К настоящему времени в области стратегического прогнозирования и планирования угроз национальной безопасности сложился определенный дуализм, когда оценка, анализ и прогноз внешних опасностей и военных угроз происходит в структурах Совета Безопасности, администрации Президента РФ и Министерства обороны (МО), отвечающего за военное планирование, а также Министерства экономики (МЭР) и Министерства промышленности (МП). В процессе координации работ этих ведомств и с учетом нормативных стратегических документов (Стратегии национальной безопасности, Концепции долгосрочного развития РФ до 2020 г. и др.) формируется «основной документ, который определяет цели, стратегию, задачи, этапы развития ОПК»: «Основы политики Российской Федерации в области развития оборонно-промышленного комплекса на период до 2020 года и дальнейшую перспективу». Принципиальная схема взаимодействия и выработка решений показана на следующем рисунке (рис. 1) [1].

Рис. 1

Именно на основе этого документа и с учетом возможностей страны разрабатывается национальная программа ОПК на среднесрочную перспективу, в виде Государственной программы вооружений (ГПВ). Российские исследователи следующим образом характеризуют эти документы: «ГПВ и Федеральные целевые программы выступают основным инструментом реализации стратегического планирования в среднесрочном, а Государственный оборонный заказ — в  краткосрочном периодах. Функцию финансового планирования, в среднесрочном и краткосрочном периодах, выполняет блок «Бюджет», где, как было отмечено выше, ведущую роль играет Министерство финансов. Основная проблема финансового планирования в современной российской метасистеме управления ОПК заключается в чрезмерной автономности этого блока, абсолютном приоритете финансово-бюджетных планов над промышленными и даже стратегическими планами страны» [2].

«Абсолютный приоритет финансово-бюджетных планов над промышленными и даже стратегическими планами страны», отмеченный российскими исследователями, остается главной проблемой не только для ГПВ и ГОЗ, но и для стратегического прогноза и планирования. И, соответственно, главной слабостью такого прогноза и планирования. По сути дела показанная выше схема выработки стратегических решений, не отражает реалий. Блок „Бюджет“ (прежде всего Минфин) не обосновывает и выделяет необходимые ресурсы, как показано на рисунке, а непосредственно участвует в стратегическом планировании.

Как видно на рисунке, деятельность Федерального Собрания РФ (ФС РФ) и Минфина в области стратегического планирования относится к этому утверждению ГОЗ. На самом деле, если это справедливо для ФС РФ, то Минфин оказывает решительное влияние на самом первом этапе стратегического планирования, а его позиция все ещё выглядит нередко более сильной, чем Совбеза и МО (рис. 2).

Рис. 2

Происходит то, что особенно явно было отмечено в 90-е годы и в первом десятилетии XXI века, — Минфин фактически формулировал стратегию национального развития, готовил стратегический прогноз и  формировал стратегическое планирование. Соответственно искажалось целеполагание и собственно результаты стратегического прогноза уже на самом начальном этапе — утверждении национальных приоритетов, включая бюджетных, не только в стратегическом, но и в среднесрочном планировании. Это утверждение справедливо не только в функционально-аппаратном плане, но и с точки зрения самой философии и идеологии политического и бюджетного процесса, где роль Минфина даже на самых первых стадиях — разработок внутри самих министерств и аппарата Правительства РФ — была решающей.

Данная схема в  целом соответствует модели стратегического регулирования социально-экономического развития национальной экономики, представленной в указанной выше работе Б. Кузыка и др., которую мы воспроизводим ниже (рис.) в упрощенном виде.

Рис. 3 [3]

При этом важно изначально определить основные индикаторы (критерии) развития ВС и ВиВТ. Пока что не существует общепринятых и достоверных критериев оценки военной мощи государств, что вызывает сомнения в реалистичности  стратегических прогнозов и адекватности военного планирования. Происходит то же, что и в других отраслях. На примере Стратегии развития IT это выглядит следующим образом: формально предлагаемые показатели совершенно не отражают реалий, а тем более стратегических приоритетов.

Прогноз и конечные абсолютные цифры и процентный прирост вызывают сомнения. Прежде всего, с точки зрения их обоснованности, когда они являются результатом экстраполяции (не всегда аргументированной), а не следствием постановки задачи. Так, «Столь рекордные показатели, как отмечают в Минкомсвязи, вполне достижимы. Все, что для этого нужно, — обеспечить ведомство „системной государственной поддержкой“ и провести „масштабную информатизацию предприятий экономики“.

Однако стоит проанализировать установленные министерством показатели повнимательнее, и окажется, что в выкладках по каждому из описанных сценариев содержатся многочисленные неточности. Все они в совокупности заставляют усомниться в том, что в ведомстве на самом деле детально продумали оба предложенных варианта» [4]. Похоже, что, как и в других, к сожалению, многочисленных случаях, прогнозы и оценки делаются «с потолка», являясь фактически отписками, данью моде высшего руководства.

Сказанное имеет отношение непосредственно к военному планированию. Думается, что для ГОЗ-2030 ситуация может быть названа как схожая. Поэтому и приемы одни и те же. Так, в Стратегии IT «к примеру, прогноз объемов тиражного ПО в базовом варианте растет в документе слишком уж неравномерно. Так, за первую „трехлетку“ прирост составляет 54% (с 78 до 120 млрд руб.), за вторую — лишь 4% (со 120 до 125 млрд), после чего снова следует взрывной рост (около 20% за два года). Что является причиной таких скачков, в документе не поясняется» [5].

Прогнозы по объемам тиражного программного обеспечения в базовом и форсированном сценариях Минкомсвязи выглядят довольно странно — базовый сценарий здесь по какой-то причине «опережает» форсированный.

Кроме того, многие показатели в обоих сценариях, скорее всего, получены путем «округления» с точностью до десятков миллиардов рублей. Так, судя по всему, произошло с цифрами по размеру отрасли и объему внутреннего рынка — в черновике стратегии их составляющие вообще не были прописаны, так что, возможно, итоговый план по ним определялся ведомством «на глазок».

Оценивая потенциал российской IT-отрасли, авторы стратегии пишут: «Средний темп роста российского рынка за последние 10 лет превосходит среднемировой, при этом российская отрасль информационных технологий в ближайшие 5–7 лет имеет потенциал значительно более быстрого роста — на 10 процентов и более в год». Однако если посмотреть на целевые показатели министерства, то даже в разработанном ими форсированном сценарии развития до 2018 года заложены более низкие темпы роста.

Анализ сохранившейся в Сети рабочей версии документа позволяет выявить и куда более значительные нестыковки, содержащиеся в итоговом тексте. Часть из них касается оценок рыночного объема отрасли (а также количества пользователей интернета и устройств, подключенных к Сети); часть — человеческого капитала в IT и вопросов международного экспорта и инвестиций. Особенно интересными эти неточности выглядят на фоне отраслевого доклада о мерах по развитию IT, подготовленного Ассоциацией предприятий компьютерных и информационных технологий (АПКИТ) и компанией McKinsey& Company в 2012 году. Но обо всем по порядку.

Странный рост объемов российского рынка в базовом и форсированном сценариях за последнюю «двухлетку» (2019–2020 годы), «выравнивается», если отодвинуть целевые показатели до 2021 года [6].

Не менее важно рассматривать показатели и критерии относительно других стран-участниц ВПО. Как минимум, —ведущих государств. В рассматриваемой Стратегии IT берется более 140 государств. Это крайне необходимо потому, что сами по себе количественные показатели военной мощи мало о чем говорят. Например, в популярных аналитических презентациях критерии определяющие военную мощь Ирана выбираются произвольно.

Как видно из этих критериев, они не только очень условны (данные, «округлены»), но и выбраны произвольно, а, главное, не дают подлинного представления о реальной военной мощи Ирана, а тем более в сравнении с потенциальными противниками — Саудовской Аравией, Катаром, наконец, Соединенными Штатами. Определение критериев военной мощи для стратегического прогноза и планирования имеет крайне важное значение. Прежде не только количественных, но и качественных. Так, расширение аппаратов военных атташе Японии в Европе и Африке, заложенное в бюджете на 2014 год, свидетельствует о том, что военное планирование Японии отнюдь не ограничено задачами «Сил самообороны» и регионом Ю.-В. Азии и АТР.

Рис. 4 [7]

В этом смысле данные стратегического анализа и  тем более стратегического прогноза должны быть максимально информативны, во-первых, и даваться в сравнении с данными других государств, во-вторых. Наиболее достоверными из них можно считать данные международных институтов, а также выбор ими критериев и показателей, которых в последние десятилетия разработаны и апробированы тысячи, даже десятки тысяч.

Так, например, если говорить о стратегическом прогнозе и планировании в той же IT группе отраслей, то можно согласиться с выбором укрупненных показателей, хотя для целей стратегического планирования и прогноза в военной области такого набора критериев было бы недостаточно.

Стратегия развития IT-отрасли дважды упоминает о положении России «среди 142 стран», фактически ссылаясь на один и тот же рейтинг конкурентоспособности. Один раз он представлен как данные АПКИТ, другой — как рейтинг Все мирного экономического форума. Очевидно, что во втором случае чиновники Минкомсвязи догадались прочитать сноску в подготовленном АПКИТ докладе — «Источник: World Economic Forum Global Competitiveness Report 2012» [8].

Низкие темпы роста ВВП и национального развития, таким образом, становятся прямой угрозой безопасности, в том числе военной безопасности нашей страны и всей нации. Особенно, если речь идет об отставании в развитии НЧК и технологий будущего, шестого технологического уклада. Очевидно, что нынешние финансово-экономические власти страны смирились с этой тенденцией, но для нации, её ОПК и Вооруженных Сил России она совершенно неприемлема, так как приведет к дальнейшему увеличению разрыва в политических и  экономических возможностях и объективному росту внешних и военных угроз. Таким образом, военно-политическому руководству страны предстоит принимать решения о противодействии этим внешним опасностям и военным угрозам в постоянно ухудшающейся политико-экономической и военной обстановке.

ПОЛНОСТЬЮ С ТЕКСТОМ ПЕРВОГО ТОМА НОВОЙ КНИГИ

«СТРАТЕГИЧЕСКОЕ ПРОГНОЗИРОВАНИЕ И ПЛАНИРОВАНИЕ ВНЕШНЕЙ И ОБОРОННОЙ ПОЛИТИКИ»,

ПОДГОТОВЛЕННОЙ КОЛЛЕКТИВОМ ЦЕНТРА ВОЕННО-ПОЛИТИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ МГИМО

ПОД ОБЩИМ РУКОВОДСТВОМ ПРОФЕССОРА, Д.И.Н. А. И. ПОДБЕРЕЗКИНА

МОЖНО ОЗНАКОМИТЬСЯ ЗДЕСЬ.

1. Кузык  Б. Н. Прогнозирование, стратегическое планирование и  национальное программирование. 4-е изд. перераб. и доп. М.: Экономика, 2011. С. 341.
2. Там же. С. 343.
3. Там же. С. 342.
4. Дмитриев Д. Степанов В. Чиновник цифрами играл / Эл. ресурс Лента.ru. 2013. 11 ноября / http://lenta.ru/articles/2013/11/15/strategy
5. Там же.
6. Там же.
7. Defense Programs and Budget of Japan/  http://www.mod.go.jp/e/d_budget/pdf/260130.pdf. P. 21.
8. Там же.