Говоря об эффективности политики национальной безопасности и развития (напомним, состоящей из двух групп множителей, во-первых, – ресурсов и, во-вторых, – стратегии + политической воли), мы регулярно подчеркиваем значение двух важнейших компонентов, составляющих «второй      множитель», – политической воли и стратегии.

Эффективность стратегии, в свою очередь, зависит, как известно, от ряда факторов – точности целеполагания, ясного выбора наиболее эффективных средств и способов достижения цели и наличия механизма реализации этой стратегии. Последнее условие – крайне важно, например, для реализации российской СНБ, где так и не удалось вплоть до самого последнего времени создать такой механизм. Особенно в военно-технической области, где интеллектуальное отставание обходится слишком дорого потому, что закладывается инерция отставания в реальных секторах. И наоборот, там, где осуществляется концептуальный и технологический прорыв, неизбежен не только военный, экономический, но и политический результат. Как это произошло с созданием противоспутникового оружия «Нудоль» в России, которое вынудило США вернуться к переговорам о запрещении этого вида оружия в апреле 2022 года.

Многочисленные (и нередко неплохие) стратегии, доктрины и концепции, созданные в России в последнее десятилетие, совершенно не обеспечены сколько-нибудь работающими механизмами их реализации. Эти механизмы нередко не предусматривают ни конкретных исполнителей, ни их ответственности, а часто не обеспечены даже сколько-нибудь реальными ресурсами. Получается, что стратегия, утвержденная указом президента или постановлением правительства, остается формально существующим, но не исполняемым нормативным документом[1].

Между тем, именно наличие эффективного механизма её реализации является важнейшим показателем предлагаемой стратегии. Может быть, более важным чем все остальные: неточное целеполагание, этапность исполнения, распределение ресурсов и пр. действия могут быть скорректированы в процессе реализации стратегии, что нередко и бывает неизбежным, но если нет механизма реализации, то любая стратегия становится простым пожеланием, а не политической волей[2].

Точное целеполагание, прогноз и стратегическое планирование, идеальное распределение национальных ресурсов и пр. условия формирования национальной стратегии не могут быть исчерпывающими условиями без существования эффективного механизма её реализации. Даже самый лучший план и идея останутся в лучшем случае только планом и не будут реализованы без наличия такого механизма.

В XXI веке появились уникальные возможности, вытекающие из реалий информационной революции, для резкого повышения качества управления. В том числе и государственного. Огромные базы данных, средства их мгновенной обработки и передачи, наконец, появление искусственного интеллекта (ИИ) способствовали тому, что принимаемые решения на всех уровнях могли быть быстро реализованы.

С точки зрения национальных стратегий это привело к стремительному развитию самых многочисленных механизмов – политических, экономических, идеологических, военных – и алгоритмов их реализации, которые, легли в основу разработки методов гибридных войн[3], но, однако, не сказались качественно на реализации принимаемых стратегических решений, например, в России.

Эффективность государственного управления зависит от многих факторов, но, прежде всего от двух, принципиальных и наиболее важных:

– нравственных качеств представителей национальной элиты, которые выражаются в приоритетности национальных интересов над личными, групповыми или просто обывательскими.

Процесс нарастающего преобладания личных интересов над партийными (сначала), а затем и национальными, и государственными достиг своего апогея в 90-е годы, когда страну уничтожали публично и «с удовольствием», грабили и готовили к разделу. Но и позже, в своём большинстве правящая элита так и не смогла подняться на «стратегический этаж» мышления категориями национальных и государственных интересов. Сохранилась система ценностей, основанная на преимущественно личных интересах, о которых Д. Медведев говорил, как о «комфортном существовании»;

– реальной национальной стратегией развития и обеспечения безопасности и волей её реализации, эффективным механизмом управления. Надо признать, что это понятие («эффективное государственное управление»), во многом, прямо противоречит существующей в России стратегии, в основе которой лежит политическая ориентация значительной части правящей элиты и общества на западную (во многом антироссийскую) систему ценностей, предполагающей сознательный развал российского государства и его институтов, откровенный конформизм и коллаборационизм правящей элиты с политическими противниками[4].

Отход от этой изначально пораженческой стратегии – политически, экономически, финансово и идеологически, – правящей элиты России происходит крайне медленно и непоследовательно, нередко формально[5]. Не стоит недооценивать сохранение влияния как компрадорской правящей элиты, так и либерально-западнической предательской стратегии.

Мировой опыт свидетельствует, что сохранение государства и нации сколько-нибудь долго невозможно в условиях, когда предательство большинства правящей элиты препятствует этому. Это было наглядно видно в последнее десятилетие прошлого века в СССР и в России, когда государство, экономика и общество подошли к границе самоуничтожения. Но последствия этого развала не преодолены даже в третьем десятилетии (впрочем, развал периода «великой смуты 1611–1613 годов, по мнению Г.В. Вернадского, например, был преодолён только через 40 лет, т.е. к 1653 году. Вероятно, что прав, все-таки, ставший американским политологом Н. Злобин, когда говорит о том, что в современный период «правящая элита США наблюдает за медленным умиранием России как великой державы»: нарастающее отставание России от передовых стран измеряется уже десятилетиями и это не может компенсировать ничто.

История, повторим, многократно подтверждала, что неправильно избранная стратегия и предательство элиты всегда приведёт в итоге к уничтожению государства, а затем, неизбежно, и нации. В этой связи, напомним, что в XII–XIV веках правящая элита Византии отказалась от системы национальных ценностей, православия и имперского начала в государственном управлении в пользу нарождавшейся «вестернизации» в Европе, что и стало, в конечном счёте, причиной уничтожения уникальной цивилизации и падения в 1453 году Константинополя, последующей многовековой деградации уникальной мировой культуры.

Таким образом, проблема эффективности государственного управления вытекает во многом из качества правящей элиты, институтов государства и существующей стратегии[6]. Проблема низкой эффективности государственного управления[7] стала окончательно общепризнанной в России во втором десятилетии нашего века (хотя периодически об этом говорилось все последние 30 лет существования России, когда лучшим средством стратегического планирования был признан … полный отказ от оного, либо фактический саботаж принимаемых решений), что стало, на наш взгляд, главной причиной низких темпов восстановления страны и её безопасности. Но это во многом, если ни в главном, стало результатом предательства национальной элиты, которая в своём большинстве перестала быть национальной. Эффективность её управления страной и обществом, – оценивая по любым критериям, – была не просто низкой, а преступно низкой. Это могло произойти только в условиях, когда не существует никакой ответственности за результаты такого управления страной, отраслью, регионом[8].

Иными словами, без смены правящей элиты и национальной стратегии изменить в сторону повышения эффективности государственное управление невозможно. Это – важный и принципиальный тезис потому, что до настоящего времени искусственно насаждается иллюзия о неких «демократических», «особенно эффективных методах» управления, которых просто-напросто не существует, но использование которых противопоставляется «авторитарным методам В. Путина»[9].

Вместе с тем, существуют попытки и примеры, в том числе, мирового опыта, который свидетельствует, что есть эффективные критерии измерения качества государственного управления, например, разработанные и используемые Всемирным банком, база данных которых охватывает более 200 стран и используется активно с 1996 года. Не вдаваясь в детали, отмечу, что существующие 6 критериев позволяют оценивать эффективность государственного управления в диапазоне от 02,5 до +2,5. Соответственно, что чем выше этот показатель, тем лучше.  Так, например, лучшие с точки государственного управления страны Сингапур и Швейцария получают 2,5 и 2,4 балла, а худшие – Южный Судан и Йемен – 0 2,45 и – 2,24. Россия, соответственно, – 0,006, а США и Германия + 1, 58 и +1,62[10]. Как видно, эксперты ВБ оценивают эффективность госуправления в России как очень низкую, в особенности, в сравнении с лидерами.

Как говорилось, качество правящей элиты и качество стратегии России были все эти годы чрезвычайно низкими. Соответственно, что в таких условиях говорить об эффективном госуправлении было бессмысленно. Это в полной мере относится и к таким областям как управление ВС и ОПК, которые – надо отметить – в силу сохранения государственнических традиций и объективных требований, в наименьшей степени пострадали от хаоса в государственном управлении, когда представители элиты не несли ответственности за результаты, а любые меры и средства повышения эффективности управления были не востребованы, более того, мешали главной цели правящей элиты – её обогащению. Хаос «перестройки» и «реформ» неизбежно вёл к сознательному хаосу в государственном управлении, который выражался в скороспелых и вредных реформах и назначениях, безответственности принимаемых решений.

Поэтому в 90-е годы сложно говорить не только о прогнозе и планировании, но и о сколько-нибудь системном управлении деградирующей страной, которая во всё большей степени попадала в зависимость от Запада, превращаясь в «падающее» государство с неработающими институтами. 1999 год в истории России можно с полным основанием сравнить с 1613 годом, когда фактически Россия, как единое государство, уже не существовала, а её институты стремительно деградировали. Это стало главной причиной того, что к концу 90-х годов США и их союзники практически публично оставили «умирающего», чтобы не участвовать в его «погребении», полагая, что всё равно смогут быть первыми при разделе наследства. Особенно хотим при этом подчеркнуть негативную роль внешнего фактора – политики США и их союзников, – которые системно и настойчиво подталкивали Россию к катастрофе. Важнейшую роль в этом процессе сыграли МВФ и «руководящая роль» советников из США, прежде всего, Дж. Сакса[11] и его команды, которые предложили «стратегию» социально-экономических реформ в духе абсолютной стихии рынка», что означало не только отказ от сколько-нибудь осознанной национальной стратегии развития, но и полной дезориентации и разложения национальной элиты под лозунгом «обогащайтесь!». Позже, даже главный идеолог этих реформ Дж. Сакс признал применительно к российской правящей элите, что «Главное, что подвело нас, это колоссальный разрыв между риторикой реформаторов и их реальными действиями… И, как мне кажется, российское руководство превзошло самые фантастические представления марксистов о капитализме: они сочли, что дело государства – служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег и поскорее. Это не шоковая терапия. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатств в интересах узкого круга людей».