «прогрессистов», – существование в правящей элите страны двух лагерей, каждый из которых опирается на свои приоритеты в выборе системы ценностей – национальные или групповые, а также личные. Соотношение сил между этими частями до конца не определено и во многом зависит от субъективного фактора – личности и характера В.В. Путина и его окружения.

Но, как и в СССР, точнее в КПСС, нельзя исключать, что в российской элите появится некий А.Н. Яковлев, который в итоге заявит, что «всю жизнь боролся с КПСС», или, как Е.М. Примаков, который скажет, что всегда был частью «внутрисистемной оппозиции».

Медленное возвращение страны к своей идентичности связано не только с общим падением значения науки как в мире, так и в России в последние десятилетия[9], но и с западной политикой дезинформации, превращённой в одно из основных средств силовой политики против России, а также стремительным замещением в нашей стране остатков научного знания в области безопасности примитивной публицистикой и журналистикой, часто очень некачественной, за которой не стоят научные проработки либо видна рука западных «соавторов» и «партнёров»[10]. Понятия «объективность» и «ответственность», которые никогда в политике не абсолютизировались, стремительно деградируют.

Главной же причиной падения научных знаний в социальной и гуманитарной областях стал договор внутри правящей элиты России о запрете на идеологию – компромисс, цель которого – запрет на реальную политическую борьбу[11].

В результате такого договора в политологии и общественных науках в последние 30 лет, как заметил политолог А. Халдей, сформировалось «господство политического языка, который стал неполитическим», когда «любая политизация – означала изгнание на периферию и лишение его носителей легитимности»[12].

Это – фактический запрет на развитие стратегического планирования как важнейшую часть всего стратегического мышления, ограничивая его частными, тактическими задачами[13]. Нередко их называют «прагматическими, конкретными», «практическими» и т. п. задачами, противопоставляя «идеологическим» («стратегическим») задачам.

Даже в тех случаях, когда «владелец стратегии» России В.В. Путин говорит о стратегических задачах, как, например, о демографии и качестве жизни граждан (13 октября 2021 г.), то эти цели не являются стратегически обоснованными, согласованными и обеспеченными механизмом реализации, а выглядят как очередное публично-декларативное заявление. Это прежде всего связано с тем, что такая стратегия не является национальной идеей (институтом национального развития) в полном смысле этого слова[14].

Хуже, когда, говоря о «прагматизме» стоящих задач, стремятся избежать обсуждения стратегических задач внешней и военной политики. Напротив, в США политико-идеологические вопросы внешнеполитической и военно-политической стратегии всегда остаются в центре внимания.

За действиями российского командования на передовой, например, пристально следят идеологические американские эксперты, поскольку этот опыт однозначно им пригодится для противостояния с Китаем (по словам военного обозревателя Дж. Митра, Пентагон уже начал разрабатывать Стратегию национальной обороны на 2024 г.)[15].

В последнее время в США считают, что они неизбежно столкнутся с проблемой двух фронтов.

В настоящее время Америка снабжает Украину из устаревших избыточных оборонных запасов, а Тайвань получает новейшее вооружение за счёт прямых продаж. Очевидно, что конфликта с Китаем США опасаются куда больше, чем проблем, связанных с Киевом.

По мнению Дж. Митра, пристальное внимание Вашингтона к Киеву нарушает баланс сил в ИндоТихоокеанском регионе и противоречит стратегическим целям США.

Субъективный фактор в формировании стратегии, в том числе Стратегии национальной безопасности России (СНБ), приобретает возрастающее значение.