Теория политического реализма рассматривает международные отношения как систему, главными действующими субъектами которой выступают государства. Эта теория строится на обобщении многовекового опыта классической дипломатии и многократно подтверждала свою эффективность при анализе текущей международной политики. В основе теории политического реализма лежит тезис о том, что система международных отношений подчиняется действию объективных законов, которые коренятся в самой природе человека. А, следовательно, поведение государств можно рационально объяснить, просчитать и предсказать. Ключевым элементом теории политического реализма являются категории «национального интереса» и «силы государства».

Теория политического реализма имеет долгую историю. Ее основоположником следует считать выдающегося флорентийского мыслителя, философа и дипломата Никколо Макиавелли (1469— 1527). Главной заслугой Макиавелли является то, что он первым стал рассматривать внешнюю политику государств, в категориях «национального интереса» и «силы». Естественно, во времена Макиавелли наций как таковых еще не сложилось, поэтому термин «национальный» он использовать не мог. Но он рассуждал об интересах империй, городов-государств, республик и «государей» как лидеров своих стран.

По оценке русского ученого, профессора права Московского университета А. С. Алексеева, исследовавшего творчество Макиавелли, последний рассматривал государство как «творческий акт свободной воли людей, действующих в сознании своих интересов». В своей книге «Макиавелли как политический мыслитель» (1880) Алексеев писал, что, по мнению Макиавелли: «Потребность общими силами защищать общие интересы соединила людей в общежитие. Созданное всеми и для всех государство должно и служить интересам всех. Цель государства — общее благо»[1].

Действительно, в своем фундаментальном труде «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» Макиавелли отмечал: «Все земли и страны, которые полностью свободны... весьма и весьма преуспевают... Ибо каждый человек в этих странах не задумываясь приумножает и приобретает блага, которыми рассчитывает затем свободно пользоваться. Следствием этого оказывается то, что все граждане, соревнуясь друг с другом, заботятся как о частных, так и об общественных интересах и что общее их благосостояние на диво растет». «...Великими города делает забота не о личном, а об общем благе», — подчеркивал он[2].

В другом классическом труде «Государь», Макиавелли уделил значительное внимание поведению лидеров государств, в сфере внешней политики. Рассматривая в этом контексте необходимость соблюдения международных договоров, он отмечал, что выполнять их не обязательно, если это противоречит государственным интересам.  «Разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание», — указывал он. Объясняя необходимость такого поведения лидеров государств, Макиавелли ссылался на опыт международных отношений, где нарушение договоров является общей практикой. «Примеров тому множество, — пояснял он, — сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру».

В этой связи Макиавелли также высказал важную мысль о необходимости скрывать истинные интересы и намерения своих государств, представляя их всегда в благочинном и привлекательном виде. Он, в частности, писал: «Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером». В качестве примера он привел Папу Римского Александра VI (1431— 1503), который «всю жизнь изощрялся в обманах». «Во всем свете не было человека, который так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее, обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле», — отмечал Макиавелли[3].

В «Государе» Макиавелли также подробно рассматривает понятие «сила» государства. Этому полностью посвящена Глава 10 работы, которая называется «Как следует измерять силы всех государств». То есть уже в названии содержится важнейшее положение теории политического реализма об исчисляемости силы государства. «Изучая свойства государств, следует принять в соображение и такую сторону дела: может ли государь в случае надобности отстоять себя собственными силами или он нуждается в защите со стороны. Поясню, что способными отстоять себя я называю тех государей, которые, имея в достатке людей или денег, могут собрать требуемых размеров войско и выдержать сражение с любым неприятелем», — указывал Макиавелли[4].

Таким образом, мы видим, что здесь Макиавелли выделяет три фактора национальной мощи — это демографический потенциал и финансовые возможности государства, которые непреложно выливаются в третий фактор — наличие мощных вооруженных сил, способных противостоять любому противнику. Рассматривая дальше принципы организации обороны городов - государств Макиавелли пишет: «Если государь хорошо укрепит город и будет обращаться с подданными так, как описано выше и добавлено ниже, то соседи остерегутся на него нападать. Ибо люди — враги всяких затруднительных препятствий, а кому же покажется легким нападение на государя, чей город хорошо укреплен, а народ не озлоблен».

Приводя далее в пример города Германии Макиавелли повествует о том, что «они обведены добротными стенами и рвами, имеют артиллерии сколько нужно и на общественных складах держат годовой запас продовольствия, питья и топлива; кроме того, чтобы прокормить простой народ, не истощая казны, они заготовляют на год работы в тех отраслях, которыми живет город, и в тех ремеслах, которыми кормится простонародье. Военное искусство у них в чести, и они поощряют его разными мерами»[5].

Таким образом, в качестве факторов силы Макиавелли перечисляет здесь не только элементы относящиеся к собственно вооруженным силам — фортификационные сооружения, вооружения и боевую технику, но также элементы материально-технического снабжения — запасы воды, продовольствия и топлива. Но самое главное, что Макиавелли выходит за рамки чисто материалистического взгляда на силу государства и в качестве элементов силы приводит такие идеальные факторы, как поддержка народом руководства страны и военное искусство.

Но Макиавелли не ограничивается даже этим и идет еще дальше в понимании идеальных факторов силы. Одним из важнейших таких факторов он считает качество военного управления и подготовки вооруженных сил. «...Государь должен даже в мыслях не оставлять военных упражнений и в мирное время предаваться им еще больше, чем в военное — подчеркивал он. Государю следует не только следить за порядком и учениями в войске, но и самому почаще выезжать на охоту, чтобы закалить тело и одновременно изучить местность, а именно: где и какие есть возвышенности, куда выходят долины, насколько простираются равнины, каковы особенности рек и болот. Такое изучение вдвойне полезно. Прежде всего благодаря ему лучше узнаешь собственную страну и можешь вернее определить способы ее защиты; кроме того, зная в подробностях устройство одной местности, легко понимаешь особенности другой, попадая туда впервые. Если государь не выработал в себе этих навыков, то он лишен первого качества военачальника, ибо именно они позволяют сохранять преимущество, определяя местоположение неприятеля, располагаясь лагерем, идя на сближение с противником, вступая в бой и осаждая крепости»[6].

Помимо этого Макиавелли считал, что «государь должен читать исторические труды, при этом особо изучать действия выдающихся полководцев, разбирать, какими способами они вели войну, что определяло их победы и что — поражения, с тем, чтобы одерживать первые и избегать последних»[7]. Также важен вывод Макиавелли о ненадежности наемных войск и войск союзных государств. Поэтому вооруженные силы государства должны состоять из «собственных войск», то есть тех, «которые составляются из подданных, граждан или преданных тебе людей»[8].

После Макиавелли теория политического реализма получила достаточно широкое распространение. Ее даже придерживались, возможно сами того не осознавая, теоретики научного коммунизма К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин. В своих работах они широко использовали термины «интерес» и «сила», применительно к международной обстановке и внешней политике государств. Ф. Энгельс, например, отмечал, что сила государства «определяется хозяйственным положением, доставляющим ему средства для создания и сохранения орудий насилия»[9]. А В. И. Ленин в одной из своих работ подчеркивал, что «при капитализме немыслимо иное основание для раздела сфер влияния, интересов, колоний и пр., кроме как учет силы участников дележа, силы общеэкономической, финансовой, военной и т. д.»[10].

Интересы государств, классики марксизма-ленинизма выводили, прежде всего, из экономических факторов. Энгельс, в частности, писал: «...Экономические отношения каждого общества проявляются, прежде всего, как интересы. Интерес является управляющим принципом, подчиняющим себе все остальные принципы»[11]. А Ленин, в своем выступлении на заседании ВЦИК и Моссовета 14 мая 1918 года, отмечал, что «…самые глубокие корни внутренней и внешней политики определяются экономическими интересами, экономическим положением господствующих классов»[12].

Таким образом, классики марксизма-ленинизма ограничивали свое понимание интересов государства интересами господствующего класса данного государства, причем в основном, интересами экономическими. Они не признавали наличие национальных интересов, отражающих интересы всех основных классов и слоев общества. Такой зауженный подход временами вел к ошибочным оценкам и выводам при принятии внешнеполитических решений. Между тем, еще Макиавелли писал, что правящая элита того или иного государства должна действовать в интересах общего блага, иначе такая элита не сможет долго удерживать власть и будет сменена более адекватными правителями[13].

Важнейшую роль в развитии теории политического реализма в XX веке сыграл видный американский политолог, профессор Чикагского университета Ганс Моргентау (1904-1980). В своей фундаментальной работе «Политика среди наций» (1948) Моргентау обобщил и систематизировал основные взгляды и концепции реалистической школы на международные отношения и внешнюю политику государств. Он рассмотрел такие вопросы как: существо политического влияния государств, соотношение идеологии и внешней политики, составные элементы и способы оценки национальной мощи, мировой баланс сил, основные проблемы международного права, влияние этики и морали на внешнюю политику и некоторые другие.

Ключевой мыслью Моргентау является вывод о том, что в своей внешней политике государства руководствуются, прежде всего, стремлением расширить свое международное влияние. «Международная политика, как и любая другая политика, есть борьба за влияние. Каковыми бы ни были конечные цели внешней политики, влияние всегда является непосредственной целью», — отмечал он. Влияние он понимал как «контроль над сознанием и действиями других людей». Причем борьбу за влияние Моргентау рассматривал как неотъемлемое свойство международной среды. «Борьба за влияние является всеобъемлющей во времени и пространстве и бесспорным фактом, подтверждаемым практикой», — подчеркивал он.

Поясняя свою мысль Моргентау писал: «Каковыми бы ни были материальные цели внешней политики, как, например, доступ к источникам сырья, контроль за морскими коммуникациями, территориальные изменения, они всегда подразумевают осуществление контроля над действиями других через влияние на их сознание»[14]. С такой оценкой вполне можно согласиться. Практика показывает, что чем выше международное влияние государства, тем легче и тем большее число своих интересов оно может обеспечить. Именно поэтому государства всегда стремились расширить свое влияние на международные отношения и нет никаких признаков того, что в будущем будет по-другому.

В этом контексте Моргентау рассматривает отдельные случаи, когда государства добровольно отказывались от расширения и даже удержания своего прежнего влияния в международной системе. Поскольку с феноменом Горбачева и развалом СССР он тогда знаком не был, то он ссылается на опыт Британской империи в 1947 году, когда она добровольно отказалась от Индии, хотя ее никто «не принуждал физически сделать это». По его мнению, такое поведение вовсе не означает, что данное государство «утратило интерес к влиянию».

Моргентау объясняет такое поведение несколькими причинами. Одной из причин может быть желание «изменить форму контроля», то есть «поменять военный контроль на политический, политический на экономический» и так далее. Другой причиной может быть «изменение в целях внешней политики», которые «требуют концентрации усилий в другой точке». Третьей и наиболее вероятной причиной такого поведения Моргентау считает внешнеполитический маневр, направленный на консолидацию позиций государства и экономию ресурсов. «В таких случаях нация действует как командующий войсками, который в определенных обстоятельствах может отступить, либо потому, что его фронт чрезмерно растянут, либо потому, что его линии коммуникаций оказываются под угрозой, либо потому, что он хочет сконцентрировать свои силы для наступления», — указывает Моргентау[15].

По мнению Моргентау, национальная мощь государства складывается из нескольких компонентов, некоторые из которых являются материальными, а другие нематериальными. К материальным факторам он относит географическое положение, природные ресурсы, промышленный потенциал, «военную готовность» и население страны. К нематериальным факторам он относит национальный характер, национальный дух, качество дипломатии и качество государственного управления.

По ходу своего исследования факторов национальной мощи Моргентау делает ряд замечаний, имеющих важное значение для анализа и стратегического прогноза международных отношений. Так, по его мнению, важнейшим фактором силы является самообеспеченность страны продовольствием. При этом он ссылается на опыт Великобритании и Германии, для которых недостаток продовольствия «постоянно являлся источником слабости».

С другой стороны, США и Россия, которые «не испытывали беспокойства на этот счет», были в состоянии проводить «более энергичную и целенаправленную политику, которая в другом случае была бы невозможна». «Самодостаточность в продовольствии, таким образом, всегда была источником великой силы», — заключает он[16].

Рассуждая о промышленном потенциале, Моргентау обращает внимание на важную роль человеческого фактора в этом вопросе. «…Квалификация рабочего человека, профессионализм инженера, изобретательный гений ученого, организация управления — все это факторы, от которых зависит индустриальный потенциал нации, а следовательно и ее влияние в международных делах», — подчеркивает он[17].

Далее, раскрывая понятие «военной готовности», он пишет: «Военная готовность предполагает наличие военной организации, способной поддерживать проводимую внешнюю политику». Особо важную роль в этом деле играет, по его мнению, технологический фактор. «Судьба наций и цивилизаций часто решалась разницей в технологии ведения войны, которую более слабая сторона не могла компенсировать другими способами», — подчеркивал он. Помимо «своевременного внедрения технологических инноваций», по мнению Моргентау, «решающее влияние на национальную мощь всегда оказывало качество военного управления»[18].

При рассмотрении вопроса о влиянии демографии на национальную мощь Моргентау призывает разделять «количественные и качественные компоненты». И то и другое имеет значение. «…Ни одно государство не может оставаться или стать державой первого ряда, если оно не принадлежит к наиболее населенным государствам мира», — указывает он. По его словам, малочисленное население не позволяет создать мощную промышленность, сформировать крупные вооруженные силы, а также снабжать крупную армию всеми необходимыми ресурсами . При всех прочих равных, считает Моргентау, большая численность населения, преобладание  в его структуре более молодого поколения и позитивная демографическая динамика являются явными плюсами.

Однако наибольший интерес представляют собой оценки Моргентау нематериальных факторов силы. «Из трех человеческих факторов качественного характера, которые влияют на национальную мощь, — пишет он, — национальный характер и национальный дух выделяются как наиболее неуловимые с точки зрения рационального прогнозирования и в то же время как имеющие постоянное и часто решающее значение для того влияния, которое нация способна положить на весы международной политики». При этом Моргентау, считает, что в различных нациях «определенные качества интеллекта и характера» встречаются и ценятся по-разному. А это ведет к тому, что нации отличаются друг от друга[19].

Национальный характер, полагает Моргентау, не может не влиять на национальную мощь, так как «те, кто действует в интересах нации во время войны или мира формулируют, исполняют и поддерживают ее политику, избирают и избираются, формируют общественное мнение, производят и потребляют — они все несут на себе в большей или меньшей степени отпечаток тех интеллектуальных и моральных качеств, которые составляют национальный характер». Так, по мнению Моргентау, русским свойственна «природная сила и упорство», американцам «индивидуальная инициатива и изобретательность», британцам прагматический «здравый смысл», немцам «дисциплина и скрупулезность» .

Еще более «неуловимым» и «менее стабильным» Моргентау считает фактор национального духа. В то же время, по его словам этот фактор играет такую же важную роль, как и другие факторы национальной мощи. Он определяет национальный дух как «уровень решимости, с которой нация поддерживает внешнюю политику своего правительства во время мира и войны». «Без национального духа, национальная мощь является не более чем материальной силой или другими словами потенциалом, который тщетно ждет своей реализации», — подчеркивает он[20].

Высокий уровень национального духа Моргентау связывает с качеством государственного управления. По его мнению, в обществах, которые плохо управляются, высокий уровень национального духа невозможен. «Качество государственного управления является очевидным источником силы или слабости применительно ко всем факторам, от которых зависит национальная мощь... Но для силы национального духа, качество государственного управления имеет особое значение», — подчеркивает он[21].

Моргентау также указывает на то, что моральный дух нации сильно зависит от того, насколько цели внешней политики государства соответствуют его национальным ценностям и идеологии. Он, в частности, пишет: «Правительство, чья внешняя политика отвечает интеллектуальным убеждениям и моральным нормам своего народа приобретает несравненные преимущества над оппонентом, который не сумел сделать таковыми свои выбранные цели. Идеология, не менее чем идеи, является инструментом, который повышает национальный дух и вместе с ним силу нации, и это действие само по себе может ослабить моральный дух оппонента». «В целом можно констатировать, что чем больше люди отождествляют себя с действиями и целями своего правительства, конечно, прежде всего, в сфере внешней политики, тем больше шансов, что национальный дух будет высоким и наоборот», — заключает он[22].

Другой стороной данного феномена, как считает Моргентау, является изменение сущности противостояния государств, в современную эпоху — сейчас это происходит из-за различия систем национальных ценностей. Он, в частности, пишет: «Они противостоят друг другу как знаменосцы этических систем, каждая из которых имеет национальные истоки и каждая из которых претендует и стремится обеспечить наднациональные рамки этических стандартов, которые все другие нации должны принять и в рамках которых их внешняя политика должна осуществляться. Моральный кодекс одной нации своей претензией на универсальность бросает вызов другим, которые отвечают взаимностью»[23].

Моргентау также считает, что всегда существует точка слома морального духа нации. Этот слом может быть следствием постепенного упадка морального духа, а иногда может происходить обвальным путем. Причем, эта точка слома может отличаться для одной нации в схожих ситуациях. Так, сравнивая поведение французов, русских и немцев в период Первой и Второй мировых войн, он приходит к выводу, что точки слома морального духа каждой из этих наций в обоих войнах различались. Например, коллапс немецкого духа в ноябре 1917 года произошел далеко не в самых катастрофических обстоятельствах, в то время как в самых неблагоприятных условиях 1945 года немцы сопротивлялись до конца[24].

Моргентау завершает свой анализ компонентов национальной мощи фактором «качество дипломатии». Причем, он считает этот фактор «самым важным», хотя и «более нестабильным». Все другие факторы, по его словам, представляют собой «сырье, из которого формируется национальная мощь». «Качество дипломатии нации объединяет эти разносторонние факторы в единое целое, дает им направление и вес и пробуждает их дремлющий потенциал, придавая им дыхание реальной силы... Можно сказать, что дипломатия это мозги национальной мощи, в то время как национальный дух — ее душа», — указывал он. По его словам, нация «обладающая всеми преимуществами» в национальной мощи, но не в дипломатии, может достигнуть только временного успеха за счет веса других факторов национальной мощи. Однако в долгосрочной перспективе она растеряет свои преимущества, «применяя их неполно, непоследовательно и расточительно с точки зрения национальных внешнеполитических целей»[25].

Непрекращающаяся борьба за влияние между государствами ведет, по мнению Моргентау, к формированию международной системы, основанной на принципе баланса сил. «Стремление нескольких наций к влиянию, каждая из которых пытается либо сохранить, либо нарушить статус-кво ведет к возникновению некой совокупности, которая называется балансом сил и политике, которая ведет к поддержанию этого баланса», — отмечал он. Моргентау сравнивал принцип баланса сил с концепциями «равновесия» применяемыми во многих других науках (физике, биологии, экономике и социологии), которые «означают стабильность внутри системы, состоящей из нескольких автономных сил»[26].

Согласно Моргентау, баланс сил в международных отношениях является частным случаем применения принципа баланса в социальной сфере вообще. Он утверждал, что баланс сил «не только неизбежен, но также является существенным стабилизирующим фактором в сообществе суверенных наций» и что «нестабильность международного баланса сил проистекает не из ошибочности этого принципа, а из особых условий, в которых этот принцип должен действовать в сообществе суверенных государств». «На протяжении всей своей истории, растянувшейся на более чем четыреста лет, политика баланса сил была успешной, предотвращая абсолютное доминирование какого-либо одного государства», — отмечал Моргентау[27].

Баланс сил, как отмечает Моргентау, может существовать в различных формах. Самая простая форма это соотношение сил между отдельными государствами. Но на практике такое встречается довольно редко. Исторически баланс сил существует либо между отдельным государством и коалицией, либо между коалициями. Более того, система баланса сил, как правило, складывается из нескольких подсистем, «взаимосвязанных друг с другом», но «поддерживающих собственный баланс сил внутри самих себя». Эта взаимосвязь обычно является «отношением подчиненности в том смысле, что одна из систем доминирует, так как имеет относительно больший вес», в то время как другие системы «пристегнуты к весам этой доминирующей системы»[28].

Моргентау считал, что баланс сил содержит в себе имманентное противоречие. «Он создает неустойчивую стабильность в отношениях между соответствующими нациями, стабильность, которая всегда находится перед опасностью нарушения и, таким образом, всегда перед необходимостью быть восстановленной. Однако, только такая стабильность доступна в предполагаемых  условиях борьбы за влияние», — подчеркивал он. По его словам, в этой ситуации заложено принципиальное противоречие баланса сил, который, с одной стороны, должен «обеспечивать стабильность соотношения сил между нациями», а с другой, «сама природа этого соотношения ведет его к постоянному изменению»[29].

Моргентау также отмечал, что процесс перебалансировки сил может быть осуществлен двумя методами «либо убавлением веса более тяжелой стороны, либо повышением веса более легкой стороны». Первый метод, построенный по принципу «разделяй и властвуй», предусматривает, в частности, такие мероприятия как «навязывание обременительных условий в мирных договорах», расчленение государств или подстрекательство внутренней оппозиции в той или иной стране «к измене или революции»[30].

Второй метод предусматривает наращивание силы, прежде всего военной, более слабым государством, чтобы компенсировать свое отставание от более сильного государства. Этот метод также предусматривает объединение нескольких государств, имеющих схожие цели, в коалицию для противостояния своим противникам. Ко второму методу также относятся т. н. «компенсации», то есть компромиссное удовлетворение претензий нескольких государств. В качестве примера Моргентау приводит три раздела Польши в 1772, 1793 и 1795 между Австрией, Пруссией и Россией. Компенсации также применялись при разделе колоний, зависимых территорий и сфер влияния[31].

Большое внимание в своем исследовании Моргентау уделил проблеме оценки национальной мощи государств. Он, в частности, писал: «Баланс сил, если его рассматривать механически, требует внятного количественного критерия, при помощи которого относительная сила нескольких государств может быть измерена и сравнима. Потому что только посредством такого критерия, сравнимого с фунтами и унциями на реальной чаше весов, можно с какой-либо степенью уверенности сказать, что какая-то нация имеет тенденцию стать более мощной, чем другая или, что они будут сохранять баланс сил между собой. Более того, только посредством такого критерия можно преобразовать изменения силы в количественные единицы, чтобы перевести их из одной шкалы в другую для оценки требований восстановления баланса»[32].

Сам Моргентау считал, что в науке эта задача еще не решена и ее решение на практике неосуществимо. Он в частности ссылался на то, что такие факторы как национальный характер, национальный дух и качество государственного управления не поддаются количественной оценке, хотя они являются «наиболее важными компонентами национальной мощи». Он также отмечал, что эти факторы претерпевают постоянные, но незаметные на первый взгляд изменения, которые проявятся «только в момент реального испытания кризисом или войной». «Рациональная калькуляция относительной силы нескольких наций, которые составляют живую ткань баланса сил, становится рядом предположений, правильность которых можно оценить лишь в ретроспективе», — подчеркивал он[33].

Эта неопределенность, по мнению Моргентау, еще больше усиливается, если отойти от наиболее простого сюжета баланса сил и рассмотреть ситуацию, когда друг другу противостоят не отдельные государства, а союзы. «Тогда необходимо считать не только силу своего оппонента и свою собственную и сопоставлять их, но осуществить такую же операцию в отношении своих союзников и союзников своего оппонента», — отмечает Моргентау. При этом «риски сильно возрастают, когда необходимо оценивать силу стран, принадлежащих к цивилизациям, отличным от своей собственной». «Поверх этого, — пишет он, — лежит неопределенность, связанная с тем, что государство не может быть всегда уверенным в том, кто является его союзником, а кто оппонентом». «Альянсы существующие на основе договоров не всегда совпадают с альянсами, которые противостоят друг другу в реалиях военного противоборства», — заключает политолог[34].

Сложности исчисления национальной мощи государств, которые назвал Моргентау, возможно выглядели непреодолимыми в его время. Однако, сейчас, в эпоху информационной революции, эта задача представляется вполне решаемой. Современные компьютерные системы позволяют накапливать, обрабатывать и анализировать гигантские потоки информации. Это дает возможность учитывать при оценке национальной мощи государств самые разнообразные факты и обстоятельства. Это позволяет также выражать факторы национальной мощи в различных условных единицах и проводить их сравнение. Даже такие нематериальные факторы как национальный дух и национальный характер могут учитываться в оценках национальной мощи через определенные математические алгоритмы с учетом исторического опыта конкретных наций[35]. В итоге информационно-управленческая революция позволила подойти к решению сверхсложной задачи стратегического прогнозирования международных отношений.

Безусловно, правильный подсчет национальной мощи государств сам по себе недостаточен для адекватного стратегического прогноза. Важнейшую роль в этом вопросе играют субъективные факторы и факторы случайных событий, которые могут пустить развитие международных событий по неожиданному пути. И Моргентау обращает внимание на эту проблему, когда пишет: «Если даже люди отвечающие за внешнюю политику страны были наделены превосходной мудростью и безошибочным рассудком и могли бы полагаться на наиболее полные и надежные источники информации, то всегда будут присутствовать неизвестные факторы, которые спутают их расчеты», — указывал он.

К этим факторам Моргентау относил природные катаклизмы, голод, эпидемии, техногенные катастрофы, войны и революции, изобретения и открытия, возвышение и исчезновение духовных, военных и политических лидеров, мысли и действия таких лидеров, а также «непознаваемость национального духа»[36]. Действительно, прогнозировать природные катаклизмы, эпидемии, техногенные катастрофы и другие стихийные бедствия невозможно. Но это, пожалуй, единственное, в чем Моргентау безусловно прав. Все остальное вполне поддается прогнозу при соответствующем анализе внутриполитической обстановки в различных странах.

Здесь важно понимать, что субъективные поступки и поведение лидеров и других ключевых политических фигур не могут оказывать быстрого влияния на объективные факторы международных отношений и приводить к немедленному изменению баланса сил. Даже такое, казалось бы, быстрое действие как смена союзников каким-нибудь влиятельным государством не может произойти только по прихоти лидера этого государства. Во-первых, для такой смены должны иметься некие объективные причины, например, изменения международного положения страны или изменения во внутриполитической ситуации, приводящие к изменению интересов и настроений правящей элиты. Более того, лидер, намеревающийся сменить союзников, должен провести определенные консультации внутри правящей элиты, вступить в переговоры с государством или коалицией, которых он видит в качестве союзников, и предпринять соответствующие внешнеполитические шаги. Все это не может ускользнуть из поля зрения грамотного аналитика, который предупредит руководство своей страны, и то внесет коррективы во внешнеполитический прогноз.

Конечно, для этого необходимо, постоянно мониторить внешнюю и внутреннюю политику различных государств, анализировать происходящие изменения и в случае необходимости корректировать имеющиеся прогнозы. То есть делать то, что сейчас принято называть динамическим прогнозированием[37]. Кстати, сам Моргентау призывал именно к такому подходу к внешней политике, отмечая, что анализ баланса сил в мире, необходимо делать «каждый день». Ибо «каждый день изменения в факторах национальной мощи, какими бы маленькими и неосязаемыми они не казались на первый взгляд, добавляют частицу силы одной стороне и отнимают крупицу мощи у другой». «Чтобы получить хотя бы приближенную к реальности картину распределения силы между несколькими странами, соотношение сил, как оно существует в конкретный исторический момент, должно быть спроецировано в будущее», — отмечал он[38].

Таким образом, Моргентау вплотную подошел к пониманию метода динамического прогнозирования, но не смог оценить его возможностей для анализа и прогноза баланса сил. В итоге он пришел к неутешительному выводу о том, что «баланс сил невозможно осуществить на практике». Он, в частности, писал: «Поскольку ни одна нация не может быть уверена, что ее расчеты соотношения сил в каждый конкретный исторический момент верны, она должна, по крайней мере, быть уверенной, что какие-либо ошибки, совершенные ею, не поставят нацию в невыгодное положение в борьбе за влияние. Другими словами, нация должна иметь, по меньшей мере, зазор безопасности, который позволил бы ей, допуская ошибки, все же сохранять баланс сил. Соответственно, все нации, активно участвующие в борьбе за влияние должны в реальности стремиться не к балансу, то есть, равенству сил, а к превосходству сил в свою пользу. А поскольку ни одна нация не может предвидеть, какой большой окажется ее ошибка в расчетах, то все нации в конечном итоге должны стремиться к максимально доступной им силе»[39].

С этой оценкой Моргентау можно согласиться лишь частично. Дело в том, что борьба за максимальное влияние дело очень затратное. Более того, рост влияния любого государства всегда ограничен объективными факторами — размером его экономики, финансовыми ресурсами, уровнем развития науки и техники и другими. А также готовностью общества терпеть лишения и неудобства ради целей наращивания мощи собственного государства. Поэтому в борьбе государств за влияние всегда действует закон обратной связи, который ставит объективные границы наращиванию их мощи таким образом, что эта мощь, никогда не может достигнуть максимального уровня. Исключением из этого правила является только ситуация тотальной войны, когда все ресурсы государства мобилизуются для достижения победы.

Поэтому баланс сил в международных отношениях всегда устанавливается на уровне, который ниже максимально возможного уровня противостояния государств и коалиций. Причем в обычных ситуациях, когда статус-кво устраивает основных субъектов международных отношений, этот уровень может быть достаточно низким. И лишь тогда, когда появляются державы или другие силы, стремящиеся к изменению статус-кво, то уровень поддержания баланса сил начинает возрастать. Однако по мере увеличения затрат, связанных с ростом противостояния, закон обратной связи опять начинает действовать. И баланс сил вновь восстанавливается на более высоком уровне, либо путем перераспределения влияния в мировой системе, например, за счет тех же «компенсаций», о которых упоминал Моргентау, либо путем уступок одной из сторон. Конечно, такое восстановление баланса возможно только в том случае, если держава, бросившая вызов статус-кво, не стремится к радикальному изменению системы международных отношений, как это сделала, например, нацистская Германия в конце 30-х годов прошлого века. В этом случае баланс сил может быть восстановлен только по итогам крупномасштабной войны.

В этом контексте следует обратить внимание на другую неточность концепции Моргентау. Она связана с пониманием роли национальных интересов как главной движущей силы внешней политики государств. В этом вопросе у него изначально присутствовали определенные противоречия. Так, в начале своей книги он утверждал, что постоянная борьба государств за влияние объясняется имманентными свойствами человеческой природы, предопределяющей стремление доминировать. Он, в частности, писал: «Желание доминировать... есть составной элемент всех человеческих ассоциаций, начиная с семьи, содружеств, профессиональных ассоциаций, местных политических организаций и кончая государством»[40].

Поэтому вопрос национальных интересов в работе Моргентау фактически не рассматривается, что, безусловно, является ее слабым местом. Надо сказать, что в этом смысле его первоначальное видение международных отношений явилось явным шагом назад даже по сравнению с Макиавелли, который считал, что поведение субъектов международных отношений обуславливается их интересами, а не некими врожденными особенностями человеческой натуры. Да и сама практика международной жизни вовсе не подтверждает, что стремлением всех государств является расширение своего влияния. Напротив, подавляющее большинство государств были бы просто счастливы, если бы их оставили в покое и дали бы возможность спокойно существовать в уже имеющихся границах. Очень мало стран мира стремится к великим свершениям, большинство из них ведет чисто обывательский образ жизни и не готово платить ни за экспансию, ни за рост международного авторитета. Поэтому можно предположить, что взгляд Моргентау на этот вопрос обусловливался анализом поведения небольшого числа великих мировых держав, которое он возвел в абсолют и придал ему универсальное значение.

Правда, в конце работы, в разделе, посвященном «четырем фундаментальным правилам дипломатии» Моргентау все-таки использует понятие «национальный интерес». Он в частности пишет: «Цели внешней политики должны быть определены в терминах национального интереса и должны быть поддержаны соответствующей силой... Национальный интерес миролюбивой нации может быть определен только в терминах национальной безопасности, а национальная безопасность должна рассматриваться как целостность территории и институтов страны»[41].

Таким образом, мы видим здесь принципиальный отход от первоначальной позиции, где борьба государств за влияние рассматривалась Моргентау как некая самоцель, и чем выше национальная мощь государства, тем лучше. Из данной цитаты, напротив, следует, что сила является фактором, подчиненным национальному интересу и предназначена для поддержки целей внешней политики. Сами же национальные интересы Моргентау понимает довольно узко, отождествляя их с национальной безопасностью государства. На самом деле, национальную безопасность можно, в крайнем случае, рассматривать только как часть национальных интересов.

А некоторые российские исследователи идут еще дальше и полагают, что национальная безопасность — это лишь предпосылка для реализации национальных интересов. То есть, это — такое состояние государства, при котором возможно адекватное обеспечение национальных интересов. Так, по мнению М. В. Александрова, национальная безопасность — это «совокупность факторов, обеспечивающих жизнеспособность государства в системе международных отношений, его способность отражать возникающие внешние угрозы и действовать в соответствии со своими национальными интересами». «Существует, однако, и обратная связь национальных интересов с национальной безопасностью государства, ибо сами эти интересы формируются, как под воздействием внешней среды, так и ввиду реальных ограничений, которые накладывают на государство его внутренние возможности», — отмечает он[42].

Надо отметить, что под конец жизни Моргентау несколько скорректировал свою позицию. В предисловии к пятому изданию своей книги (1978) он изложил шесть принципов политического реализма, где уделил больше внимания проблеме национальных интересов, чем во всем первом издании своей книги. Он, в частности, отметил, что «интерес является постоянным критерием, сообразно которому надо оценивать и направлять политические действия». «.. .Мы смотрим на все страны, включая нашу собственную, как на политические образования, преследующие свои соответствующие интересы, которые выражены в терминах влияния»[43]. Таким образом, здесь Моргентау уже признает, что побудительными мотивами внешней политики государств являются интересы, а не абстрактная борьба за влияние. Напротив, теперь влияние выступает у него, как выражение этих интересов.

Более того, изменился и подход Моргентау к пониманию человеческой природы. «Даже небольшое знание природы человека, — пишет он — убеждает нас, что для подавляющего большинства человечества интерес выступает руководящим принципом и что почти каждый человек находится под его влиянием». В этом просматривается важное отличие от его первоначальной позиции, где он видел именно борьбу за влияние как главную особенность человеческой природы. Здесь же Моргентау признает, что существом человеческой природы является следование своим интересам «материальным и идеальным»[44].

Важным выводом Моргентау является также мысль о связи национальных интересов с национальными ценностями государства. По его словам, интересы, «определяющие политические действия в конкретный период истории зависят от политического и культурного контекста, в котором формулируется внешняя политика»[45]. К сожалению, он не пошел дальше в исследовании механизма формирования национальных интересов и диалектического взаимовлияния интересов и ценностей. Между тем, эти вопросы играют чрезвычайно важную роль в понимании внешнеполитических процессов.

Дело в том, что национальные интересы формулируются именно под воздействием того мировоззрения и той системы ценностей, которые доминируют в конкретном обществе. И будь система ценностей данного государства другой, то и национальные интересы представлялись бы элитой этого государства по-другому . Это обстоятельство является важнейшей предпосылкой эффективного стратегического прогнозирования международных отношений. Именно поэтому при составлении стратегических прогнозов необходимо опираться не только на теорию политического реализма, но и на теорию цивилизаций, которая оперирует мировоззренческими категориями культуры, идеологии и ценностей.