Письменная традиция сохранила для человечества некоторое …количество работ, позволяющее при тщательном их изучении если и не стать стратегом, но освоить методологию и приобрести навыки стратегического мышления[1]

Бэзил Лиддл Гарт, современный военный теоретик

Старый спор о значении теории и идеологии в анализе политических процессов, в том числе в МО-ВПО, сохранил актуальность на сегодняшний день. Со времён Макиавелли и спора о том, может ли «добрый человек иметь военное дело своим ремеслом»[2], политика, в том числе военная, остаётся уделом скорее идеологии, чем политической теории. Яркий пример война на Украине, которая стала результатом, прежде всего, трансформации общественного сознания и идеологии на Украине в интересах противников России.

Я полагаю, что отдельные прикладные методики анализа могут быть исключительно полезны при учете неизбежности сильнейшего влияния многочисленных субъективных факторов. Современные попытки вычленить тысяч таких факторов и определить степень их влияния на формирование МО-ВПО и всей системы исходных данных, необходимой для стратегии государства, демонстрируют весьма условную практическую значимость. Это вызвано, таким образом, объективными трудностями — множественностью факторов, их динамизмом и разнонаправленностью.

Можно только констатировать, что степень неопределённости постепенно сокращается. Также, как и при прогнозе погоды: если прежде можно было уверенно прогнозировать климат на 1–2 дня вперед, то сегодня — на 3–4. Возможно, что при появлении массовых Больших баз данных и нейросетей, эта неопределённость будет сокращаться быстрее, но маловероятно, что произойдут качественные изменения.

Тем не менее проблема сохраняется потому, что некоторые политики и ученые берут на себя смелость уверенной оценки и прогнозирования, за которыми, как правило, стоят их идеологические интересы, выдаваемые за чудодейственные методики. Наиболее одиозные — «макроэкономические прогнозы», основанные на западных либеральных моделях, лежавшие в основе финансово-экономической политики России. Все они оказались провальными и никто, естественно, не нес за это ответственность. Так, в 2008 году в прогнозе и концепции социально-экономического развития России вообще отсутствовал учет внешних факторов[3]. Главное в таких прогнозах было идеологическое закрепление тезиса о необходимости «макроэкономической стабильности», как важнейшей цели развития правительства.

Во внешней и военной политике России ситуация состояла также катастрофически — практически все годы после переворота 1991 года господствовала идея (идеология) о «благоприятном внешнем окружении» страны и условиях её развития.

Еще хуже обстояли дела в политической науке России, которая вообще была оторвана от реалий. Так, в претендующем на фундаментальность исследовании, подготовленном еще в 2002 году рядом либеральных российских политологов, предпринята попытка интегрировать все процессы формирования МО в мире в три — глобализацию, цивилизационных противоречий (с минимизаций их конфликтности) и общем, «фрагмегративности»[4], — совмещении этих

процессов. Кроме того, там же предлагаются «разные модели» — «однополярного», «многополярного» и пр. мира, которые перечисляются западными политологами[5], которые мало что практически давали и сегодня дают для понимания развития современной МО, а тем более ВПО и СО[6].

И, прежде всего, это не признание того, что — хотим мы этого или нет — мир превратился в принципиально иную систему взаимоотношений новых факторов — ЛЧЦ, коалиций, государств, негосударственных акторов, центров силы — и тенденций, радикально меняющих мироустройство, а, значит, как неизбежное следствие этого процесса, и нового миропорядка. Ситуация стала меняться — непоследовательно и медленно — после февраля 2022 года, что сначала нашло отражение в СНБ РФ от 2 июля 2021[7], а затем и в новой редакции Концепции внешней политики России[8].

Главное, на мой взгляд, что вытекает из оценки качественных, революционных изменений в МО-ВПО, это признание основного противоречия между сохраняющей доминирование глобализации (при лидерстве США) и масштабного усиления тенденции автаркии и хаотизации. На передний план выходит военно-силовое противоборство между системами ценностей, цивилизациями и их коалициями — бескомпромиссное и неизбежное, а не частные тенденции в развитии

МО, которые традиционно рассматриваются политологами «как основные тренды мировой политики»[9]. В этих работах качественное, революционное изменение МО-ВПО описывается как «тренды», «частные случаи».

Так, например, некоторые авторитетные западные исследователи выделяют три доминирующие тенденции, определяющие современную революцию миропорядка:

— стремительное и неизбежное усиление Китая;

— нарастающий кризис (социально-политический, финансовый, экономический) США;

— обострение отношений во всей системе МО и ВПО, формирование новых центров силы и их коалиций.[10]

Эти тенденции, к сожалению, угрожают уже не только государствам, но и целым цивилизациям, о чём откровенно сказал В.В. Путин в январе 2021 года на Давосском форуме. Но они уступают место по своему значению революционным переменам в МО-ВПО.

Такие революционные изменения, как известно, были и прежде.

Традиционно существовавшие «миропорядки» в новейшей истории, напомню, условно делились на Вестфальскую (1648–1815 гг.), Венскую (1815–1871 гг.), Версальскую (1918–1939), Ялтинско-Потсдамскую (1945–1991 гг.), Постсоветскую, которая рассматривалась её оптимистическими сторонниками как идеальная, даже «конечная» система, не подлежащая совершенствованию. Более того, признание этой системы миропорядка в качестве единственно возможной становилось последние десятилетия навязываемой и выглядевшей справедливой системой норм мировой политики и права, которые были вполне демократичны и приемлемы для всех государств. Её основными принципами декларировались следующие:

— Многообразие политических режимов;

— Отказ от принужденного навязывания институтов (в том числе и насаждения демократии);

— Признание стабильности, порядка, легитимности и отказ от инициирования внутренних революций;

— Строгое ограничение и регулирования использования санкций;

— Запрещение на использование глобальных экономических, финансовых, рейтинговых, информационных и иных инструментов в качестве орудий национальной внешней политики;

— Гарантии границ государства;

— Отказ от навязывания новых этических и правовых стандартов.

Между этими привлекательными теориями, концепциями и взглядами, и практическими реалиями в виде реальных интересов субъектов МО лежит дистанция огромного масштаба. Как достаточно быстро оказалось, однако, все эти принципы получили своё прямо противоположное развитие и толкование уже в самые первые десятилетия её существования: бомбардировки Югославии, войны в Афганистане и Ираке, убийство руководителей государств и преследование лидеров, многие другие события сделали саму возможность существования такого «справедливого» миропорядка абсурдной: реально существующий миропорядок оказался прямо противоположен этим декларациям[11]. Более того, грозит ещё большим осложнением. С помощью такого миропорядка формируется не только новое мироустройство, главными действующими игроками которого являются уже не национальные государства и их коалиции, а международные объединения, — политические, информационные, финансовые, иные, — нередко прямо выступающие против государственных институтов, — но и соответствующий этому мироустройству новый реальный правовой миропорядок, основанный не на международных законах и нормах, а на «своих» нормах, правилах, принципах[12].

События в Европе и в США 2020–2023 годов показали, что некие опасные новые тенденции этого формирующегося мироустройства активно начинают стихийно создавать свой миропорядок вопреки даже федеральному американскому и другим национальным правительствам[13]. Иначе говоря, глобализация вышла из-под контроля США.

Прямым следствием такого нового миропорядка становится резкое обострение международной и военно-политической обстановки.

Во многом этот результат — объективный процесс, который находится вне влияния национальных правительств в целом ряде аспектов — финансово-экономических, технологических, информационных, пр. Её негативную оценку регулярно даёт президент РФ В.В. Путин.

Например, на итоговом расширенном заседании коллегии Минобороны 21 декабря 2020 года он дал следующую характеристику состояния военно-политической обстановки: «Мы видим, что военно-политическая обстановка в мире остаётся сложной. Высоки риски обострения ситуации в Закавказье, на Ближнем Востоке, в Африке, других регионах мира. Не прекращается военная активность блока НАТО. Продолжается деградация, к сожалению, системы контроля над вооружениями. Под надуманными предлогами США уже вышли из договоров по ПРО, РСМД и по открытому небу. Нет определённости и в отношении договора о СНВ, срок действия которого, как известно, истекает в феврале 2021 года…. Безусловно, мы детально анализируем текущую геостратегическую и военно-политическую ситуацию, прогнозируем возможные варианты её развития»[14].

По сути, аналогичные выводы относительно состояния МО-ВПО делались на протяжении всех последующих лет и были сформулированы нормативно в СНБ в июле 2021 года и в марте 2023 года в новой редакции Концепции внешней политики России. Этот анализ МОВПО, о котором не раз говорил президент России, основан на анализе огромного числа факторов и тенденций, из отношения которых формируется современное мироустройство и вытекающий из этого миропорядок, лежащий в основе современной международной обстановки и, как следствие, военно-политической обстановки.

Но, кроме объективных тенденций МО-ВПО, набирают силу и субъективные, связанные, прежде всего, с внешней политикой США. Основной вывод: «В настоящее время в мире происходит сознательная хаотизация и дестабилизация международного порядка, цель которой является ослабление и подчинение государств и их институтов силам, контролирующим глобализацию. Прежде всего, с помощью неких силой навязываемых «норм и правил»[15]. И в этом его главная опасность для национальных государств, стремящихся сохранить свою идентичность и суверенитет, а также независимые институты. И главное противоречие — нарастание противоборства между глобализацией и автаркией во всех областях международных отношений, более того, во внутренней политике государств.

Иными словами, «недостаток автаркии», слабость государства стала также объективной тенденцией в мироустройстве с последней четверти прошлого века. В СССР и России это имело катастрофические последствия — развал страны и экономики. Кстати, проблема катастрофы реформ в России в 90-е годы была в том, что развалилась не только государственность СССР, но и государственность России, не было её институтов и не было у власти правящей элиты, понимающей стратегию развития. В отличие от Китая, где реформы делались при самом активном участии государства. Этот факт точно заметил А. Чубайс, который сказал: «Отличие китайского пути от нашего состоит в том, что Китай проводил экономические реформы с имеющимся государством…. Как они при этом ухитряются, когда коммунистическая партия строит капитализм, это уже нужно спрашивать у китайцев, но они как-то умеют это делать. Но с точки зрения условий у тебя есть государство, которое начинает разворачивать рыночные реформы. «Мелкое», «небольшое» отличие России от Китая в конце 1991 года состояло в том, что у нас государства нет. Его не существует. Ничего более чудовищного по степени сложности, как задача построения рыночной экономики в отсутствие государства, представить себе невозможно. Наличие государства позволяет действовать плавно, постепенно, поэтапно, адаптируя экономику к очень непростым преобразованиям. Отсутствие государства заставляет действовать с плеча, со всего размаха, начиная с шоковой терапии и отпуска цен. Просто потому, что все остальные варианты хуже. В этом смысле, что такое суть 1990-х годов? Она очень простая. В 1990-е годы Россия решила всего две задачи. Задача № 1 — восстановление российской государственности. Ее не существовало в конце 1991 года: ни Конституции, ни государственных границ, ни таможни — их просто не было! И государственных органов власти на самом деле тоже не было. А к концу 1990-х они были построены. И вторая задача — рыночная экономика.

Не было ее в начале 1990-х, в конце 1990-х она появилась. Это настолько фундаментальное отличие от китайцев, что этот аргумент надо вернуть обратно нашим коммунистическим друзьям и сказать: ребят, вы бы подумали бы об этом в 1968-м, 1969-м, когда сворачивали реформы Косыгина. Тогда еще это как-то могло иметь смысл. Ну, мне кажется, что при раннем Горбачёве ещё, может быть, можно было, в 1985– 1986-м. Но с 1987–1988-го, когда всё посыпалось… А в 1991-м, после путча, который разрушил Советский Союз, — нет, шансов не было»[16].

Таким образом, глобализация во второй половине прошлого века ослабила государства, сделала их во многом подконтрольными международным институтам. Объективно возникла потребность в усилении государства и его институтов, что, однако, не происходило и вело к нарастающему хаосу конца прошлого — начала нового столетия. Фактически наступил новый этап в развитии человеческой цивилизации, который неизбежно будет сопровождаться процессом формирования новых «миропорядков». При этом, новый миропорядок должен быть ориентирован на наиболее сильное государство, его доминирование в мировой политике, а именно — США.

Происходит то же, что происходило на протяжении тысячелетий с человеческой цивилизацией — смена мироустройства ведет к смене миропорядка. Как, например, в древних Микенах, которые около 1500 г. до н. э. завоевали весь известный на то время в Европе «цивилизованный мир» — от Крита до материковой Греции — и начали создавать свои колонии на берегах Эгейского моря, на островах Родос и Кипр.

Торговля велась по всему Средиземноморью, в частности с Финикией, Египтом и Италией. Согласно мифологической традиции в XIII веке до н.э. Микены были сильнейшим государством материковой Греции и, возможно, их правители возглавляли конфедерацию пелопонесских царств, подобных микенскому, т.е. были лидерами локальной человеческой цивилизации. Также как сегодня США лидируют в западной коалиции — «коллективном Западе».

Аналогичными лидерами были в этот период и некоторые государства в Китае, Индии, Латинской Америке. Не случайно в идеологической основе лидеров КНР отчетливо звучат идеи «возвращения» китайского лидерства, «пространственного расширения» и т.п. Эти миропорядки, однако, уступали место другим миропорядкам, в основе которых находилось новое мироустройство — имперское Древнего Рима, Китайской империи, феодальной раздробленности и последующим миропорядкам, основанным на суверенитете государств[17].

В 90-е годы прошлого века смена мироустройства в странах Социалистического содружества и целом ряде других государств привела к смене миропорядка, точнее — превращению этого миропорядка в американо-центричный мир. Проблема, однако, в том, что мы не знаем и нам трудно прогнозировать такого рода глобальные сценарии развития мироустройства и вытекающих из этого процессы «формирования новых миропорядков». Нам, как и многим другим государствам, заинтересованным в сохранении идентичности и суверенитета, ничего не остается другого как опираться на собственные возможности и ресурсы некоторых потенциальных союзников для формирования собственного миропорядка, основанного не на чужих нормах, а на нормах международного права.

Вариантов развития самого разного рода опасных сценариев множество. Как правило, рассматриваются только некоторые из них, наиболее очевидные. Но существуют и иные возможности, которые можно назвать нетрадиционными. Например, если допустить, что не государства-субъекты МО объединяются в широкую коалицию (коалиции), а только часть их правящих элит. В частности, например, либеральные элиты США, Китая, Индии, Европы и ряда других стран, которые по некой договоренности формируют новую, уже неформальную глобалистскую коалицию против национальных государств и новое мироустройство, из которого будет вытекать новый миропорядок, новое состояние МО и ВПО, не говоря уже о региональных и частных состояниях стратегической обстановки, войн и конфликтов.

Очевидно, что за последние 20 лет правящая элита США сознательно дестабилизировала государства в Азии, Африке, Европе и Латинской Америке, в том числе и те, где режимы были вполне лояльны к США и их союзникам. Более того, публично уничтожались лидеры, инфраструктура и политические элиты, что началось, вероятно, еще в Румынии и Югославии. Ответ на вопрос о том, какова была политическая цель, может быть только один — дестабилизация и разрушение с тем, чтобы спокойно захватить контроль над этими государствами.

Самый яркий пример — Украина, где США добились именно того, что хотели. Вопрос не в том, изменятся ли цели, а в том, на каких средствах и мерах будет сделан акцент. Эти нюансы отличают, например, политику Дж. Байдена[18]  от политики Д. Трампа[19].

Следующие неизбежные этапы дестабилизации государств на постсоветском пространстве — Белоруссии и Казахстан, а также попутно Армения и Грузия (где эти цели уже фактически достигнуты). Именно поэтому представляется необходимым вновь рассмотреть вопрос о формировании нового миропорядка и противодействии России с целью защиты своего суверенитета и идентичности, своих институтов, прежде всего государственных. Что очень хорошо совпадает с интересами России и КНР, как видно из контактов на высшем уровне в апреле 2023 года.

Причем добиться этого посредством договоренностей маловероятно. Наиболее вероятен военно-силовой сценарий формирования нового миропорядка. Гениально чувствующий политическую конъюнктуру С. Караганов написал по этому поводу, отражая запросы части правящей российской элиты в условиях нарастающего хаоса миропорядка: «Длительность предстоящего периода многоуровневого кризиса, остроконфликтного хаоса, жёсткого соперничества предсказать невозможно — от нескольких лет до десятилетия и более. Но одно очевидно — нельзя рассчитывать на долгосрочные внешнеполитические и внешнеэкономические договорённости, устойчивые успехи. Вероятны провалы. Один гигантский для всех — упомянутая эскалация до мировой войны. Обострениями меньшего масштаба угрожает любое глубокое вовлечение в формирующуюся на наших глазах сверхподвижную конфликтную мировую среду»[20].

Правда (как и всегда), основная идея была спрятана далеко в глубине его предположений, а именно — свертывание Россией политической и особенно внешнеполитической активности в мире. Он прямо пишет: «Физическое вовлечение в такой внешний мир всё больше становится фактором уязвимости. Даже оперативно-тактические выигрыши, видимо, становятся невозможными или преходящими. А ресурсы — политические, экономические, управленческие, потраченные вовне, — обречены на растрату. (При этом он как-то забывает, что подобное сокращение внешней активности, предательство союзников, разгром на 80% армии и ОПК в 90-е годы, к чему также призывали либеральные демократы, отнюдь не дали нам никакого положительного экономического эффекта. Совсем наоборот). И ещё более противоречиво звучит его призыв «о временном неоизоляционизме, работе на стратегическую перспективу», который он каким-то образом пытается совместить с признанием того, что «В мире предстоит период борьбы не за «новые правила», а за военно-политические, экономические, морально-культурные плацдармы, опираясь на которые эти правила будут устанавливаться». [21]

Короче говоря, опять сумятица и сумбур в головах либеральных демократов, которые сами того не желая оставляют В.В. Путину простую мысль, повторяемую им все чаще и чаще: «Надеяться надо только на себя и на собственные вооруженные силы». Собственно говоря, эта не очень оригинальная мысль, как правило, лежала в основе политики безопасности всех государств в последние годы — от КНДР до США[22], а уж России тем более.

В очередной раз за историю самого древнего из ныне существующих государств Европы (как минимум, сложившегося в IX веке), ему неизбежно предстоит отразить нападение широкой западной коалиции, состав которой удивительно напоминает Великую армию Наполеона, нашествие стран гитлеровской коалиции (к которым всегда так или иначе примыкают нейтральные и оккупированные европейские государства). Прежде всего, в области информатики, знаний, веры и мировоззрения[23]. Не случайно в новой редакции Концепции внешней политики с самого начала сформулирована идея национальной идентичности России как «государства-цивилизации».

Проблема нового мироустройства переходит из области теории международных отношений (слаборазвитой) в область противоборства идеологий. Прежде всего набора «демократических и «авторитарных идеологий, а также нарастающего противоборства глобализации и автаркии[24].

Очевидно, что либералы поспешили похоронить автаркию и провозгласить победу «демократии» и глобализации. «Конец истории» не наступил, но наступил ренессанс автаркии, набирающей силу. В этом смысле СВО России на Украине — не частный, или даже региональный, конфликт. И даже не война России с западной коалицией, а военный конфликт, отражающий противоборство глобализации и автаркии на всех уровнях — политико-дипломатическом, военном, экономическом, информационном.

С точки зрения доминирующей политической теории, нельзя говорить, что та или иная идеология или политическая система «абсолютно справедливая» и должна доминировать в мире, как это навязывают на Западе, имея ввиду либеральную идеологию и демократию. В последние десятилетия не только либерально-демократические страны и режимы уверенно развивались. Как видно из диаграммы, автократические режимы разных типов — закрытые, обычные, открытые — развивались такими же темпами[25].

Рис. 1.

На диаграмме (рис. 1.) отчетливо видно, что нарастание демократических потенциалов среди государств планеты шло в последние десятилетия параллельно с нарастание6м автаркии и хаоса, которые (вместе взятые) составили к 2015 году сильнейший противовес глобалистски-демократическому «тренду».

В отдельных странах такое противоборство проявляется особенно отчетливо. Так соотношение в пользу автаркии более заметно. Так, «Афганистан не будет демократическим государством. Об этом 18 августа 2021 года, заявил представитель «Талибана» (террористическая группировка, запрещена в РФ) Вахидулла Хашими». «Демократической системы (в стране) в принципе не будет, потому что эта система не имеет никакого отношения к нашей стране... Мы не будем обсуждать, какой тип политической системы должен быть применим в Афганистане, потому что ответ и так очевиден. Это закон шариата и всё», — приводит его слова агентство Reuters.

Такой пересмотр и переоценка национальных стратегий начинается с переоценки соотношения сил и отношения к такому соотношению сил у правящих элит субъектов МО, т.е. очень субъективному процессу, который нередко не соответствует реалиям объективных изменений в мире.

На мой взгляд, это имеет место в современной России, чья правящая элита инерционно воспринимает происходящие изменения в мире[26]. Но так было всегда в человеческой истории: войны не начинаются без субъективной оценки соотношения сил противников, которая нередко и становится косвенной причиной войны. В современной России, где СВО сформулировала усиление объективного «запроса» на автаркию, такое противоборство проявляется повсеместно везде — от внутриэлитной борьбы до политики в области финансов, а, тем более, в военно-силовой области.

Автор: А.И. Подберезкин