В качестве наиболее вероятного (даже единственного) варианта развития МО в предыдущем разделе рассматривался вариант сценария, который лёг в основу наиболее вероятного сценария развития ВПО. Этот сценарий был условно обозначен в 2015 году как сценарий «Военно-силовой эскалации развития ВПО», который в последующие годы получил своё подтверждение на практике[1].

Но, как известно, теоретически возможны и другие варианты развития МО (как более оптимистические, так и пессимистические), которые не были детально рассмотрены в силу их меньшей вероятности, но они имеют огромное значение для стратегического планирования в стране: именно от выбора того или иного сценария развития МО зависит направление в развитии и обеспечении безопасности государства, вектор его развития. В прошедшие годы отдельные группы мировой и российской правящей элиты рассматривали самые разные, как правило, ещё более пессимистические, сценарии развития МО. В США периодически в 2015–2021 годы возникали идеи усиления военно-силового давления и даже прямого использования против России военной силы, а в России – сохранялись иллюзии возможного сотрудничества, которые иногда поддерживались правящей элитой. Всё это говорит в пользу того, что нужная большая определённость, даже категоричность в отношении оценки и прогноза развития МО, устраняющая иллюзии, напрасные надежды и мешающая национальной мобилизации.

Именно от этого (категоричности в оценке сценария МО) зависит как точность оценки и прогноза развития того или иного сценария ВПО, так и конкретных сценариев СО, войн и военных конфликтов[2]. Поэтому с самого начала следует исключить вероятность развития нескольких сценариев МО[3], оставив наиболее вероятный, единственный. И не только для того, чтобы не было иллюзий у правящей элиты и общества, но и для того, чтобы задать «генеральный» курс развития страны, как это было, например, в 30-е годы ХХ века[4].

Правда, такой «генеральный» курс противоречит отказу России от идеологии, в том числе во внешней политике, которую министр иностранных дел формулирует следующим образом: «Нас иногда упрекают в том, что, в отличие от Запада, насаждающего свои установки повсеместно, в т.ч. через концепцию «миропорядка, основанного на правилах», нам не хватает идеологии во внешней политике. При всём уважении к людям, которые так иногда говорят, я имею собственное мнение и считаю, что не только советский, но и мировой опыт свидетельствуют о том, что идеологизация внешней политики – это проигрышный путь. По определению мессианство – это конфронтационная вещь. Оно отвлекает от истинных национальных интересов. Этому много исторических примеров. После того, как мы этот опыт в СССР испытали, то, по-моему, извлекли правильные уроки. Цель нынешнего курса, зафиксированного в одобренной Президентом Российской Федерации В.В. Путиным Концепции внешней политики, – создавать максимально благоприятные внешние условия для нашего внутреннего развития с точки зрения безопасности, экономических задач, социального положения граждан и улучшения наших позиций внутри страны. В отличие от США – это действительно так – у нас нет идеологических пристрастий, табу в отношениях с зарубежными партнёрами. Это является нашим методологическим, практическим преимуществом, поскольку позволяет играть активную роль, посредничая в урегулировании тех конфликтов, которые считаем важным держать на повестке дня, поддерживать контакты со всеми без исключения игроками и в том, что касается непримиримых государственных субъектов, и в том, что касается антагонистов внутри соответствующих стран, охваченных конфликтами»[5].

Возможна ли государственная, а, тем более национальная, стратегия без идеологии, которая, как известно, является «системой взглядов»? Наверное – да, но это уже не будет долгосрочная стратегия, тем более, национальная и даже государственная. Это будет внешняя политика, основанная на тактике, прагматизме, сиюминутных интересах и ценностях (которые в принципе не должны быть таковыми, а, значит, являются ложными. «Политика без идеологии» – цинизма и прагматизм, – в принципе не может иметь стратегического (долгосрочного) характера. Это сиюминутная тактика, которая… является сутью политики конформистов и коллаборационистов. И не стоит обосновывать её как-то иначе. Как не бывает войны без политических целей, как не бывает оперативного и тактического искусства без стратегии, так не бывает и стратегии без идеологии. Если война – часть политики, то приведите мне пример, когда война была без идеологии?

Идеологии в политике огромное внимание уделял, например, Е.М. Примаков, который в своей последней работе выделил несколько специальных раздело, но что главное, так это то, что именно идеология становится инструментом силовых не военных институтов развития человеческого капитала, которые при Дж. Байдене превращаются в главные средства политики. Недооценка этих институтов и идеологии неизбежно ведёт к опасной запоздалой реакции и внешнеполитическим издержкам. Так, учитывая, что практическая работа с НКО сосредоточена в регионах и региональных ФОИВ, возникает проблема её более эффективной координации, прежде всего, на уровне правоприменительной практики. В особенности в тех регионах, где численность НКО достаточно высока[6].

Особенное внимание привлекает деятельность общественно-политических ИР, прежде всего, это относится к деятельности таких ИР как НКО, которые могут принимать участие в выборах в той или иной форме. Так, в частности, достаточно длительное время (более 10 лет) существовало НКО «Комитет за честные выборы» (председатель Подберёзкин А.И.), который провёл более 300 пресс-конференций и других мероприятий. Позже, при других председателях и участниках, активность Комитета не снижалась, в особенности при выборах в Москве.

Другой пример: более 10 лет существовало НКО «Институты гражданского общества» (также под руководством Подберезкина А.И.), которое концентрировало и обновляло информацию по целому спектру проблем – от регистрации до проведения мероприятий, – сайт которого был наиболее полной базой данных обо всех НКО РФ.

Нередко создаются «резервные» структуры, которые до поры никак себя не проявляют, но учитывая, что юридически они существуют, могут неожиданно использоваться самыми разными силами в разных целях. И не только партии и общественные организации, но и движения, которые могут участвовать в выборах. Они проходят регистрацию, поддерживают минимальную активность, а затем «всплывают» перед выборами либо в качестве самостоятельных игроков, либо спойлеров, либо партнёров.

В частности, Минюст России в 2020 году продолжал работу по ликвидации политических партий, не принимавших участие в выборах более семи лет подряд согласно статье 37 Федерального закона от 11.07.2001 № 95-ФЗ «О политических партиях». По данному основанию в 2020 году из ведомственного реестра исключены сведения о 16 политических партиях и их структурных подразделениях (в 2019 году – 8), всего исключено – 18 политических партий.

В настоящее время в реестр некоммерческих организаций – исполнителей общественно полезных услуг включены 773 социально ориентированные некоммерческие организации (в 2020 году было включено 578 таких организаций). Представляется, однако, что их число намного больше, а деятельность трудно контролируется.

В общественно-политической области ситуация ненамного лучше. За 1990–2021 годы в России хаотично и практически бесконтрольно появились десятки тысяч НКО, которые так или иначе занимаются общественно-политической деятельностью, которую контролировать практически невозможно. Усилия государства в этой области очень скромные. Так, в перечне иностранных и международных неправительственных организаций, деятельность которых признана нежелательной на территории Российской Федерации, содержатся сведения о 31 иностранной неправительственной организации (в 2021 году в Перечень внесены сведения о 12 организациях). Этот перечень постоянно обновляется, как и перечень НКО-иностранных агентов, который был расширен осенью 2021 года.

Минюст и Генеральная прокуратура в последние годы стали основными органами государственной власти, контролирующими с правовой точки зрения деятельность НКО. Причём их возможности используются далеко не в полной мере потому, что многие НКО работают в регионах, где информация о них минимальна. Многие НКО скрывают реальные масштабы своей деятельности, используя многочисленные приёмы для скрытого финансирования или маскировки.

Массовые проверки Минюста – достаточно формальное действие, которое сводится к выполнению требований некоторых законов, а не контролю за существом работы НКО. Для иной, содержательной, работы ни у Минюста, ни у прокуратуры нет возможностей. Уменьшение количества проверок и иных контрольных мероприятий в отношении некоммерческих организаций в 2020 году обусловлено эпидемиологической ситуацией и принятыми мерами, направленными на борьбу с новой коронавирусной инфекцией.

Таким образом, можно констатировать, что стремительно расширяющийся спектр деятельности НКО в России, как и в других странах неизбежно приведёт к бурному росту их численности, которая будет измеряться уже не десятками тысяч действующих НКО, а сотнями, может быть, миллионами. Контроль над ними со стороны государственных институтов правопорядка неизбежно должен усиливаться не только потому, что в этих НКО концентрируется человеческий и материальный потенциал, но и потому, что Запад, как показала речь Дж. Байдена 1 сентября, и целый ряд выступлений представителей ЕС в последние месяцы, делает ставку именно на эти институты, меняя акценты в своей силовой политике в отношении России, Белоруссии и других государств.

Таким образом, анализ и прогноз наиболее вероятного варианта развития МО – не только теоретическая, но и практическая задача[7]. Конечная практическая цель анализа состояния МО в мире заключается в максимально точном и убедительном обосновании наиболее вероятного развития конкретного сценария и его вариантов, которые лягут в качестве одного из важнейших условий формирования Стратегии национальной безопасности государства. В ещё большей степени эти конкретные варианты позволят определить будущее вероятные состояния ВПО, СО, войн и военных конфликтов, в частности, на важнейших направлениях ТВД.

Формально-логическая схема развития военных конфликтов и войн, как не раз говорилось выше, зависит во многом от конкретного сценария ВПО[8]. В нашем случае «Сценария № 2» развития ВПО («Наиболее реалистичного»), но необходимо особо подчеркнуть, что в зависимости от того или иного конкретного варианта сценария развития более общего сценария – МО, – характер и особенности силового противостояния могут существенно отличаться друг от друга. Так, например, резко негативное отношение администрации Дж. Байдена к «Северному потоку-2», КНР и Ирану существенно повлияло на обострение сценария развития МО, подтолкнув динамику развития «Сценария № 2» ВПО, более того, скорректировав его к наиболее военно-силовому варианту развития СО.

Вместе с тем вопрос о вероятности развития других, более «спокойных» сценариев МО теоретически всё ещё сохраняется. Это следует иметь ввиду потому, что в нашем случае предлагается единственный сценарий развития МО, хотя на самом деле их может быть, как минимум, несколько, о чём говорилось не раз в начале работы. Как видно из рисунка выше, выбор одного из вариантов только одного сценария МО и его развитию в варианте ВПО ведёт к появлению многочисленных вариантов развития СО и ещё большего числа вариантов конфликтов и войн.

В результате проведённых ещё до конца 2016 года исследований даже ограниченными возможностями Центра военно-политических исследований МГИМО-Концерна ВКО «Алмаз-Антей» были получены основные результаты развития ВПО и СО, исходя из которых предлагались следующие конкретные варианты принципиально новых возможных ответных мер со стороны России, оформленные в Стратегии национальной безопасности в качестве основных положений системы исходных данных (СИД) для долгосрочного стратегического планирования[9].

При этом ещё в 2015 году мы исходили из того факта, что международная обстановка и, как следствие, военно-политическая обстановка, к началу 2021 года будет характеризоваться крайней нестабильностью в отношениях между основными субъектами и акторами, которая сознательно инициируется западной ЛЧЦ и её военно-политической коалицией с целью ещё большего усиления своего влияния на формирование МО–ВПО в мире и превращение этого влияния в откровенное доминирование даже в условиях усиления новых центров силы в мире. Так и произошло.

Эта политика вела неизбежно к увеличению нестабильности в 2014–2021 годы и ускоренно прогрессировала в направлении перерастания крайних форм силового противоборства и противостояния в открытые военно-силовые конфликты. Причём этот переход от противоборства к силовому противостоянию наблюдается на всех основных уровнях отношений, а именно:

– на уровне отношений между основными локальными человеческими цивилизациями, где отмечается оформление противостояния в открытое противоборство формирующихся военно-политических коалиций таких ЛЧЦ;

– на уровне отношений между ведущими субъектами МО – государствами, где отчётливо наблюдается процесс сознательного ускоренного искусственного ухудшения двусторонних отношений между США и их союзниками, с одной стороны, и КНР, Россией и целым рядом других стран, с другой;

– в начале XXI века проявились серьёзные противоречия, сформированные Западом и его спецслужбами, между субъектами и новыми акторами МО, прежде всего, экстремистскими, террористическими и религиозными организациями, которые стали по своему влиянию сопоставимы с субъектами МО[10];

– на уровне противоречий между глобальными тенденциями можно констатировать, что во втором десятилетии XXI века проявились новые особенности этих противоречий, прежде всего между глобализацией и усилением влияния национальных интересов и ценностей, а также между национальными, расовыми и социальными группами.

Таким образом, сохраняются три варианта этого сценария развития МО, но вероятность каждого из них – разная. Более того, качественно отличается друг от друга. Так, например, дальнейшее развитие МО позволяет предложить следующий конкретный долгосрочный сценарий развития международной обстановки, который носит наиболее вероятный характер. Этот сценарий получил название сценария «Усиления военно-силового противоборства западной ЛЧЦ и широкой западной военно-политической коалиции», который допускает реализацию в трёх основных вариантах (но не исключающих и промежуточные варианты):

Вариант сценария развития № 1 (маловероятный). Переход от глобального военно-силового противоборства к масштабным военным операциям на разных ТВД, который вполне может стать вероятным через 5–7 лет в случае, если западная военно-политическая коалиция сможет добиться решительных успехов в противоборстве с Китаем, Россией и другими странами к 2025–2030 годам. Очевидно, что военно-силовые инструменты в этом сценарии будут преобладать, составляя свыше 70% используемых средств.

Вариант сценария развития № 3 (наименее вероятный). Возвращение к военно-силовому противоборству между ЛЧЦ и их коалициями на уровне, существовавшем с 2008 до 2014 года, когда основными средствами политики выступали силовые (но не военные) средства. Такое «возвращение» к более низкому уровню противоборства между Россией и западной ЛЧЦ может быть в случае, например:

– изменения внешней политики США и ряда стран-лидеров западной ЛЧЦ в результате корректировки отношений и переоценки приоритетов правящими элитами, которые могут периодически возникать (Ф. Рузвельт, Д. Кеннеди, Р. Никсон, Дж. Картер и др.) в связи с теми или иными обстоятельствами;

– переоценки внешних угроз и приоритетов, которые происходят достаточно регулярно во всех странах (в отношении Японии и Китая у США, в отношении Германии и СССР у США в 40-е гг. XX в.). В настоящее время увеличивается вероятность усиления приоритета во внешней политике США относительно Китая и радикальных исламских организаций, объективно «отодвигая» на менее важные позиции Россию;

– резкого изменения в соотношении военных и технологических сил между разными ЛЧЦ и центрами силы, не в пользу Запада, вызванные научно-техническими, технологическими и экономическими причинами.

Каждая из этих и других причин и все взятые вместе могут повлиять на корректировку внешней политики западной ЛЧЦ в отношении России в сторону более реалистического и менее рискованного варианта сценария. Однако я уверен, что такой вариант развития сценария МО не может надолго стать доминирующим, а тем более заставить отказаться от ведущего сценария усиления «Военно-силового противоборства»: процесс «усиления» может замедлиться или остановиться на время, – но не более того.

Силовые средства остаются основными при этом сценарии. Их «доля» во всём наборе силовых средств экспертами оценивается более чем в 70%, а собственно военная составляющая таких силовых средств, использовавшаяся для инспирирования нестабильности (около 30%), ограничена традиционными средствами и способами использования, а также угрозами разработки новых средств и способов применения вооружённых сил.

К концу 2021 года вероятность реализации такого варианта указанного Сценария развития МО рассматривается как невысокая. И не только потому, что тенденция развития МО в 2015–2021 годы набрала инерцию, но и потому, что она не вполне совпадает со стратегической целью западной ЛЧЦ – сохранением военно-политической и финансово-экономической систем, сложившихся в мире, в условиях усиления других ЛЧЦ и центров силы[11].

Вместе с тем полностью исключить это «относительно оптимистичный» вариант развития военно-силового сценария не следует потому, что приход к власти в ведущих странах Запада лидеров, склонных минимизировать глобалистский характер развития западной ЛЧЦ (не только Д. Трампа, но и других), может привести к деформации правящих элит и их сдержанному отношению к использованию военных средств из-за роста возможных рисков и вероятных крупных негативных последствий.

Вариант сценария развития МО № 2 (наиболее вероятный): вариант сценария МО «Усиления военно-силового противоборства» с Россией, Китаем, Ираном и рядом других стран[12]. В настоящее время необходимо исходить из того, что единственный наиболее вероятный вариант развития МО на ближайшее десятилетие - это вариант, который назван в работе «Усилением военно-силового противоборства» с западной ЛЧЦ и военно-политической коалицией[13]. Его трансформация в сценарии развития ВПО, их варианты и последующие сценарии развития СО представляется следующим образом:

Таким образом, единственно вероятным сценарием развития МО на ближайшие 10 лет представляется «Сценарий № 2». Применительно к сценарию развития ВПО, это означает «Вариант № 2» «Военно-силового сценария». Этот вариант не должен вызывать иллюзий, неоправданных ожиданий и колебаний. Он – бескомпромиссен и предполагает усиление (эскалацию) военно-силового противоборства со стороны западной военно-политической коалиции, которая может отличаться только темпами развития такой эскалации[14].

Он не зависит от более частных вопросов, например, расширения НАТО[15], которые могут только ускорить его реализацию.

Автор: А.И. Подберезкин