В 2015  году две ведущие военные державы мира  — США и  Россия принимают новые стратегии национальной безопасности. Сам по себе этот факт свидетельствует о  происходящих в  мире системных сдвигах[1]

В.  Багдасарян, военный эксперт

Изменение модели и  структуры МО в  начале XXI  века произошло достаточно заметно, сопровождаясь многочисленными заявлениями о  «конце истории», «победе в  холодной войне» и  формальным закреплением этих идеологем целым рядом побед в  войнах западной ЛЧЦ против Югославии, Ирака, Афганистана, Сирии и  т.д. Наконец, переворот на Украине и  экспансия ЕС и  НАТО на постсоветское пространство лучше всего свидетельствуют о  реальных амбициях западной ЛЧЦ установить новую модель МО в  качестве универсальной, закрепив ее в  международном праве.

В этой связи представляется, что требуется принципиальная переоценка также и  алгоритмов формирования и  реализации политической стратегии России, которая в  XXI  веке, пока что, все еще отражает реалии XX  века и  не может называться эффективной. Такая переоценка, например, требуется для изменения пропорций среди вооруженных и  невооруженных средств политического насилия у  субъектов МО, которая может быть показана следующим образом. Это вытекает из объективного снижения влияния государств-субъектов МО в  XXI  веке с  уровня «абсолютного» до уровня «относительно сильного» и  усиления соответственно влияния других групп факторов), формирующих МО, прежде всего западной ЛЧЦ и  ЛЧЦ вообще.

По мнению целого ряда исследователей-практиков, роль «чистой» военной силы в  качестве политического инструмента постоянно снижалась в  XX  веке и  стала меньше чем у  невоенных инструментов насилия ко второму десятилетию XXI  века. Это означает, что силовые, но невоенные инструменты политики стали решающими, в  зависимости от которых и  будет развиваться современная МО.

Рис. 1.  Изменение пропорций среди вооруженных и невооруженных средств насилия в XX и XXI веке[2]

Как видно из рисунка 1, роль собственно военных средств, являющихся атрибутом силовой политики государств, в  XXI  веке постоянно снижается и  может стать незначительной к  2030-2040 годам. Это означает, что она будет вытеснена невоенными инструментами насилия, т.е. победит та ЛЧЦ у  которой их будет больше и  они будут эффективнее. Это видно достаточно хорошо на примере доли военных расходов стран западной ЛЧЦ в  ВВП страны, которая (за исключением США) достаточно низка и  традиционно не превышает 2% (рис. 2.)[3]

Рис. 2.

Яркой иллюстрацией такой упрощенной модели соотношения военного и  просто насилия в  прошлом была танковая мощь СССР, которая, в  конечном счете, закончилась развалом ОВД и  СССР и  ликвидацией танковых армий. Опыт современных войн показывает, что решающую роль стали играть средства воздушно-космического нападения и  другое ВТО.

Действительно, в  XXI  веке странно, как минимум, использовать устаревшие и  традиционные силовые инструменты, в то время как их значение в эффективной стратегии объективно снизилось.

Так, например, в  июле 2015  года было принято решение о  формировании Первой танковой армии, т.е. фактическому возврату к  модели обеспечения безопасности СССР второй половины XX  века, основанной на крупных танковых соединениях.

В то же самое время все эксперты констатируют, что традиционные силовые (вооруженные) средства уступают свою роль нетрадиционным силовым инструментам политики. В  качестве альтернативы предлагаются другие средства, более соответствующие новой модели МО, но требующие и  нового алгоритма их применения. В  этой связи целесообразно изложить позицию С.  Хантингтона, который был не только талантливым ученым, но и  практиком  — специалистом в  СНБ США. Накануне XXI  века он писал относительно целей западной ЛЧЦ, которые формировались «в  интересах США и  европейских стран»:

—   добиться большей интеграции западных стран, чтобы «… помешать странам, принадлежащим к  другим цивилизациям, воспользоваться… разногласиями»;

—   принять в  ЕС и  НАТО страны Центральной Европы…;

—   поддерживать «вестернизацию» Латинской Америки и  блокирование Западом;

—  сдерживать рост военной мощи исламских стран;

—   замедлять «дрейф» Японии к  Китаю;

—   признать Россию как стержневую страну православной цивилизации…, имеющую законные интересы … своих южных рубежей;

—   сохранить западное военное превосходство;

—   осознать опасность вмешательства Запада в  дела других цивилизаций[4]…

Из этого, однако, отнюдь не следует, что «невооруженные средства насилия» менее опасны для жизни человека. Просто в  отличие от «вооруженных» средств насилия в  сетецентрических войнах важнее содержание, а  не форма  — важнее подчинить волю и  сознание человека, а  не его жизнь. Победа достигается не за счет максимальной численности уничтоженных врагов, а за счет максимального числа обманутых (введенных в  заблуждение, дезинформированных и  т.п.) противников. Так, миллионы граждан Украины, которых превратили в  русофобов и  противников России, это  — безусловная победа в  сетецентрической войне против нашей страны. Не случайно стало известно о  закрытой информации, в  соответствии с  которой министерство обороны Украины в  2014-2015  годах неоднократно просило министерство обороны США (и  потом благодарило) оказать помощь, прежде всего, именно средствами информационно-психологического воздействия (радиостанциями, мобильными типографиями, серверами и  т.д.).

Война, как известно, силовой политический инструмент. Она нужна не сама по себе, а в качестве средства для достижений вполне конкретных политических целей, которые являются, в  конечном счете, осознанными интересами правящих элит. Поэтому очень важно максимально точно знать конкретные, в  т.ч. субъективные политические цели сетецентрической войны против России, которые основываются на неких объективных интересах. Подобная субъективная конкретизация объективных интересов происходит в  умах и  институтах управления правящей элиты и  может иногда существенно отличаться в  зависимости от многих обстоятельств. Так, если объективный интерес западной ЛЧЦ и  США в  отношении России заключается в  ослаблении ее влияния, утрате контроля над территорией и  ресурсами, то субъективно в  разные периоды времени, этот интерес реализовывался в  разных внешнеполитических стратегиях  — от стратегии партнерства и  союза во Второй мировой войне 1941-1945  годов,  — до стратегии массированного ядерного уничтожения в  1950-х годах, угрозы эскалации ядерного конфликта в  1960-х годах и  создания потенциала «разоружающего» удара в  1980-х годах.

Новая модель политической стратегии западной ЛЧЦ и  США, которая стала реальностью во втором десятилетии XXI  века, предполагает необходимость осуществления по отношению к  России силовой политики, включая возможность использования для этого военной силы на разных ступенях эскалации военного конфликта и  в разных районах мира. Эта новая модель стратегий западной ЛЧЦ предполагает:

—   компенсацию изменений в  соотношении мировых сил (экономических, демографических  и  др.) силовыми инструментами политики, включая военную силу;

—   отказ от равноправных переговоров и  модели обеспечения равной безопасности, «для всех» в  пользу модели безопасности «для себя»;

—   сохранения военно-политической и  финансово-экономической системы выгодной и  подконтрольной со стороны западной ЛЧЦ;

—   создание и реализацию соответствующей политической и военной стратегии, основанной на принципах системного и  сетецентрического использования силы, включая вооруженное насилие.

Применительно к войне на Украине, например, эти конкретные конечные цели  — дезинтеграция и  дестабилизация России, снижение ее влияния,  — где собственно военные инструменты играют незначительную роль. Очевидно, что военной победы Украине над Россией не одержать, а  прямая война США и  НАТО чревата излишними рисками. Поэтому остаются многочисленные средства системной сетецентрической войны, в  т.ч. радикальные, вооруженные, а  также экономические санкции, дипломатическая изоляция, даже торгово-экономический карантин и  т.п. средства, которые смогут либо заставить Россию принять политические условия Запада (т.е. капитулировать), либо разрушить ее.

Формально эти положения зафиксированы в целом ряде документов, принятых в США, НАТО, Японии и  других странах, входящих в  военно-политическую коалицию западной ЛЧЦ. Так, в  частности, в  «Национальной военной стратегии США», принятой в  июне 2015  года, говорится прямо: «Успех во все возрастающей степени будет зависеть от того, насколько наши военные средства (политики.  — А. П.) смогут поддержать другие инструменты мощи и  укрепить нашу сеть союзников и  партнеров»[5].

Проблема анализа новой модели стратегии Запада сохраняется также в  том, что конкретные политические задачи в  отношении России могут достаточно быстро меняться (а  в XXI  веке можно констатировать радикальное изменение в  политических целях основных держав) в  зависимости от международной и  военно-политической обстановки. Это означает, что могут меняться и  конкретные цели и  средства сетецентрической войны против России, т.е. планировать изменения характера современной и  будущей СО, войны и  конфликта. Так, например, в  отношении СССР в  конце 30-х годов СО менялась несколько раз в  зависимости от намерений и  результатов политики Японии, Англии, Финляндии и  Германии. Менялось и  представление об угрозе со стороны СССР  — от «коммунистической угрозы» до «русского союзника». Поэтому очень важно отслеживать динамику изменения конкретной СО. Это легче делать при помощи модели, где могут быть исследованы тысячи факторов, влияющих на сценарий формирования МО, ВПО и  СО.

Если вернуться к  известному рисунку логической схемы модели политического процесса, то область анализа модели стратегии  — характера международных и  внутренних войн и  военных конфликтов  — можно обозначить как заштрихованную часть, включающую часть факторов группы «Д», «В» и  «Г». При этом важнейшее значение для анализа стратегии имеют цели в  отношении того или иного субъекта МО и  ВПО, т.е. группа факторов «В». Эти политические цели являются ключом к  пониманию целей и  стратегии современной системной сетецентрической войны, где создание «ложного образа» для оппонента является важнейшей частной задачей[6]. .

>>Полностью ознакомиться с аналитическим докладом А.И. Подберёзкина "Стратегия национальной безопасности России в XXI веке"<<