Евразийская стратегия России должна учитывать тот факт, что глобализация внесла существенные коррективы в представления о соотношении сил в мире и на пространствах Евразии и АТР, существенно преобразовав не только международный ландшафт, но и сформировав новые области конкуренции и соперничества – сотрудничества, которых не было еще несколько десятилетий тому назад. Так, к традиционным областям, в которых анализировалось соотношение сил, – политической, экономической, финансовой и военной – добавились как качественно новые их отдельные аспекты (в политике – «общественное мнение», «нравственный капитал»; в военной области – системы ПВО и ПРО, а также ВТО; в экономике – усиление роли новейших технологий и т.д.), так и принципиально новые факторы силы – информационные и коммуникационные возможности, сетевые и сетецентрические потенциалы, национальные и международные НКО, «привлекательность образа» и «модели развития».

 

Комплекс этих новых и измененных факторов силы в современных условиях приобретает особое значение в условиях нарастания угрозы военных действий в Евразии. С тем, что в XXI веке резко возрастает угроза войны и военных конфликтов соглашаются и другие авторитетные исследователи. Обращает на себя внимание, например, оценка известного и влиятельного китайского политолога-функционера Би Юна: «20–30-е годы и вся половина XXI в. будут отличаться крайней нестабильностью»[3]. Очевидно, что в периоды «крайней нестабильности» то государство, которое имеет лучшее соотношение сил в традиционных и новых областях будет иметь и лучшие возможности для разрешения конфликта. Судить об этом можно по целому ряду критериев. Об этом свидетельствуют, например, тенденции в поставках оружия, где, как видно, абсолютно доминируют США и страны Западной Европы[4]. Подобное доминирование означает не только прямое влияние на соотношение военных сил в Евразии, но и косвенное, политическое, когда страны Евразии становятся прямо зависимы от поставок ВВТ их обслуживания и обучения персонала. Особенно критично это в областях ВКО.

 

Понятно, что  изменение в соотношении военных сил быстрее всего ведет к обострению международных отношений, росту конфликтности и прямо провоцирует некоторые страны к агрессии. Особенно, если вслед за поставками  ВВТ следует прямая политическая и информационная поддержка. Как это было, например, в случае с Грузией, армия некоторой прошла быстрыми темпами перевооружение и переподготовку с помощью США и ряда других стран. В условиях разрухи и острого социально-экономического кризиса, власти Грузии в короткие сроки могли фактически с нуля создать 8 боеспособных бригад, что, безусловно, явилось импульсом к их нападению на Южную Осетию в августе 2008 года.

 

Но первопричиной роста конфликтности являются все-таки политические интересы и те ценности, которые великие государства способны продвигать в мире. Очевидное стремление США и их союзников сформировать политическую карту мира в соответствии со своими интересами и ценностями понятно, но то, что они выбирают для этого нередко негодные средства и игнорируют такие же интересы и ценности других, – не может быть принято. Если, конечно, исходить из представлений о сохранении национальных интересов ценностей, национальной идентичности как первоосновы политики. «Основная причина нестабильности, считает, например, китайский эксперт Би Юнг – стремление гегемонистов к мировому господству. Обладая экономическими, политическими и техническими преимуществами, США рассматривают Землю, как «всемирную деревню». Под видом «мирного преобразования» они пытаются навязать миру несправедливый и нерациональный новый политический и экономический порядок. За 10 лет после распада СССР США предприняли 46 вооруженных акций, в среднем по 5,4 в год, в период советско-американского противостояния количество таких акций составляло 2,8.

 

В настоящее время различные страны и группировки имеют различные понятия о мире и развитии. Наглядным примером являются действия США в Косово и Югославии»[5]. Причем примером того, как США смогли использовать свои новые преимущества в сложившемся соотношении сил. В Ираке, Югославии, Ливии, Сирии эти новые преимущества выражались в:

 

– информационном превосходстве, пропагандистских возможностях и управлении общественным мнением;

 

– системах ВТО морского и воздушного базирования;

 

– системах ПВО и ПРО;

 

– гуманитарных интервенция и помощи;

 

– сетевом действии.

 

С Би Юнгом можно целиком согласиться относительно глобальности США. Более того, необходимо признать, что за последние 20 лет США сделали очень многое для того, чтобы не просто превратиться в лидера мира и Евразии, но и навязать свое видение «правил игры» в Евразии.

 

В эти годы США объявили о двух стратегических направлениях в своей внешней политики – в Центральной и Юго-Восточной Азии, которые внесли существенную коррективу в соотношении сил в Евразии. Так, достаточно привести пример с НПРО, когда под предлогом усиления опасности со стороны КНДР, США внесли коррективы в развертывание систем ПРО на территории стран Евразии и самих США. Таким образом сегодня «Большое Тихоокеанское кольцо», контролируемое США, дополняется центрально-азиатским и средне-азиатскими направлениями. Это хорошо видно на карте «Большого кольца», где евразийские приоритеты США выглядят вполне очевидно.

 

Перераспределение приоритетов неизбежным следствием имеет и перераспределение ресурсов США в пользу этих приоритетов в Евразии и АТР. Мы наблюдаем стремительное наращивание возможностей США в Евразии, которое нередко рассматривается как противодействие растущему китайскому влиянию на континенте, что, конечно же, явное упрощение.

 

Думается, что политика США по отношению к Евразии много сложнее и амбициознее, но, главное, в ней латентную, но важную роль имеет антироссийский аспект. Это спонтанно проявляется, например, в крайне болезненной реакции США на первый зарубежный визит китайского лидера Си Цзиньпин в Россию в марте 2013 года. Если с этим выводом согласиться, то принципиально важным становится точный ответ на вопрос: какие средства и в каком объеме захотят и смогут использовать США против России в Евразии? Такой анализ должен быть проведен в двух проекциях:

 

– собственно средствах традиционного влияния: экономических, политических, военных, а также в новых средствах влияния и воздействия;

 

– применительно к отдельным регионам Евразии, среди которых американская политика (представляя концептуальное единство) может существенно отличаться. Например, по отношению к Украине и Белоруссии в Европе; отдельным странам – в ЦА; либо в Северо-восточной и Юго-восточной Азии.

 

Активизация внешней политики США в Евразии хорошо иллюстрируется и на примере их реакции не любые «неамериканские» инициативы. В частности АСЕАН, которой США попытались противопоставить «северную инициативу».

 

В целом США абсолютизировали в последние десятилетия англосаксонскую геополитическую модель построения контроля над миром. Как пишет Вячеслав Мотяшов, «Всем, кто захотел бы сегодня разобраться в истоках и сути противопоставления западной цивилизации и России, не обойтись без обращения к глобальным геополигическим моделям, разработанным британцем Хэлфордом Макиндером и некоторыми другими европейскими и американскими авторами. За их вроде бы искусственными конструкциями открывается реальная геополитическая дифференциация мира.

 

Далее В. Мотяшев обозначит уже современные реалии: «Сейчас эта геополитическая формула вряд ли может быть признана корректной. Слишком многое изменилось в мире с тех пор, когда Макиндер сформулировал ее. Но при всей устарелости изречения в нем присутствует то, что и сегодня в глазах последователей патриарха западной геополитики выглядит угрозой со стороны России.

 

Опасность, по их мнению, просто не может не исходить от страны, которая составляет самую большую часть евразийского монолита и геополитическая масса которой во много раз превышает разрозненную массу океанических государств. Ощущение этой асимметрии во многом предопределило действия западных государств в новейшей истории. Скажем, все большее участие Америки в европейских делах в ХХ столетии, создание ею с Европой единого атлантического пространства, наконец, образование Европейского союза – все это можно рассматривать как результата стремления морских держав уравновесить слишком «легкую» атлантическую часть Евразии с тяжестью ее центрального и восточного массива.

 

К этой задаче западной геополитики издавна примыкает англосаксонская мечта – по возможности раздробить евразийский монолит. Сначала мешая России обрести союзников в Западной Европе (это стало лейтмотивом политики и весьма успешных действий англосаксов в XIX и ХХ веках), затем оторвав Восточную Европу от России (это получилось в конце ХХ века), а в довершение всего, если представится возможность, расчленив саму Россию, превратив ее в рыхлое пространство автономных регионов. Хотя эти цели на официальном уровне практически не декларировались и даже нередко опровергались, в действительности слишком многое убеждает в их существовании и последовательной реализации. Доказательства легко отыскать не только в новой, но и в новейшей истории Евразии. Все, что происходило с Россией и Восточной Европой после распада СССР и окончания холодной войны, в которой Запад объявил себя победителем, подтверждает верность этой логики»[6].

 

«Путь к многополярному миру будет долгим и трудным, – продолжает далее Би Юнг. – В настоящее время нет стран, которые могли бы сравниться с США в экономической, технической и военной мощи. В ближайшее время невелика опасность возникновения мировой войны» – делает вывод Би Юнг.

 

Би Юнг: «Разрыв между «севером» и «югом», между богатством и бедностью увеличивается. Даже среди развитых стран происходит деление на богатых и бедных.

 

Экономика США чревата серьезными кризисами, что зависит от степени погружения в экономику «мыльного пузыря».

 

Противоречия и проблемы, оставленные историей, будут проявляться и обостряться.

 

3. Обстановка безопасности вокруг Китая может серьезно измениться.

 

В 20–30-е годы XXI в. Китай может в той или иной степени подвергнуться внешней агрессии. Это не означает начало мировой войны и того, что агрессия случится в ближайшие 3, 5 или 8 лет. За годы реформ суммарная мощь Китая возросла, и вряд ли найдутся силы, способные посягнуть на безопасность Китая, однако Запад еще не оставил попытки «мирного перерождения» Китая»[7].