Борьба лежит в основе всего живущего. Все силы природы находятся в постоянной борьбе…. Вот почему войны были всегда и будут[1]

А. Снесарев, военный теоретик

Смена политических парадигм[2]  всегда в человеческой истории приводила к радикальным изменениям не только в состоянии и сценариях развития МО, но и в конечном счете неизбежно сказывалась радикальными изменениями для ВПО и СО в мире. Если парадигма международного хаоса до образования Вестфальской системы[3] в XVII веке предполагала отрицание государственного суверенитета и ведущей роли права и церкви, то после середины этого века мировая парадигма развития МО исходила практически из сформированных там принципов.

В ХХ и особенно ХХI веке эти принципы стали ставиться под сомнение и в конечном счете США откровенно стали их игнорировать, претендуя на лидерство в глобализации, которое (по их мнению) формирует собственные нормы и правила, нередко не известные и не имеющие обоснования с точки зрения международного права, политической целесообразности, нравственности и логики. В третьем десятилетии проамериканская коалиция государств (фактически отказавшихся от суверенитета и норм международного права) стала насильственно менять устоявшуюся парадигму развития МО, уничтожая не только правовые нормы, но и международные институты. Основой такой новой парадигмы стала претензия западной коалиции во главе с США не просто на лидерство, а на полномасштабное управление другими субъектами МО, лишение их остатков суверенитета и подчинение неким нормам и правилам вместо равноправных устоявшихся норм международного права.

Такая смена парадигм неизбежно отражается на принципиальных изменениях в формировании не только МО (миропорядка), но и ВПО и подходах субъектов МО и других акторов  к проблемам международной безопасности. Прежде всего, в военной области. Стремительно развивавшаяся до этого периода военно-техническая революция, которая в ХХ веке прошла несколько этапов, была существенно дополнена революционными политическими, правовыми, гуманитарными и иными радикальными изменениями, которые превратили новую парадигму в принципиально новое (до конца еще не осмысленное) явление. Некоторые отличительные черты – хаотизация МО, рост автаркии в противовес глобализации, усиление влияния не государственных акторов, прежде всего, НКО (ВЧК, в частности) и СМИ, и т.д.- более или менее известны, но многие еще только начинают анализироваться.

Очевидно, что смена основных предпочтений и представлений в правящих элитах сказывается на более частных областях, которыми выступает внешняя и военная политики. Так, например, смена коммунистической парадигма правящей элиты СССР на глобалистско-рыночную в середине 80-х годов привела достаточно быстро к формированию нового внешнеполитического курса – «нового мышления»,- который был по сути курсом уступок либерально-западной парадигме и модели развития общества. Пари этом, никто не говорил на Западе о компромиссах (в отличие от СССР) потому, что им и при «старом мышлении» (парадигме) было неплохо.

Смена парадигм сопровождалась, как правило, неизбежной сменой доминант правящих элит. Но не в наше время для «коллективного Запада», который стремился сохранить прежнюю доминанту – силовой контроль над развитием МО и ВПО. Более того, можно отметить в ряде случаев их политико-идеологическое  усиление. Так, например, в двадцатых годах нынешнего столетия в правящих элитах произошла смена доминант относительно враждебно-нейтральных по отношению к России (существовавших всегда в Европе) на откровенно враждебные, вылившиеся в политику биологической русофобии. Особенно заметным этот процесс оказался в Финляндии и Швеции, но не только: можно сказать, что за редким исключением антироссийские и даже русофобские настроения «вдруг» оказались доминирующими. На мой взгляд, это могло произойти только в том случае, если правящие элиты скрыто культивировали в обществе такие настроения (как в «розовой» Финляндии).

В основе такой прогнозировавшейся мною смены политико-идеологической доминанты лежал нараставший кризис в отношениях между локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ), усиливавшийся по мере изменения в соотношении сил между главными центрами мировой цивилизации[4].

Но далеко не всегда на это обращалось внимание, хотя зависимость «смена парадигм – обострение ВПО – война» почти всегда подтверждалась и, в целом, было хорошо известно. Еще в марксистско-ленинской литературе, подготовленной в СССР 70-х гг. военными учеными, говорилось о том, что смена общественно-политической формации неизбежно ведет к «качественным изменениям в формах и методах вооруженной борьбы…»[5]. Более того, если меняются общественно-политические системы у целого ряда государств, как это произошло в 90-е годы прошлого века, но происходит и сегодня, то это непосредственно и радикально отражается не только на региональных, но и глобальной ВПО, а, тем более, мировой и региональных СО.   

Именно этот процесс явно обострился во втором-третьем десятилетии нового века в связи как активизацией откровенно гегемонистских претензий США на управление миром, так и со стремительным появлением новых субъектов ВПО, претендующих на новую роль в мире, прежде всего, Китая. Становится всё яснее, что сохранить прежний миропорядок времен Ялты-Потсдама уже не удастся – всё больше усилий прилагается к тому, чтобы навязать миру свои нормы и правила[6].  Как пример «переноса» изменения влияния мировых парадигм на состояние ВПО можно привести крупные маневры в АТР, проводившиеся в июле-августе 2023 года,  которые отчетливо продемонстрировали новую структуру ВПО в этом регионе. В учениях, которые проходили с 21 июля по 4 августа, принимали участие более 30 000 военнослужащих из 13 стран, включая принимающую страну, Канаду, Фиджи, Францию, Германию, Индонезию, Японию, Новую Зеландию, Папуа-Новую Гвинею, Южную Корею, Тонгу, Великобританию и США. Персонал из Индии, Филиппин, Сингапура и Таиланда присоединился в качестве наблюдателей, как и Breaking Defense на части мероприятия 22 июля. Отличительной особенностью этих учений являлась их масштабность и ногодоменность, когда все операции происходили одновременно в информационном поле, космосе, на суше и на море. Как признают участники, «В этой десятой версии учений «Talisman Sabre» войска маневрировали на море, на суше и в воздухе, чтобы найти и уничтожить неназванного врага. Все вовлеченные официальные лица старались не упоминать какую-либо страну как «врага». Никто не говорил, что это Китай; никто не должен был. Отличительной чертой этой впечатляющей общевойсковой операции был ее всеобъемлющий характер», сказал Breaking Defense генерал-лейтенант Грег Билтон, начальник отдела совместных операций Австралийских сил обороны. «Мы только что видели потрясающую демонстрацию огневой мощи с разных оружейных платформ, из разных стран. Но важно то, что все они использовали одно и то же командование на поле боя и Стратегический центр для наведения на эти цели», — сказал Билтон. «И в этом суть Talisman Sabre — подготовка к взаимодействию, подготовка к сотрудничеству между нашими силами обороны»[7].

Иными словами, в области военной стратегии - «Многодоменные операции» - первая и самая общая военно-политическая реакция в формировании региональных  СО.

В основе политики основных субъектов МО в истории человечества лежали некие идеи, цели и интересы, которые могли быть неверны, во-первых, либо просто отсутствовали, во-вторых. Основные из них оформлены в некие парадигмы, которые на определенных отрезках времени доминируют в общественном сознании правящих элит. Эти парадигмы или идеи – неверные, либо их отсутствие – во многом предопределяли развитие МО и ВПО. Неизвестно, что хуже. В современный период, например, новая роль НЧК и институтов его развития стала главным фактором смены парадигм[8].

В соответствии с этими политическими парадигмами используется и военная сила, которая является не более чем их инструментом. Смена парадигм – прямо и непосредственно отражается на военной силе и её использовании государством. Военный теоретик Е.И. Мартынова приводил пример с политикой русской императрицы Елизаветы, которая втянулась в семилетнюю войну[9] в Европу, растратив огромные ресурсы, не имея какой-то «руководящей идеи» (или парадигмы мировой политики), и, наоборот, – политику Екатерины II, которая имела «руководящую идею» – национальную парадигму -последовательно отодвигала границы Польши и Турции для естественного геополитического и географического продвижения России[10]. В первом случае «война ради войны» в Европе, а во втором – ради национальных интересов.

Развитие человечества и его части – ведущих государств и акторов – вело к смене сценариев развития МО и, как следствие, ВПО. Особенно в случае возникновения войн, военных конфликтов и прочих силовых сценариев развития силовых отношений между субъектами МО, как это было, например, после Великой французской революции в Европе или появления в ней амбициозной Турции или Пруссии в XVIII веке[11].

Такой военно-силовой сценарий перехода одного качественного состояния отношений субъектов МО и ВПО, а также всего объекта (в данном случае МО) в другое качество сопровождается не только изменениями в его структуре, основных факторах формирования и степени их влияния, но и в неизбежной смене парадигм, как наиболее общих представлений об особенностях и закономерностях развития общества, государства и экономики. Именно этот процесс наблюдался в Европе в конце XVIII века, когда не только революционные идеи Франции, но и амбициозные идеи Пруссии, России и Польши привели к смене парадигм  и развитию следующего этапа МО – войнам и Венскому миру 1815 года.

Смена парадигм произошла и в 30-е годы ХХ века после Мирового кризиса и развития фашизма, который был не только германским явлением. Новая Мировая война стала сменой классических буржуазных парадигм и появления новой социалистической парадигмы, которая просуществовала в качестве равноправной парадигме империализме длительное время и не исчезла и сегодня. После неё была сознательно сформирована на какое-то время на рубеже нового века парадигма мироустройства во главе с США. Её максимально пытался реализовать Д. Трамп в идее «Америка – самая первая».

Нарождение новых парадигм в условиях мирового кризиса и пандемии наблюдается и сегодня, когда происходит процесс полного перерождения известных представлений и норм в политике и общественной жизни в нечто новое, как правило, неизвестное, чему нередко даже затрудняются дать определения[12]. Именно это невыясненное до конца определение в развитии новых парадигм смущает современных политиков и исследователей. Складывается ощущение нарастающей хаотизации в развитии миросистемы и, как следствие, – хаотизации в сценариях и основных тенденциях развития МО и ВПО. Ясно, что мировая политическая парадигма «Америка – первая» пересматривается, но какая будет новая – вопрос времени, а, главное, какими средствами эта новая «главная идея» будет реализована. На мой взгляд, это будет новый вариант пересмотра форм силового применения насилия в политике. На это раз – в пользу уже не общественных, а гибридных, государственно-общественных форм насилия[13].

После «штурма Капитолия» в США 6 июля 2021 года бывший советник президента России А. Илларионов, например, опубликовал в «Живом журнале материал», после чего он был уволен из института Катона (где ему гарантировали свободу высказывания собственного мнения). Обращает на себя внимание часть его публикации, имеющая прямое отношение к политике либералов по насильственной деформации государственных институтов, т.е. появления новой политической парадигмы – не только использования институтов гражданского общества в качестве силовых инструментов политики, но и государственных институтов против таких инструментов (против чего долгое время категорически выступали на Западе). Это подтверждает диалог А. Илларионова:

«11. Вопрос: нарушили ли манифестанты, вошедшие в здание Капитолия 6 января, Конституцию США?

Ответ: безусловно, нет.

12. Вопрос: имеются ли аналогичные случаи захвата здания парламента (проникновения в здание парламента) в других странах лицами, протестовавшими против официальных результатов оспариваемых выборов?

Ответ: Да. Действительно, в последние два десятилетия произошло несколько захватов зданий парламентов (проникновения в такие здания) лицами, оспаривавшими официальные итоги президентских или парламентских выборов:

Югославия, 5 октября 2000 г. – Бульдозерная революция;

Грузия, 22 ноября 2003 г. – Революция Роз;

Киргизия, 24 марта 2005 г. – Тюльпановая революция;

Молдова, 7 апреля 2009 г. – Сиреневая революция;

Киргизия, 6 апреля 2010 г. – Дынная революция;

Молдова, 20 января 2016 г. – Хризантемовая революция.

В большинстве этих случаев после таких захватов действовавшие в этих странах власти (избирательные комиссии, верховные/конституционные суды, парламенты, президенты), либо «уточняли» первоначальные результаты выборов, либо назначали новые выборы, либо назначали новое голосование второго тура выборов, как это произошло, например, в ходе Оранжевой революции в Украине 26 декабря 2004 г. Иными словами, на протяжении, как минимум, 20 лет происходил силовой пересмотр политических результатов с помощью хорошо организованных институтов гражданского общества, что вполне соответствовало западной политической парадигме применения политических средств насилия вместо прямого использования военной силы[14].

И, наоборот, применение государством защитных мер воспринималось в рамках этой парадигмы как «авторитаризм» и даже международное преступление. На это прямо указывает ответ А. Илларионова:

13. Вопрос: имеются ли случаи отказа со стороны действовавших властей в других странах в проведении расследования фактов фальсификации/искажений оспариваемых результатов голосования несмотря на массовые протесты граждан?

Ответ: Да. Вот некоторые из таких случаев:

Беларусь – 2006, 2010, 2015 гг., август 2020 г. – январь 2021 г.

Иран – июнь 2009 г.

Азербайджан – 2011 г.

Россия – 2011–2012 гг.

Венесуэла – 2018–2019 гг.

Казахстан – июнь 2019 г.

Теперь к этому списку стран, руководство которых отказывается от расследования оспариваемых официальных результатов выборов и назначения новых выборов, добавились США в ноябре 2020 г. – январе 2021 г.».Другими словами, США, когда речь зашла о сохранении собственной системы, отказались от парадигмы, которую они насаждали 20 лет.

Примечательно и то, что 1 февраля 2021 года в Юго-Восточной Азии, в Мьянме, произошел «полу-переворот» с участием военных, который, на мой взгляд, свидетельствует, что смена парадигмы на силовую гибридную форму защиты своей системы является не только чисто западным явлением[15]

С точки зрения последствий изменений парадигм мирового развития для формирования ВПО и СО можно говорить, на мой взгляд, следующее:

Во-первых, исчезает граница между «демократическими» и недемократическими средствами силовой политики, которую искусственно создавали в последней трети прошлого века как альтернативу военно-силовыми средствам сохранения контроля СССР над ситуацией в странах Социалистического содружества и СССР под названием «доктрины Брежнева».

 Следует откровенно признать, что такой отказ сначала в Польше, а затем и в других странах привел к распаду ОВД и СССР, поражению режима Афганистана и в ряде других государств мира.  Фактически произошел односторонний отказ СССР от защиты созданной им системы МО, которая в полной мере оказалась под влиянием западной силовой политики (внешне не связанной с военной силой).

Во-вторых, когда после разрушения «советского мира» возник «Мир по-американски», то в нем уже использовались все средства силовой политики – как силовые не военные, так и силовые, военные (в Югославии, Румынии, Афганистане, Ираке, Сирии, Ливии и т. д).  Более того, в отношении собственной внутренней оппозиции стали применяться средства военного насилия, что наглядно показали столкновения во Франции, Германии и США в 2020–2021, ьно особенно в Германии и Франции в 2023 году.

Наконец, в-третьих, в отношении бывшего СССР и постсоветских республик была принята та же стратегия гибридного военно-силового давления. Сначала на Северном Кавказе, затем в Средней Азии, а позже и на Украине и в Белоруссии.

Смена парадигм мирового развития отражается непосредственно на формировании сценариев ВПО и СО самым негативным образом, милитаризируя средства и меры использования силовых средств. Прежде всего, с точки зрения максимально широкого использования тех социальных слоев и групп, которые относятся к «креативному классу».

Этот процесс намного глубже, чем даже изменения, связанные с НТР потому, что охватывает не только области технологий и экономики, но и всю социально-политическую область, прежде всего, вытекающие из нарождения нового класса – «креативного» или творческого класса, – развитие которого является в настоящее время выступает решающим элементом в развитии экономики, общества и политики[16].  Там, где удалось максимально интенсифицировать этот процесс, как в Китае и Индии, а также в США, где сотни миллионов человек превратились в представителей «творческого класса», там за последние 30 лет удалось добиться наиболее выдающихся успехов в экономике, науке и политике. Там удалось сформировать новые цивилизационные центры силы. Но не только. Там же сформированы новые системы ценностей и новые интересы. И там же возникли новые военные центры мощи и влияния, а именно – в США, Китае и Индии. В некоторой степени и в других странах, где этот процесс стремительно набирает силу. Так, можно ожидать, что такими центрами силы станут цивилизации, обладающие численностью порядка 1400 миллиона человек,- арабская, африканская, латиноамериканская и индонезийская.

Таким образом, главные условия формирования новых парадигм – системы ценностей и новые социальные группы, их институты – уже созданы и находят свою конкретную политическую самоидентификацию и самореализацию в самых различных институтах, которые пока что не поддаются осмыслению. Ясно, например, что движение «Черные жизни значат многое» – не просто радикально этническое движение, но в нем концентрируется и социальная несистемная мощь. Она формирует совершенно новые условия внутриполитической стабильности в США и ряде других стран.

Формирование новых политических парадигм происходит под влиянием самых разных обстоятельств, но именно новые парадигмы создают и новые средства силового противоборства – от социальных сетей до кибернетических средств ведения войны.

Именно этот процесс наблюдается с начала второго десятилетия нового века в международной обстановке (МО), когда радикально меняются все представления о её структуре, основных факторах формирования и тенденциях, средствах и способах политики и многом другом. Соответственно происходит и изменение всех прежних способов оценки и прогноза состояния МО и, как следствие, ВПО, методик и способов формирования эффективной политики безопасности, требуемых новых инструментов, «измеряющих цену политических решений в количественном и даже денежном»[17], но, прежде всего, качественном (политическом) выражении[18].

К сожалению, научная мысль – политическая и военная – в современной России ещё только приблизилась к пониманию этого нового качества состояния МО и ВПО, выраженного в смене парадигм. Дискуссии в этой области носят редкий и формальный характер, как правило, очень далекий от реальной политики, хотя перед политиками и учеными России стоят проблемы огромного политического, даже цивилизационного, значения. В частности, например, исследователи НИИ № 46 МО РФ выделяют следующие группы факторов, которые говорят о необходимости практически полной переоценки состояния и прогноза развития МО и политики России только в военно-технической области обеспечения национальной безопасности:

1. Военно-политического и стратегического характера военных угроз… на среднесрочную и долгосрочную перспективу.

2. Военно-политический характер невоенных угроз….

3. Прогноз изменения боевых возможностей ВС РФ….

4. Возможностей государства по техническому оснащению ВС РФ…

5. Возможностей государства по ресурсному обеспечению потребностей строительства ВС РФ[19].

Таким образом, в развитии МО произошли и в ещё большей степени произойдут в период 2020–2035 годов решительные изменения, прогнозировать которые с точки зрения последствий для ВПО и СО практически невозможно, за исключение того, что эти изменения будут отражать рост дальнейшей эскалации военно-силовой политики и ограниченность сотрудничества, т. е. усиление военно-силового противоборства. Вопрос в том, какие именно будут эти изменения, в каких областях и как они отразятся на конкретном состоянии СО, ведения войн и развития военных конфликтов, как в конечном счете они повлияют на формирование ВПО и МО в мире.

Мир в 20-е годы XXI века уже стал качественно другим, чем даже во второй половине прошлого века, но складывается впечатление, даже уверенность, что в мире вот-вот произойдут ещё более радикальные изменения. Как писал автор книги «Креативный класс» Р. Флорида, изменения конца ХХ – начала нового века более значимы чем за первую половину всего ХХ века[20]. Связывал эти изменения он не столько с технологическими и информационными революциями, сколько с появлением и стремительным развитием «креативного класса». Действительно, за последние 30 лет только в КНР и Индии более 300 миллионов человек в каждой из этих стран получили высшее образование, а в целом на планете за это короткий отрезок времени национальный человеческий капитал (НЧК) развивающихся стран вырос в несколько раз, достигнув по целому ряду показателей уровня развитых государств. Именно эти изменения легли в основу изменений, которые произошли и происходят в МО, но которые практически не учитываются при традиционном анализе: в лучшем случае говорят об общих демографических изменениях, росте ВВП, успехах в экономике и технологиях, но качество ЧК и его институтов учитывается в минимальной степени[21].

Между тем именно в этой связи происходит смена парадигм общественно-политического развития, прежде всего, в развитии МО и ВПО, экономики, промышленности, общественно-политическом устройстве. Так, общественно-политические изменения в СССР и странах Социалистического содружества стали той фундаментальной основой, которые привели к развалу СССР и ОВД-СЭВ. Такие же изменение привели к стремительному росту могущества КНР и Индии, а также целого ряда других стран в мире[22].

Это, в свою очередь, неизбежно и радикально отражается на всей внешней и военной политике субъектов ВПО – государств и других акторов, т.е. требует существенных изменений в политике и стратегии субъектов ВПО, прежде всего, «срединных государств» и их коалиций.

Однако сами эти изменения часто запаздывают. Так, например, США, особенно с приходом к власти администраций Б.Обамы,  Д. Трампа и Дж. Байдена, открыто взяли курс на уничтожение сложенной за последние 70 лет системы международной безопасности и сотрудничества, прежде всего, институтов и соглашений, регулирующих развитие военных потенциалов и военной деятельности, – от Договора по ПРО, ДРСМ, ДОН, СНВ -3 и других, до отказа от участия в работе важнейших международных институтов, либо откровенном саботировании их деятельности в случае, если их позиция (как в случае с санкциями Совета безопасности ООН по Ирану) «не совпадала» с представлениями руководства США[23].

Однако российская внешняя политика (как и китайская) существенно отставали от подобных западных переоценок. Они носили и носят до настоящего времени рефлексивный характер, стремясь уйти от каких-либо инициатив и ответных акций. По сути дела, России «ушла в глухую оборону», не реагируя вообще, если это возможно, на резкие антироссийские инициативы США. Это говорит о том, что инерционность во внешней политике страны, как и в её социально-экономической политике, сохраняются и носят традиционный для последних 35 лет характер.

Очевидное начало такого процесса «переходного периода» в развитии ВПО и его базовом сценарии мы наблюдаем примерно с 2010 года, который я обозначил как условное начало «переходного периода» в современном состоянии ВПО. Именно тогда западная коалиция во главе с США открыто, даже демонстративно, взяла курс на военно-силовое противодействие нарастающим попыткам изменений в доминировании США в системах, сформировавшихся к тому времени в мире в финансово-экономической и военно-политической области, хотя отдельные демонстрации такой политики происходили и ранее. К ним, например, можно отнести бомбардировку Югославии в 1999 году, интервенцию в Афганистан, войну в Ираке 2003 года и ряд других военно-силовых актов.

Тем не менее, открытое провозглашение военно-силовой политики в качестве внешнеполитического курса Запада произошло только при Б. Обаме, которому удалось сформировать широкую военно-политическую коалицию против основных потенциальных противников – «ревизионистских держав»[24], – которые были против открытой гегемонии США в мире. Следующий этап начался с 2014 года, когда посыпался град санкций – политико-дипломатических, экономических, иных, который сопровождался открытой информационно-пропагандистской войной, но, главное, был публично заявлен курс на передел влияния на постсоветском пространстве от Украины и Молдавии и Белоруссии до Армении, Казахстана, Узбекистана и Таджикистана, а также заявлена стратегическая установка на внутриполитическую дестабилизацию России, которая проявилась в силовых акциях после выборов 2011 и 2012 годов.

Таким образом, к 2023 году произошла фактически смена парадигм развития МО, которая, однако, во-первых, до конца не осознана (а, значит, не от всех прежних принципов и подходов отказались), а, во-вторых, не понята до конца суть новой парадигмы развития МО.

Автор: А.И. Подберезкин