Все эти племена охотно принимали русскую помощь для освобождения от турок; однако, став свободными, они не проявляли никакой склонности ровнять царя в качестве преемника султана. Я не знаю, разделяют ли в Петербурге убеждение, что… «единственный друг» царя, князь черногорский… до тех пор будет вывешивать русский флаг, пока рассчитывает получить за это эквивалент деньгами[1]

Отто фон Бисмарк

СВО России на Украине усилила тенденцию возвращения правящей элиты и общества к системе национальных интересов и ценностей.

Это, в частности, было еще сформулировано в основном в Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, принятой в июле 2021 года, когда силовое противоборство с Западом ещё перерастало в военно-силовое, но уже было понятно для большинства, что избежать прямого столкновения не удастся. Тем не менее, с февраля 2022 года процесс ускоренного формирования национального самосознания в России приобрёл особенную, во многом даже автономную силу. Не только в федеральных СМИ и в речах политиков и общественных деятелей, но и недавних либералов и их сторонников отношение к СВО на Украине стало критерием отношения к национальным интересам и ценностям страны.

Произошёл явный водораздел, в котором значительная часть общества и элиты[2]  выступила против политики поворота России под флагом осуждения СВО.

Опасность, однако, состояла в том, что за последние 30 лет общественное сознание и мировоззрение значительной части общества и правящей элиты адаптировалось не только к западной политике и системе ценностей, но и готово отказаться ради них (и привычного комфорта) от национальной идентичности и суверенитета. После объявления частичной мобилизации в сентябре 2022 года, когда сотни тысяч молодых людей сбежали за границу, стало ясно, что считаю дезориентации общественного сознания превышает все допустимы пределы. С политической точки зрения это означало, что у российской власти существовала мощная (хотя и не организованная) оппозиция. Причём её значительная часть, преимущественно конформисты, охватывала большинство правящей элиты.

Этот результат «обнажился» в 20-е годы, но ещё на рубеже 20-х годов нового столетия в политике ведущих европейских государств отчётливо обозначились две противоположные тенденции, основанные на разных мировоззренческих, цивилизационных и идеологических фундаментах. Если абстрагироваться от национальной специфики и отдельных деталей, то это были тенденция глобального универсализма, отрицающего систему национальных и цивилизационных ценностей, и национально ориентированные идеологии самого широкого спектра — от коммунистических до консервативно-буржуазных. В политике они чётко оформились как государственно ориентированные и либерально антигосударственные. В США, например, их представителями стали Демократическая и Республиканская партия во главе с лидерами — Дж. Байденом и Д. Трампом. В Европе основная часть ультралиберальных партий разного толка ориентировались на группу лидеров ЕС и государственных чиновников, которые были подготовлены системой образования и политической культурой США и Великобритании.

Во многом среди российской правящей элиты произошло такое же разделение — сторонники В.В. Путина и его окружения в публичной политике и та часть правящей элиты, которая была выдвинута в период М. Горбачёва и Б. Ельцина. Причём, именно эта часть правящей элиты отличалась абсолютным конформизмом и готовностью (до определённых пределов) не конфликтовать с властью, но фактически игнорировать её установки. Эта же часть правящей элиты отличалась некоторыми качествами, которые в условиях СВО очень сильно ослабляли позиции России, а именно:

— непрофессионализмом, не знанием своего предмета и не способностью добиваться конкретных результатов (большинство чиновников никогда не соответствовали своим специальностям и опыту работы);

— неумением работать, т.е. управлять. Как правило, их способности ограничивались умением «управлять финансовыми потоками»;

— абсолютным безразличием к интересам государства, сосредоточенностью на личном благополучии и «комфорте».

Столкновение этих тенденций, борьба между ними, в самых разных формах и с разной силой проявляется в политике разных государств и акторов. Для любого государства в XXI веке предстоит выбор: либо становиться последователями одной, доминирующей мировоззренческой и политической парадигмы, либо, сохраняя суверенитет, отстаивать свои национальные интересы и права в рамках другой тенденции и парадигмы[3]. От этого выбора в итоге зависит и выбор стратегии — национальной, экономической, военной. Очень точно это рассмотрено, например, в нормативных документах США, где вслед за общими рассуждениями о смысле национальной безопасности и интересах, следует конкретная военная стратегия, а затем — частные стратегии и положения, которые её конкретизируют[4].

Во-первых, это тенденция политического отказа от суверенитета, основанная на идеологии универсализма и отказа от национальной идентичности, когда «нормы и правила» создают фактически США и они становятся обязательными для всех субъектов МО. В основе такого универсализма находится уверенность в приоритетах и господстве глобальных тенденций, за которыми стоит их фактический гегемон — США.

Во-вторых, тенденция, отражающая в разной степени желание правящих элит тех или иных стран сохранить суверенитет, основанный на национальной идентичности, выраженный с разной силой и в разной степени — от сильной в Иране до относительно ослабленной в России (где такое естественное желание было самым сильным образом искусственно ослаблено нашествием западной либеральной идеологии с конца 80-х гг.). Россия, её идеология, политика и правящая элита в 20-х годах нового столетия испытывала сильнейшие последствия этого влияния потому, что в 80-е — 90- е годы Россия была искусственно и насильственно втянута частью правящей элиты в русло первой, универсалистской тенденции, потеряв фактически суверенитет о во многом лишившись своей идентичности.

В двадцатых годах нашего столетия в России сложилась уникальная ситуация, когда не только отечественная история, но и политические реалии описываются частью общества и её частью её правящей элиты как антироссийские, а нередко и откровенно русофобские. Парадокс объясняется тем, что освобождение от тенденции универсализма и выход за пределы либеральной парадигмы был непосредственно связан с усилением силового противоборства с Западом и его военно-политической коалицией. При этом, такой выход неизбежно сопровождается не просто отказом от прежней парадигмы, но и либерально-западнических концепций и правил, которые стала нормой в России в последние 30 лет не только в политике, но и в науке и преподавании, а нередко и в воспитании.

Именно этот результат был неизбежен для тех, кто организовывал свою стратегию гибридных войн на Западе, прежде всего, в США[5]. Это стало наглядно видно после начала Специальной операции России в феврале 2022 года на Украине и развёрнутой открыто русофобской кампании на Западе, которую — открыто или исподволь — поддержали некоторые слои общества в России. Масштабы и агрессивность этой кампании поражают, но очевидно, что она формировалась в недрах западного общества заранее. Более того, экспортировалась не только на Украину, но и в Россию.

Русофобия и антироссийское воспитание — обязательное условие для ведения гибридных войн. Надо признать, что на Западе удалось добиться выдающихся успехов в этой области. Омбудсмен по правам человека Татьяна Москалькова, как писала, например, российская пресса, получает массовые обращения русских студентов, которых исключают из вузов Франции, Чехии, Бельгии. Доходит до абсурда: Миланский университет отменил лекции о Ф.М. Достоевском лишь на том основании, что писатель — русский. Русским кошкам и собакам запретили принимать участие в международных выставках. А дуб из усадьбы матери Тургенева в Спасо-Лутовиново вычеркнули из конкурса «Европейское дерево года» за неподобающее русское расположение. Официальный представитель МИД России Мария Захарова русофобию, которая набирает обороты в европейских странах, назвала «адским флешмобом».

Кадрами этого «флешмоба» в последние дни пестрят все социальные сети. Вот лишь некоторые из них. Блогер belinka поделилась на своей странице в Инстаграме сообщением о том, что в Женеве толпа детей избила русскую девочку за то, что она русскоговорящая. «Господи, что происходит! Почему страдают мирные, непричастные ко всему люди!..

В St’George’s international school на мою крестную дочку напали с обвинениями и оскорблениями! А родители и учителя смотрели на это и смеялись! За то, что она русскоговорящая! Детям 10–11 лет! Итог — сломанный нос, порванная губа, выбито два зуба, сотрясение мозга», — пишет автор сообщения»[6].

Подобный результат — закономерное последствие проводимой в России с разной степенью интенсивности политики, подрывающей национальную идентичность и искажающей историческое, культурное и духовное наследие страны. Для этого использовались как государственные (министерства науки и образования, министерство просвещения, культурны и другие), так и негосударственные институты развития человеческого капитала (ИР НЧК) с конца 80-х годов прошлого века. Они не только разрушали прежние советские институты, но и препятствовали созданию новых, российских национально ориентированных институтов.

Так, в 1987 году в ведущем международном исследовательском центре СССР того времени — ИМЭМО РАН СССР — был уничтожен очень важный отдел, который занимался изучением военно-политических и военно-экономических исследований. Именно там концентрировался научный потенциал того времени. Основной потребитель был ЦК КПСС и Минобороны, в частности, именно я являлся одним из основных исполнителей крупных тем по оценке и прогнозу развития ВПО «Палаш» и «Пирамида»[7].

Его исследователи, в том числе и я, были просто-напросто «раскассированы» по другим отделам, но — очень примечательно — был сохранен и усилен недавно созданный для А.Г. Арбатова (сына академика ИСКАН Г.А. Арбатова) отдел «Международной безопасности», который был изначально ориентирован на научное обеспечение политики «нового мышления»[8]. Именно эти кадры позже стали интеллектуально «окаймлять» горбачёвскую внешнюю политику.

Откровенная зависимость от идеологических постулатов Запада стала нормой и даже модной в конце 80-х годов, когда западные институты, прежде всего, США и стран ЕС, поучили абсолютную свободу и неограниченные ресурсы для продвижения своих идей, и блокирования идей суверенитета и национальной идентичности России.

В особенности в гуманитарной области. Не исключая и область военной науки и образования. Как признает преподаватель ВАГШ Л.И. Олштинский, «Подготовка военных историков школы ВАГШ — насущная государственная задача. Адъюнктура в два-три человека её не решает.

Старые кадры уходят, а замены нет для Генштаба, для НИИ, для военных академий, для Института военной истории, для государственных органов, решающих военные вопросы. Научное наследство школы ВАГШ утрачивается. Это тревожно. Необходимо восстановить военно-историческое отделение в ВАГШ, преодолеть финансовый диктат.

Надежды на это ещё остались. Необходимо восстановить военно-историческое образование всех офицерских кадров, ввести кафедры военной истории во всех военно-учебных заведениях. В военной академии имени Фрунзе и Военном университете необходимо воссоздать военно-исторические факультеты для подготовки преподавателей военной истории в училищах. Это будут и кадры для слушателей историческогоотделения ВАГШ[9]».

Удивительная прозорливость Бисмарка в отношении политики России на Балканах в позапрошлом веке, втянувшей её в ненужную войну, и даже относительно частного случая — позиции Черногории (вступившей в НАТО). Заставляет, на мой взгляд, ещё раз посмотреть на те обязательства, амбиции и (как говорил Бисмарк) тщеславие, которые могут вести Россию в не нужном для неё направлении. Если Англия выступала всегда против России — прямо, либо провоцируя, — то остальные государства, прежде всего, США, разрушившие Россию, и сегодня не успокоятся (не нужно иллюзий) пока чужими руками не попытаются её уничтожить и разделить между победителями[10].

Ещё И. Флавий, критикуя греческих философов и историков, фактически создал не просто историю еврейского народа и войн, но и описание ВПО того времени[11]. Он, наверное, первый, кто заложил основу будущих концептуальных подходов к политике и истории, во многом искусственно замешанных на субъективном восприятии, конформизме и коллаборационизме.

Внешнее вмешательство, в том числе вмешательство ЦРУ и других разведок, в 90-е годы достигло огромных масштабов (примерно также, как в настоящее время на Украине, где ими осуществляется политический контроль), что всячески настойчиво игнорировалось и высмеивалось как «конспирологические теории», которые позже, в 2013 году, Э. Сноуден сравнит с попытками приравнять «с параноидальным бредом» и «участием межпланетных пришельцев»[12]. Подлинные масштабы вмешательства извне до настоящего времени не известны, но, очевидно, что они носили (и носят) системный и глобальный характер[13]. Достаточно вспомнить вмешательство США в события 1993 года или выборы 1996 года, которые финансировались наличными средствами по дипломатическим каналам.

Иными словами, стратегия «реформ» была сознательной стратегией ограбления населения в интересах узкой группы граждан, а также стратегией полной потери элитой национальной самоидентификации. Это особенно наглядно проявилось в условиях открытого противоборства России с западной военно-политической коалицией в 2022 году[14]. В итоге к концу 90-х годов мы поучили не только разваленное государство и экономику, но и нацию, которая в значительной степени потеряла свою идентификацию, и конформистскую в своём большинстве правящую элиту.

Медленный, очень осторожный и непоследовательный выход из этого глубочайшего кризиса происходил в 2000–2008 годы, когда решались самые срочные вопросы восстановления страны и управляемости её институтов параллельно с борьбой с организованной преступность, олигархами и международным терроризмом. Не случайно и то, что этот период совпал с попытками восстановить стратегическое планирование и представление о стратегии государства, которые вылились в серии нормативных документов — от Стратегии национальной безопасности и социально-экономического развития до отраслевых и региональных стратегий. «Реанимация» этого умирающего во многом для самого Запада государства стала неожиданностью, в особенности, когда президент России в 2007 году в Мюнхене, на конференции по безопасности, заявил о своём намерении участвовать России в формировании МО.

В эти же годы практически предпринимались попытки реанимировать государственное управление с помощью новых институтов представительств президента в округах и Госсовета и усиления старых институтов государства, которые происходили параллельно с войной на Северном Кавказе. В первом десятилетии нового века в администрации Президента и аппарате правительства доминировала точка зрения, в соответствии с которой любые попытки стратегического планирования означали на практике «полупреступную» попытку «возвратить Госплан».

Во всяком случае именно такую реакцию я чаще всего встречал, работая в аппарате правительства РФ. На мой взгляд, в те годы продолжалась политика «перетягивания каната» от новой элиты к старой, когда тактические вопросы — неотложные, субъективные и важные — не давали возможности сколько-нибудь серьёзно заниматься стратегией. Во всяком случае, на мой взгляд, вся стратегия развития России и укрепления её безопасности в тот период освоилась к хаотическому (иногда талантливому) набору тактических приёмов. Существовала уверенность, что новой правящей элите сама по себе стратегия национального развития была не нужна, а ценилась тактика и умение «ручного управления», иногда, впрочем, достаточно талантливого и успешного.

Ситуация стала несколько меняться в связи с потребностью разработки долгосрочной концепции социально-экономического развития страны, которая была предложена в марте 2008 года А. Клепачем (разразившийся кризис 2008–2010 гг. поставил на ней крест уже через 2 месяца).

Последующие попытки вылились в сотни федеральных, отраслевых и региональных концепций, написанных, как правило, «по поручению» и за бюджет, но не имевших какие-либо последствия. Впрочем, не смотря на эти, внешне бесполезные и бессмысленные, попытки, можно говорить о тенденции проявления интереса к стратегическому планированию и вопросам стратегии развития, которые, к сожалению, не несли ни дополнительной ответственности, ни отчёта, ни даже субъективных оценок[15].

Во внешней и военной политике России происходило ровно то же самое: полное отсутствие концептуальных основ, включая ясной самоидентификации в мире, и механизмов принятия и реализации решений.

На деле это означало фактическое падение суверенитета России во внешнеполитической области, которое с трудом пытались компенсировать «броском в Приштину» или КТО на Северном Кавказе. Причём ситуация сохранялась в этом «абстрактно-романтическом», абсолютно хаотическом состоянии с конца 1980-х годов, о чём я писал не раз, особенно часто, в первой половине 90-х годов.

Но и позже, уже с приходом к власти В.В. Путина, ситуация не изменилась вплоть до 2007 года. В 2005 году, например, об этом прямо сказал даже такой политолог, вполне конформистски настроенный к власти (и работавший в МИДе и администрации) все предыдущие годы как С. Кортунов. Он, в частности, писал: «жизнеспособная и реалистическая концепция внешней политики просто отсутствует». И далее: «отсутствует эффективный механизм подготовки, принятия и реализации внешнеполитических решений (выд. Авт.)»[16]. Вполне закономерно он делает следующий вывод: «Внешняя политика России не опирается на систему стратегического планирования, которая должна обеспечить просчёт краткосрочных, среднесрочных и долгосрочных вариантов внешнеполитических решений, соразмерность целей и средств, адекватный анализ современной международной обстановки… По сути, ни одна из стратегических целей, сформулированных политическим руководством нашей страны за последние 15 лет (т. е. с 1990 г. по 2005 г. — А.П.), не была достигнута»[17].

Это стало основной трудностью для обеспечения необходимых темпов и решения как социально-экономических, так и других общенациональных задач. Эта проблема нашла своё выражение в том числе и в том, что стратегическое планирование в современной России, как минимум, фактически дистанцировано от стремительно меняющейся военно-политической обстановки, которая характеризуется эскалацией развития военно-силового сценария международной и военно-политической обстановки (МО и ВПО)[18]  и сознательным стремлением западной коалиции окончательно разрушить стратегическую стабильность, сложившуюся в последние десятилетия, т.е. позволить использовать против России многочисленные силовые инструменты политики в условиях сохранения ядерного паритета.

Автор: А.И. Подберезкин