В дальнейшем этот вариант базового сценария стал трансформироваться в военно-силовом отношении. С некоторыми коррективами, связанными с неизбежными случайностями и нарастающей энтропией в МО. Тем не менее, общий прогноз, сформулированный еще в 2012–2013 годах, остается прежним. Так, в частности, в 2013 году мною была предложена модель развития «Варианта № 2» базового сценария ВПО («Сценария усиления военно-политического противоборства» на 2010–2025 гг.), которая в течение нескольких лет конкретизировалась в самых разных работах, но сохранила свою актуальность до 2022 года[1]. В 2020–2022 годах этот базовый сценарий стал конкретизироваться в «Варианте № 2» («Реалистическом» – «Войны и конфликты на отдельных ТВД») сначала в Белоруссии, затем в Закавказье, а позже на Украине.

Как видно из рисунка, этот базовый сценарий мог развиваться после 2014 года по трем основным вариантам, что в итоге и произошло – наблюдался очевидный «Вариант № 2» сценария («Политика санкций»), который периодически трансформировался в попытки реализовать «Вариант № 1» («Политика силового принуждения») – наиболее характерный для всей политики США в мире с конца 80-х годов. Можно сказать, что в разные годы один из трех вариантов сценария становился главным, уступая место и значение другим вариантам. Так, «Вариант № 3» («Военные конфликты») после войны в Ираке уступил свою решающую роль «Варианту № 2» («Усиление военно-силового давления»), который и стал впоследствии основным вариантом сценария развития ВПО[2].

В те годы я выделил специальную «зону бифуркации», ограничив 2021–2025 годами, что пока что подтверждается: в конце 2021 года – начале 2022 года в вопросе о конфликте на Украине мы стояли перед совершенно точным выбором – «ультиматум Путина» мог привести к военными действиям (и они были обещаны), либо началу политико-дипломатического этапа, но – это принципиально важно (!) – в рамках всё того же варианта «Усиления военно-силового давления», либо «Варианта № 2.2» («Региональной» войны на Украине)

Во многом именно из-за нарастания военно-силового давления после 2014 года оценки ВПО в России в тот период носили крайне настороженный, но вполне оправданный и разумный характер, что привело к активизации усилий в области военного строительства и развития ОПК. Период 2014–2020 годов был самым бурным периодом военного строительства в России.

Были модернизированы и апробированы в Сирии десятки и сотни новых видов и систем вооружений, а командиры практически всех уровней приобрели впервые боевой опыт после военных конфликтов на Северном Кавказе.

Важно также оговориться, что в период 2019–2021 годов этот базовый «Вариант № 2» одновременно развивался по трем частным вариантам (формам): попыткам вернуться к политике силового принуждения («Вариант № 1»), усилению военно-силового давления («Вариант № 2») и варианту развязывания новых военных конфликтов («Вариант № 3») – Сирия, Украина, Азербайджан, Армения, Беларусь.

Вместе с тем, следует подчеркнуть, что в качестве наиболее вероятного сценария развития ВПО был предложен «Сценарий № 2» в «Варианте № 2» развития ВПО на 2019–2021 годы – «Усиление военно-силового давления». Этот вариант сценария ВПО представлялся не только наиболее вероятным, но и практически единственным. И он полностью подтвердился в тот период. К концу 2021 года - это вариант сценария фактически себя исчерпал и активность России и Запада на Украине это полностью подтвердила в конце года. Период 2022–2025 годов («зона бифуркации») предполагает возможность развития сценария ВПО по трем вариантам, причем каждый из них имеет вероятный характер. Напомним, что описание этих вариантов было дано в 2014 году.

Действительно, ни силовое принуждение, ни вариант военных конфликтов в конечном счете не получили развитие в 2019–2021 годы, прежде всего, из-за «сверхсдержанности» российского руководства, которому удалось противостоять усилению военно-силового давления без перехода в «горячую фазу» конфликта. Действуя, как правило, реактивно. Инициатива проявлялась в Крыму, на Востоке Украины и в Сирии весьма ограниченного масштаба и очень аккуратно.

В эти годы продолжалось системное и нарастающее военное строительство, и развитие ОПК России, которое было вынуждено преодолевать трудности, связанные с санкциями и нарушением финансово-экономических связей. В целом, можно сказать, что за 2014–2021 годы удалось восстановить практически весь ОПК РСФСР и использовать советские НИОКР для модернизации ВС[3]. К новому этапу ОПК РФ подошел в ряде направлений уже с преимущественно собственными наработками (С-500, СУ-57 и др.), хотя ощущалось отставание в собственных российских НИР, которые, как правило, финансировались за счет средств корпораций.

В период прохождения «зоны бифуркации» (2021–2025 гг.) этот вариант развития ВПО может трансформироваться в один из трех своих преемников, из которых наиболее вероятным для первой половины 20-х годов я считал «Вариант № 2.2» («Реалистический»: «Войны и военные конфликты на отдельных ТВД»). Вероятность развития этого варианта стала очевидной в конце 2021 года, хотя его неизбежность и не являлась фактом.

Таким образом, прогноз на период до 2025 года выглядел вполне определенным: предполагалось, что России придется столкнуться с военным противоборством на отдельных ТВД с Западом, прежде всего, на Украине. В то же время, надо отметить, что я не смог спрогнозировать развитие опасной ситуации в Белоруссии в 2020 и в 2021 годах, предполагая, что Лукашенко вполне сможет удовлетворить потребности Запада в сотрудничестве, которые, как оказалось, были недостаточны. Запрос на дестабилизацию Белоруссии оказался на Западе сильнее выстраивания «нормальных» отношений с А. Лукашенко.

Надо признать, что на рубеже 2022 года ситуация в ВПО не выглядела абсолютно однозначно: сохранялась, например, вероятность развития сценария ВПО и по другим вариантам – «Варианту № 1» («Продолжение военно-силового давления», которое происходило по эскалации с 2008 года»), либо переходу к ещё более пессимистическому «Варианту № 3» – коалиционной войне – НАТО-ОДКБ, – которая могла произойти из-за столкновения в одной из бывших советских республик.

Война Армении и Азербайджана 2020 года, дестабилизация в Белоруссии в 2020 году и проблема с иммигрантами в 2021 году выглядят как прелюдии таких войн. То, что они не произошли до конца 2021 года, может говорить только об одном: сохранился еще «резерв» военно-силовой эскалации, который был продемонстрирован полетами западных ТБ и заходом в Черное море военных судов США осенью 2021 года, «совпавших» с развитием провокаций Украиной и поставками вооружений, резкой активизацией враждебных институтов[4]. В этом ряду публичное заявление Великобритании о готовности направить на Украину несколько сотен бойцов ССО является еще одной ступенью в развитии эскалации.

До конца 2021 года сценарий развития ВПО и его вариант был конкретизирован в минимальной степени потому, что основной акцент делался на реализации того или иного сценария ВПО и его вариантов до начала «переходного периода», т.е. до 2021 года. Сам «переходный период» и «зона бифуркации», как наиболее нестабильные периоды, казались непредсказуемыми для конкретного анализа развития того или иного варианта сценария.

В данной работе акцент изменен. В «переходный период» наиболее вероятным, на мой взгляд, будет вариант развития ВПО № 2.2. Поэтому конкретизация «Варианта № 2.2» должна быть описана подробнее. В том числе и потому, что «перспектива 2021» года уже наступила. Этот год стал реальностью, т. е. отсчет «переходного периода» начался параллельно с наступление вероятного периода региональных и локальных войн.

При этом особо отмечается, что при реализации этого сценария ВПО в его наиболее вероятном конкретном варианте – «Варианте № 2.2» – влияние военно-силовых аспектов внешней политики – военной политики, ВВСТ, военного искусства, развития ОПК и пр. аспектов, относящихся, как правило, к оценке состояния ВПО и СО[5], характере войн и военных конфликтов, – имеет возрастающее влияние на современный сценарий развития и формирование МО, требуя отдельного внимания. Именно этому посвящается данный раздел работы. Именно характер СО, как конкретного вида развития того или иного варианта ВПО в конкретном регионе, является задачей для оперативных управлений округов и армий, а также ГОУ ГШ ВС РФ.

Этому не противоречит тот факт, что в США постоянно разрабатываются и другие варианты этого сценария. В частности, после прихода к власти в 2021 году новой администрации РЭНД подготовила специальный доклад о внешней и военной политике страны в глобальном мире и в отдельных регионах, имеющий самое прямое отношение к «Варианту 2.2» предлагаемого в работе сценария. В нем, в частности, говорится о том, что «Соединенные Штаты сталкиваются с рядом проблем национальной безопасности, в то время как федеральный бюджет испытывает давление из-за кризисов в области общественного здравоохранения и инфраструктуры. В ответ на эти вызовы растет общественный интерес к переосмыслению роли США в мире. Согласно одному варианту – «реалистичной великой стратегии сдерживания» – Соединенные Штаты примут более согласованный подход к другим державам, уменьшат размер своего военного и передового военного присутствия, а также прекратят или пересмотрят некоторые из своих обязательств в области безопасности»[6].

Теоретически возможный сценарий развития МО-ВПО в процессе прохождения «зоны бифуркации» – конфликт локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) в той или иной силовой форме может и не привести к прямому военному столкновению, ограничившись формулой «ни мира, ни войны», когда основными станут не военные инструменты насилия – экономические, культурно-духовные, информационные, кибернетические. В этом смысле наиболее вероятный «региональный» вариант развития сценария ВПО может быть замещен на более безопасный, даже ставший традиционным, сценарий «силового принуждения». Это означает, что неизбежно роль силовых не военных инструментов насилия, прежде всего, институтов развития НЧК, будет стремительно возрастать, может быть, вытесняя постепенно собственно военные инструменты насилия. Будет усиливаться значение и информационно-когнитивных и цивилизационно-культурных средств политики. В итоге произойдет синтез силовых военных и не военных инструментов политики. Также как произошел синтез военных средств на разных уровнях противоборства – космическом, сухопутном, морском, воздушном, информационно-кибернетическом.

Третье тысячелетие существования современной человеческой цивилизации ознаменовалось сохранением господства, прежде всего, военно-политическим, финансово-экономическим и технологическим, западной локальной человеческой цивилизации над другими ЛЧЦ – арабско-исламской, китайской, индийской, российской и иными[7]. Это господство направлено на продвижение западных систем ценностей и западной идеологии, также, как в своё время греки, иудеи и римляне продвигали свои идеологии и системы ценностей, а Сократа – философа, война и политика – казнили только потому, что засомневались в его преданности «нормам поведения и традициям»[8].

Это господство с конца 90-х годов прошлого века поддерживалось военными интервенциями и политическими угрозами, политикой силовой дестабилизации всех центров силы в мире, угрожавших такому господству[9]. Уже с первого десятилетия нового века эти процессы привели к переосмыслению основных положений внешнеполитической и военной стратегии и военного искусства, когда традиционные представления о роли военной силы стали уступать новым концепциям. «Переходный период» – это период смены как материальной базы войны, так и радикальных изменений в способах применения новых ВВСТ, превращение их в банальные («используемые») военные средства политики.

К концу второго десятилетия у ведущих стран мира появились огромные количества качественно новых вооружений (только в США более 6500 крылатых ракет морского базирования, сотни новых аэробаллистических ракет, ударных беспилотников, которые по своей эффективности превосходят фронтовую авиацию и т. д.). Массовые достижения в области робототехники привели к появлению автономных беспилотных летательных аппаратов, которые начинают вытеснять пилотируемую авиацию, а в танкостроении – все виды бронетехники.

Началась качественная гонка вооружений во всех областях военной деятельности. В этом смысле период 2010–2025 годов стал и будет для России не просто очередным периодом реализации государственной программы вооружений (ГОЗ), но и периодом, когда в массовом порядке на вооружение будут поступать качественно новые виды и системы оружия и военной техники, которые в 2021 году уже превысили в некоторых видах и родах войск 70%, а в военном искусстве происходят принципиальные переосмысления основных положений. Но – это особенно важно – будет происходить и интегрирование этих новых средств с другими «доменами» и областями, прежде всего в информационно-когнитивной области. Это означает, что военно-техническое соперничество переходит в новое качество не только на уровне разных «доменов», но и в области интеграции с информационно-когнитивными средствами. Борьба за продвижение собственных ценностей и норм станет не менее важной, чем победа в военно-технологическом соревновании.

Россия вынуждена участвовать в этом ускоренном наращивании военных потенциалов. Очень показателен тот факт, что противоборство в военно-технической области, фактически уничтоженное либералами в России к началу нового века, возродилось через 15–20 лет: темпы развития ВВСТ выросли в десятки раз. 11 марта 2019 году С. Шойгу, например, заявил, что «Количество высокоточных крылатых ракет в российской армии за шесть лет было увеличено более чем в 30 раз. (Для сравнения: он отметил, что ещё в 2012 году в Вооружённых силах практически не было высокоточного оружия большой дальности, в частности, было 30 только исправных самолетов-носителей и 37 авиационных крылатых ракет». Иными словами, за 6 лет Россия была вынуждена создать фактически второй, более совершенный, военный потенциал, что, естественно, требует не менее глубоких изменений в политике и военном искусстве. Не случайно, что ежегодные конференции, проводимые Генеральным штабом и Академией военных наук в те годы, показали, что военная мысль в России пытается осознать эти новые реалии и сделать соответствующие выводы.

Но в «переходный период» предстоит сделать еще больше: инее просто качественно и количественно увеличить военный потенциал, но и сделать его силовым, используемым в разных областях и на разных уровнях, в т.ч. невоенном.

Ситуация обостряется тем, что неизбежное стремительное осложнение ВПО в «переходный период» 2021–2025 годов превратило этот период в серьёзное испытание для экономики и военной промышленности России, когда осознания реальности и даже вероятности войны, своего рода «точку бифуркации», неизбежно ведет к признанию, что такое противоборство очень вероятно может завершиться прямым и масштабным военным столкновением, когда стороны будут преследовать самые решительные и бескомпромиссные цели. Это – наиболее вероятный вариант развития военно-силового сценария, который (уже в значительно менее вероятной степени) может иметь и более мягкий вариант развития, когда России удастся сохранить интенсивность противоборства на нынешнем, военно-силовом уровне, не переходя границы, ведущей к прямому военному столкновению[10].

Иными словами, реальная опасность возникновения военного противоборства становится очевидной, более того, – почти неизбежной. Для того, чтобы добиться политических целей без прямого применения оружия необходимы новые силовые средства борьбы и новые – не военные – способы, где риск военных средств и способов был бы по возможности сокращен. Прежде всего, это силовые, информационно-когнитивные средства и способы борьбы. Таким образом, важно в этой связи отдавать отчёт, что итог этого военно-силового столкновения ещё до 2024 года во многом будет предопределяться соотношением уровней развития информационных, социально-когнитивных и иных технологий, который уже не может быть компенсирован простыми военно-техническими модернизациями систем ВВСТ, насчитывающих (как основные российские системы) 50 и даже 70 лет. Качественно новые системы ВВСТ в информационно-когнитивной области (такие, как кибер-командование, искусственный интеллект, социальные сети и самые различные средства РЭБ) уже до завершения «переходного периода» фактически определят будущего победителя.

В этой связи необходим короткий экскурс в прошлое: надо признать, что до 2010 года США и вся западная коалиция практически не ограничивали свои силовые действия невоенными средствами и способами (Югославия, Афганистан, Ирак, Сирия и т. д.). Начиная со второго десятилетия XXI века (после осетино-грузинского конфликта 08.08.08 г.), Запад стал значительно осторожнее, сознавая, что в вооруженном конфликте у него уже нет полной свободы рук. Риски вооруженного противоборства слишком велики, а «похороны» военной мощи России преждевременны. Война в августе 2008 года показала, что даже старые советские ВВСТ и армия России достаточно боеспособны, чтобы оказать сопротивление в случае возможной внешней агрессии[11].

Поэтому для коллективного Запада «Переходный период» 2010–2025 годов стал периодом максимально широкого системного использования силовых средств политики при ограничении на военные действия. Одновременно начата бурная подготовка как для «материальной базы» войны, так и информационно-когнитивных средств борьбы с Россией, среди которых исключительное значение приобрели откровенные идеологические провокации и психологические диверсии типа «Скрипалей» или «уничтожения гражданского малазийского лайнера» или «дела Навального».  Очень характерно в этой связи политическое поведение США и их союзников в условиях обострения кризиса на Украине в конце 2021 года, когда ими был использован по существу весь комплекс политико-дипломатических средств давления и угроз на Россию, с одной стороны, и попытка откровенного шантажа, провокаций и военных угроз, с другой.

Этот пример даёт в целом представление о возможной реакции США и их союзников в случае начала регионального конфликта на границе с Россией. Этот подход очень иллюстративно и достаточно подробно описали ведущие специалисты по военно-политической проблематике РЭНД У. Кортни и П. Уилсон[12] следующим образом[13]: «Украина, при существенной помощи США и НАТО (по их мнению), готова сдерживать нападение и защищаться от него. Украинцы могут воевать…. Далее следует перечень тех средств и мер, которые были предоставлены Украине Западом: «Соединённые Штаты предоставили не смертельную помощь, включая «противоартиллерийские радары»[14], помощь в получении и анализе спутниковых изображений, а также боевое медицинское оборудование. «В центре внимания увеличивающейся помощи может быть оборонительное оружие, которое может быть быстро использовано украинскими вооружёнными силами» - пишут авторы. «Они могут помочь лишить Москву возможности провести крупномасштабную кампанию с применением мощных огневых средств для быстрой оккупации Украины к востоку от Днепра и захвата ключевых городов, таких как Киев, Харьков и Одесса», уверены эксперты РЭГД. Кроме того, по их мнению, помощь может включать сотни противотанковых и зенитных пусковых установок и тысячи ракет, таких как Javelin и более старый TOW. Могут быть предоставлены недорогие и простые в использовании переносные барражирующие боеприпасы Switchblade. Береговая оборона может быть значительно усилена за счет развертывания установленных на грузовиках противокорабельных ракет Harpoon. Легкие зенитные системы Stinger могут позволить украинским силам нанести тяжелые потери при любых ранних атаках с воздуха и вертолетов, а также сбивать беспилотные летательные аппараты, которые отправляют данные о наведении на российскую артиллерию. Помимо улучшения использования Украиной разведывательных данных, предоставляемых НАТО, ее члены могут ускорить продажу беспилотных боевых машин и связанных с ними высокоточных боеприпасов (PGM).

Наконец, американские эксперты считают, что «Соединенные Штаты взвешивают, послать ли Украине легкие " Стингеры" или другие системы ПВО и средства защиты " Железный купол" от ракет малой дальности. США могут предоставить вертолёты Ми-17, которые готовятся для Афганистана. Украина закупила турецкие боевые дроны ТБ-2, которые доказали свою эффективность в прошлогодней армяно-азербайджанской войне. Украина могла бы извлечь выгоду из улучшенных возможностей командования и управления, радиоэлектронной борьбы и разведки. Все это может помочь ослабить блиц, хотя ограничения предложения или поглощения могут быть препятствиями». Вывод РЭНД таков: «Если бы Россия вторглась в Украину, она, вероятно, применила бы мощные инструменты кибернетической и электронной войны, а также МПГ дальнего действия. Целью было бы вызвать «шок и трепет», заставив оборону Украины или ее волю к борьбе рухнуть. Это было желаемое за действительное в начале войны в Афганистане и расчет Америки в начале войны в Ираке. Но если Украина не сломается, Россия может заплатить высокую цену. Украинские защитники обладают географическим масштабом и вооруженными силами, закаленными за семь лет боев на востоке Украины. Избегая усилий России по быстрому окружению, Украина могла обменять пространство на время. Стингеры могли сбивать российские авиалайнеры и вертолеты, оказывая материально-техническую поддержку передовым истребителям»[15].

Надо сделать поправку и на то, что не всякая военно-политическая коалиция эффективна. В истории немало примеров того, как одни государства откровенно использовали в своих целях другие страны. Так, в 1759 году русское правительство согласилось, чтобы его армия (кстати, 120 000 человек) была использована в качестве вспомогательной для австрийской армии против Пруссии. Не только политическая выгода и цели этой войны были сомнительны для России, но и издержки огромны. Если бы не победы русской армии (которая разгромила, например, пруссаков под Пальцигом наголову), то смысл войны и коалиции для России вообще был бы не понятным[16].

Похожая ситуация складывается и у «коллективного Запада» в третьем десятилетии, когда многим союзникам США придется выступать в качестве «пушечного мяса» и нести издержки в интересах США – препятствия «Северному потоку» до возможного военного противоборства с Россией в Европе. Это уже многие понимают не только в Германии, Венгрии, Чехии, но и в Польше.

Из этого предположения следует, что принципиально важно попытаться определить будущую краткосрочную и среднесрочную перспективу развития военно-политической обстановки (ВПО) в мире и политику западной коалиции потому, что способность противодействия России наиболее вероятным угрозам, которые возникнут в эти годы, будет наиболее трудно обеспечить, учитывая крайнюю ограниченность по времени и имеющимся в России военно-техническим возможностям[17].

Так, принятый военный бюджет США на 2021 ф. г. в совокупности превышал 900 млрд долл., а вместе с другими союзниками – составляет более 1300 млрд долл., что позволяет западной коалиции развивать все основные направления военно-технического прогресса (НТП) и технологии. Не трудно прогнозировать, что суммарные масштабы военных расходов западной коалиции будут ежегодно увеличиваться до 2025 года, как минимум, на 70–80 млрд. долл. Например, следует ожидать не только быстрого роста военных расходов США (в том числе на прямое противоборство с Россией, как это сделал Д. Трамп в марте 2020 года), но и стран членов НАТО (вероятно уже не только до 2% ВВП, но и больше в будущем), а также Японии, Австралии, Саудовской Аравии.

Таким образом общие военные расходы западной коалиции на развитие военной промышленности и технологий в «переходный период» вырастут, как минимум, до 900–1100 млрд долл. Учитывая сохраняющееся технологическое отставание России и финансовые возможности (в 20–25 раз меньше, чем Запада), становится понятным, что решения по разработке и созданию сил и средств силового противодействия должны приниматься чрезвычайно точно и своевременно.

Суммируя имеющуюся информацию и известные прогнозы, можно с высокой степенью вероятности предположить, что в качестве наиболее вероятного варианта сценария будущего развития МО и ВПО предлагается гипотеза о неизбежности развития варианта сценария глобального военно-силового противоборства западной ЛЧЦ с китайской и российской ЛЧЦ. Эта гипотеза основывается не только на заявлениях Д. Трампа – Дж Байдена и представителей их администрации о готовности использовать эскалацию силовой политики до степени применения военной силы, но, прежде всего, на анализе реальных намерений, интересов и ведущейся материально-технической подготовке.