Размышляя о возможностях преодоления противоречий с Западном, как правило, недооценивается или «забивается» роль национального человеческого капитала (НЧК) и его институтов, который может стать фактически единственным средством преодоления таких противоречий с Западом труднопреодолимы, а компромиссы выглядят иногда несбыточными надеждами, то в области культуры, науки, образования, сотрудничества общественных институтов, как правило, такие противоречий уступают место не просто компромиссам, но и полноценному сотрудничеству.

 

Более того, если экономическая, политическая и военная роль и значение России сегодня могут ставиться на Западе под сомнение, то культурно-образовательный и научный потенциал вызывает все еще уважение и даже восхищение. Представляется, что в улучшении отношений с Западом и поиску новых форм сотрудничества акцент должен быть смещен с экономической и военно-политической области в область гуманитарную, где «поле» для сотрудничества и компромиссов значительно шире. Естественно, понимая, что Россия в этой принципиально важно для нации области не должна идти по пути Византии, уступившей в свое время Риму.

 

Нередко разница в подходах к Евразии в США, КНР, странах Евросоюза и России представляется непреодолимой. Во многом это происходит из-за того, что позиции России в мире, Евразии и АТР значительно ослабли в последние десятилетия, т.е. не из-за системного российского кризиса. Понятно, что Запад и КНР преследуют и будут преследовать в Евразии свои цели, но насколько они не совпадают, противоречат и враждебны России? А, главное, насколько у России хватит воли и ресурсов для прямого противодействия враждебным стратегиям? Ответ на этот вопрос зависит от того, насколько быстро Россия сможет использовать – развивать и мобилизовать – свои НЧК.

 

Размышляя над ответами на эти вопросы, неизбежно приходится признать, что России предстоит крайне сложная задача разработать такую евразийскую стратегию, которая бы предусматривала использование любой возможности для расширения сотрудничества как на Западе, так и на Востоке, минимизируя негативные последствия враждебных ей стратегий, избегая прямой политической, а тем более военной, конфронтации с Западом в Евразии. «Ирга с нулевой суммой» России и Запада в Евразии неизбежно обернется катастрофой.

 

Рассуждая о политике России по отношению к Западу в Евразии, необходимо изначально оговориться, что понимается под Евразией и евразийской интеграцией применительно к российской стратегии. Единственной правильный ответ будет следующий: под Евразией понимаются все страны, находящиеся на этом континенте без исключения, как на западе, так и на востоке, севере и юге. Соответственно процесс евразийской интеграции предполагает формирование и усиление сотрудничества, переходящее в партнерство со всеми государствами этого континента. Также без всяких исключений. Как бы трудно не было развитие такого партнерства.

 

Подобная стратегия партнерства возможна только и исключительно в том случае, если в ее основе находится приоритет опережающего развития НЧП. Как в национальной стратегии, так и в ее части – евразийской стратегии. В конечном счете только качество НЧК стане главным инструментом развития сотрудничества. Особенно, если речь идет об институтах реализации НЧК[3].

 

Это обстоятельство, естественно, не могло не привлечь внимания зарубежных и отечественных исследователей именно в последние десятилетия. Как правило, на первый план выходили два критерия - транспортные пути и демографический. Причем оба эти критерия во все большей степени политизировались. Не случайно «эксперты-политики» В. Иноземцев, И. Пономарев и В. Рыжков в своей статье «Континент Сибирь» писали в конце 2012 года: «Россия вынуждена была в 1867 г. уступить Соединенным Штатам «Русскую Америку» из-за трудности поддержания путей сообщения, а в 1905 г. была разгромлена в ходе войны с Японией и утратила свои позиции на Тихом океане. США, напротив, в 1898 г. установили контроль над Филиппинами, став главной тихоокеанской державой. К тому времени, когда в России было закончено сооружение Транссиба (1903 г.), тихоокеанское побережье Соединенных Штатов связано с остальной территорией страны уже четырьмя железнодорожными магистралями. Всего через полвека после начала экономического бума на американском Западе этот регион превратился в сопоставимый со штатами Восточного побережья хозяйственный центр, в то время как в Советском Союзе тихоокеанские территории так и остались «Дальним Востоком». Если в 1890 г. в США на западных территориях (Mountain и Pacific) жили около 4 млн человек против 5,78 млн к востоку от Урала, то в 2005 г. первое число превышало 66 млн человек, тогда как второе не дотягивало до 39 миллионов. Нелишне также напомнить, что по переписи 1897 г. грамотные составляли в Сибири 12,3% населения, в то время как на Западе Соединенных Штатов показатель составлял 93,7% жителей»[4].

 

Иными словами, для того, чтобы восточные регионы стали полноценным экономическим субъектом необходимо, чтобы в национальной и евразийской стратегии России, во-первых их развитие (транспортное и НЧК) стало приоритетом. Во-вторых, необходим качественно новый уровень их сотрудничества с государствами Евразии и АТР, когда ВРП всей Сибири не будет в 1,5 раза меньше бельгийского ВВП.

 

Этот подход в принципе соответствует пониманию современной внешней политики России, изложенному в последней редакции Концепции внешней политики России от 12 февраля 2013 года, где, в частности, говорится о приоритете «универсальных принципов» и бесперспективности «блокового подхода»: «В условиях глобальной турбулентности и растущей взаимозависимости государств и народов уже не имеют перспектив попытки строить отдельные «оазисы спокойствия и безопасности», а единственно надежной страховкой от возможных потрясений является соблюдение универсальных принципов равной и неделимой безопасности применительно к евроатлантическому, евразийскому и азиатско-тихоокеанскому пространствам»[5].

 

Этот принципиальный вывод, сделанный в Концепции, имеет стратегическое значение для понимания сути современной ситуации в мире, однако его реалистичность сегодня вызывает серьезные сомнения. «Универсальные принципы равной и неделимой безопасности» – скорее выглядят благими пожеланиями для государств, которые придерживаются иных, более важных для них, принципов. Для стран Евросоюза это «общая система ценностей»; для США – продвижение американской системы ценностей.

 

Соответственно и инструменты реализации таких принципов, в частности, военно-политические коалиции и союзы, видятся в России, США и Евросоюзе по-разному. Так, если в США делается ставка на развитие военно-политической составляющей по линии ТТП и ТАП, а также расширения своих возможностей в Ц.А., то в России делается попытка декларировать отход от блоковых подходов. О чем ясно говорится в Концепции: «На современном этапе традиционные военно-политические союзы не могут обеспечить противодействие всему спектру современных вызовов и угроз, являющихся трансграничными по своему характеру. На смену блоковых подходам к решению международных проблем приходит сетевая дипломатия, опирающаяся на гибкие формы участия в многосторонних структурах в целях эффективного поиска решений общих задач»[6].

 

Таким образом изначально Россия не только не исключает какую-либо страну из числа вероятных партнеров, но и ставит задачу развития отношений «по всем азимутам».

 

Кроме того, в Концепции ясно говорится о бесперспективности военно-политических союзов, что можно, однако, оценить скорее как пожелание, а не как оценку реалий, в которых, например, Североатлантический союз оказывается вполне дееспособной, даже эффективной по-своему международной организацией.

 

Эта логика вполне применима и к евразийской стратегии России по отношению к странам Евросоюза и США (что, однако, не исключает дифференциации такого отношения со стороны России).

 

Вместе с тем эту логику и принципы Концепции отнюдь не обязаны и не разделяют западные партнеры России, чья готовность к сотрудничеству вызывает серьезные сомнения. В последние десятилетия отчетливо просматриваются три тенденции, прямо противоречащие логике Концепции внешней политики России:

 

Первая. Создание Трансатлантического и Транстихоокеанского партнерства Соединенными Штатами и их союзниками в Европе и АТР, которое исключает участие России.

 

Вторая. Расширение зоны ответственности НАТО не только на Восточную Европу, но и на Центральную Азию.

 

Третья. Формирование «на флангах» НАТО – в Северной Европе и Арктике и Южной Азии – подобно вспомогательных военно-политических союзов.

 

Понятно, что сталкиваются две логики, две политики, между которыми существуют очень серьезные противоречия, дополняемые другими – экономическими, военно-техническими факторами. Так, за последние 10–15 лет США развернули в Средней Азии активнейшую военную деятельность: в одном лишь Таджикистане Центральное командование США ежегодно проводит от 50 до 60 военных программ и мероприятий, а в 2011 г. их было проведено более 70. США строят в Средней Азии военные базы, пограничные заставы, Национальные центры боевой подготовки, реконструируют учебные заведения МВД, обучают кадры силовых ведомств – и на местах, и на военных базах в США, создают системы межведомственной правительственной связи, центры обмена информацией, проводят массу других мероприятий военного характера. США массово вербуют кадры в военных кругах, разведсообществе и в правительстве, формируя сеть, которая в нужный момент совершит государственный переворот и сбросит неугодного президента, как США делали это бессчетное количество раз по всему миру. Финансированием СМИ теперь занимаются не только фонды и НПО, но и Пентагон: так сайт «Средняя Азия в интернете» (www.centralasiaonline.com), часть проекта «Трансрегиональная веб-инициатива», ведет подрядчик министерства обороны в рамках проекта на 120 млн долл. При некотором сокращении общего военного бюджета США, финансирование программ в Средней Азии на 2012 год было увеличено на 73,8%; программа Пентагона по борьбе с наркотиками получила 109,5 млн долл.

 

Стратегическая цель США в Средней Азии на данном этапе – закрепить свое военно-политическое присутствие в регионе, сделать из него плацдарм в «сердце Евразии» (вашингтонский термин) для проецирования давления и военной силы на Россию, Китай, Иран и весь евразийский континент, без овладения которым американская империя не может быть завершенной.

 

Эта цель вписывается в стратегию США создания «двух колец» - Транстихоокеанского (ТТП) и Трансатлантического (ТАП) партнерства под эгидой США. Без ЦА «привязанной» к одному из колец и Южной Азии, геополитическая модель была бы незаконченной. В ней бы существовала существенная брешь, выражаясь едином военного искусства, разрыв между фронтами. Как справедливо замечает Г. Бородин, «В геополитическом отношении США стремятся присоединить Среднюю Азию к Южной Азии – Афганистану, Пакистану и Индии: это раз и навсегда «оторвет» регион от России, не позволит Китаю получить доступ к сырьевым базе и перенаправит ресурсные потоки через Афганистан и Пакистан в Индию (как противовес Китаю), а также Японию и Южную Корею»[7].

 

В противовес такому подходу США Россия выдвигает идею «разновекторности» и «универсальных» принципов обеспечения безопасности, которая, будучи теоретически правильной, имеет мало шансов противостоять конкретному геополитическому курсу США. Создавая некое поле для компромисса и взаимопонимания с США и Евросоюзом, эта стратегия слишком абстрактна. Но даже этот подход, к сожалению, не всегда оказывается последовательным и – что хуже – отнюдь не всегда реализуется в повседневной практической деятельности, а также стратегическом планировании. Кроме того, оказывается, что эти оценки часто не увязаны с социально-экономической, финансовой и бюджетной политикой государства, существуют «сами по себе». Это происходит от того, что у нации до сих пор нет национальной стратегии развития, из которой вытекали бы все другие стратегии – социально-экономическая, финансовая, бюджетная, внешнеполитическая, военная, информационная и т.д., а также увязанные с ней отраслевые и региональные стратегии. К сожалению, Стратегия национальной безопасности России до 2020 года также не выполняет этой функции.

 

Тем не менее, даже сегодня можно говорить о неких принципах и оценках, которые зафиксированы как вербально, в выступлениях, так и в концептуальных документах, требующих своего развития и практического закрепления. Прежде всего речь идет, конечно, о таких документах, как «Стратегия национальной безопасности Российской Федерации до 2020 года», «Военной доктрине Российской Федерации», «Концепции внешний политики Российской Федерации», «Морской доктрине России», а также Концепции социально-экономического развития России до 2020 года, посланиях Президента России Федеральному Собранию РФ и других документах.

 

После публикации серии программных статей В. Путина проблема формирования национальной стратегии развития стала особенно актуальна. Требуется пересмотреть существующие стратегии и концепции с учетом новых реалий и оценок, объединив их в единую, общую стратегию национального развития, превратив ее в обязывающий для всех ветвей власти, ведомств и институтов документ, имеющий стратегический характер. В нем должно быть точно определено поле для сотрудничества и компромиссов с Западом, позволяющее избежать конфронтации и заложить основы равноправной системы евразийской безопасности. Сделать это можно только в комплексной стратегии национального развития.

 

Соответственно этот документ должен быть подкреплен стратегическим прогнозом, имеющим политический, а не макроэкономический характер, который определил бы контуры «желаемого будущего» для России и всей Евразии. Особо хотелось бы подчеркнуть, что в таком документе должен быть сделан упор на развитие НЧК как главного средства опережающего развития вообще и восточных регионов нашей страны, в частности.

 

Очень важное значение имеет также процесс политического и экономического стратегического планирования и разработки механизмов реализации национальной стратегии. Без такого документа и системы реализации стратегия будет оставаться в лучшем случае декларацией, а в худшем – ее постигнет участь «Стратегии-2020» и Стратегии инновационного развития до 2020 года. Как в стратегическом прогнозе, так и в стратегическом планировании роль опережающего развития НЧК должна быть не только приоритетной, но и четко прописана.

 

Не менее важно, чтобы была ясно представлена геополитическая картина в Евразии, наши представления о месте в ней России, ее партеров и союзников. Также как это сделано, например, в США. В качестве иллюстрации представлений США о России можно продемонстрировать карту на официальном сайте ЦРУ США, где западные, южные и восточные российские регионы фактически ограничены территориями независимых государств, либо просто отсутствуют.

 

 

В этом документе должны быть отражены, прежде всего, главные угрозы и главные приоритеты национальной стратегии. Если говорить о главных внешних угрозах, то они сводятся в сущности к угрозе закрепления американского доминирования в Евразии и вытеснению России из Европы, Средней Азии, Сибири и Дальнего Востока посредством создания системы  «двух колец» привязанной к Южной Азии Центральной Азии. Органически «вписаться» в эту конструкцию России невозможно, да и не нужно. По сути у нее есть только один выход – не переходя к конфронтации создавать собственное «ядро» евразийской интеграции как альтернативу ТТП и ТАП США. Можно согласиться с В. Мотяшевым, который пишет: «Двадцать лет существования постсоветской России показали иллюзорность надежд на превращение ее в младшего партнера США и Евросоюза. Беспочвенными оказались предпринятые после развала СССР усилия как со стороны самого Запада, так и со стороны российских либералов-западников игнорировать роль России в качестве одного из глобальных игроков. Собственная геополитическая традиция России, система внешних ожиданий, обращенных к ней со стороны народов, связанных с русскими многовековым общежитием, – все это моменты, которые не могут быть отменены или пересмотрены по воле и желанию кого бы то ни было. Скажем, никакие субъективные намерения не в силах переместить страну из хартленда в римленд. Пребывание в континентальном евразийском пространстве как неотъемлемая особенность российской судьбы накладывает свой отпечаток на выбор россиянами форм, национального бытия и путей развития своей страны»[8].

 

К сожалению, В. Мотяшев не прав: история Византии и СССР показывает, что именно субъективные факторы, в т.ч. расчеты на интеграцию с Западом ведут православную восточноевропейскую (евразийскую) цивилизацию к кризису и потере государственности. Великая Византия, уступая в XI–XV веках Риму, в конечном счете подчинилась турецкому влиянию и потеряла свою идентичность, вовлекла свои народы в многовековое рабство, а, в конечном счете, исчезла как империя общество, цивилизация, государство.

 

Не менее трагична и судьба «Третьего Рима» - Российской империи – СССР, – которые сегодня олицетворяются Россией, вытесняемой не только со своих западных, южных, но и восточных рубежей.

 

«Выдавливание» России из Европы, Центральной Азии и Дальнего Востока – очевидный процесс. «Если говорить о геополитических вызовах, с которыми сталкивается сегодня Россия, то среди них можно выделить три главных. Это, во-первых, вызов со стороны Запада, не отказавшегося от цели «отодвинуть» Россию с ее европейских границ и не признающего ее интересов в ближнем зарубежье. Во-вторых, это стремление мусульманского Юга вовлечь в сферу своего влияния не только «родственные» республики Средней Азии и Закавказья, но и соответствующие автономии, входящие в состав Российской Федерации. Наконец, это вызов со стороны динамичного Азиатско-Тихоокеанского региона, откуда исходит подспудно вызревающая готовность к «мирной колонизации» российского Дальнего Востока и Сибири»[9].

 

И главное средство борьбы против нашей страны – «мягкая сила», политика и дипломатия, используемые изощренно и бескомпромиссно. Один пример: Американская газета с не самой безупречной репутацией Washington Times напечатала сенсационную заметку, авторы которой обвиняли Владимира Путина в том, что в своей научной работе он использовал идеи двух американских ученых без ссылки на оригинал, то есть занимался плагиатом. Новость незамедлительно облетела все желтые и желтоватые газеты англоязычного мира, что было неудивительно. Путиноведение, стартовавшее на Западе в 2000 году знаменитым вопросом Who is Mr Putin? («Кто вы, мистер Путин?»), активно развивалось. Оно стало передовым краем отправленной было в архив, но извлеченной оттуда науки кремленологии, в рамках которой многие факты биографии Путина быстро обрастали мифами и вымыслами. Среди них было и немало откровенной «чернухи», ставившей целью сбить рейтинги набиравшего силу и популярность Президента России.

 

Впрочем, через некоторое время появились другие публикации, в которых отмечалось, что авторы скандальной заметки в Washington Times, видимо, очень плохо посмотрели диссертацию. Потому что ссылка на исследователей из США в ней, разумеется, имелась, кроме того, работа американских авторов была указана в библиографии диссертации.

 

Таким образом, эпизод с «разоблачением» Путина оказался обычной газетной «уткой». Однако во всей этой истории удивляет одно обстоятельство. Разыскивая несуществующий компромат в диссертации Путина, охотники за сенсациями умудрились не увидеть в ней того, что как раз и заслуживало пристального внимания. В работе ничем не примечательного соискателя ученой степени кандидата экономических наук содержалась программа будущего Президента огромной страны. Это был проект действительно сенсационного и для многих на Западе ставшего неожиданным возрождения пребывавшей в незавидном положении России.

 

Эти примеры свидетельствуют о, казалось бы, непреодолимости противоречий между Россией и Западом. Что совершенно неверно. Даже в годы «холодной войны» удавалось добиться компромиссов. Иногда даже значительных. Все дело в стратегии отношений с Западом, в которой должны быть сформулированы четкие принципы и границы компромиссов. Представляются, что эти жесткие границы могут быть следующими:

В остальном все может быть предлогом переговоров и достижения компромисса.

 

Иными словами противостоять такому давлению извне Россия может также преимущественно «мягкой силой», которая концентрируется в НЧК и его институтах, прежде всего общественных.

 

Этот же ресурс (НЧК и институты его развития), безусловно, может стать главным средством для налаживания устойчивых взаимоотношений с Западом. Культура, наука, образование, их институты, в современном мире являются не только самыми эффективными инструментами влияния и сотрудничества, но и, будучи национально ориентированными, в наибольшей степени влияют на экономическое и социальное развитие нации и государства.

 

 

_______________

 

[1] Лузянин С. Бжезинский предлагает Пекину выбрать между Москвой и Вашингтоном / Эл. ресурс «ЦВПИ». 2013. 28 марта / http://eurasian-defence.ru

 

[2] Зевелев И.А. Реализм в XXI веке // Россия в глобальной политике. Т. 10. № 6. 2012. С. 121.

 

[3] См. подробнее: Подберезкин А.И. Национальный человеческий капитал. Т. 3, Кн. 2. М.: МГИМО(У), 2011.

 

[4] Иноземцев В., Пономарев И., Рыжков В. Континент Сибирь // Россия в глобальной политике. 2012. Т. 10. № 6. С. 84.

 

[5] Зевелев И.А. Реализм в XXI веке // Россия в глобальной политике. Т. 10. № 6. 2012. С. 121.

 

[6] Концепция внешней политики Российской Федерации. Утверждена Президентом России В.В. Путиным 13 февраля 2013 г. / президент.рф

 

[7] Бородин Г. Средняя Азия: Плацдарм США в сердце Евразии? 29 февраля 2012 года / http://svpressa.ru

 

[8] Мотяшов В. Газ и геополитика: шанс России / М.: Книга и бизнес, 2011. С. 18.

 

[9] Мотяшов В. Газ и геополитика: шанс России / М.: Книга и бизнес, 2011. С. 18.