Кризисное, а тем более предвоенное состояние требует высоких темпов милитаризации (вплоть до 30–40% от уровня экономики, как в СССР и Германии накануне Второй мировой войны)[1]

А. Подберезкин, профессор

Развитие ОПК России, как и ВС, и всей внешней политики, прошло после февраля 2022 года «точку невозврата», что, однако, далеко не всегда и не всеми в нашей  стране осознается, прежде всего, из-за своего рода инерции мышления («нового политического мышления» М.Горбачева и его либеральных последователей при Б. Ельцине), которые держатся за реалии 80-х годов.

В этой связи необходимо напомнить, что в реальной, а не выдуманной политике, существует общая тенденция, которая выражается в том, что сила внешнего влияния государства практически совпадает с силой его экономических,  прежде всего, промышленных, возможностей, из которых значительная доля приходится на ОПК страны и, во многом,  возможности военно-технического сотрудничества (ВТС)[2].  Так было все последние столетия развития человеческой цивилизации, особенно ярко проявившись в периоды мировых войн и крупных военных конфликтов, как, например, война США против Кореи или Вьетнама. Справедлива в целом эта зависимость и сегодня. СВО России на Украине, например, отчетливо продемонстрировала прямую зависимость эффективности вооруженной борьбы от накопленных запасов и высокотехнологических ВВСТ.

Таким образом, сохраняется эта тенденция зависимости военной мощи от уровня экономического развития в целом и сегодня, хотя опыт последних войн и военных конфликтов свидетельствует о нарастающем значении специфического потенциала - современных технологий создания новейших вооружения и накопленных запасов ВВСТ. Кроме того, государственная мощь стала предопределяться уровнем и качеством развития национального человеческого потенциала (НЧК)[3].

 Исторически,  эта зависимость стала нормой еще в период Средневековья в Европе, когда появление и быстрое развитие артиллерии в мире привело к резкому усилению значения военной техники. Так, первые письменные свидетельства о применении артиллерии в Европе датированы началом XIV века. Тогда это были небольшие пушечки - как правило, в форме горшка. Однако уже в следующем столетии их буквально разнесло в размерах. Средневековые армии разглядели потенциал артиллерийских орудий, прежде всего, в осадной войне. А при несовершенстве металлургии и ужасном качестве черного пороха оружейники видели развитие пушек только в одном направлении - в увеличении их габаритов. Так, в развитии артиллерии за 100 лет  дошли до осадных бомбард огромных размеров. Один из крупнейших образцов, например, названный "Базиликой", стрелял каменными ядрами весом до полутонны и помог османскому султану Мехмеду II взять Константинополь в 1453 году (вскоре, это орудие, как и многие другие, разорвалось, похоронив его создателя и прислугу).

По большому счету эта универсальная закономерность между развитием промышленности, ОПК и ВВСТ, сохранилась и сегодня. Это правило в настоящее время, прежде всего, относится к таким развитым промышленным державам, как Великобритания, Франция, Япония, Израиль, Швеция и ряд других стран, чья современная промышленность и ОПК предоставляют им уникальные внешнеполитические возможности. Так, например, уровень ВВП, объем промышленного производства и ОПК (и военных бюджетов), а также масштабы ВТС Великобритании  и России примерно, равны хотя по остальным показателям государственной мощи (прежде всего, демографическим, природным ресурсам, территории и пр.) эти страны существенно отличаются друг от друга. Примерно равна и степень сохраняющегося влияния Великобритании и России на мировую обстановку[4]. Это продемонстрировала СВО на Украине и процесс формирования политики ЕС в 2020-2022 годах, где роль Великобритании выходила далеко за пределы просто великой державы именно благодаря развитому ОПК страны.

Таким образом, значение ОПК государства для его влияния в мире определяется теми конкретными технологическими и промышленными национальными возможностями, которые удалось сформировать или планируется развивать. Следует исходить из того простого положения, что такие военно-технические возможности трудно, почти невозможно, просто «купить» в рамках ВТС без серьезных политических и экономических трудностей. Более того, в случае обострения ВПО, как показывает практика, импортозависимость немедленно сказывается не только на уровне безопасности, но и на темпах социально-экономического развития.

К сожалению, это обстоятельство игнорировалось долгое время в России. Причем, это обстоятельство сознательно не учитывалось либеральными правительствами России в 90-е годы, которые фактически ориентировались на возможности «обмена Россией сырья на технологии и промышленные товары». В итоге к концу 90-х годов в России практически была уничтожена обрабатывающая промышленность, прежде всего, станкостроение, а приборостроение, как подотрасль, вообще перестало существовать. Опыт проведения СВО на Украине это показал отчетливо.

Тяжелое  состояние промышленности и ОПК России в начале 2000-х годов объясняется практически полным уничтожением наукоемких отраслей промышленности и приборостроения и возникшей абсолютной импортозависимостью во всех областях переработки – от сырья до промышленного производства. Попытка ликвидировать эту ипортную зависимость в последние 5-7 лет оказалась, как и многие другие попытки в области развития национальных технологий, удачной лишь «очень» отчасти. В последующее десятилетии «реформ Сердюкова» во многом сохранилась тенденция ориентации на западные технологии российского ОПК, которая окончательно провалилась только в 2014 году, но исправить эти ошибки не удалось ещё и в 2022 году, что отразилось непосредственно на эффективности СВО.

Многие проблемы, стоящие перед ОПК России в третьем десятилетии, вытекают из политики 90-х, которая привела к промышленной катастрофе. Фактически промышленность и ОПК РФ пришлось создавать заново с начала первого десятилетия, опираясь на остатки советской экономики и научно-технические заделы. В целом период 2000–2020 годов можно назвать периодом «использования остатков научно-технологических заделов СССР 80-х годов» (исключая некоторые, как, например, С-500), когда новые системы и виды ВВСТ стали, по сути, модернизацией прежних образцов.

Естественно, что такое системное отставание преодолеть к 2022 году полностью не удалось. Так, если элементную базу микроэлектроники в целом удалось «поднять» в 2022 году примерно до 50% от общих потребностей, то в ряде областей этот уровень самообеспечения все-таки составлял порядка 10–15%, что, безусловно крайне негативно сказывается на возможностях российского ОПК и её возможностях в области ВТС (например, авионики).

Надо признать, что сознательная ликвидация высокотехнологических отраслей стала закономерным следствием идеологической и финансовой политики либеральных правительств, начатая М.С. Горбачевым, и откровенно продолженная правительствами  Е. Гайдара – В. Черномырдина, что, естественно, отразилось на состоянии ОПК РФ. Если с конца 80-х гг. по начало 2000-х годов ВВП страны сократилось наполовину, а промышленное производство на 60%, то ОПК – на 80%.

Пропорционально (на порядки) падало и внешнее влияние России, которое параллельно не случайно резко сократилось не только в области ВТС, но и в экспорте продукции машиностроения. Это ясно видно, например, на соотношении структуры экспорта и импорта России в Китай, в котором в начале 90-х гг. машиностроительная продукция составляла более 80%, а сырье – 20%, а в начале «нулевых» ситуация зеркально поменялась: экспорт машиностроительной продукции (включая сокращающуюся долю ВТС) был практически сведен к нулю. Во многом это объяснялось нарастающими темпами экспорта сырьевых продуктов, прежде всего, углеводородов, металла и дерева в развитые страны при сокращении в то же время импорта за счет сокращения продукции машиностроения. В итоге Россия превратилась в государство-рантье, которое к началу «нулевых» к тому же оказалось в катастрофической внешней задолжности перед развитыми государствами не смотря на нарастающие объемы дешевого экспорта.Представление о динамике и структуре внешней торговли РФ в 90-е годы дают следующие данные.

Как видно из приведенных данных, экспорт сырья стал основой экономической и внешнеторговой политики России в 90-е годы. Он же стал главной причиной продолжения развала промышленности страны. Начиная с 1994 г. наметился определенный рост товарооборота как по стоимости, так и по физическим объемам по ряду важных экспортных товаров: сырой нефти и нефтепродуктам, черным и цветным металлам и т. д. Внешнеторговый оборот РФ в 1997 г. увеличился по сравнению с 1993 г. почти в 1,5 раза, хотя физические объемы экспортных и импортных поставок выросли не столь значительно и рост стоимостных объемов внешней торговли в этот период был обусловлен в большой степени ростом мировых цен на многие товары российского экспорта. Однако уже в 1997 г. появились негативные факторы в развитии внешнеторгового оборота России, когда темпы прироста товарооборота в стоимостном выражении составили только около 5% против 12% в среднем за период 1994–1996 гг.[5]

Таким образом, 1996 г. стал последним благоприятным годом для российского экспорта, что в большой степени было обусловлено высокими мировыми ценами на сырую нефть и другие энергоносители. Так, средние экспортные цены на российские товары выросли в 1995 г. на 16% и в 1996 г. – на 9%. Но в 1997 г. экспортные цены снизились на 2%, что обусловило соответствующее сокращение стоимостных объемов российских поставок за рубеж. В то же время 1997 г. оказался переломным и для российского импорта. Темпы прироста импорта из стран дальнего зарубежья составили рекордную для 90-х годов величину – 24%. Степень насыщения внутреннего рынка и розничного товарооборота импортной продукцией достигла максимального уровня. По некоторым позициям продовольственных товаров и товаров народного потребления доля импортных поставок в общем балансе внутреннего потребления приблизилась к 100%[6].

Подобное положение недопустимо даже в самых благоприятных условиях развития международной обстановки, которую в российской правящей элите почему-то считали вплоть до 2015 года как «исключительно благоприятной». Вопрос о национальной промышленной базе, как основное ОПК, стал остро во втором десятилетии нового века, но в силу инерции либеральной политики не был окончательно решен даже к 2022 году. После начала СВО на Украине это стало ясно всем, что повлекло за собой новые инициативы в промышленной политике в июне 2022 года.

Отставание России в целом ряде областей промышленной политики и технологий не может не сказываться на темпах развития ОПК и ВС не смотря на предпринятые во втором десятилетии усилия в настоящее время. Главное, что стало окончательно ясно в связи с введением масштабных санкций против России, то, что основной акцент в политике силового противоборства с Россией Запад делает на усилиях по ограничению возможностей её технологического и промышленного развития. Строго говоря, именно на этом направлении концентрируются все действия политики стран Запада – от финансовых санкций и запретов на поставки наукоемкой продукции до силового давления на внешнюю политику России. На повестку дня развития России встал вопрос о формировании курса, сочетающего политику импортозамещения и промышленной полной независимости с условиями развития глобальных рынков и международного сотрудничества[7].

С другой стороны ОПК любого государства, даже самого крупного, такго, например, как США, уже не может развиваться изолированно. Даже США вынуждены кооперироваться и закупать за рубежом некоторые детали и технологии[8]. Тем более это сложно для России, которая с 2014 года стала активно проводить политику импортозамещения, которая встречает огромные трудности на целом ряде направлений. Поэтому интеграция усилий по созданию новых видов и систем ВВСТ России имеет как удачные, так и неудачные примеры в последние годы,  из которых следует вывод о том, что военно-политические соображения всё-таки заставят нашу страну развивать свой ОПК по пути автаркии, рассчитывая собственные силы и некоторые возможности своих союзников и партнеров по ШОС и ОДКБ. При этом, важно попытаться сохранить каналы научно-технического и технологического сотрудничества с максимально широким кругом стран.

Поэтому наличие тех или иных сегментов национального ОПК предполагает, что государство будет обладать теми или иными собственными и независимыми конкретными военно-техническими возможностями. Например, в России в третьем десятилетии нового века возникла дискуссия, связанная со строительством судов дальней океанской зоны – крейсеров, эсминцев, фрегатов, больших противолодочных кораблей, - которые во времена СССР строились, как правило на Украине. Дискуссия заключалась в том, что для решения военно-политических задач на море требовались суда, которые можно построить только своими силами (опыт покупки вертолетоносцев у Франции подтвердил риски попыток закупки военных судов за рубежом). В этой связи возникла идея закупки вертолетоносцев во Франции, которая в итоге абсолютно провалилась.

Одним из последствий такого провала стала новая промышленная политика в области судостроения, в частности, строительства в России перспективного эсминца на базе модернизированного проекта БПК 1155.  Считалось, что мы не можем строить корабли подобного класса, остро необходимых ВМФ РФ, что многие оказались морально не готовы к развенчанию данного пропагандистского мифа и встретили информацию отрицанием и агрессией[9].

Другой пример – создание гиперзвуковых ЛА. От результатов соперничества в этой области во многом зависят основные параметры военной безопасности России. Гиперзвуковые ударные системы – как гиперзвуковые планирующие летательные аппараты (HGV), так и гиперзвуковые ракеты воздушного базирования,  являются одними из наиболее важных технологических приоритетов Министерства обороны США. Финансирование (NDAA 2022 года), например, включает 3,8 млрд долл. на гиперзвуковое оружие по сравнению с 3,2 млрд долл. в 2021 году. В департаменте обороны США действует как минимум шесть активных программ разработки оружия и десятки других связанных исследований и разработок.

Гиперзвуковое оружие не является непобедимым. Тем не менее, сочетание ряда характеристик – чрезвычайно высокая скорость, способность наносить удары на большие расстояния, сложность обнаружения и отслеживания современными системами противовоздушной и противоракетной обороны, маневренность – особенно бросается в глаза в условиях, когда важны повышенная скорость, дальность, летальность и точность, необходимо для удержания в опасности чувствительных к фактору времени целей и деградации или поражения высокопроизводительных систем A2 / AD и противовоздушной обороны[10].

Таким образом, в условиях глобального противостояния с Западом и проведения СВО на Украине России предстоит решение параллельно сразу нескольких задач:

- ускорения социально-экономического развития, как наиболее важной        , стратегической, задачи;

- опережающего развития технологий, промышленной базы и ОПК;

- накопления запасов ВВСТ в условиях огромных расходов имеющихся возможностей в ходе СВО;

- возвращения лидерских позиций в области фундаментальной науки, образования и НИОКР, которые могут обеспечить технологический суверенитет страны.

В настоящее время необходим поиск возможного баланса между независимостью, «технологическим суверенитетом» и международным научно-техническим и промышленным сотрудничеством в области разработки ВВСТ и, в частности, развития промышленности, в условиях проведения СВО на Украине. Он будет, на мой взгляд, зависеть от ряда факторов:

– Во-первых, в решающей мере от темпов развития и характера ВПО, которая будет диктовать как выбор партнеров, так и форм сотрудничества. Очевидно, что возвращение Западу статуса «партнера» невозможно, но возможен поиск надежных партнеров среди развитых стран, не принадлежащих к западной коалиции.Например, если говорить о КНР и Индии, то будущие формы сотрудничества будут предопределены именно этими факторами.

– Во-вторых, степенью политико-идеологической консолидации национальной элиты, которая должна окончательно полностью отказаться от псевдолиберальных идей 90-х годов, разрушивших национальную промышленность и политику. Прежде всего, в области науки, образования и технологий, что отнюдь не предопределено: до настоящего времени сохраняются вредные иллюзии, препятствующие полноценному возвращению этих облапстей к национальной ориентации даже в условиях СВО. Необходима полная концентрация и мобилизация усилий на ускоренном развитии науки, образования, НИОКР и промышленности на национальной основе.

– В-третьих, требуется окончательно освободиться от носителей либеральной идеологии в политике, культуре, экономике и промышленности, которые часто крайне негативно влияют на управленческие решения и развитие ОПК. Более того, итоги либеральных реформ в ВС при А. Сердюкове, от которых стали избавляться в последние годы, остаются частью военной политики, прежде всего, например, в игнорировании военной науки и образования.

– В-четвертых, даже в условия СВО требуется дальнейшее развитие нормативной и административной основы эффективного национального управления, сформулированной в СНБ от 3 июля 2021 года и «Основах стратегического планирования». Принципиально важно перейти от нормативной работы к практической.

Важны также адекватные оценки реальной действительности, а не старания приукрасить реальность. В том числе в МО и ВПО. На мой взгляд, в качестве моделей развития МО-ВПО и военной политики государств вполне подходят простые, даже грубые, формулы, которые в целом иллюстрируют состояние таких констант и существующих тенденций. В том числе с точки зрения оценки возможного внешнего влияния тех или иных субъектов ВПО друг на друга[11]. Отчасти это можно воспринимать и в качестве очередной попытки проанализировать их реальное значение для состояния безопасности, и качества упрощенной оценки социально-экономического развития государства[12].

Но, главное, – учет значения в той или иной  стратегии нации и государства, уровня стратегического планирования и прогноза, которые являются динамическими показателями развития НЧК и его институтов[13]. Это, в свою очередь, предполагает разработку как силовых средств политики, так и средств противодействия им[14].

В этой связи, например, требуется учесть опыт развития НЧК и его институтов КНР, который дал блестящие результаты. Как видно из данных, приводимых ниже, центральное правительство Китая акцентирует внимание на финансировании государственных программ безопасности и институтах государства, а правительства провинций – на развитии НЧК.

Институты государства и нации, прежде всего, идеи и концепции, имеют особенно важные значения для увеличения возможностей проведения эффективной внешней политики России. Этот подход выражается в вычленении специального значения национальной стратегии, которая в России формализуется в СНБ. Этот подход к новой СНБ РФ может так или иначе повторять многочисленные идеи и концепции моделирования и прогнозирования, в частности, известной модели Р. Клайна[15], который предложил, на мой взгляд,  одну из наиболее универсальных формул «воспринимаемой мощи государства», отражающую значение стратегии и военной мощи – ВС и ОПК:

                                          P = (C+E+M) x (S+W),

где:

P – воспринимаемая сила государства, которая зависит от первого множителя (C+E+M), который ограничен только тремя параметрами:

C – критическая масса (демография и территория)

E – экономика

M – военная сила[16]

(На мой взгляд, к этому набору следовало бы добавить несколько показателей, прежде всего, количество и качество НЧК субъекта МО, которое резко влияет на мощь и возможности государства. Достаточно сказать, что за последние 30 лет в Китае было подготовлено более 400 миллионов специалистов с высшим образованием, которые стали главным условием быстрого развития страны. Похожая ситуация сложилась в Индии и ряде других стран)[17].

В этой формуле особо отмечу значение второго множителя, который может либо усилить влияние констант, либо их качественно снизить и даже совсем уничтожить:

                                 (S+W)

Его можно назвать условно как «эффективность государственной стратегии»[18]. В том числе, и,  прежде всего, вытекающей из эффективности институтов развития национального человеческого капитала (ИР НЧК), в частности, способных вести не только традиционную, но и гибридную и/или «ментальную» войну[19]. Этот множитель (отражающий, повторю, политическую волю и качество стратегии) – в случае,  если он близок к нулю, – может «обнулить» и всю мощь государства (что и произошло с СССР и Россией, когда огромная мощь СССР не предотвратила его крах), либо существенно её увеличить.

 Примечательно, что в военной истории России исключительные примеры искусства адмирала Ф. Ушакова и фельдмаршала А. Суворова наглядно демонстрируют реальное значение военного искусства, которое позволяло побеждать противника, обладавшего превосходящими (иногда в несколько раз) силами.

 Эта формула и особенно её второй множитель имеют ключевое значение, ибо подчеркивают исключительную роль национального человеческого капитала (НЧК)[20] в военной мощи государства, как с точки зрения увеличения национальных военно-силовых ресурсов, прежде всего, ОПК (первого множителя), которые быстро можно увеличить только за счет НЧК (прирост которого, например, на 90% обеспечивает увеличение ВВП в развитых странах), так и с точки зрения увеличения значения второго множителя, который формируется из внешне простых показателей:

S  – понятная и общепризнанная национальная стратегия, стратегическая цель, сформулированные в точном стратегическом планировании[21].

W  – национальная воля[22] – производный показатель, зависящий, прежде всего,  от качества правящей элиты, её воли, как способности добиваться поставленных национальной стратегией целей. Нередко этого качества не хватало руководителям в самые ответственные моменты (Как вспоминала балерина М. Кшесинская, например, «У императора Николая II не было качества, которое позволило бы ему добиться подчинения своей воли»).

В самом общем виде эта формула отражается в модели, иллюстрирующей соотношение понятий «политика» и «война», где национальные ресурсы (группа факторов «Г») включают в себя все основные показатели:

– демографические;

– природные;

– военной мощи (ВС и ОПК);

– НЧК и ИР НЧК;

– ВВП и др.

Стратегическое планирование в этой модели играет важную роль. С его помощью обеспечивается эффективность стратегии и последовательное достижение поставленной цели. Собственно только простое наличие национальных ресурсов, даже их превосходство, не может гарантировать достижение такой цели, ибо при отсутствии эффективной стратегии и политической цели вся мощь государства может быть просто «умножена на ноль»[23]. Это наглядно показал М.С. Горбачев в период свое управления СССР.

При этом, развитие международной интеграции в ОПК приобретает отчетливые признаки блоковой политики как из-за санкций, так и из-за стремления максимально ослабить своего потенциального противника. Объем продаж вооружений и военных услуг 100 крупнейших компаний мира составил в 2020 году $531 млрд., что на 1,3% больше в реальном выражении по сравнению с предыдущим годом. Об этом говорится в докладе Стокгольмского международного института исследований проблем мира (СИПРИ) за 2021 год. В 2020 году объем продаж 100 ведущих производителей на 17% превысил соответствующий показатель 2015 года, когда в доклад СИПРИ были впервые включены данные по китайским компаниям. «Прошлый (2020) год оказался шестым годом подряд, когда глобальные военные продажи, в том числе новых промышленных держав, неуклонно росли»[24]. И это на фоне сокращения глобальной экономики в первый год пандемии на 3,1%.[25]

Примечательны в этой связи самые общие тенденции, характерные для развития мировых ОПК. Прежде всего, если рассматривать их с точки зрения формирования мировых центров силы. Самыми многочисленными корпорациями в топ-100 снова стали компании США – 41. Общий объем их продаж составил $285 млрд., что на 19% больше, чем в 2019 году. На них пришлось 54% совокупного объема топ-100. Начиная с 2018 года первая пятерка рейтинга состоит только из американских компаний. В США авторы доклада СИПРИ отмечают тенденцию к слиянию и приобретению одних компаний другими. Это делается для расширения портфеля заказов и получения преимуществ в борьбе за контракты на поставки военной продукции. «Эта тенденция особо проявляется в космической отрасли, – отмечает Александра Маркштейнер. – Northrop Grumman и KBR – одни из тех компаний, что приобрели дорогостоящие фирмы, специализирующиеся на космических технологиях».

Вторая по величине доля объема топ-100 – в 13% – принадлежит китайским производителям вооружений. В 2020 году она составила $66,8 млрд., что на 1,5% больше показателя 2019 года. "В последние годы китайские военно-промышленные компании смогли извлечь выгоду из национальной программы военной модернизации и внимания к военно-гражданскому слиянию. Они стали одни из самых передовых производителей военной техники в мире", – пишет старший научный сотрудник СИПРИ Нан Тян.

Что касается европейских военно-промышленных компаний, то в 2020 году в топ-100 их насчитывалось 26. Их объем продаж составил 21% от общего показателя и равнялся $109 млрд. Из них $37,5 млрд пришлись на семь британских компаний, что на 6,2% больше, чем в предшествовавшем году. Продажи входящих в топ-100 немецких компаний достигли в 2020 году $8,9 млрд, что составляет 1,3-процентный прирост по сравнению с 2019 годом. В общем объеме топ-100 их доля равна 1,7%.[26]

Российские производители, входящие в топ-100, сокращают объемы своих продаж уже третий год подряд. В 2020 году падение составило 6,5% – $26,4 млрд. против $28,2 млрд.-  в 2019 году. В прошлом году на долю девяти российских компаний пришлось 5% общего объема топ-100. Наивысший показатель – $31,5 млрд. – был достигнут в 2017 году, после чего продажи постоянно сокращались.

С одной стороны, это объясняется завершением госпрограммы вооружений на 2011–2020 годы, из-за чего последующее финансирование военной отрасли в реальном выражении уменьшилось, с другой – нарушением графика поставок, вызванным пандемией COVID-19. Так, компания "Алмаз-Антей", занимающая в мировом рейтинге 17-ю строчку (хотя в предыдущие годы входила в ТОП-10), и Объединенная судостроительная корпорация, находящаяся на 33-м месте, снизили продажи на 31% и 11% соответственно. Однако Объединенная авиастроительная корпорация (21-е место в топ-100) нарастила свой объем продаж на 16%, а концерн "Радиоэлектронные технологии" (58-е место) и холдинг "Росэлектроника" (71-е место) – на 22% и 39% соответственно.

Авторы доклада отмечают еще одно ключевое направление в российском ВПК: диверсификацию производственных линеек, предусмотренную политикой правительства, поставившего перед ВПК задачу увеличить долю продукции гражданского назначения до 30% к 2025 году и 50% к 2030 году.

Вместе с тем, становится всё более заметной и роль государств, не являющимися мировыми лидерами в области ВТС. Совокупный объем военных продаж компаний, находящихся за пределами США, Китая, России и Европы, составил в 2020 году $43,1 млрд, что означает рост на 3,4% по сравнению с 2019 годом. В общем объеме топ-100 на них приходится 8,1%.

Продажи входящих в топ-100 трех израильских компаний достигли $10,4 млрд, что равно 2% от общего объема топ-100. Аналогичные показатели пяти японских поставщиков вооружений равнялись в 2020 году $9,9 млрд и 1,9% соответственно. В 2020 году в рейтинг топ-100 были включены четыре южнокорейские компании. Их совокупные продажи составили $6,5 млрд, что на 4,6% больше объема предыдущего года.

Присутствующие в рейтинге три индийские военно-промышленные компании увеличили свой общий объем продаж на 1,7%.  В 2020 году правительство Индии объявило о поэтапном запрете импорта некоторых видов военной техники с целью повышения уровня самообеспеченности в области военного производства. Вместе с тем, можно признать, что новые промышленные державы становятся и лидерами в развитии ОПК. Это, прежде всего, Индонезия, Республика Корея, Сингапур, Бразилия [27].

Таким образом, развитие ВПО и возможностей ОПК субъектов международных отношений создает совершенно определенный фон для проведения СВО России на Украине, а именно – продолжение поляризации мировых сил и их концентрация вокруг определенных центров силы. Это требует от России учета не только в её политико-дипломатической деятельности, но и в промышленной политике, развитии ОПК и технологий.

Автор: А.И. Подберезкин