Эпаминонд[1] … отказался от шаблонной стратегии в пользу более гибкого оружия – стратегии непрямых действий… он построил город Мессена, сделав его столицей нового государств, поселив в нем все недовольные элементы…[2]

Б. Лиддел-Гарт, военный теоретик

Радикальные перемены в истории происходят удивительно внезапно, а иногда ещё и довольно спокойно[3]

У. Перри, бывший министр обороны США

Специальная военная операция (СВО) на Украине в 2022-2023 годах дает огромный материал для изучения самого широкого спектра последствий для развития МО-ВПО в мире, которое происходит в условиях «переходного периода», а также изучения более частных последствий для военного искусства, опыта войн и военных конфликтов. СВО – первая крупная война ме6жду промышленно развитыми державами после Второй мировой войны. Опыт других войн, даже таких крупных как в Корее и во Вьетнаме, оказывается малопригодным для СВО[4]. Тем более опыт интервенций и войн США и их союзников против слабых в экономическом и военно-техническом отношении государств – от Югославии и Ливии до Ирака и Сирии, а также Йемена.

Оборонные комплексы оборонявшихся сторон отсутствовали, либо были ограничены частными задачами, тогда как ОПК России и Украины представляли современные многочисленные НИИ и предприятия, способные производить любой вид военной продукции. Учитывая, что на стороне Украины выступила вся западная военно-политическая коалиция, можно признать, что на СВО РФ воевала практически со всем Западом (включая нейтральные государства), которые консолидировали ресурсы для помощи Украине.

С точки зрения развития МО-ВПО, общая (глобальная МО в мире) ситуация выглядела в 2022-2023 годы следующим образом. Усиление тенденций автаркии и хаотизации в системе международных отношений, отчетливо наблюдаемое с начала века, стало во многом следствием военно-силовой политики США, отчетливо проявившееся с распадом СССР и ОВД. США пытались создать коалицию, способную под их руководством обеспечить политический, финансовый и военный контроль в мире в период перехода МО-ВПО из одного (проамериканского, однополюсного) состояния в другое.

Неизбежно такие намерения вели к усилению силовой политики Запада во всех областях – от политико-дипломатической до военной. Это наглядно видно на примере быстро растущего числа региональных и локальных кризисов с начала 90-х годов[5]. Отказ от международного права и существующих международных институтов в пользу такой силовой политики США объективно дал мощный импульс развитию автаркии и политики государств, опирающихся на собственные возможности в обеспечении безопасности.

Качественные, революционные изменения в мироустройстве в новом веке не менее радикально повлияли на состояние ВПО в мире с точки зрения усиления военно-силовой составляющей политики всех государств. При этом, – далеко не всегда такое усиление приводило к желаемым политическим результатам: ХХ и ХХI века были не только периодами многочисленных войн, но и в целом доказательством того, что военные результаты далеко не всегда превращаются в реализацию политических целей, но всегда связаны с повышенным риском и огромными материальными издержками[6]. Появился опыт международного сотрудничества в самых разных областях, который в СССР и России был очевидно переоценен не только М. Горбачевым и Б. Ельциным, но и (до 2007 года, как минимум) В.В. Путиным, которому в итоге пришлось срочно и не всегда последовательно и эффективно заниматься вопросами военного строительства.

Сформировалось очевидное противоречие в мире и МО-ВПО, которое отразилось непосредственно на формировании национальной стратегии России (в частности её СНБ), когда усиление военно-силовой составляющей в политике государства должно было бы совмещаться с сохранением стратегической стабильности (недопущением бесконтрольной военной, особенно ядерной, эскалации) и ограничением экономических издержек. Новая национальная стратегия должна была совместить то, что прежде считалось не совместимым – эскалацию, усиление военного давления и оптимизацию военных расходов. Это попытались сделать в 2021 году в новой редакции СНБ РФ (указ президента России №400).  Но, главное, предложить принципиально новую национальную стратегию безопасности, которую пришлось не просто корректировать, а фактически формировать в условиях СВО, причем одновременно во всех областях – от образования, культуры и промышленной политики до военно-промышленной и внутренней политики. Очевидно, что в эти годы в России начался поворот в направлении усиления автаркии и ослаблении ориентации на глобализацию.

Эти изменения (особенно изначально) вели объективно к повышению роли публичной дипломатии[7], которая превратилась в политике США и их союзников в последние годы в универсальный инструмент трансформации правящих элит своих противников в мире в желательном направлении. В частности, фактически все представители правящих элит Запада были «воспитанниками» государственных и негосударственных институтов США. Они, как правило, не отражали национальных интересов, существовали в качестве «представителей» политической элиты США. В итоге появилась концепция замены международного права «нормами и правилами», принятыми в США.

По сути дела, в мире, как и в свое время в Древней Греции, возникла гегемония агрессивной Спарты и её союзников, которой никто не мог противостоять. Даже противники – Фивы – были вынуждены поставить к власти представителей проспартанской элиты (похоже на Европу и Россию нашего времени?). Геополитически это выражалось в неизбежном усилении противоборства разных центров силы. Прежде всего, «коалиции Запада» против «коалиции ШОС» с оговорками об особенных условиях, существовавших для отдельных членов этих коалиций, как с одной, так и с другой стороны (Индии, например, и Венгрии).

Центр противоборства в 2021-2023 годах переместился на Юго-Запад России, где фактически столкнулись обе коалиции. Эта геополитическая ситуация отчасти напоминала состояние противоборствующих сторон в Древней Греции.

Как и в древних Фивах, сначала восстали частично элиты и отдельные регионы, которые оспорили гегемонию США. В том числе и на Украине, где Крым, Донбасс и Луганск выступили в качестве инициаторов такого неповиновения в 2014 году. Это сразу же «напрягло» США, которые поспешили ограничить конфликт переговорными рамками, в ходе которых они должны были подготовить ВСУ (Запад) к войне с Россией. Это произошло к концу 2021 года, когда наступление ВСУ (западной коалиции) стало неизбежным. Оно должно было бы закончиться быстрым разгромом оппозиции Украине, но, главное, преподнести урок России не вмешиваться в тот порядок, который устанавливается в мире США.

Именно поэтому военный конфликт на Украине следует рассматривать как конфликт – политический, экономический, финансовый – двух коалиций, который постепенно перерос в военный конфликт. Примечательно, что таким образом он повторяет судьбу развития многих конфликтов между разными цивилизациями и коалициями, например, 30-и летнюю войну в Европе в XVIII веке или конфликт между коалицией при гегемонии Спарты с Фивами.

Состояние МО-ВПО во второй половине -  конце IV в д.н.э., когда восставшие Фивы во главе с Эпаминондом выглядело следующим образом[8].

При этом, собственно военная сила в этих условиях нередко внешне отходила на второй план, уступая место институтам – государственным и не государственным - публичной дипломатии. На какое-то время (до 2022 года) даже возникла иллюзия того, что военная сила вообще себя изжила в мире, где доминирование США стало бесспорным. Представлялось, что западной коалиции, используя огромны экономические, информационные и финансовые возможности, удастся сохранить проамериканский мир без прямого применения военной силы. «Частные случаи», в том числе использование военной силы в Сирии, Йемене и на Украине, не рассматривались в качестве военных эпизодов, но, скорее, как применение сил специальных операций.

Но как только это доминирование было поставлено под сомнение, универсальность силовых возможностей публичной дипломатии[9] и роль военной силы вновь были переоценены. В разные годы эта мысль периодически становилась всё более актуальной, а, нередко, и ведущей в политической повестке дня. Военные конфликты с Грузией, в Сирии и на Украине в новом столетии продемонстрировали, что возможности публичной дипломатии не безграничны, а роль военной силы в международных отношениях отнюдь не потеряла своего значения.

СВО на Украине 2022–2023 годов стала демонстрацией того, как поиск новых форм публичной дипломатии США (особенно в области использования международных организаций и МНПО) сопровождался резкой активизацией военно-силовой политики. Это привело, в частности, к тому, что в новой редакции Концепции внешней политики РФ от 31 марта 2023 года  прямо указывалось на то, что  (Ст. 11). «Повышается роль фактора силы в международных отношениях, в ряде стратегически важных регионов расширяется конфликтное пространство. Дестабилизирующие наращивание и модернизация наступательных военных потенциалов, разрушение системы договоров в сфере контроля над вооружениями подрывают стратегическую стабильность.     

Использование военной силы в нарушение международного права, освоение космического и информационного пространства в качестве новых сфер военных действий, стирание грани между военными и невоенными средствами межгосударственного противоборства, обострение в ряде регионов застарелых вооруженных конфликтов увеличивают угрозу всеобщей безопасности, усиливают риски столкновений между крупными государствами, в том числе с участием ядерных держав, повышают вероятность эскалации таких конфликтов и их перерастания в локальную, региональную или глобальную войну»[10].

Таким образом, отличительной чертой развития современных средств силовой политики государств в новом веке стало параллельное ускоренное развитие всего спектра всех силовых средств – военных (вооружений и ВС) и не военных (публичной дипломатии). Этот универсализм,  когда не отдается видимого предпочтения отдельным видам и родам войск и силовым политико-дипломатическим средствам,  означает, что государство обязано учитывать в своей СНБ все потенциальные возможности применения военной силы, а не только очевидные. Пример – беспилотники (БПЛА), – которые, как показала СВО, были недооценены в начале века в России и роль которых резко возросла в последние десятилетия[11].

Надо признать, что в истории человечества такие периоды периодически возникали. Они характеризовались не только резким усилением враждебности в отношениях между государствами, но и порой не мотивированной жестокостью во всех областях, применением всех силовых средств политики – от религиозных до чисто военных – массово, без ограничений, и нередко без конкретных и жизненно важных политических целей. В годы (десятилетия) Тридцатилетней войны[12], например, вся Европа, превратилась в котел, где занимались самоуничтожением нации и государства, причем иногда государства (как Россия) не имеющие в этой войне вообще серьезных интересов. Стремительно менялось и военное искусство. Так, если раньше рыцари могли отсиживаться в своих замках, то теперь выяснилось, что непреступных крепостей просто не стало. В мир пришла армия нового порядка – ландскнехты. После Тридцатилетней войны в Европе армии ландскнехтов станут ненавистными народам тех стран, где прокатится каток той войны, а на арену выйдут армии уже нового типа – национальные военные формирования, которые сметут с полей сражений наемников (как когда-то те смели с поляны рыцарей)[13].

Удивительное совпадение характера войн в Ираке, Сирии и на Украине с характером Тридцатилетней войны. Бессмысленность политическая и жестокость одновременно сосуществуют с массовым уничтожением гражданского населения, идеологической и религиозной нетерпимостью (гонениями на РПЦ на Украине и ненавистью протестантов и католиков). Современные ландскнехты – частные военные компании (ЧВК) стали нормой с войны США в Ираке и Сирии, а затем и на Украине.

Эти новые аспекты стремительно ускоряли тенденции в развитии МО-ВПО, которые однозначно свидетельствовали об их переходе в новое качество. Применительно к национальным стратегиям это означало усиление автаркии во всех областях, но, прежде всего, внутриполитической, а также революционным изменениям в военном строительстве, ОПК и военном искусстве.

Таким образом, необходимо признать, что опыт СВО оказал прямое, непосредственное влияние на развитие МО-ВПО в мире в начале XXI века, которое выражалось:

Во-первых, резким обострением отношений между всеми субъектами-участниками МО-ВПО. Фактически мир оказался разделенным между двумя активными участниками военно-политических коалиций, и огромным числом государств, которые продолжали выбирать, чью сторону в начавше6мся конфликте занимать.

Во-вторых, ускоренным расширением всего спектра силовых средств политики – как военных, так и не военных (публичной дипломатии). Исключительно значение приобрели экономические и финансовые силовые средства противоборства, которые фактически девальвировали все прежние политические и экономические нормы отношений между субъектами МО-ВПО.

В-третьих, еще более быстрыми процессами в области  военного искусства, направленными на совершенствование способов использования как новых силовых средств политики, так и старых военно-технических средств.

Синхронизация этих процессов во втором десятилетии привела к исключительно опасной ситуации, когда массовое и масштабное прямое применение силы во всех её формах вело к огромным экономическим и социальным потерям человечества, фактически новой глобальной войне. Аналогия с Тридцатилетней войной в Европе, которую можно было назвать для XVII века Первой мировой, – очевидна. Стоит подробнее рассказать об этом на примере.

После начала СВО на Украине в военной области ускорился процесс пересмотра основных положений военного искусства. В частности, изменились представления о классическом наступлении. Как признает один из российских экспертов[14], «Сложив воедино бесценный и богатый опыт наступательных операций, советская военная мысль пришла к «наступательному бою общевойскового характера», когда боевой порядок строится вокруг мощных ударно-огневых средств, орудий непосредственного сопровождения танков и пехоты при поддержке боевой авиации.   А всегда высокие потери в наступлении компенсируются высокой маневренностью подразделений, максимально быстрым выходом в тыл обороняющихся. Опыт постоянно масштабировался, учитывал напряженность боевых действий, размах (пространственный) операций или боёв. Всегда ставя перед собой конечные цели: путём полного разгрома противника – овладеть ключевыми рубежами, продвинуться в глубину обороны, выйти на оперативный простор».

По всем законам, наступление на подготовленную оборону противника проводится из положения «непосредственного соприкосновения» и после проведения всех разведывательных мероприятий. Если противник только-только начал переходить к обороне, не успел обеспечить достаточное массирование огневых средств на участок фронта и лихорадочно окапывается – тщательной разведкой можно пренебречь и выдвигаться из глубины своих боевых порядков. Даже колоннами, максимально сужая участок прорыва, вводя в брешь части второго эшелона и расширяя дыру фланговыми действиями, продолжая двигаться в глубину первым эшелоном. Так вот, первая неделя «наступа» ВСУ ознаменовалась вторым типом ведения боевых действий, словно наша группировка сидит в наспех отрытых ячейках, не создала связанную между собой систему «опорников» и не составила карты огневого прикрытия позиций. Не засеяла нейтральную полосу и ближние тылы противника минными постановками, лишилась ударной авиации и упразднила все виды разведки за ненадобностью. Горящие бронетанковые колонны ВСУ, как-будто  кто-то ввёл в заблуждение. Либо самонадеянность и надежда на трусость русского солдата, либо просчёты хвалёной натовской разведки.  Классическое наступление из положения «непосредственного соприкосновения»  проводится:

-  преодолением предполья и сбитием боевых заслонов;

- последовательным огневым поражением первого и второго эшелонов обороны;

- переносом артиллерийской подготовки на районы расположения резервов;

- решительной атакой на заранее обозначенные рубежи

Но три последние недели начались странные маневры, ВСУ сменили несколько тактик. То устраивают навалы одной пехотой, то расходуют ротно-тактические группы с бронетехникой. Такое впечатление, штабы ВСУ впали в помешательство. Даже если механизированная рота собьет пару «опорников» на нейтральной полосе … «[15]

Другая тактика ВСУ, особенно на донецком и краснолиманском направлениях: ночные заходы взводными диверсионными группами в лесополосы и разрушенные деревеньки, сутки-другие скрытного сидения там и … бросок чуть ли не в штыки на наши окопы. Если раньше боевое охранение (как и положено) отходило и вызывало огневую поддержку, то сегодня появился боевой азарт и традиционное упрямство русской пехоты. Подпускают на минимальное расстояние и встречают кинжальным огнём из пулемётов, остатки добивают минометами и АГС. В этом очевидно повинны «стандарты НАТО», когда командиры не находятся на передовой линии в порядках своих подразделений, но ежечасно обязаны отчитываться в вышестоящий штаб в цифровом планшете ... о какой-то боевой активности «согласно плану».            

Второе предположение. Поскольку ВСУ отказались от предварительного подавления и разрушения первой полосы обороны, последовательным уничтожением всей структуры тылов, и начали бушкаться в предполье – скорее всего пытаются найти отмычку к нашей тактике «осень 1941-го», когда постоянное усиление передовых отрядов сбивало темп наступления, парализовало его. Только задача-то крайне усложнилась с тех пор и наши войска – не Красная Армия времён битвы за Москву. Абсолютное превосходстве в авиации, подавляющее – в артиллерии и танках[16].

На эти метания не могли не обратить внимание на Западе, где постоянно давили на руководство Украины, подталкивая к активным действиям. Во многом это проявилось в пересмотре ряда положений военного устава США и НАТО, а также ряда других государств, основных концептуальных положений военного искусства на Западе. В частности, французская служба военной разведки уже проводит серию реформ, чтобы попытаться закрыть пробелы в координации и опережать будущие военные действия, будь то в Европе или в других странах мира, сообщил Breaking Defense высокопоставленный офицер. Французский генерал-майор Сирил Карси – в настоящее время занимает должность заместителя директора Французского управления военной разведки (DRM – Direction du renseignement militaire). В интервью Breaking Defense в мае 2023 года он сказал, что конфликт на Украине вынудил расширить сферу деятельности его офиса.«Усиленные с 24 февраля 2022 года, мы больше не ориентируемся на 60-градусный угол между Западной Африкой и Ближним Востоком, продиктованный борьбой с терроризмом, но мы постоянно смотрим вокруг с 360-градусным спектром, не только с географической точки зрения, но и с интеграцией космических, кибернетических и подводных доменов», – сказал Карси. Подготовка к многодоменным операциям (MDO) означает возможность обеспечения многодоменного прогнозирования и подключения[17]. По словам Карси, «производство обновленной разведывательной информации, представляющей интерес для военных», самым быстрым и точным способом является целью DRM, которая помогает провести серию реформ в агентстве.

Автор: А.И. Подберезкин