Политическая или иная идея должны быть относительно точным отражением реальности, желательно минимально её искажающей, потому, что эта реальность становится мотивом для действий больших масс людей. Если этого не происходит, а, тем более, реальность искажается сознательно, то такая стратегия превращает политику в средство манипулирования населением, а, в конечном счёте, использования людей в интересах группы, стоящих у власти людей. Неизбежно в итоге это ведёт к трагедии потому, что нарастающий разрыв между реальностью и действительностью превращает политику государств в политику узкой социальной группы, чьи интересы неизбежно будут в возрастающей степени противоречить национальным интересам и интересам других субъектов МО-ВПО. Это противоречие в итоге прорывается в силовых конфликтах, которые устраняют те самые социальные группы, которые их создают[1].

В истории Древнего мира и феодализма, как и в новейшей истории, существует множество примеров такой политической стратегии отдельных социальных групп, которые не отражали потребностей значительной части общества. Пацифизм 30-х годов прошлого века породил фашизм, либерализм конца прошлого века – гегемонизм США. Существующая в настоящее время стратегия Запада сознательного искажения образа и политики России – очередной шаг в развитии антироссийской политики, существующей на Западе.

    – Русофобия как политическая идеология Запада

На самом деле в Европе подобное отношение к России культивировалось сознательно давно: с ХIV века вплоть до уничтожения Крымского ханства в Европе пользовались захваченными русскими рабами («в иные годы же 80 000 в год»), которые служили невольниками у «цивилизованных» европейцев на галерах, но при этом осуждали Россию за «варварство» и «азиатчину». Эта политика продолжается не одно столетие, прекращаясь на время только в периоды, когда возникает (как в годы Первой или Второй мировых войн) острая политическая потребность в России[2].

К сожалению, такая политика нередко находила в самой России поддержку у части правящей элиты, ориентированной на интересы Запада и его систему ценностей. Она становилась политической основой, как в годы «демократических реформ» 80-х и 90-х годов, для прозападной политики, отражающей откровенные интересы – экономические, цивилизационные, политические – Запада. У части современной правящей элиты страны эти интересы сохраняются и сегодня[3].

Манипулирование общественным сознанием происходит, прежде всего, с помощью как государственных, так и общественных институтов – существующих, либо специально создаваемых – для этих целей. Поэтому борьба с подобным манипулированием означает не только информационную борьбу с помощью идей, контента, концепций, доктрин и стратегий, но и борьбу с организационными институтами государства, общества и отдельными личностями.[4]

Последние десятилетия в отношениях России с Западом обращает внимание достаточно откровенное, даже вызывающее, искусственное явление – нарастающий процесс сознательной дезинформации и конструирование псевдореальности в политике – от «дела Скрипалей» до «Отравления Навального». Оно приобрело множество новых форм, например, такой как «highly likely» («очень вероятно»), не требующей по определению доказательств.  Настолько откровенно дезинформационного, что МИД РФ был даже вынужден опубликовать переписку по поводу «норманнского формата» переговоров. 17 ноября 2021 года, когда он опубликовал на своём сайте копии писем С.В. Лаврова, глав МИД Германии и Франции Хайко Мааса и Жан-Ив Ле Дриана по поводу продолжения переговоров в «нормандском формате». Как сообщало ведомство, на такой шаг Москва пошла, чтобы предотвратить искажения позиции страны при подготовке к вероятной встрече глав МИДов. МИД показал переписку после того, как Маас и Ле Дриан после встречи с министром иностранных дел Украины Дмитрием Кулебой призвали Россию «проявить сдержанность и прозрачно информировать о своей военной активности». Франция и Германия в этой связи предупредили о «тяжёлых последствиях» при «новой попытке подорвать территориальную целостность Украины». Днём позднее Лавров отправил главам французского и немецкого МИДов уведомление о том, что опубликует переписку. Он заявил, что министры исказили позицию России по поводу участия во встрече «нормандской четвёрки»[5].

В нарастающей борьбе за объективное отражение в политике реальностей ключевое значение имеет эффективность национальных институтов – не только государственных (СМИ, силовых и гражданских ведомств страны и общества), но и таких институтов как идеи, стратегии, концепции. Нельзя забывать о качестве и конкурентоспособности наших идей и стратегий, имеющих не менее важное значение, чем организационные и материальные возможности их продвижения. Не случайно в 2021 году появилась серия документов стратегического планирования, которая требует разработки соответствующих стратегий на 9 ключевых направлениях национальных приоритетов[6] и создания соответствующих механизмов по их реализации. Не случайно и то, что уже 17 ноября 2021 года В.В. Путин провёл специальную встречу с членами коллегии МИД, посвящённую конкретизации этих документов стратегического планирования в соответствующей обновлённой концепции внешней политики министерства[7]. Подобные требования будут выдвинуты ко всем органам «публичной власти»[8].

Нарастающая потребность повышения эффективности информационно-политического противоборства очевидна. Это происходит, на наш взгляд, потому, что превосходство Запада в институтах, в частности[9], в информационной области многократно превосходит экономическое и военное превосходство, предоставляя ему право искусственно формировать политическую реальность в мире[10]. Если экономическое и военное превосходство Запада в отношении России можно оценить, как 1: 20–30, то информационное (по свидетельству Б. Обамы) как 95% к 5%, что объясняет во многом стремление активно использовать дезинформацию. Это же обеспечивает и превосходство в институтах развития – идеях, стратегиях, а не только преимущественно СМИ, которые превратились во влиятельные силовые средства политики[11]. Но эти средства Запада должны быть обеспечены соответствующей системой взглядов – идеологией, – в основе которой лежит русофобия и примитивный западнический либерализм.

Идеология, как известно, – система взглядов. Отрицая идеологию, вы отрицаете и системный подход вообще, и к политике, в частности. В том числе и сколько-нибудь системный поход к истории, которая превращается в процесс творчества отдельных субъектов, которые могут, к сожалению, либо сами манипулировать общественным мнением, либо находиться под осознанным внешним влиянием, либо даже под прямым – политическим, финансовым, административным и иным – давлением. То, что это не так, стало известно давно. Ещё во второй половине XIX века великий русский историк С.М. Соловьёв писал, что исторический процесс «необходимо не дробить русскую историю на отдельные части…, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм» (сейчас бы сказали – как система), «проникнут внутренней логиков, в нем нет места неожиданностям или случайностям»[12].

Таким образом, отрицая идеологию, вы уже отрицаете не только идеологию как систему взглядов вообще (кстати, уже не только на развитие истории или политики, но и в целом ряде других областей), но и объективную историю, что неизбежно ведёт к отрицанию системности в политике (по общему признанию, именно это и является одной из важнейших проблем России сегодня). В частности, например, в условиях «переходного периода» всей международной и военно-политической остановки 20-х годов нашего века.

Проблема, однако, в том, что далеко не все в мире отрицают идеологию в том или ином виде, более того, как мы видим в последние годы, идеологические установки и ценности сторонников глобализации насильно внедряются в общественное сознание – будь то отношения между полами, расами или принципы развития экономики, финансов, торговли. По сути дела, новые идеологические постулаты превращаются в системы ценностей и нормы, которые навязываются в качестве международных «общепринятых» норм другим нациям и государствам, заменяя международное право и созданные политические, дипломатические и нравственные нормы после Второй Мировой войны и Нюрнбергского процесса над нацизмом и нацистскими преступниками[13].

В России постепенно всё чаще раздаются голоса и том, что существующий в Конституции запрет на государственную идеологию это не то же самое, что и запрет на идеологию вообще. Но пока что идеологией объявляется «патриотизм», что, конечно же, резко сужает горизонты формирования не только оценки действительности и истории, но и горизонты стратегического планирования. Это сказывается на всём процессе формирования политики России, прежде всего, с точки зрения стратегического прогнозирования, но и на анализе исторического процесса в целом. Интересно, например, что, утверждая Концепцию внешней политики России 30 ноября 2016 года, уже в самом первом пункте Указа Президента РФ отмечается: «Настоящая Концепция представляет собой систему взглядов на базовые принципы, приоритетные направления, цели и задачи внешней политики Российской Федерации».

Но именно это требует сегодня и обновлённая Стратегия национальной безопасности России, где чётко сформулировано требование к основному стратегическому национальному приоритету, перечисленному под № 7 – «укрепление традиционных российских духовно-нравственных ценностей, сохранение культурного и исторического наследия народа России»[14].

Напротив, «другая сторона» отнюдь не брезгует ни идеологией (нередко примитивной, такой как русофобия и антисемитизм), ни фальсификацией истории, ни их использованием в политических целях. Впрочем, как и всегда в истории, когда победитель писал эту историю, – как Рим историю Древней Греции и всего Древнего мира[15].

- Русофобия, как политическая идеология и геополитическая эмпатия[16] Запада.

Широко распространившееся усилиями некоторых политических элит стран Запада политическая идеология «русофобии» достаточно целенаправленно превращалась в геополитическую эмпатию в отношении России. По сути дела, мы наблюдаем как западная военно-политическая коалиция сознательно формирует «образ врага» из России, также как это происходило – целенаправленно и настойчиво – по отношению к Югославии и Сербии в 1998–1999 годах. Причём, врага жёстокого, наглого, бесчеловечного, с которым можно бороться только с позиции силы. Вот, например, конкретная иллюстрация описания России и её руководителя в официозном германском издании[17]: «И снова становится ясно, что «Северный поток-2» был огромной стратегической ошибкой. «Есть ли у Путина в планах мощный марш через границу Украины – на этот вопрос трудно дать ответ. Мощи войск, которые Путин сконцентрировал на границе Украины, пока не хватает для вторжения. Правда, это можно сказать только на основе открытых источников. Тем не менее, у нас на Западе никто теперь не должен недооценивать хладнокровную жестокость кремлёвского правителя».

На Западе в последние десятилетия сформировались достаточно жёсткие «идеологические каноны», которые в настоящее время испытывают серьёзный политический кризис – выход Великобритании из Евросоюза, схватка правящих элит в США, социальные конфликт во Франции, Германии, Италии и целом ряде других стран. Но не в отношении В.В. Путина и его правительства, применительно к которым действует крайне жёсткая линия формирования «геополитической эмпатии Запада».

Однако хотелось бы обратить внимание на один важный факт: при всех очевидных кризисных политических и социально-экономических явлениях на Западе там, во-первых, не ставят под сомнение приоритеты и ценности западной идеологии. Более того, очевидные провалы в политике и личные неудачи правящих элит не смущают их представителей с точки зрения адекватности их идеологии. Наоборот, чем сильнее провалы, тем сильнее нападки на историю и патриотическую идеологию и институты развития России.

Во-вторых, там любыми средствами и способами пытаются дискредитировать Россию, её систему ценностей и практическую политику. Сегодня уже стало очевидным (хотя даже и не для всех российских классических историков), что история, как наука, перестала быть только «просто» историей, но превратилась в сильнейший идеологический и политический инструмент, по сути силовое средство политики для достижения вполне конкретных, часто сугубо меркантильных целей, в том числе и, быть может, экономических и политических, но прежде всего идеологических, мировоззренческих, ценностных. Более того, история стала частью системы политических мер «силового принуждения» в отношении политических оппонентов западной цивилизации, не зависимо от того к какой группе стран они принадлежат. Эта системность означает полную сочетаемость с другими, в том числе военными, средствами силового принуждения. Причём последовательность в их использовании, существовавшая прежде (сначала – исторический прецедент, потом кампания в СМИ, а затем эскалация силовых средств, вплоть до вооружённого насилия), сегодня сменилась на другую – исторические прецеденты (чаще «псевдопрецеденты») появляются по мере политической необходимости, «вдруг» вспоминая или изобретая что-то, подходящее под потребности сегодняшнего дня. «Вдруг» появляются претензии бывших территорий Российской империи и СССР, а ныне «государств» к России, которые «забыли», что в XVIII веке они стали не просто результатом договорённостей победившей в войне России, но и результатом сделки в несколько миллионов талеров, которые заплатила за это наша страна, а позже – результатом масштабных инвестиций в эти отсталые регионы.

Откровенная дезинформация и прямой обман стали нормой в международных отношениях. Примечательно, что лидеры либерализма не только этого не скрывают, но и открыто декларируют в своих стратегических документах. Так, например, в Стратегии национальной безопасности Д. Трампа, заложившей нормативные основы американской политики в последние годы, прямо говорится о необходимости «продвижения системы американских ценностей (естественно, самых лучших) в мире», которым угрожают «ревизионистские державы» – Китай, Россия, а в «Национальной оборонной стратегии» эта угроза конкретизируется в попытке России «получить возможность контролировать («ветировать») экономические, дипломатические и вопросы безопасности». Эта система основывается на неких аксиомах, в том числе исторических, которые должны подтверждать её правоту[18].

Примечательно и то, что до недавнего времени в России это если и не отрицалось, то старательно «не замечалось»: парадигма политических представлений российского либерализма не предполагала вообще приоритета национальных интересов, что было в правовой форме закреплено до недавнего времени даже в Конституции РФ 1993 года. Удивительным образом отмечалось даже за рубежом, что в СССР и в России несколько лет фактически несколько раз за последние три десятилетия переписывалась история страны. Причём несколько раз за очень короткий период времени (за 90-е годы), но каждый раз в этом процессе сознательно усиливался элемент «покаяния» и даже самобичевания, когда искажениям подвергались даже хорошо известные и общепринятые факты[19].

Цель была сугубо политическая – зачеркнуть всё положительное в имперской и советской истории России, чтобы не только не допустить возвращения коммунистов к власти (как многие тогда думали), но, главное, не допустить восстановления России как мировой державы: геополитически, экономически, даже демографически. Эта откровенно русофобская политика стала нормой и «обоснованием» в последние три десятилетия для внешней политики целого ряда государств – от прибалтийских лимитрофов и Польши, до главных их заказчиков – США и Великобритании.

Нельзя ни признать, что В.В. Путину удалось многое сделать, чтобы исправить устоявшееся в 90-е годы мнение о России как о «бензоколонке», не способной влиять на мировые события. В ноябре 2021 года, например, даже консервативная «Уолл стрит Джорнэл» признала, что «Западным странам пора отказаться от самолюбивых убеждений в том, что Россия – слабое государство, которому можно навязать своё мнение». Авторы материала Юджин Румер и Эндрю С. Вайс считают, что за время президентства Владимиру Путину удалось сделать практически все, чтобы укрепить позиции Москвы в важных областях. По их мнению, российский лидер модернизировал армию, улучшил международную торговлю топливом, окружил свою страну кольцом дружественных государств и дал понять зарубежным партнёрам, что основным условием для НАТО остаётся отказ от расширения на восток. "Владимир Путин пустил по ветру корыстные западные нарративы о России как угасающей державе и любой сохраняющийся скептицизм по поводу его способности занять достойное место на мировой арене»[20].

– Институты идеологии «Русофобии»: идеи, организации, ведомства, этапы развития

Не стоит заблуждаться относительно того, что, как в других государствах, включая постсоветские, сознательно создавались «научные школы» и разного рода «независимые» общественные организации, целью которых было сначала идеологически, а потом в образовании и науке создать фундамент для русофобской политики, на котором неизбежно возникает силовая составляющая – экономическая, торгово-финансовая и военная. В этих целях финансировались специальные программы, отдельные учёные, более того, создавались целые институты и организации – «Национальной истории», «Национальной памяти», «Голодомора» и т. п. По этому пути прошли все бывшие союзники СССР по Организации Варшавского Договора (ОВД), а затем и постсоветские образования. Украина – наиболее яркий пример, когда от идеи «Украина не Россия» (автором которой был отнюдь не Л. Кучма, а ещё советско-партийные руководители коммунистической Украины, а до них – националисты) до геноцида русского меньшинства прошло менее 40 лет.

Этапы этой политико-идеологической эволюции, которая всегда сопровождалась фальсификацией истории, прослеживаются достаточно отчётливо:

– сначала ведётся «поиск идентичности», а точнее того, что отличает ту или иную нацию /народность / общность (даже социальную группу) от общероссийской истории и судьбы (кстати, на национализм коммунистических руководителей Украины А.Д. Шумского и Н.А. Скрынника указывал ещё грузин И. Сталин). Как правило, это делается представителями той или иной части правящей элиты, которых изначально вербуют под разные программы из-за рубежа;

– затем показывается и обосновывается «вред», нанесённый этой общности великодержавным русским шовинизмом («голодомор», «имперская эксплуатация» и т. д.). Этот процесс не прекращается никогда – всё время должны открываться «новые факты», а если этого добиться трудно, то они просто изобретаются. При этом никто особенно не беспокоится ни научным обоснованием, ни достоверностью. Опыт показывает, что «сенсация» может просуществовать несколько дней, а потом о ней напрочь забывают;

– после этого делается главный вывод о необходимости бороться с «доминированием» (коммунизма, империализма, русского фашизма» и т. п.) сначала, естественно, самыми демократическими, цивилизационными способами, как в Прибалтике, Молдавии, на Украине и целом ряде других, в т.ч. европейских, государств, а затем «народное возмущение» может и должно перейти в силовую и даже вооружённую фазу. При этом обязательно находится «сакральная жертва», которая должна пострадать за идеалы и стать спусковым крючком для силовых протестов;

– после превращения России в открытого врага такая политика неизбежно и быстро развивается в русофобском направлении в «мягкой» или «жёсткой» форме, которые не исключают, как в Чехии или Киргизии, смены нюансов в зависимости от политического заказа. Причём обе эти формы продолжают эволюционизировать под внешним давлением в русофобском направлении. Наиболее яркие примеры – Болгария, Польша, – но есть и другие, в том числе и среди союзников России, где постепенно развивается «чувство отдалённости» под предлогом сохранения суверенитета.

Важно отметить, однако, что ни на одном из этих этапов идеологическая и политико-психологическая война не ослабевает, напротив, она должна только усиливаться, а для этого необходимы исторические (если их нет, то «логические») аргументы и доказательства. В определённом смысле оказывается прав И. Сталин, утверждавший, что по мере развития социализма (точнее – социалистического государства) идеологическая борьба усиливается. Сегодня эта борьба приобрела не столько социальные, сколько национальные приоритеты и ценности, разрушение которых неизбежно ведёт к разрушению национальных интересов и потере суверенитета. Причём это правило – универсально, т. е. распространяется не только на политических оппонентов, но и союзников.

Пример такой политико-идеологической эволюции – события в Фергане в 1989 году, когда из республик Средней Азии начался исход не только турок-месхетинцев, но и русских, татар и представителей других национальностей. Комиссия коммунистической партии Узбекистана установила, что в побоище было убито 52 месхетинца и 36 узбеков, ранено 137 военнослужащих внутренних войск и 110 работников милиции, один из них умер (по неофициальной версии погибло гораздо больше людей). К уголовной ответственности привлекли более 350 человек, а двоих приговорили к смертной казни. После выхода Узбекистана из СССР все осуждённые были освобождены. В те годы эти события носили явно не только антисоюзную, но и антирусскую направленность.

Примечательно, что в современном узбекском учебнике по истории Узбекистана для учащихся 10-х классов от 2005 года (авторства Алимова, Каримова и др.), написано, что сами узбеки к погрому отношения не имели. Трагедия «была выгодна Москве, которая спровоцировав бойню, стремилась к централизации власти в своих руках».

Эволюция русофобии на постсоветском пространстве продолжается. Здесь наиболее яркими маркерами становится отношение к русскому языку, который либо ограничивается в использовании, либо административно вытесняется, либо просто запрещается. Всё эти формы сегодня присутствуют в политике не только оппонентов, но и союзников России. Вместе с русским языком вытесняется и русская культура, образование и в конечном счёте сами русские. Прежде всего из области государственного управления и экономики. Но не только. Особое значение придаётся изгнанию русских и русскоязычных из образования и СМИ, где, как правило, их присутствие становится абсолютно не допустимо.

На каждом из этапов необходимо «историческое» обоснование таких сугубо политических, часто просто откровенно вредных экономически, действий, когда те или иные правящие круги, как, например, Болгарии, «отмораживают уши назло бабушке», когда разрывают собственные обязательства по газопроводу. В данных случаях они особенно «не заморачиваются» в поиске аргументов. Иногда, как в Великобритании, их просто придумывают. Иногда, как в Польше, разворачивают целые масштабные кампании, которые удивительным образом совпадают с военно-политическими планами США и НАТО, например, по развёртыванию ракет или танковых соединений на территории этих стран. И такие «исторические аргументы» находятся или … просто придумываются.

– Фальсификация истории как инструмент искажения политической реальности

С этой точки зрения фальсификация истории – это не просто заведомо ложное описание, либо трактовка тех или иных событий, но и изобретение, т.е. примитивная фальсификация истории. Она становится острым идеологическим и политическим оружием, которое используется как в политических (закрепить за тем или иным государством историческое право на территорию, обосновать легитимность или не легитимность той или иной правящей элиты), так и в экономических или иных целях[21].

Мы это отчётливо наблюдаем, когда «вдруг» появляются экономические претензии к России у стран, которых в своё время просто не было (как в Прибалтике), или которые сами (как Польша) выступали агрессорами по отношению к своим соседям[22].

Историческое пространство любой страны может использоваться не только как поле для сражений в современных информационных войнах, но и как средство подготовки победы или поражения, как инструмент идеологического обоснования того или иного разворота событий, как «не летальное оружие массового поражения». Действительно, если можно изменить прошлое посредством массового идеологического и психологического давления, как показывает опыт Украины, как минимум для части населения, то можно изменить и политическое настоящее, более того, подготовить фундамент для изменения будущего. На той же Украине сегодня в ходу экономические и политические концепции развития, исключающие сотрудничество с Россией в будущем даже в ущерб собственным гражданам. Идёт процесс сознательного стратегического планирования на русофобской основе, когда правящая элиты государства откровенно предаёт национальные интересы на будущее (те же условия приватизации земли и поставки энергоресурсов) просто в угоду своим сознательно искажённым идеологическим представлениям, в основе которых лежат исторические мифы.

Человек как творец и интерпретатор современной истории оказался в центре информационных технологий, с беспрецедентной скоростью и радикализмом меняющих жизнь человечества. Он же, его сознание, мировоззрение – становятся в центре информационных войн. Их цель заключается, прежде всего, в том, чтобы навязать потенциальному противнику программируемый образ мира, такого мироустройства, в котором для победителя будут складываться наиболее благоприятные условия существования и развития. Г. Киссинджер определил кредо такого рода событий с беспощадностью технолога: «Знание мировоззрения противника важнее объективной реальности».

За кулисами проходящей перед глазами всего мира его массовой информатизации было разработано информационно-психологическое оружие, способное эффективно воздействовать на психику, эмоции моральное состояние людей. Вымывание из школьных учебников в постсоветской России идей гражданственности и патриотизма, «переписывание» учебников истории, из которых исчезали наиболее значимые страницы русских побед демонстрировали прямое следствие покушения на отечественную историю, ибо, если вспомнить слова В.О. Ключевского, то народ без истории подобен ребёнку без родителей: любой может с ним сделать то, что ему заблагорассудится.

Мы все зачарованы high tech’ом, в первую очередь информационными технологиями, от которых ждём самых лучших перемен в своей жизни, совершенно не задумываясь над тем, что большинство из них изначально предназначены для перестройки человеческого сознания. Подобная перестройка является не побочным продуктом достижения какой-то традиционной человеческой цели (улучшения связей между людьми, обретения больших аналитических и организационных возможностей и т.п.), но является главной, ключевой задачей воздействия информационных технологий. Неожиданно для себя люди обнаружили, что перестройка сознания, систем ценностей приносит качественно большие дивиденды, чем переделка косной материи. Массовое распространение компьютера и информационных технологий сделало возможным широкомасштабную корректировку живого общественного сознания на уровне наций и многонациональных государств.

Связанные с этим технологии уже получили название high hume, в отличие от high tech’а. Они вырастают из обычных информационных технологий, используя их как своего рода питательную среду, отличаются высочайшей эффективностью, высокой изменчивостью и приспособляемостью, а также максимальной скоростью саморазвития. Именно их применение на деле позволяет констатировать, что в развитии человечества происходит подлинный переворот, революция, последствия которой ещё не осознаны даже на уровне первичного познания. Продуктом high hum’ов можно считать «цветные революции», проведённые в Сербии, Грузии, Украине, странах Северной Африки, где без оружия и баррикад были сменены политические режимы. Последствия применения «мягкой силы» подобных технологий, будучи «привязанными» к определённым территориям, демонстрируют не меньший радикализм, чем традиционные войны и революции. В данном случае можно привести слова А.И. Владимирова, который ещё в начале XXI века предупреждал о «ставшей явью глобальной угрозе формирования не нами нашего образа мышления и даже национальной психологии».

Одну из главных ролей в перестройке человеческого сознания имеет соответствующая сознательная ложная интерпретация истории, вернее, её фальсификация и искажение, перестановка акцентов и предумышленное забвение. В последнее время целями такого рода деятельности стали:

– во-первых, российское государство как политический институт, его формы и режимы;

– во-вторых, русская национальная история и национальные культурные и духовные ценности, те энергетические токи культуры, которые создали великое государство и великую историю;

– в-третьих – русская нация и национальное пространство, ею обживаемое и формируемое.

Именно на этих трёх направлениях начали формироваться констелляции продуманных недомолвок, нарочитых умолчаний, тенденциозно подбираемых фактов, вычурно формулируемых банальностей, откровенных нелепостей и грубой фальсификации явлений и событий. И все это – отнюдь не случайности: все три упоминаемые сферы связаны с фундаментальными основами самоидентификации современной России, в них выкристаллизовываются её национальные интересы и духовные ценности.

Так, огульно критикуя (а по сути дела, фальсифицируя) историю России – СССР – Российской Федерации, фальсификаторы на деле целятся в современное российское государство как таковое, его институты, прекрасно осознавая, что именно государство, как правило, является наиболее эффективным институтом нации и общества, тем двигателем, без которого вообще невозможен общественный прогресс. Ярким (но ещё не изученным) феноменом стала политика А.Н Яковлева в этой области, целью которой была «борьба с этатизмом» (государством и его институтами). Надо признать, что ему многое удалось – к началу 90-х годов такие институты как КГБ, МВД и Вооружённые силы были дискредитированы и во многом просто разрушены. Они перестали выполнять свои охранительные функции и приход к власти на короткое время ГКЧП мало что смог изменить: «афганский синдром» (искажённое сознательно представление о войне в Афганистане), «коррупция в МВД» и «борьба со всевластием КГБ» привели к фактическому разрушению этих институтов, что и требовалось А.Н. Яковлеву и его сторонникам.

– Искусственная политизация истории: причины и примеры

Главной причиной политизации истории является опять же политическое стремление ослабить государство и его институты, прежде всего, силовые – военные, идеологические, международно-политические. Не случайно, «вдруг» кампания А.Н. Яковлева против КПСС и Советского государства началась с критики «пакта Молотов-Рибентроп» – рядового документа, аналогий которому к 1939 году в Европе было не счесть. Почти такие же соглашения с Германией до этого были подписаны Англией, Францией, Чехией, а ещё раньше этого – Польшей.

Эта кампания Яковлева дала старт для кампании дискредитации не только сталинской политики (которая в действительности в условиях реформ была малоактуальна), сколько идеологическим обоснованием нападок на всю советскую систему и её институты, прежде всего, армию и правопорядка[23]. В результате длительное время, вплоть, как минимум, до второй чеченской войны 1999–2004 годов, шёл процесс сознательной дискредитации всех институтов государства, но, прежде всего, силовых. Сегодня уже мало кто помнит, что на рубеже нового века, а также в первом десятилетии, самыми не престижными местами работы были институты государства, которые в том числе в силу этого, почти потеряли свои функциональные возможности, – МВД, ФСБ, МИД. На фоне разгула терроризма это «доказывало» слабость и «ненужность» государства.

Важное место в подобной политике занимала дискредитация экономики, прежде всего, усилий СССР по обороне и роли ВПК, которые сознательно искажались. В частности, искажалась реальная динамика развития промышленности, которая в СССР отставала от динамики в Японии и в Китае, но значительно опережала динамику других промышленных стран того времени. Как видно на рисунке, за 30 лет промпроизводство в СССР выросло на 500%. Для сравнения: за те же 30 лет в России промпроизводство сократилось, как минимум, на 20%.

Во многом следующие 20 лет потребовалось, чтобы вернуть авторитет этим институтам, хотя нередко это и привело к бюрократическим и системным перегибам.

Сегодня ситуация принципиально изменилась.  Процесс восстановления дееспособности государственных институтов набирает обороты, но он отнюдь не достиг ещё своего уровня, который необходим для эффективной защиты государства. Так, разрушенный на 80% ОПК ещё только частично восстановлен. Вооружённые силы только-только пришли в надлежащий порядок, хотя потерянные кадры и научные школы ещё долго будут восстанавливаться, а возможности спецслужб ещё очень далеки от того, что нам необходимо[24].

При этом внешние условия существования, динамика развития международной и военно-политической обстановки вызывают открытое опасения даже у заведомых оптимистов. В случае с Россией объектом критики становится, прежде всего, современная политическая система страны, демократичность и легитимность которой ставится под сомнение. Для этого используются такие псевдоисторические аналогии, логика которых проста и незатейлива: сначала ставится знак равенства между «тоталитарными режимами» Сталина и Гитлера, затем – между СССР и его преемницей Россией, а затем – между «режимом Сталина и Путина». И соотечественники Черчилля и Рузвельта сегодня не задумываются, почему их великие лидеры не равняли нацизм со сталинизмом; почему им и в голову не приходило оспаривать решающую роль Советского Союза в победе над Гитлером и т.п.

В Ялте и Потсдаме лидеры Великобритании и США садились со Сталиным за стол переговоров и совместно решали судьбы мира, видя за «дядюшкой Джо» великий русский народ, обеспечивший победу над фашизмом. А сейчас в этих вопросах доминируют так называемые «новые оценки», выводимые из факта существования одного документа – «пакта Молотова–Риббентропа». Вместо осознания сложнейшего узла противоречий, приведшие ко Второй мировой войне, выдвигается до бессмысленности простенькая формула: в 1939-м два злодея поделили между собой Европу, превратив все остальные европейские страны и народы в невинные жертвы. И один из современных, достаточно известных польских историков, упрекает Гитлера за «сговор» со Сталиным, а не с Варшавой, будучи уверенным, что в последнем случае немецкий фюрер не потерпел бы поражения в России. Вопрос заключался в качественном осмыслении и принятии политических и военных решений.

История сегодня становится серьёзным политическим оружием, и тогда, когда служит благим целям, и тогда, когда совершенно сознательно фальсифицируется и используется в небескорыстных делах. На разоблачение и нейтрализацию такого рода фальсификаций и должна быть направлена работа отечественных историков. Кстати, заголовок работы: «Завтра может быть уже поздно», фраза Максима Литвинова, наркома иностранных дел, сказанная им после подписания известных мюнхенских переговоров, когда между Англией и Францией с одной стороны и Германией, с другой, был подписан мюнхенский пакт.

В этой связи хочется сделать одну ремарку. Мы отмечаем 75-летие Победы СССР над Германией и окончание Второй мировой войны, считая по-прежнему её начало 1 сентября 1939 года. Все правильно, официально она началась 1 сентября 1939 года. Но мы считаем, что на самом деле отсчёт надо вести от сентября 1938-го, от Мюнхена. Или от 15 марта 1939 года, когда фашистские войска оккупировали Чехию. Кстати, «в процессе» оккупации Польши участвовал и 50-и тысячный словацкий корпус.

Между этими датами – особый период. Целый 1939 год. Это та самая развилка истории, когда события могли пойти так, а могли иначе. Вспоминая, гитлеровский военачальник Манштейн удивлялся, что эти авантюры Гитлера были абсолютно не обеспечены с точки зрения военной мощи Германии ни при оккупации Рура, ни Чехии, ни даже Польши, где на западном фронте Германии противостояло в 3–4 раза больше войск англо-французской коалиции, которые не сделали ни шагу.

Перед Мюнхеном СССР пытался предотвратить раздел Чехословакии, был готов единым фронтом вместе с Англией и Францией выступить против Гитлера, называл конкретное количество дивизий, которые мог для этого выставить (Польша, кстати, отказалась пропустить советские войска через свою территорию). А в августе 1939-го представители Советского Союза уже встречались и вели переговоры с Риббентропом.

За год – радикальная перемена советской позиции. Что произошло? На какую информацию опирался Сталин, принимая это решение? Насколько смена ориентиров была радикальной? Тут ведь масса подробностей, которые нынче мало кто вспоминает. Скажем – пакт Молотова – Риббентропа и падение Польши, которую некоторые авторы считают «невинной жертвой двух диктаторов». Но это та самая Польша, которая годом раньше наотрез отказалась пропустить к чехословацким границам наши воинские части, которые должны были спасать Чехословакию от агрессора. Та самая Польша, которая после Мюнхена отхватила кусок от уничтоженной Чехословакии! Согласитесь, поведение не жертвы, а хищника.

Перед Мюнхеном на Варшаву для обеспечения пропуска советских войск к границе Чехословакии могли надавить Англия и Франция, однако они почему-то не стали этого делать. А после Мюнхена (и ещё до пакта Молотова – Риббентропа) они подписали с Гитлером договоры о нейтралитете, о которые сегодня почти не вспоминают. Из тех же донесений разведки Сталин знал, что украинским националистам за союз с Германией нацисты обещали провозглашение «независимой Украины» (другое дело, что потом Гитлер от этой идеи отказался – но это было уже потом). То есть на нашей границе могло возникнуть марионеточное государство с аппетитами, которые Западной Украиной бы не ограничивались.

Период, о котором идёт речь, – время интенсивной тайной дипломатии – конфиденциальных переговоров, закрытых контактов. Рассекреченные документы показывают: у нас была блестящая разведка. Информацию она давала точную, подробную, многоплановую. Из её совокупности становится ясным, что закулисные игры тогда вели все. «Белых и пушистых» не было, каждый международный актор тянул одеяло на себя. Сталин об этом знал и, решаясь на переговоры с Берлином, исходил из ситуации, которая складывалась: Запад делал все, чтобы обезопасить себя от гитлеровской агрессии, канализируя активность Берлина в восточном направлении.

В связи пактом Молотова-Риббентропа некоторые историки и политики сейчас очень любят упрекать советских руководителей в том, что они пошли на сговор с Гитлером, подписав с ним соответствующее соглашение. В этой связи следовало бы напомнить, что соглашение было подписано с Гитлером о ненападении, о нейтралитете. До этого, до советско-германского соглашения, такие же соглашения подписала сначала Англия, а затем и Франция. Эти факты общеизвестны, документы частично опубликованы, частично ещё хранятся в архивах. В этих документах, например, очень чётко показано, как параллельно, ведя переговоры с СССР, англичане переговаривались с Гитлером. Так что, знакомясь с рассекреченными документами, каждый может самостоятельно составить адекватное и основанное на знании источников мнение относительно начала Второй мировой войны, его причин и следствий. И выполняя свой гражданский долг людей, искренне озабоченных будущим Отчизны, мы исходим из простой истины: в истории, если её не защищать, все происходившее вчера обязательно аукается политическим суррогатом истины сегодня и может «выстрелить», превратившись в проблему, завтра.

В самое последнее время мы в очередной раз вновь столкнулись с сознательными и целенаправленными попытками искажения нашей истории. Причём, не в качестве каких-то исторических феноменов, а с совершенно конкретными политическими целями, иногда и материальными. Кстати, почему-то считается, что это относится только к периоду, предшествовавшему Второй мировой войне. Действительно, в последнее время этот вопрос наиболее остро стоял применительно к предвоенным годам, но на самом деле под сомнение ставится вся история нашего государства в ХХ веке, да и раньше.

На наш взгляд, это происходит потому, что наша история, наши ценности, наши традиции – это огромный ресурс нации. На западе, кстати, это понимают и оценивают. Помнится, помощник по образованию президента США мне говорил: «Мы многое можем вам простить, понять и уступить, потому что мы преклоняемся перед вашим историко-культурным наследием. У вас, в России, есть огромное культурное богатство, которое, на мой взгляд, вы недооцениваете». Это говорил друг нашей страны. Но те, кто участвует в процессе «переосмысления» истории – далеко не наши друзья. Я бы разделил их на три группы:

– западные историки, публицисты, политики, которые осознанно участвуют в этом процессе;

– наши историки, которые по разным соображениям, в том числе идеологическим, меркантильным, занимаются этими вопросами;

– любители, выступающие по этим вопросам совершенно непрофессионально.

А таких людей, к сожалению, сейчас появилось много. В общем, все эти три группы слились за последние годы в мощный поток. Честно говоря, я был обескуражен, когда на нас началось это «историческое давление», поскольку не видел у нас ресурсов, чтобы серьёзно ему противостоять. Медийный ресурс был во многом ограничен, да и сейчас он ограничен, хотя Администрация Президента прекрасно понимает эти слабости и многое уже делает для выправления положения.

В настоящее время существует серьёзная проблема – продолжающийся кризис в социо-гуманитарных науках. Несколько лет тому назад на «круглом столе» в МГИМО мы обсуждали эту проблему с участием представителей РАН и учреждений «высшей школы». На нём один из бывших руководителей Министерства образования договорился до того, правда, сославшись на В. Путина, что нам вообще социо-гуманитарные науки не нужны.

Такой глупости В. Путин, естественно, никогда не говорил, и сказать не мог. Но реальность такова, что социо-гуманитарные науки находятся в кризисе. Это все прекрасно понимают. Это понимают и представители Академии наук, которая, как и вузы, испытывает хроническое недофинансирование. Во многих научных центрах очень слаба информационная база, нет даже своих качественных сайтов, нет общедоступного и качественного выхода в Интернет. Все это отражается на уровне социо-гуманитарных наук в России.

Он может только приумножаться. Но попытки фальсифицировать историю могут привести к тому, что этот ресурс будет девальвирован. Все прекрасно понимают, что как только исчезает своя система ценностей, на её месте появляется чужая. Я сейчас говорю больше не как историк, а как обществовед-философ. Эти аспекты меня больше всего волнуют. Хроническое недофинансирование, пренебрежительное отношение к социо-гуманитарным наукам привело к тому, что появился такой феномен, как слабо подготовленный учёный. Такой учёный участвует в научных разработках, готовит студентов, пишет учебники. Часто не понимается, что идеи, концепции, доктрины являются важнейшими институтами развития человечества и человеческого капитала (ИР НЧК)[25].