Использование «мягкой силы» и привлечение (и даже создание) для этой цели негосударственных структур не является прерогативой одних лишь западных государств. Другие крупные и влиятельные страны все чаще прибегают к этому эффективному инструменту международного влияния. Данная тема, например, активно обсуждается в руководстве Китая. Так, в 2007 г. Генеральный секретарь ЦК КПК Ху Цзинтао заявил на заседании 17 съезда партии, что КНР должна увеличить свою «мягкую силу».

Западные эксперты считают, что объектом применения Китаем «мягкой силы» является, прежде всего, Африканский континент. Там КНР соревнуются с Западом за природные ресурсы. Другой объект конкуренции — некоторые страны Азии[1] (в том числе, и страны постсоветского пространства, так, в частности, центрально-азиатским государствам предложено поучаствовать в китайском проекте «нового шелкового пути»). Для реализации подобного рода проектов Китай активно развивает различные формы взаимодействия государственных структур и крупного бизнеса.

Одним из инструментов «мягкой силы» Китая стала, также глобальная сеть институтов Конфуция. На этих примерах видно, что КНР развивает свою «мягкую силу» путем налаживания взаимодействия государственных и негосударственных, в частности, экономических и научных структур. Например, в Африке сейчас почти два десятка институтов Конфуция. Китай развивает свою «мягкую силу» и через СМИ. Так, например, китайское иновещание пришло на рынки стран Юго-Восточной Азии существенно позднее американского CNN. Однако ему удалось опередить американских конкурентов[2]. Основным инструментом китайской «мягкой силы» можно считать очень тесное переплетение внешней политики государства и действий китайских компаний на внешних рынках (в том числе, и частных или смешанной формы собственности). Зачастую взаимодействие это носит традиционные для китайской цивилизации «клановые» формы, например, существенная часть менеджеров и руководителей крупных компаний является родственниками или ставленниками крупных партийных и государственных деятелей, формирующих, таким образом, свои «кланы». Здесь, таким образом, имеет также место специфическое взаимодействие государства и негосударственных акторов. Другой азиатский гигант — Индия — также активно продвигает свою «мягкую силу» за рубежом. Как и в случае Китая, ее ключевым элементом являются индийские фирмы. Однако у Индии сложилась своя специализация на мировых рынках, в частности, страна играет ведущую роль в изготовлении программного оборудования и развитии коммуникационных технологий. Именно в эти сферы западные ТНК наиболее активно инвестируют в данной стране, например, путем создания подразделений программистов, дорабатывающих западные программы, или международных колл-центров в Индии. В Индии нет столь мощной клановой структуры и столь всеобъемлющего государственного контроля над экономикой. Однако и в условиях индийской демократии выработаны свои, в том числе, основанные на традиционных формах общности (в том числе, кастовых и региональных), пути взаимодействия государственных и крупных коммерческих структур. Индийские корпорации, как и китайские, осуществляют активную коммерческую экспансию за рубежом при поддержке Нью-Дели.

Специфический инструмент индийской «мягкой силы» — Болливуд. Уже в начале 2000-х гг. Болливуд производил намного больше фильмов, чем Голливуд. В частности, в 2001 г. Болливуд произвел 1013 фильмов, а Голливуд — 739. Превзошел Болливуд Голливуд и по числу проданных билетов (3,6 млрд против 2,6 млрд). Правда, при этом Болливуд получил почти в 50 раз меньше доходов. С тех пор разрыв в количестве продукции (но не в ее доходности) только увеличивался, так как количественная «отдача» Болливуда растет в два раза большими темпами, чем в Голливуде[3]. Продукция Болливуда вытесняет американскую продукцию с рынков развивающихся стран. Например, индийский кинематограф после разгрома Талибана продемонстрировал свое абсолютное превосходство над американским на рынке Афганистана. При этом США в военно-политическом плане полностью контролировали данную страну[4]. В «мягкой силе» Индии взаимодействие с негосударственными акторами играет куда большую роль, чем в «мягкой силе» Китая.

Активное применение «мягкой силы» с акцентом на взаимодействие государственных и негосударственных игроков просматривается и в политике Турции[5]. Идеологически эти практики оформлены в виде сложного «облака» взаимосвязанных идеологий: неоосманизма, пантюркизма (или неопантюркизма), панисламизма и турецкого евразийства. Неоосманизм является идеологий воссоздания элементов культурно-исторического единства времен Османской империи под главенством Турции[6].

Пантюркизм — идеология воссоздания мифического единства «древних тюрок», интеграции тюркских государств, включая постсоветские, исходя из их этнической, языковой и религиозной близости. Чуть более общее понятие, чем пантюркизм — пантуранизм (Туран — мифическая историческая общность тюркских и даже финно-угорских, включая, скажем, венгров, народов). Панисламизм — идеология единения всех мусульманских народов и государств. Турецкое евразийство — идеология взаимодействия всех народов, расположенных в «контактной зоне» между Европой и Азией, включая, прежде всего, Турцию и постсоветские государства. При этом в отличие от российского евразийства[7] и неоевразийства[8], турецкое евразийство направлено на интеграцию соответствующих стран и народов вокруг Турции.

Таким образом, Турция поставила, начиная с 1990-х гг. перед собой задачу нарастить влияние сразу на четырех пересекающихся направлениях, преимущественно, с использованием инструментов современной мировой политики, прежде всего, экономического сотрудничества и «мягкой силы»[9]. На одном из ключевых для России направлений — центрально-азиатском — это пересеклось с «новой большой игрой» между великими державами за влияние[10]. Тенденция к постепенному усилению использования Турцией инструментов «мягкой силы» наблюдается не только на территориях тюркских государств, но и на территориях субъектов Российской Федерации с тюркским населением[11].

Турция активно использует при распространении своей «мягкой силы» взаимодействие с различными государственными и негосударственными акторами на субнациональном, национальном и наднациональном уровнях. В числе элементов сложных сетевых структур, прямо созданных или косвенно поддерживаемых Анкарой для продвижения турецкого влияния, можно особенно упомянуть большое количество политических и культурных организаций. К числу политико-экономических организаций относятся: «Тюркский совет» (создан 3 октября 2009 г. на основании Нахичеванского соглашения на базе проводившихся с 1992 г. года Саммитов государств тюркских языков), Парламентская Ассамблея тюркоязычных стран (штаб-квартира в Баку), Союз муниципалитетов тюркского мира, Организация «Тюрки мира». Можно также выделить следующие культурно-образовательные структуры: Объединенная администрация тюркских искусств и языков (штаб-квартира в Алма-Ате), Агентство тюркского сотрудничества и развития (ТИКА), Международная организация тюркской культуры (ТЮРКСОЙ), фонд Юнуса Эмре, школы суфийского лидера Ф. Гюлена, организация «Диалог-Евразия».

Пример из сферы продвижения «мягкой силы» в исламском мире — катарская телекомпания Аль-Джазира. Она создана при помощи государства, но является независимой. Телекомпания является самой популярной в арабском мире. В 2008 г. 53% телезрителей-арабов смотрели Аль-Джазиру (для сравнения, американскую телекомпанию Аль-Хурру, вещающую на арабском, смотрели всего 2% телезрителей региона)[12]. Телекомпания стала очень серьезным политическим фактором международно-регионального, если не всемирного масштаба, особенно, в период революций «арабской весны».

Иран также повсеместно использует негосударственные шиитские организации для усиления своего влияния в странах Ближнего и Среднего Востока, в частности в Афганистане, Саудовской Аравии, Йемене и Ливане. В этой связи также следует упомянуть Пакистан и Саудовскую Аравию. Известно, например, что религиозное движение Талибан было создано в 1994 году пакистанскими спецслужбами для установления контроля над Афганистаном. А террористическая организация Аль-Каида действовала при финансовой помощи Саудовской Аравии. В настоящее время Саудовская Аравия и Катар поддерживают псевдогосударственное террористическое образование ИГИЛ на территории Сирии и Ирака. Использование подобных негосударственных акторов позволяет государствам формально снять с себя ответственность за развязывание диверсионно-террористических войн на территории других стран.