Почти за 10 лет до 11 сентября Хантингтон предупреждал, что в современном, политически пробудившемся, мире наше осознание особенностей различных цивилизаций требует от нас…. Ориентации на межцивилизационные коалиции, на взаимное уважение и сдержанность в стремлении управлять другими нациями[1]

Зб. Бжезинский

 

В этой работе я исхожу из того факта, что на формирование международной обстановки в ХХI веке всё более значительное влияние оказывают отношения между различными цивилизациями и их военно-политическими коалициями[2]. Причём не только в одном аспекте – отношений между субъектами МО, а в нескольких, в частности, таких аспектах, как:

– во-первых, цивилизационных, политико-культурных, когда «своя» система ценностей и приоритетов не просто защищается с особенной активностью, но и продвигается в мире, в том числе насильственно;

– во-вторых, когда предпринимаются насильственные действия для снижения влияния и уничтожение другой ЛЧЦ. В частности, в США сложилось общее отношение в правящей элите страны к России, чьё влияние в мире и само существование требуется «разрыхлить», «ослабить», ради чего используется даже термин «extend». Собственно интегрированной, главной целью политики США в отношении России становится именно эта цель. Примечательно, что в отношении других ЛЧЦ (прежде всего, китайской, индийской, исламской) такой цели не ставится. Применительно к ним стоит задача ограничения их влияния в мире.

– в третьих, в политическом плане российская ЛЧЦ рассматривается как «экзистенциальная угроза» Западу, причём угроза историческая и цивилизационная одновременно, что предполагает, как минимум, ограничение её влияния не только в мире, но и в других странах. В политике это означает курс на изоляцию России под разными предлогами и даже без всяких предлогов («дело Скрипалей», «допинг», «сбитый Боинг» и т. д.). Именно это лежит в основе категорического отказа США и их союзников считаться (и даже признавать) любые международные объединения России – ШОС, ОДКБ и пр.

В ХХI веке особенно популярной в политических и научных кругах стала концепция «многополярности» как нередко политическое требование, иногда искусственное противопоставление концепции «однополярности» западной ЛЧЦ во главе с США[3]. На самом деле у этой банальной истины существует достаточно длительная история, которая никак не связана с «гениальной прозорливостью Примакова» или каких-то других российских политиков, а тем более ученых (как это порой представляют сегодня). У неё есть, как минимум, два объяснения.

Во-первых, объективно сформировалась политическая потребность декларирования того, что мир перестал уже находиться под контролем Запада, связанная в том числе с политикой США и их стремлением сохранить силой этот контроль. При этом нередко желаемое выдается за действительное: правда заключается в том, что контроль Запада (финансовый, экономический, информационный и военный) в целом пока сохраняется, а переходный период еще только начался и не известно как быстро он будет происходить и как быстро закончится[4]. Более 50% (а в некоторых аспектах – более 90%) финансовых, экономических, информационных и военных ресурсов находятся де-факто в руках западной коалиции. Так, на США в 2017 году приходилось 24,3% глобального ВВП, а в 2000 году она составляла 32,5%. Второе место по номинальному ВВП занимает КНР – 14,8%, который в среднесрочной перспективе обгонит США, но на самом деле «Европа» может считаться на втором месте по объемам ВВП, имея примерно столько же, сколько и США объема экономики. И Запад отнюдь не собирается добровольно с этим расставаться.

Эта ситуация возвращает мир к классической схеме соперничества – так называемой «ловушке Фукидида» (древнегреческого историка, считавшего, что быстрое развитие Афин толкнуло Спарту на Пелопоннесскую войну) – поэтому мир постепенно возвращается к «ситуации столетней давности, к чему-то похожему на десятилетие перед Первой мировой войной»[5], справедливо полагает известный топ-менеджер Александр Лосев.

Соответственно этот переход, который ещё не произошёл, но который уже всеми (в том числе и в США) ожидается, заставляет прогнозировать и планировать будущее по-новому. Это ожидание обозначилось еще в прошлом веке, но США удалось его умело отложить до тех пор пока они не ликвидировали свой главный потенциальный центр соперничества – СЭВ и ОВД, а затем и СССР. Переход к многополярности, отмеченный еще в документах партийных съездов КПСС 70-х годов, вновь стал актуальной темой потому, что в России «в одно время» правящая элита согласилась с возникшей в реальности однополярностью, но затем, вдруг «прозрела» и обнаружила, что процесс перехода не останавливался, протекал по мере быстрого роста экономик КНР, Индии, Бразилии и ряда других стран. Процесс «прозрения» правящей элиты России стал тем процессом очищения её от вредных либеральных иллюзий во внешней политике страны, которые доминировали со времен М. Горбачева[6].

Во-вторых, правящей элите России стало понятно, что односторонняя ориентация на Запад стала не допустима не столько с идеологической точки зрения, сколько из-за сугубо материалистических соображений: Запад не дал её представителям ни гарантий безопасности, ни индульгенций за прошлые грехи, ни, тем более, возможностей сколько-нибудь самостоятельно распоряжаться собой и российскими ресурсами. «Уход в автономное плавание» сопровождался усилением разрыва, который должен был неизбежно наступить после того, как правящая российская элита отказалась от полной вассальной зависимости[7].

Не думаю, что у российской правящей элиты вдруг возникли патриотические чувства – она вполне интегрировалась в качестве обывателя в систему европейских ценностей, – но она неожиданно столкнулась с периодическим, но постоянным нажимом на её интересы, искусственные ограничения и пр. по одной причине: в Европе правящие элиты с огромным трудом, через войны и кровь, создавали правила и системы своей защиты. И эти условия существования они не собирались отдавать российским представителям, более того, они рассчитывали на то, что по праву сильного они смогут пользоваться неравными условиями развития, ограничив национальный суверенитет России.

В любом случае, при самом разном субъективном отношении правящей российской элиты, в начале века произошло фактическое изменение мировой парадигмы развития: отчетливо проявились две основные тенденции в мировом развитии и, как следствие, в формировании МО. Сегодня существует много моделей глобального развития человечества. В качестве примера приведу одну из них, подготовленную в конце 2018 года к докладу Римского клуба.

Four possible pathways to 2050

With near universal acclaim from 193 countries, the 17 Sustainable Development Goals came into force in early 2016. For the first time in human history, the entire international community now has a shared plan and common goals for development to 2030. On this basis, there is a widespread sense of optimism and hope for the future. With such a clear plan as a shared foundation, the joint attention of governments and intergovernmental bodies becomes set on trying to attain all SDGs by 2030.

In this chapter we describe four alternative and different narratives of how this plays out in the coming decades. Each scenario narrative builds on the same 35 years of historic data input since 1980, and then explores how the world's seven main regions develop from 2018 to 2050.

Why did we choose these four scenarios? In the project we identified some key uncertainties that will determine which pathways to 2050 that we follow (for most countries and regions, on average): Will world societies mainly chose conventional or extraordinary efforts in order to achieve the SDGs? And if conventional policies are continued, will there be the same rates of growth, or will there be accelerated economic growth? And if extraordinary efforts are embarked on, will those be the same type of policies that we have seen, just stronger and trying harder? Or will societies embark on new types of transformational strategies and actions?

The three key bifurcations which give us the four scenarios are shown in figure.

Here, the pathway at the bottom of the page represents our first, business-as-usual scenario, in which the model replicates the Same tempo of change that the world has gone through in the previous 35 years. This continuation of the conventional policies and efforts is useful as a baseline scenario.

Then, in the second scenario (Faster economic growth), we explore the effect of higher rates of conventional economic growth. The reason is that many people view more economic growth as the obvious way out of the current crises of poverty, hunger, education and environmental decline.

In the third scenario, we explore extraordinary efforts in the scenario of trying Harder on all fronts. This is because that another way to improve the SDGs is to focus more directly on the achievement of each goal. This means that government and industry reallocate and distribute funds and workforce to best practices that aim to improve the delivery on each SDG.

The fourth scenario explores the scaling up of extraordinary efforts. Not by trying harder at conventional solutions, but by working Smarter. Transformational actions are introduced and followed through. These key actions are chosen because they have systemic effects impacting several SDGs as part of the transformation, and have already been proven to work in certain model countries.

The table below summarises the main policy levers that are applied in each scenario.

The Earth3-model system can estimate the effects of the different policies per region. When aggregated for all regions, weighted by population, we can find the global SDG score per scenario. Earth3 also calculates the impacts on Earth's safety margin and average human well-being.

Appendix1: The Earth3 model system

A paper (Randers et al. 2018) that describes the Earth3 model system in scientific terms, can be found and downloaded at doi.org/10.31223/osf.io/xwevb. Supplemental information including the full Earth3model can be downloaded, too. In this appendix, we give an introduction to the model system with a description of how the four scenarios are parameterised and implemented in the Earth3 model[8].

5.1 Earth3 model structure - the basis of the SDGs within PBs report

In order to make sure that our scenarios are internally consistent, and that the future they depict actually does arise from the assumptions we make about how the world operates, we use a system of computer models. See Figure 5.1 which shows the components of the model system and the flow of data among them. The parameter values we use and the causal assumptions we make are all drawn from publicly available information - both numerical and qualitative.

Earth3-core

The core of the system is the Earth3-core spreadsheet model, which tracks history from 1980 to 2015, and generates consistent scenarios for the period 2015 to 2050. Earth3-core does so for the world split into seven 'regions' or country clusters. Not all clustered countries ('Rest of world' and 'Other rich countries') are in the same geographic region. But they share other characteristics, see section 6.3 for a full listing. Scenarios for the whole world are achieved by adding up the seven regional scenarios. Figure 5.2 gives an aggregate list of the main variables in the Earth3-core model - the full list numbers nearly 100 variables for each of the 7 regions.

Figure 5.3 shows an example of the output from Earth3- core: the development from 1980 to 2050 of global population, GDP, GDP per person, inequity, government spending, fossil energy use, electricity use, greenhouse-gas (GHG) emissions, non-energy ecological footprint, freshwater use, aerosol concentration, and lead (Pb) release. There is one future for each of our four scenarios, including Scenario 1, which portrays the consequences of continued business as usual. Similar graphs exist for each of the seven regions.

An overall check of model quality has been made by comparing the output of Earth3-core with two major global modelling efforts: DNV-GL's Energy Transition Outlook 201735and the IIASA's global population model.

ESCIMO (Earth System Climate Interpretable Model)

The descriptions of the future produced with the Earth3-core model are used as inputs for the second model in our model system, the ESCIMO system dynamics model. The ESCIMO model calculates the impact on the global ecosystem of the anthropogenic "drivers" that are the outputs from Earth3- core. The model includes most well-known Earth "tipping points" - in the form of potentially self-reinforcing mechanisms. The output from ESCIMO has been compared with the major Earth-system models of the literature.

It is important to keep in mind that ESCIMO is a global model, calculating global averages for the variables involved (like global warming and sea-level rise). ESCIMO does not produce regionalised results. Both Earth3 and ESCIMO are based on a dynamic perspective of the world, viewing it as a causal mechanism, where the current situation and external drivers create the future (in a big system of non-linear differential equations that are solved through simulation)[9].

Figure 5.4 shows the effect on global warming, ocean acidity and old-growth-forest area over the period 1980 to 2050, for Scenario 1 - Same. This is just an example of the outputs from ESCIMO, which produces a large number of other indicators of the status of the global ecosystem. Different forecasts for the future of the global ecosystem will result from different human-caused drivers.

17 Sustainable Development Goals - the SDG module

Once the two models (Earth3-core and ESCIMO) have produced a quantitative picture of both the socioeconomic and environmental outcomes for a scenario of the world to 2050, we use this information to provide a reasoned answer to the basic question motivating our study: to what extent will the 17 SDGs be achieved in this future - in this scenario?

The basic reason why we believe we can make reasoned forecasts of SDG achievement is that there is a strong correlation between past achievement of sustainability objectives and past values of GDP per person. This is not only true for the world at large, but also by region. On this basis, we have assumed that we can forecast future satisfaction of the SDGs in a region by forecasting future values of GDP per person in the region (which is exactly what Earth3 does). This forecasting is done in the "SDG Module".

In order to quantify our response, we had to choose a numerical indicator for each of the 17 SDGs. We had to decide on what constitutes full achievement of the goal (the "target") and what we see as half-way achievement (the "half-way target"). Figure 5.5 shows our selection of SDG indicators, units, targets and half-way targets.

The empirical data sources and the reasons for our choices are mentioned in Appendix 2, and further documented in Collste (2018) a forthcoming scientific article on the empirical basis for the Earth3 model. This publication also documents the strength of the correlations we found with GDP per person (measured in 2011 PPP US$ per person per year) for 9 of the (social) SDGs[10].

Nine planetary boundaries - the PB module

Once we know to what extent the sustainable development goals will be achieved in a given scenario, we need to answer the other question motivating our study, namely: to what extent will this achievement lead to further pressure on, and higher risk of pushing the planetary boundaries beyond points of irreversible change.

Figure 5.2 Variables in the Earth3-core model. More detail in Randers et al (2018) Achieving the SDGs within PBs

 

 

 

 

 

5.2 Our four scenarios in the EarthS-model system - the quantitative backbone

We use the method described above to produce four consistent quantitative scenarios from 1980 to 2050 and use the result to calculate the SDG success score and the safety margin in each of the scenarios. All calculations are made at the regional level, and then aggregated into global figures when desired. The exception is the safety margin, which is only calculated at the global level.

These results constitute the consistent quantitative backbone for the four scenario narratives presented in chapter 2.

Scenario 1: Same-business as usual.

Scenario 1 describes the most likely development towards 2050 if global society continues to respond to emerging problems in the conventional way, that is, without taking any significant extra action relative to the historic average efforts. We run the model with all policy levers in neutral. Scenario 1 could therefore be named the "baseline case" of the Earth3-model system. It describes a smooth continuation of the normal, very gradual, institutional development that we expect will occur in response to emerging realties when governance operates in "default mode".

Therefore, the model system is parameterised in the manner which best tracks the general trends in historical data from 1980 to 2018, and furthermore embodies the overall assumption that the decision-makers of the world continue to perceive and respond to emerging challenges in the same way as they have done during the last several decades.

Scenario 2: Faster - accelerating economic growth

What if Same underestimates the economic growth in the coming decades, particularly when the poor countries get into catch-up mode? This scenario describes what we believe will be the result if the whole world tries and succeeds in achieving more SDGs by increasing the rate of economic growth per person in all regions. These extra funds are to a certain extent (the same as the last 30 years) used to finance the accelerated move towards higher goal satisfaction. Scenario 2 assumes that the regions continue to use conventional policy tools in the effort, but helped by both supply-side and demand-side efforts, particularly a much bigger middle-class in Asia, Africa and Latin America, succeed in higher growth rates than in Scenario 1, Same.

Scenario 2, Faster, is achieved by increasing (exogenously, from 2018) the growth rate in GDP per person by 1% per year - in USA, other rich countries, China, emerging economies, Indian subcontinent, Africa south of Sahara, and rest of the world. In sum the exogenous change amounts to increasing the global growth rate in GDP from around 2.8 to 3.5 %/y in 2020 to 2050.

Otherwise we make no policy lever changes in the model.

The positive result is that more SDGs are achieved than in Scenario 1. But the faster growth increases pressure on the planetary boundaries. Thus there are more PBs in deeper high-risk, red zone and lower safety margins than in Same.

Scenario 3: Harder - stronger efforts on all fronts

Scenario 3 describes what we believe will be the result if the world increases its effort to achieve the SDGs, in the sense that more manpower and more money are spent on goal achievement. Scenario Harder reflects a future where the world's decision-makers focus real attention and energy on achievement of the SDGs. That is, they shift manpower and finance from current activity to projects that help achieve SDGs and/or reduce the pressure on PBs.

Scenario 3 also assumes an extra effort to reduce the footprint per unit of consumption - in an attempt to keep within the planetary boundaries. In both cases keeping within conventional policy tools.

Scenario 3 is simulated in the model by i) an exogenous increase in the speed at which each SDG indicator moves towards its target value when income (GDP per person) increases, and ii) by an exogenous, gradual decrease in the footprint intensity (resource use and emission per unit of GDP).

i) Scenario 3 is achieved in Earth3 by reducing by 30-50% the time it takes to reach the targets for those SDGs that can be attained without fundamental change of the capitalist, liberal, market and consumption-based world order - that is, without fundamental redistribution of income or wealth. These SDGs are:

ii) Scenario 3 furthermore assumes a very gradual reduction (0.5% per year) in per capita greenhouse-gas emissions and in the non-energy footprint - over and beyond the reduction that takes place in Scenario 1. This has direct effects on the four environmental SDGs:

In addition, Scenario 3 assumes that the world's decisionmakers place real attention and energy on keeping within the PBs. But only to the extent of reducing the footprint intensity ("cutting emissions" and "reducing resource use" per unit of GDP) for urgent planetary boundaries. In other words, Scenario 3 does not assume a real move away from consumption growth as the main societal objective, nor a large-scale shift towards green values (sustainability) in agriculture and land use.

The result of the extraordinary increase in effort in Scenario 3 are described in section 2.3. All these efforts improve the situation somewhat, but it does not achieve the grand ambition. More SDGs are achieved by 2030 (11.5 compared to 11 in scenario 2, and 10.5 in scenario 1), but no further increase by 2050. This is because global society is still exceeding several planetary boundaries, not only in 2030, but increasingly to 2050. The safety margin stays low (at 4,5 in 2030, compared to 4 in scenario 2) and improves only very slightly to 2050.

In other words, it will take much more than working Harder to achieve (nearly all of the) 17 SDGs within (nearly all of the) 9 PBs by 2050.

The caveat regarding modelling of scenario 4

The above three scenarios are well fitted to be simulated in the current structure of the Earth3 model. They are therefore described in further detail in a separate scientifically peer- review paper (Randers et al 2018). The scientific paper does not include Scenario 4 because it could be objected that the model runs seem to push the simulation outside the capabilities of Earth3. After identifying the five transformative actions that seem to have the greatest leverage, we recognized that the Earth3 model system has limited capacity to describe the transformation in an integrated and dynamic manner. We have still - with great reluctance and caution - tried to quantify them in the existing model system, "bending the rules" beyond the safe zone for the model, so to speak. And used the experience to learn more about what a next- generation model will have to be able to solve, to give a more in-depth understanding of the transformation in systems terms. Any further critiques from fellow modellers, scientists or other critics to the authors are most welcome.

Scenario 4: Smarter - transformational change

Scenario 4 describes what it will take to achieve (nearly) all the SDGs within (nearly all) PBs by 2050. Scenarios 1, 2 and 3 show that it is not enough to continue business as usual, nor to accelerate GDP growth, nor to focus societal attention on the SDGs. In short it is not enough to implement conventional policy. There is need for transformational change: unconventional measures and unconventional funding, implemented in a thoughtful manner. Scenario 4 includes five examples of transformational measures - grounded in knowledge, technologies and political options that already exist - which we believe could lead to the achievement of (nearly) all SDGs by 2050 - or maybe a few decades later.

Scenario 4 is generated by direct intervention into the logic of the Earth3-model system, in such a manner that decarbonisation takes place even if it may not always be profitable; redistribution takes place even if there may be insufficient political or democratic support; food waste and land use is done more sustainably even if the benefits may appear a generation later; poor countries (particularly African) successfully copy aspects of China's, Ethiopia's or Scandinavia's system of governance; and birth rates are allowed to fall in response to better conditions for mothers.

This is how we tested the five strategies of transformational change in the model system:

a). Rapid decarbonisation of the global energy supply

This is achieved in Earth3 by increasing (exogenously) the speed at which renewable electricity capacity is added to the system. An extra 40% of fossil fuels are replaced by electricity by 2050, with the final result that fossil-fuel use is 5,000 Mtoe/y in 2050, compared to 11.500 Mtoe/y in Scenario 1 Same.

This has direct positive effects on the climate situation (SDGs 13,14 and 15), on availability of electricity (SDG 7), and on the ecological footprint (SDG 12).

The indirect effects of more clean energy on some other SDGs are not yet included in the model. Nor is the cost of this acceleration - namely the cost of doubling the annual investment in new renewables (which would amount to an increase from 0.3 in 2018 to 0.6 trillion USD each year from 2010 - or about 1% of the rich world's GDP).

Accelerated decarbonisation helps greatly towards solving the climate problem (keeping within PB 1 Global warming and PB3 Ocean acidification).

b). Active redistribution of income, within and (ideally) among countries

This is achieved in Earth3 by reducing exogenously the share of national income that accrues to the top 10%. The share is lowered to 39% in 2020 in those regions that have a share higher than that in 2018. The proceeds are used to finance government spending on achieving the social SDGs (1-12).

Active redistribution has many positive effects for the majority in the regions involved (just like Scenario 3). The negative wellbeing effect on the richest 10% of the population - who lose money and power - is not modelled. But neither is the fact that they get a more socially stable (and hence more sustainable) society in return. The two effects on rich person wellbeing could be hoped to balance each other.

Active redistribution helps satisfy more SDGs within the same footprint but does not in itself reduce the pressure on the PBs (at least not in the current version of Earth3).

c). Shift toward sustainable use of the world's agricultural land, forests and oceans

This transformation is meant to mimic a large-scale transition to sustainable agriculture, forestry and land use. This is achieved in Earth3 by exogenously reducing by 1%/y the footprint intensities (resource use and emissions per unit of GDP in primary and secondary sector) and by reducing forest cut in tropical and northern forests. Nutrient release (N) are cut by 1.4%/y, from 160 Mt/y of Nitrogen to just below 100 Mt/y, freshwater use, urban aerosols and the release of toxics (Pb) (from 160 Mt/year of Nitrogen.

In sum these changes lead to reduced pressure on PB 4 Forest degradation, PB 5 Nutrient overloading, PB 6 Freshwater overuse, PB 7 Biodiversity loss, PB 8 Air pollution, and PB 9 Toxics contamination.

Some of the boundaries will still be temporarily exceeded in the period towards 2100.

d). New "plan-based collective" development model for poor countries

This transformation is meant to mimic the adoption of the Chinese development model in the poor nations of the world, (see box 2, "The Chinese Model", in section 2.4)

This is achieved in Earth3 by increasing (exogenously) the growth rate in GDP per person to Chinese levels, for levels of income below 10.000 USD per person per year. And at the same time increasing the speed at which the SDG indicators move towards their target, also to Chinese levels.

The effect is to accelerate the satisfaction of many SDGs, but also accelerate the load on many PBs.

e). Investing in more education, health and contraception, stabilising population growth

This is achieved in Earth 3 by reducing the birth rates (by halving the time it takes to reduce them in Scenario 1).

Slowing population growth has little effect in the short term. But it works over time to reduce the total human footprint (fewer people, but at the same footprint per person), thus lowering the pressure on all the PBs.

Сегодня мы не можем точно знать будущую структуру МО, которая, на мой взгляд, сформируется к 2050 году, но мы можем предположить с высокой степенью вероятности следующие сценарии её формирования:

1. ПЕРВАЯ ТЕНДЕНЦИЯ: ожидаемый переход структуры МО к «многополярности».

Происходит быстрый процесс («фазовый переход») радикального изменения в расстановке мировых сил между локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ) и их военно-политическими коалициями, который полностью изменит структуру МО и, как следствие, ВПО после 2025 года в своих основных чертах и фундаментально к 2050 году.

Новая структура МО и ВПО начнёт отчётливо проявляться после 2025 года в борьбе против западной ЛЧЦ, причём не только со стороны китайской и исламской ЛЧЦ, но и индийской и других ЛЧЦ и центров силы. Поэтому тем, кто в России занимается сегодня военно-политическим планированием и военным строительством, необходимо уже сегодня заниматься, исходя из этих перспектив. На мой взгляд, можно рассмотреть несколько сценариев развития МО, которые будут развиваться в рамках этой тенденции в качестве примера.

Пример № 1. «Простая экстраполяция», когда развитие основных ЛЧЦ и центров силы, а также ЛЧЦ «второго эшелона» до 2050 года происходит инерционно, на основе уже известных тенденций, прежде всего, темпов развития экономики и демографии. В этот период (2025–2050 гг.) только 5 основных ЛЧЦ могут соперничать друг с другом, если сравнивать их демографические потенциалы (порядка 1500 млн. человек каждая) и объемы экономик (порядка 20 трлн. долл.).

«Второй эшелон» ЛЧЦ могут составить новые региональные центры силы, которые:

– могут бороться за собственный суверенитет и сохранение идентичности;

– присоединиться к коалиции, возглавляемой ЛЧЦ;

– создать собственную коалицию с другими центрами силы (например, «российско-восточноевропейско-азиатский»).

В результате к 2050 году складывается «пятиугольник» основных ЛЧЦ и центров силы, к которому тяготеют другие ЛЧЦ и региональные центры силы «второго эшелона».

Россия – будет вынуждена либо примкнуть к какому-то центру силы (и потерять идентичность и суверенитет), либо попытаться сохранить себя в качестве второстепенного, но самостоятельного центра силы и ЛЧЦ. Степень сохранения идентичности и суверенитета будет прямо зависеть:

– от темпов социально-экономического развития страны, качества её НЧК и институтов;

– от возможностей силовыми средствами и способами (включая военные) защищать свой суверенитет и идентичность;

– от качества отношений в МО и ВПО, способности к коалициям и союзам.

Пример № 2. «Статус-кво». (Наиболее вероятный сценарий). Сохранение контроля западной ЛЧЦ и коалиции до 2050 года над финансово- экономической и военно-политическими системами в мире, когда новые центры силы и ЛЧЦ остаются под влиянием Запада. Этот сценарий также предполагает, что политика «силового принуждения» Запада окажется достаточно эффективной.

В результате к 2050 году в МО складывается «деформированный» вариант современной структуры, где влияние новых ЛЧЦ и центров силы, а также ЛЦС «второго эшелона» настолько сильно, что их центробежная сила ежечасно подвергает риску всю систему МО. Попытки «редактировать» ситуацию, оспорить доминирование западной ЛЧЦ фактически идут беспрерывной чередой, а Запад силовыми средствами сохраняет своё доминирование каждый раз, когда ему бросается вызов.

При такой структуре МО Россия стоит перед выбором:

– присоединиться к доминирующему центру силы и западной ЛЧЦ;

– создать коалицию с новым центром силы и ЛЧЦ (КНР, Индией, Исламской ЛЧЦ);

– сформировать коалицию с центром силы «второго эшелона»;

– сохранить себя в качестве самостоятельной ЛЧЦ и центра силы «второго эшелона».

За исключением первого варианта, все остальные варианты вполне приемлемы для России потому, что позволяют сохранить суверенитет и идентичность. Как и в случае с предыдущим примером, эффективность политики России будет зависеть от тех же качеств её развития:

– от темпов социально-экономического развития страны, качества её НЧК и институтов;

– от возможностей силовыми средствами и способами (включая военные) защищать свой суверенитет и идентичность;

– от качества отношений в МО и ВПО, способности к коалициям и союзам

Пример № 3. «Смена парадигм». Один из сценариев доминирования новых центров силы и ЛЧЦ – либо «Китайский», «Индийский» или «Исламский», – который становится к 2050 году не только вероятным, но и реальным в результате разных, не известных до сих пор обстоятельств. Этот сценарий достаточно быстро и радикально меняет всю структуру современной МО.

К концу 2018 года стало ясно, что можно будет ожидать, что через 20–30 лет одна из трех ЛЧЦ – китайская, индийская или исламская сможет претендовать на исключительную роль в будущей системе, заменив лидерство и доминирование западной ЛЧЦ. Вероятность того, что это может быть китайская ЛЧЦ – 15–20% по сравнению с 60% у западной ЛЧЦ, а индийской и исламской – по 10–15%.

В результате подобного развития событий к 2050 году сформируется совершенно новая структура МО, которая неизбежно приведет к пересмотру основных норм и международных правил в результате конфликтов, что, в свою очередь, может вызвать резкое неприятие других ЛЧЦ и центров силы, сопровождаемое усилением военно-силового противоборства.

Россия может, как и в первом варианте, оказаться в очень сложном положении: доминирование исламской или китайкой ЛЧЦ и их коалиций неизбежно будет вести не только к потере суверенитета, но и идентичности России. Доминирование индийской ЛЧЦ может привести к её конфликту с другими ЛЧЦ и центрами силы (в т.ч. «второго эшелона» – Пакистаном, исламской ЛЧЦ), что, в свою очередь, сформирует для России «новую реальность» в МО и ВПО.

2. ВТОРАЯ ТЕНДЕНЦИЯ: нарастание скорости и качества изменений, ускоряющегося сокращение отрезка времени для «фазовых переходов».

Исторические изменения, происходившие в экономике, общественно- политической жизни, науке у человечества прежде раз в 1000, 100 или 50 лет, сегодня происходят практически ежегодно, а периоды между ними («фазовый переход») сократились до нескольких лет. Этот процесс сингуляции будет нарастать в ближайшие годы. Поэтому метод экстраполяции может использоваться очень и очень ограничено.

Пример № 1. Сценарий «растущей неустойчивости», когда все или большинство субъектов и акторов развития сталкиваются с социальными или когнитивными фундаментальными проблемами. Так, рост производительности труда и продуктивности земель, успехи медицины привели в мировом масштабе к смене политэкономической парадигмы. Вместо привычной марксистской модели трудящегося люда и кучки эксплуататоров мы уже вплотную подошли к ситуации, когда меньшинство своим высокопроизводительным трудом кормит иждивенческое и не знающее, чем заняться, большинство. Картина, как замечает социолог JI.Ф. Соловейчик, «... чем-то напоминает время заката Рима, когда многочисленный праздный плебс требовал от властей хлеба и зрелищ и был готов низвергать власти, не обеспечивающие требуемых развлечений».

При этом продолжает действовать ранее отвоеванное в классовой борьбе всеобщее избирательное право и прямо на наших глазах демократия (не самая безошибочная форма правления – ведь Гитлер пришел к власти через выборы) превращается в охлократию. Такая качественная угроза развитию человечества смотрится почти столь же зловеще, как и угроза ядерного самоуничтожения.

Более того, мне представляется, что сытое безделье большинства в отсутствие целеполагания и есть тот неотвратимый тупик, в который упрется любая технологическая цивилизация, даже в гипотетических других обитаемых мирах.

Пример № 2. Сценарий «Разбегаиия траекторий развития», когда разные субъекты и акторы начинаются в возрастающей степени ориентироваться на различные варианты и модели развития. В XX веке это стало нормой для коммунистических и капиталистических стран, но затем стала актуальной «исламская» модель, позже «модель ИГИЛ» и др.

Пример № 3. Сценарий «Антиэлитарного (социального) развития», когда нарастающий «креативный класс» начинает превращаться в «класс для себя». Его «доля» в экономике развитых стран намного превысила 50% и он хочет соответствующих политических прав и возможностей, смены политической системы .

Экономическая, социальная и информационная мощь «креативного класса» настолько велики, что их организационно-политическое оформление превращает почти мгновенно этот социальный слой в гегемона не только на внутриполитической, но и внешнеполитической арене. Если допустить приход к власти в какой-то стране «креативного класса», то необходимо тщательно просчитать его последствия для мировой политики, вытекающие из его представлений о системе ценностей и интересов.

 

Важная оговорка:

1. Количество сценариев развития ЛЧЦ и МО в действительности может быть больше, хотя вероятность их реализации – будет разная.

2. У каждого сценария МО могут быть свои конкретные варианты реализации.

3. Количество сценариев ВПО больше, чем МО, а их вариантов – больше чем самих сценариев.

4. На формирование ВПО влияют конкретные сценарии развития СО, войн и конфликтов в те или иные промежутке времени.

Итого, как минимум, 9 сценариев развития МО, из которых вытекает уже более 9 конкретных вариантов сценариев ВПО, каждый из которых неизбежно делится (в зависимости от конкретных условий по месту, времени и т.д.) на несколько вариантов развития СО, войн и конфликтов.

Адекватная и практически имеющая значение оценка современного военно-политического положения России возможна только с учетом, как минимум, ближнесрочных (а лучше долгосрочных) перспектив его развития. Попытки составления анализа или даже обзора, не говоря уже о прогнозе, без учета этих обстоятельств абсолютно бесполезны и бесперспективны потому, что показывают состояние России вне мирового и даже национального исторического контекста и перспектив развития. Так, говоря о положении России в мире и её социально- экономическом состоянии в начале 2018 года, необходимо, как минимум, во-первых, показать основные показатели мирового и регионального развития за последние десятилетия и их перспективы на десять-двадцать лет, а, во-вторых, состояние России десять–тридцать лет назад и перспективу на двадцать–тридцать лет. Без первого и второго анализа и прогноза описание социально-политического и экономического положения России теряет смысл. В том числе, на мой взгляд, и при формировании бюджетной политики России на 1–3 года, где эти обстоятельства должны обязательно учитываться[11].

Это означает, что средства и способы противоборства России в период до 2050 года мы должны соотносить с вероятностью нарастания этих сценариев и их конкретных вариантов. Они неизбежно будут разными. Поэтому:

 

Эффективность стратегического сдерживания =

максимальное разнообразие средств

и методов силовой политики

 

Однако такая бесконечность разнообразия средств и методов неизбежно требует огромных затрат ресурсов (в т.ч. различных видов и типов ВВСТ). Поэтому разумный компромисс может заключаться в:

1). Точности прогноза будущих сценариев и вариантов развития МО и ВПО.

2). Их сочетаемости с основными направлениями социально-экономического и научно-технического развития России.

Так, например, приоритетное развитие НИОКР и человеческого капитала (военнослужащих, работников ОПК, управления) – идеальное сочетание, отражающее и учитывающее все вероятные направления развития МО и ВПО, с одной стороны, потребности развития России, с другой[12].

То, что сегодня существует в мире и в России, – неизбежно воспринимается как часть будущего. Причем, если говорить о военно-политических особенностях, то будущее – более того – само уже во многом предопределяет состояние настоящего. Иначе говоря, будущая МО и ВПО, например, в 2025 или 2050 годах, уже сегодня влияет на состояние и формирование настоящей МО и ВПО[13]. И не только с точки зрения перспектив развития науки и технологий, в т.ч. вооружений и военной техники (ВВСТ) или вооруженных сил (ВС), что совершенно естественно, но и с точки зрения современного состояния политики и военного искусства. В частности, если допустить дальнейшее развитие тенденций в области ядерных вооружений в мире, то до 2025 года даже в отсутствии договоренностей об их сокращении их численность будет сокращаться за счет устаревания ядерных СНВ США и России и снятия их с вооружения, как показано на графике.

[14]

Но в то же самое время абсолютно и относительно будут увеличиваться СЯС Китая, Индии и Пакистана, а также, возможно, Израиля. Кроме того, нельзя исключать и появления новых ядерных держав. И не только КНДР, но и Японии и других стран. Поэтому говорить о состоянии и будущем положении России вне общего мирового контекста, формирующего ВПО, – бессмысленно.

Если говорить о будущем состоянии МО, то оно неизбежно будет формироваться под влиянием изменения соотношения сил между крупнейшими экономиками и державами мира. Как видно из долгосрочных прогнозов, например, к 2050 году КНР существенно опередит США, а Индия (что часто не всегда учитывают) вплотную приблизится к США, а, может быть, даже и обгонит по важнейшим показателям нынешнего лидера. Вместе эти три страны составят ведущую «тройку» государств мира, вокруг которых будут формироваться военно-политические коалиции и развиваться центры силы.

Эта неравномерность развития по-разному отразится в регионах планеты и по-разному будет влиять на мировую и региональную ВПО. В частности, очень быстрые темпы экономического и социального развития в Китае, Индии и целом ряде других стран Юго-Восточной Азии, прежде всего, на Филиппинах, во Вьетнаме, Индонезии, Малайзии, а также в Республике Корея, Сингапуре и Гонконге неизбежно приведут к 2025 году к полному изменению в экономической расстановке сил в регионе.

В еще большей степени повлияют на ВПО в регионе Евразии и особенно Юго-Восточной Азии изменения в военной мощи новых центров силы, которые превратятся в полноценные в военном отношении государства (Вьетнам, Индонезия, Филиппины, Малайзия), а Китай и Индия – в мировые военные державы[15].

На рисунке ниже показана динамика изменения соотношения сил в Юго-Восточной Азии между основными государствами мира и региона.

[16]

Как видно из предварительных оценок темп роста в таких странах как Филиппины, Вьетнаме и Индонезии позволят превратят их в региональных лидеров, а Индонезию, возможно в региональный центр силы.

На этом фоне существенно ослабнуть позиции США и их союзников, которые уже с начала нового века пытаются компенсировать своё относительное отставание (США, например, более 60% военных ресурсов концентрирует именно там), в том числе и развивая свое военное присутствие, а также оказывая военно-техническую помощь своим союзникам.

Относительно слабое военно-политическое влияние России в регионе, особенно в сравнении с бывшим влиянием СССР, и дальше будет ослабевать в силу не только экономического отставания Дальневосточного региона от своих соседей, не смотря на попытки федерального правительства исправить ситуацию, но и в силу слабого присутствия ВМФ России и ограниченности мобильных военных формирований на Дальнем Востоке.

Автор: А.И. Подберёзкин

________________________________________