Прежде чем предложить создание объединенной системы ЕвразВКО (даже в границах стран-участниц ОДКБ), а тем более единой системы, необходимо иметь полную ясность в отношении российской ВКО, ее функциях, вытекающих из военной доктрины, материально-техническом обеспечении, системе управления, нормативных документах и многом другом. Иначе говоря, необходимо закончить процесс, который был начат решением о создании ВКО в декабре 2011 года, но который за это время продвигался крайне медленно, непоследовательно и с серьезными ошибками.

 

Иначе говоря, хотим мы того или нет, начинать надо с решения общих доктринальных вопросов, вопросов военной стратегии, развития ОПК, оценки международных реалий и тенденций военно-технического развития.

 

Сегодня различные эксперты и начальники по-разному оценивают проблемы российской ВКО. Так, В. Барвиненко и Ю. Аношко, например, выделяют следующие, подчеркивая, что «при формировании войск ВКО не прислушались к рекомендациям ученых, которые многие годы» предлагали создать стратегический орган управления, имеющий соответствующие обязанности и права по управлению всеми войсками и силами ВКО и объединенной системой ПВО ОДКБ. Более того, тесные связи задач и действий войск (сил) ВКО и авиации требуют создавать общее Воздушно-космическое командование.

 

В ближайшей перспективе совместные действия сил ПВО и РКО реально возможны в районе города Москвы и Центрального промышленного района при условии создания соответствующей системы управления и поступлении на вооружение средств борьбы с гиперзвуковыми летательными аппаратами (ГЗЛА). Это район так называемого Головного участка системы ВКО, на котором предполагалось создать общее оперативное командование (ОК), а реально созданы Войска ВКО[3].

 

 

На фоне роста конфликтности в мире, появление новых угроз и очагов противостояния объективно усиливается вероятность использования военной силы в качестве внешнеполитического инструмента. В этом смысле первые десятилетия XXI века принципиально отличаются от последней четверти ХХ века, когда, как тогда многим казалось, военная сила потеряла свое значение во внешней политике государств, уступив место расширяющемся международному сотрудничеству и формированию институтов обеспечения международной безопасности. Этот фон начала нового столетия имел, как минимум, два крупных последствия для военной политики большинства государств.

 

Во-первых, стремительно развивались все виды вооружений и военной техники (ВВТ) на новой технологической и информационной основе. Их боевая эффективность выросла в разы, но, главное, военно-техническая революция привела к тому, что в первом десятилетии XXI века сложилась основа (прежде всего в НИОКР) для революционных, качественных изменений в ВВТ, которые могут произойти уже в среднесрочной перспективе. Эти изменения ведут к появлению не только новых возможностей у неядерных ВВТ, но и уязвимых мест в обороне, получивших название в официальных документах «критические важные элементы инфраструктуры и ключевые ресурсы» (critical infrastructure and/or Key resource) – CI/KR[4].

 

Россия существенно, качественно отстала в эти годы от развития данной тенденции не только в ВВТ, но и в управлении войсками (где фактически возникла ситуация потери эффективности управления). На начало второго десятилетия, по оценке бывшего заместителя НГШ А. Рукшина, современные ВВТ составляли 3–5%[5], а планируемое обновление современными ВВТ – до 30% к 2015 и 70% – к 2020 году – вызывает серьезные сомнения из-за проблем в реализации ГОЗ-2020. По сути дела все основные направления военной реформы провалены, но особенно плачевна ситуация в области управления, военной науки, профессиональной подготовки и переоснащения новыми образцами ВВТ. Это привело к радикальному изменению в соотношении сил не в пользу России, прежде всего на западном и восточном ТВД, где превосходство уже измеряется «не в разах, а в порядках»[6]. В полной мере эта ситуация отразилась и на возможностях российских ВВКО, где создание этого Союза вооруженных сил в декабре 2011 года вылилось в простое арифметическое сложение Космических войск и бывшего Московского ПВО МО.

 

Очевидно, что нужно в короткие сроки завершить создание командования ВКО и интеграцию всех сил и средств ПРО и ПВО под единым руководством Генштаба. Причем остается пока что нерешенным и открытым вопрос о взаимодействии органов управления ВКО и СЯС, а также стратегическими неядерными вооружениями[7].

 

 

Развитие средств воздушно-космического нападения фактически ведет к их интеграции в единый потенциал, противостоять которому должен также единый потенциал обороны и нападения. Ощущается необходимость принятия радикальных решений, которые, видимо, затронут интересы всех округов, видов и родов Вооруженных сил России.

 

В-вторых, изменяющаяся международная ситуация, с одной стороны, и революция в ВВТ, с другой, неизбежно ведут к таким же радикальным изменениям в способах, концепциях и доктринах использования ВС, т.е. во всех областях военного искусства – от тактики и оперативных концепций, до стратегических концепций и военных доктрин.

 

Эта проблема сегодня в России не решена. По существу нет ни адекватной Военной доктрины, ни стратегии, ни переработки основополагающих доктринальных и нормативных документов, регламентирующих деятельность ВС с учетом изменения характера и перспектив вооруженной борьбы. Нужна, как справедливо заметил бывший заместитель НГШ А. Рукшин, «… четкая государственная стратегия, которая позволила бы определиться с вариантами военного строительства. Сегодня такой стратегии, к сожалению, нет»[8].

 

Пока нет такой государственной стратегии, не может быть и обоснованного ГОЗ на длительную перспективу. Но такая стратегия, в свою очередь, должна исходить из стратегического прогноза развития международной военно-политической ситуации, основных тенденций в развитии ВВТ и эволюции военного искусства. Не имея стратегического прогноза и стратегии, бесполезно говорить и о стратегическом планировании, которое является по сути детализацией стратегии. Мало выделить средства, надо четко знать, куда и в какие сроки их направить.

 

Пока что военная реформа привела к «деинтеллектуализации» Вооруженных Сил: ликвидируются целые академии (набор в ВАГШ ВС в последние годы насчитывал 11–12 человек), научные школы, управления и отделы в штабах, включая ГШ. Но решение этой проблемы неотложно, сверхсрочно, ведь без стратегии и понимания целой и задач военного строительства никакой ОПК в принципе не нужен.

 

Простой пример: появление высокоточных КР, их стремительное удешевление и массовое производство (по некоторым оценкам до 100 000 к 2020 году) уже привело к тому, что они превратились в элемент стратегического наступательного потенциала, к которому прежде относилась классическая ядерная «триада» – МБР, БРПЛ и ТБ, а боевой Устав ВВС США подчеркивал их универсальность[9].

 

Уже сегодня, например, можно говорить о том, что по сути дела привычная стратегия ядерного сдерживания уступает место новым доктринам и стратегиям. К сожалению, у России нет пока что ясности в этом вопросе, что вытекает прежде всего из нерешенности идеологических проблем. Говоря о ВКО, эксперт М. Ходарёнок отмечает, что «если нет единой идеологии, то нет и эффективного оружия, а есть колоссальные затраты денег…»[10].

 

Таким образом, первая и самая главная проблема российского ВКО – идеологическая, – нерешенность которой не позволяет пока что внести коррективы в политическую, главную составляющую военной доктрины страны, ее Концепцию национальной безопасности и другие документы.

 

Нерешенность этой проблемы не позволяет создать единой системы управления ВКО (которые формально подчинена Генштабу), объединить все ресурсы ВО и родов войск и наладить систему взаимодействия и управления с РВСН и другими ядерными и обычными наступательными вооруженными силами и вооружениями.

 

Нерешенность этой проблемы непосредственно сказывается на качестве решений по новым вооружениям и военной технике, финансированию ГОЗа и эффективности его выполнения. Такие решения должны приниматься не только совместно военными, учеными и представителями промышленности[11], справедливо заметил осенью 2012 года председатель Совета по научной и технической политике при Минобороны А. Кокошин, но и, добавим, в рамках одной идеологии. Причем как политической, так и идеологии ВКО, которых пока что к сожалению, нет. Так, А. Кокошин обратил, например, особое внимание на оружие на новых физических принципах, которое, кстати, определено в планах финансирования Агентства по ПРО США до 2017 года[12].

 

Можно привести пример того, как реализуется процесс принятия решений в военной области – от получения информации, ее оценки, «осознания», до принятия решения о том как, сколько и где использовать военной силы – в США и НАТО. Этот процесс информатизации и управления дает очевидные преимущества стороне, которая создала такую систему. Особенно, если речь идет (как в случае с США и НАТО) о заведомо слабом в технологическом отношении противнике. К сожалению, к такой категории стремительно движутся и ВС России. Как пишет бывший заместитель НГШ А. Рукшин, «Но разве можно сравнивать военные потенциалы США, коалиции государств НАТО и стран, подвергшихся их агрессии в конце XX – начале XXI века? Обладая большим количеством дальнобойного высокоточного оружия (ВТО), абсолютным превосходством в воздухе, на море, в космосе, в управлении (связь, навигация, разведка, РЭБ, АСУ), войска НАТО, воюя с армиями, имеющими устаревшие образцы вооружения и военной техники, легко могли реализовать на практике сетецентрические методы управления войсками (силами), наносить удары из зон вне досягаемости средств поражения обороняющихся почти без потерь своих войск (сил), наносить решающее поражение противнику, в короткие сроки резко снижать его моральный дух, поражать системы государственного и военного управления, объекты жизнедеятельности государств еще в мирное время и в короткие сроки завершать военную кампанию, приступая затем к постконфликтному урегулированию.

 

Российская военная наука, анализируя опыт указанных войн, считала такие способы действий перспективными и делала выводы и предложения о том, в каком направлении должны развиваться средства вооруженной борьбы и системы управления войсками (силами) в ВС РФ. Вопрос состоит только в том, сколько это стоит для государства и обеспечит ли наш военно-промышленный комплекс разработку и создание современных и перспективных вооружений»[13].

 

 

Как видно из рисунка, процесс получения, оценки и анализа информации, наконец, принятия решения практически автоматизирован и сводит ошибки к минимуму, поручая многие функции алгоритму, который сводит риски к минимуму, а оперативность принятия решения делает максимально быстрой.

 

В этой связи опять необходимо говорить о быстрых изменениях во всех областях военного искусства, оперативному внедрению в управление (в т.ч. подготовке соответствующих документов) новых концепций, уставов и др. документов. Одной из таких доктрин, разработанной в конце 1990-х гг., например, стала известная доктрина сетецентричной войны (network-centric warfare), – отмечает исследователь МГИМО(У) В. Каберник[14]. Эта доктрина основана в первую очередь на максимально возможной эксплуатации созданного технологического превосходства. Соответственно, чем больше дистанция в таком превосходстве (США – Афганистан, например), тем эффективное эта концепция. В этой связи важной отметить два обстоятельства имеющее непосредственное отношение к России и Евразии. Во-первых, к сожалению, приходится констатировать, что такое военно-техническое превосходство по отношению к России уже существует и труднопреодолимо в ближайшие годы. Особенно в области связи, информатики, боевого управления.

 

Во-вторых, это превосходство США, также безусловно, относится к остальным государствам Евразии, которые неизбежно становятся в позицию слабой стороны. Доктрина сетецентричной войны напомним, построена на следующих допущениях:

 

1. Наличие эффективных систем связи позволяет организовать надежную и постоянно действующую информационную сеть, которая существенно улучшает возможности по взаимному обмену тактической информацией;

 

2. Обмен тактической информацией в реальном времени качественно повышает уровень владения ситуацией и уровень принятия решений;

 

3. Владение единой информационной картиной поля боя делает возможным самоорганизацию и синхронизацию действий отдельных боевых единиц в отсутствие классических иерархических цепочек командования;

 

4. Самоорганизация отдельных боевых единиц по сетевому принципу повышает боевую эффективность всех без исключения сил, занятых в операции[15].

 

Нетрудно применить эти принципы к сегодняшнему состоянию ВВКО и ОПК России. Так, современное положение российской ВКО характеризуется экспертами следующим образом: «… В настоящее время боевые возможности группировок войск и сил, решающих задачи ВКО, ограничены и не в полной мере соответствуют современным требованиям. Космический эшелон системы ПРН осуществляет только ограниченный контроль ракетоопасных районов со значительными временными перерывами. А наземный эшелон обеспечивает такой контроль с разрывом сплошного радиолокационного поля на северо-восточном направлении.

 

Система ПРО боеготова, однако сроки эксплуатации огневых средств постоянно продлеваются и уже находятся за рамками гарантийного срока эксплуатации»[16].

 

Подобная характеристика нуждается в комментариях. Прежде всего бросается в глаза противоречие: боевые возможности «ограничены» и «не соответствует современным требованиями», – утверждает автор одновременно признавая, что «систем ПРО боеготова». Это противоречие, возможно, снимается оговоркой, что система ПРО соответствует «современным требованиям», хотя собственно о каких требованиях идет речь? Перехвате БРМД и БРСД? Понятно, что пока не существует возможности перехвата межконтинентальных баллистических ракет, но возникает закономерный вопрос: планируется ли создание такой возможности и средств для перехвата?

 

На самом дел даже «соответствие современным требованиям» весьма условно. И далее эксперт подтверждает эту мысль: «Построение зенитной ракетной обороны не эшелонировано, носит очаговый, объектовый характер. При этом группировки зенитных ракетных войск мирного времени способны обеспечить непосредственное прикрытие не более 59 процентов объектов Вооруженных Сил, экономики и инфраструктуры из перечня, утвержденного президентом Российской Федерации, подлежащих прикрытию Войсками и силами ПВО от ударов с воздуха.

 

Контроль воздушного пространства Российской Федерации на малых высотах осуществляется только на 33 процентах территории страны. На больших высотах – на 51 проценте территории.

 

Протяженность радиолокационно-контролируемых участков госграницы России составляет: на малых высотах – 23 процента ее протяженности, на средних и больших – 59 процентов»[17].

 

Таким образом в реальности никакого «соответствия современным требованиям» нет. Тем более не ясно какие требования будут в будущем. Хотя бы в среднесрочной перспективе. Эти требования должно сформулировать прежде всего политическое руководство, исходя из анализа будущих потенциальных возможностей вероятных противников как в области СНВ и ПРО, так и стратегических неядерных вооружений.

 

Причем такая оценка должна изначально исходить не из посыла «Кто вам угрожает» и «У России нет противников», а из анализа военно-технических возможностей ВВТ и информационных систем.

 

В этой связи принципиально важной для России и ее союзников становится прежде всего совместная разработка новой редакции концепции ВКО, способной адекватно реагировать на складывающуюся угрозу в рамках новой стратегии. Представляется, что на евразийском континенте возникает принципиально новая стратегическая ситуация, которая потребует совместной переоценки и пересмотра не только ряда положений Стратегии национальной безопасности и Военной доктрины, но и планов военного строительства, принятия, как уже говорилось, целой серии новых документов. Понятно, что это – публичный, а не кулуарный (как при прежнем военном руководстве России) процесс, к которому необходимо привлечь политическое и военное руководство союзников и партнеров России. Эта ситуация характеризуется следующими особенностями:

 

1. Создание по сути единого стратегического наступательно-оборонительного комплекса Соединенными Штатами с военно-политической точки зрения делает крайне актуальным возвращение в повестку дня переговоров об ограничении СНВ темы взаимосвязи наступательных и оборонительных вооружений, которая была успешно «похоронена» США и М. Горбачевым в начале 90-х годов ХХ века.

 

С тех пор произошло много изменений как в развитии наступательных, так и оборонительных возможностей, которые дают основания для того, чтобы вернуться к проблеме взаимосвязи наступательных и оборонительных потенциалов. Причем уже не на двустороннем, а многостороннем уровне. Дальнейшее игнорирование этой взаимосвязи невозможно, ибо ведет к тому, что стратегическая стабильность в мире будет поставлена под сомнение уже в ближайшей перспективе.

 

2. Сокращение потенциала СНВ только России и США в дальнейшем (а тем более его ликвидация) значительно упрощает задачу создание региональных и эффективной глобальной системы ПРО и неизбежно переводит соотношение военных сил США и России в область сравнения неядерных потенциалов, где позиции России несопоставимы с позициями и потенциалом США и их союзников.

 

Фактически, продолжение процесса ограничения стратегических вооружений в этих условиях равносильно признанию Россией американского военного превосходства и возможности одностороннего использования военной силы в международных отношениях без риска ответных действий по территории агрессора.

 

Сказанное в полной мере относится не только к России и ее союзникам по ОДКБ, но и другим евразийским государствам, а потому они могут и должны быть участниками таких переговоров. Так, создание региональной ПРО в Юго-Восточной Азии или на Ближнем Востоке неизбежно затронет их интересы в не меньшей степени, чем интересы Белоруссии при создании ЕвроПРО.

 

3. В военном, техническом, информационном, и в политическом отношении потенциал наступательных и оборонительных вооружений становится единым, комплексным. Как, впрочем, и пока что существующие отдельно системы боевого управления этими потенциалами. Одним из проявлений этого является появление ГЗЛА, способных действовать на высотах 30–120 км, что «окончательно интегрирует воздушное и космическое оружие в единый комплекс вооруженной борьбы», – отмечают эксперты[18]. Соответственно и рассматривать их надо комплексно, как отдельный род вооруженных сил, управляемый непосредственно высшим политическим руководством.

 

Таким образом создание ЕвразВКО требует решения часто российских проблем. В этой связи особое значение приобретают ВВКО России, созданные в декабре 2011 года, которые существуют отдельно от РВСН, но фактически также превращаются в единый стратегический комплекс. Пока что вопрос об объединении их в единый род вооруженных сил с единым командованием не решен, хотя споры об этом велись в России все последние годы. Думается, однако, что в перспективе этого не избежать. Развитие В и ВТ, концепций их использования, неизбежно диктует логику объединения РВСН и ВКО в единый род стратегических наступательно-оборонительных вооруженных сил. Эксперты отмечают, что «Первые полученные результаты организации системы ВКО в РФ выявили целый ряд проблем, основными из которых являются:

 

– проблема отсутствия стратегии, стратегического прогноза и планирования;

 

– проблема ликвидации единой системы ПВО страны и ВС;

 

– проблема отсутствия единых требований к средствам ВКО;

 

– проблемы автоматизации управления войсками (силами) ВКО;

 

– информационные проблемы;

 

– проблема специалистов и научного комплекса;

 

– экономические проблемы.

 

«До 1997 г. в СССР и РФ существовала единая система ПВО страны и ВС с элементами системы ВКО по отражению ударов аэробаллистических ракет. Права и обязанности по формированию этой системы были делегированы главному командованию Войск ПВО. Однако годы реформ ВС, проводимых не на вполне научной основе, привели к тому, что эта единая система была дезорганизована»[19], – считают эксперты.

 

Сегодня очень актуальна задача создания единого стратегического органа управления, способного управлять не только всеми войсками и силами ВКО России (включая авиацию), но и ОДКБ, а в перспективе – государств Евразии, пожелающих присоединиться к общеевразийской ВКО. Пока что нет ни такого командования, ни единых требований к создаваемым и модернизируемым средствам ВКО и СВКН.

 

4. Учитывая, что средства нападения и обороны фактически интегрируются в единый наступательно-оборонительный комплекс (более того, даже системы ПРО будут способны поражать наземные и морские цели), надо иметь в виду, что и РВСН, да и вся ядерная «триада», должна войти в оперативное подчинение ВКО и непосредственное руководство ГШ. Пока что не единого органа управления, способного координировать действия в режиме on-line между стратегическими наступательными, оборонительными и обычными ВВТ.

 

В этом случае будет реализована идея сдерживания как главная цель Военной доктрины России. Причем уже не только ядерного сдерживания, но сдерживания вообще. Подобная логика подтверждается и тем, что оборонительные вооружения становятся функционально едины: они способны дублировать и взаимно дополнять функции друг друга, а, главное, решить проблему ядерного сдерживания, при решении которой очевидно придется считаться с фактом появления в массовом порядке (сотни тысяч) неядерных стратегических средств. И не только СКР и ГЗЛА, но и ударных БПЛА, космических вооружений и оружия, основанного на новых физических принципах. Сегодня структура российской ВКО, мягко говоря, несовершенна и, значит, неэффективна. Вот как описывают ее состояние и потребности российские эксперты[20].

 

 

5. Создание стратегического наступательно-оборонительного комплекса в Евразии делает все государства континента, включая участников этого проекта на Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии, а также в Европе, заложниками решений США, ибо расположенные там компоненты ПРО и вооруженных сил становятся приоритетными объектами для нанесения ответного удара.

 

Поэтому евразийские государства (включая страны Евросоюза) объективно заинтересованы в развитии евразийской системы ВКО, учитывающей интересы безопасности всех государств. Признаки такой готовности уже присутствуют сегодня. Есть и положительный опыт международного сотрудничества в области военного использования космоса.

 

6. Создание Соединенными Штатами наступательно-оборонительного комплекса в Евразии превращает доминирование США на континенте в диктат, когда не только Россия, Белоруссия, Казахстан и другие участники ОДКБ, но и все остальные страны превращаются в беззащитный объект для воздушно-космического нападения. Ситуации в Югославии, Иране, Ливии наглядно демонстрируют возможные сценарии таких действий. Причем не только в Центральной Азии, но уже и в Юго-Восточной и Северо-Восточной Азии и акваториях Тихого и Индийского океанов.

 

Это означает, что необходим диалог и активизация политики со всеми евразийскими государствами не только о ВТС, но и о:

 

– военно-политическом сотрудничестве;

 

– разработке совместных институтов обеспечения военной безопасности в Евразии;

 

– координации деятельности в области ПРО и ПВО, а в перспективе – ВКО;

 

– создание объединенных органов и систем предупреждения о космическом и воздушном нападении и т.д.

 

7. В этой связи в перспективе возникает понимание в целесообразности создания уже не только российской, но и евразийской системы ВКО, способной нейтрализовать возможную угрозу извне. Аналогия с ЕвроПРО – очевидна, как, впрочем, очевидна пока что и малореалистичность этого проекта. Политически, однако, этот «открытый» проект для всех стран, расположенных на евразийском континенте, – от Ирландии до КНДР – объективно целесообразен. Тем более для тех стран, которые могут ощущать дискомфорт от доминирования США и угрозы военно-воздушного (космического) нападения.

 

Особое значение для реализации идеи евразийской ВКО приобретает развитие в России эффективной системы воздушно-космической обороны, охватывающей все возможные области противостояния – от стратегической ПРО до ВКО в отдельных воинских частях. Пока что эта ситуация характеризуется следующим образом: на тактическом и оперативно-тактическом уровне существуют, модернизируются и создаются новые системы ВКО, способные обеспечить оборону отдельных объектов страны, но на уровне стратегическом – вопрос остается открытым. Это хорошо иллюстрирует рисунок, разработанный в концерне «Алмаз-Антей» в 2012 году:

 

 

Как отмечают эксперты, «В последние десятилетия обозначились новые тактико-технические тенденции в вооруженной борьбе» – считает например, Ю. Криницкий.

 

«Во-первых, пилотируемые СВН (средства воздушного нападения) постепенно уступают место средствам воздушного нападения, управляемым дистанционно (или управляемым по заблаговременно введенным программам). Характерный и наиболее многочисленный пример – крылатые ракеты (КР). Применение таких средств нивелирует психологический фактор воздействия на лицо, управляющее летательным аппаратом»[21].

 

Особую роль уже играют высокоточные системы оружия (ВТО), которые включают в себя не только КР, но и гиперзвуковые ЛА, «планирующие» бомбы, ракеты класса «воздух-земля» и др. Как отмечает А. Лузан, «Бурное развитие в последние годы средств информационно-коммуникационных технологий позволило апологетам СВН перейти к принципиально новой концепции их боевого применения: теперь сами СВН, как правило, не входят в зоны поражения средств ПВО, но запускают («выстреливают») высокоточное оружие (ВТО), поражающее наземные цели с высокой эффективностью. Само ВТО стало основным поражающим элементом СВН и по своей эффективности соизмеримо с тактическим ядерным оружием. Возросли масштабы его применения. Если в ходе операции «Буря в пустыне» доля ВТО составляла 7–9%, то в ходе агрессии против Югославии все 100% ударов СВН были нанесены ВТО»[22].

 

Соответственно стремительно растет их численность, которая сопровождается их удешевлением. По информации некоторых источников, число КР в вооруженных силах США к 2020 году может достичь 100 тысяч единиц.

 

«Во-вторых, – продолжает Ю. Криницкий, – космическое и воздушное пространство сливается в единую воздушно-космическую сферу вооруженной борьбы. Космос осваивается в военных целях. А значит, и объем задач, возлагаемых на силы ПВО (теперь уже ВКО), расширяется. Увеличивается высотный диапазон объектов, подлежащих обнаружению, подавлению и уничтожению в войне. Ожидаемое появление гиперзвуковых воздушных целей (воздушно-космических самолетов) будет означать очередной научно-технический прорыв в развитии СВКН»[23].

 

Сегодня Россия пока что не может предложить странам Евразии единую систему зенитного ракетного оружия (ЕС ЗРО), способную уничтожать межконтинентальные ракеты, просто потому, что сама до конца еще не определилась с развитием собственных систем и количественным ростом числа полков С-400 до 2020 года. В этой связи встает принципиальный вопрос: на какой основе создавать качественно новую систему С-500, ибо то, что планируется, пока что вряд ли будет отличаться принципиально от С-300 и С-400. Логика экспертов такова: развертываемые системы С-400 и планируемые к развертыванию в 2015 году системы С-500 пока что не решают принципиально важного вопроса уничтожения стратегических БР с РГЧ индивидуального наведения. Как справедливо заметил эксперт А. Лузан, «Многочисленные модификации ЗРС С-300П (-ПМ, -ПМУ1, -ПМУ2 «Фаворит»), да и С-400 «Триумф» ни фавора, ни триумфа в принципиальном повышении возможностей этих систем по борьбе с баллистическими ракетами практически не добавили, а введенная в состав системы ЗУР 9М96, как и американская (ракета) типа «Эринт», позволила увеличить боекомплект системы, но не ее эффективность борьбы с БР»[24].

 

Сомнительно, что разрабатываемая ЗРС С-500, практически создаваемая на базе технических решений ЗРС С-300П и С-400, сможет решить эти задачи в обозначенные сроки (хотя выбор средств уничтожения ракет малой и средней дальности достаточно велик, а их ТТХ – высокие).

 

Зенитная ракетная система С-300В в отличие от других отечественных и зарубежных систем изначально задавалась и разрабатывалась как средство противоракетной обороны на ТВД, что и предопределило ее структуру и физические особенности построения. Но создавать только чисто противоракетную систему для ТВД – слишком затратная затея даже для такой страны, как Россия. В этой связи на создаваемую систему были дополнительно возложены функции борьбы со специальными особо важными аэродинамическими целями (VIP-целями) – воздушными командными пунктами, самолетами дальнего радиолокационного обнаружения и управления (ДРЛОУ) типа АВАКС, самолетами-целеуказателями разведывательно-ударных комплексов, постановщиками помех на предельных дальностях, с пилотируемой тактической авиацией и крылатыми ракетами[25].

 

Есть основания полагать, что С-300 В может стать не только базовой моделью для ПВО евразийских государств, но и по мере ее модификации она сможет выполнять широкий спектр задач по ПРО. Это же в полной мере относится и к системе С-400, к которой уже проявил интерес Китай во время визита нового министра обороны России С.К. Шойгу в ноябре 2012 года.

 

Тем более эти системы могут уже стать потенциалом ПВО-ПРО государств-участниц ОДКБ, если развертывать не только намеченные 26 полков С-400, но и С-300 В за границами России.

 

Способность комплексов С-400 и С-300 уничтожать современные ЛА и ракеты малой и средней дальности очевидно наводит на мысль о том, что их можно и нужно размещать как по периметру границ России (а не только в Калининграде и Находке), так и на территории союзников. При этом надо понимать, что сегодня им уже составляют конкуренцию не только системы ПРО США, но и других стран, включая Израиль, испытавшего в ноябре 2012 года новую систему ПРО «Праща Давида» с дальностью перехвата до 300 км[26].

 

В этой связи особенно остро встает вопрос о создании высокоскоростной противоракеты, способной уничтожать БР межконтинентальной дальности, а также развертывания ПРО не только ТВД, но и территории страны. Аналога американского плана поэтапного создания ПРО территории нет, а угроза от ВО и создаваемой ПРО в регионах – очевидна. Видимо необходимо использовать уже имеющийся ресурс – С-300 В и С-400, а также создавать качественно новую систему С-500. «Казалось бы, что в конечном итоге спектр поражаемых целей в ЗРС С-300П и С-300В одинаков, но принципиальная разница в том, что при проектировании ЗРС С-300В шли от баллистики к аэродинамике, а в С-300П и «Пэтриоте» – наоборот. Понятно, что С-300В в производстве и эксплуатации дороже, чем С-300П, но эффективная система ПРО на ТВД того стоит. Скорее всего беда не в стоимости, а в другом. Нельзя было две принципиально разные системы называть (обозначать) практически одинаковой аббревиатурой (С-300). Разница в конечных буквах для нынешних топ-менеджеров, особенно в юбках, занимающихся вместо ГРАУ госзаказом (да, смею думать, и для руководства Минобороны и Сухопутных войск), незаметна и малосущественна»[27].

 

В любом случае очевидно, что старые системы ПВО эффективно бороться с межконтинентальными целями неспособны. «Догоняя лидера этой гонки (воздушно-космического противника), нам придется разрабатывать и внедрять в войска средства поражения, имеющие еще большие скорости полета. И этот новый виток эволюции снова не в пользу обороняющейся стороны. В конечном счете мы создадим оружие, каждый выстрел которого (вне зависимости от результата) будет стоить дороже, чем пораженный (или непораженный) воздушно-космический аппарат противника»[28].

 

Но хочется поспорить с автором: а кто сказал, что в решении проблемы перехвата стратегического носителя (даже неядерного) главное – это экономическая эффективность? Вряд ли безопасность можно оценить экономическими критериями.

 

В этих условиях необходим ясный план действий, который предложил, например, генерал-лейтенант А. Лузан[29]. Он исходит из того, что «Не случайно сегодня только Россия и США (ЗУР 9М82МВ ЗРС С-300ВМД наземного и SM-3 «Стандарт-3» ЗРС «Иджис» морского базирования соответственно) имеют гиперзвуковые ракеты-перехватчики с газодинамическим управлением. Но если американская, хотя и крупногабаритная, ЗУР SM-3, обеспечивающая заатмосферный (сверхвысокий) перехват баллистических целей, выпускается серийно и уже начинает представлять угрозу нашим стратегическим ядерным силам (во всяком случае, в модификациях «блок-2» и «блок-3»), то 9М82МВ, обладающая близкими характеристиками, после конструкторско-заводских испытаний нашим Минобороны «успешно» забыта, а ЗРС С-300ВМД с этой ракетой заатмосферного перехвата оказалась невостребованной»[30].

 

С военно-политической точки зрения очевидно, что необходимо либо форсированно модернизировать и производить имеющиеся системы и ракеты, способные выполнять заатмосферный перехват, либо создавать новые. И в первом, и во втором случае эта потребность становится очевидной уже в краткосрочной перспективе до 2012 г. Причем производить достаточно массово – для себя и союзников, а также на продажу.

 

Наконец, возможен и третий, комбинированный вариант – производить в достаточном количестве С-300В и С-400, параллельно создавая скоростную ракету, способную уничтожать БР межконтинентальной дальности. В любом случае необходимо сформулировать задачу создания глубокоэшелонированной системы ВКО, способной поражать все типы ЛА и БР.

 

Собственно по этому пути идут США. США, понимая, что ракеты ЗРК «Пэтриот» по характеристикам невозможно довести до уровня гиперзвукового заатмосферного перехватчика, ограничили ее модернизацию на уровне РАС-3, а для обеспечения ПРО на ТВД занимаются разработкой принципиально новой ЗРС наземного базирования THAAD. Возможно, поэтому американцы в свое время и закупили боевые средства системы С-300В, уж очень хотелось им позаимствовать наши конкурентоспособные технические решения при разработке собственной новейшей ЗРС. Использовать собственный технической задел, скажем, из ЗРС морского базирования «Иджис» с ракетой-перехватчиком SM-3 «Стандарт-3» не представляется возможным, так как эта ракета создана на базе элементов и узлов межконтинентальной БР «Минитмен-3» и на наземные средства по массогабаритным характеристикам ну никак не размещается[31].

 

В любом случае концепция ВКО должна сегодня предусматривать:

 

– возможность перехвата любых аэродинамических и баллистических целей в рамках единой системы ВКО;

 

– объединение всех сил и средств ВКО, а, возможно, и СЯС, и обычных стратегических вооружений в единое командование;

 

– развертывание параллельно как ВКО ТВД, так и впоследствии территории страны и возможных союзников;

 

– использование всего научно-технического потенциала, накопленного в ОПК, прежде всего в ОАО «Алмаз-Антей». Справедливо утверждение А. Лузана о том, что «Накопленный научно-технический задел, полученный в рамках С-300ВМД, в основу работ по созданию подобной ракеты для единой системы зенитного ракетного оружия (ЕС ЗРО) ПВО-ПРО пятого поколения «Концерном ПВО «Алмаз-Антей» … не положен. Работы по разработке ракеты на так называемых конкурсных подходах начались практически с нуля. В то же время срок создания всей мифической системы С-500 необоснованно прогнозируется уже в 2015 году»[32].

 

В принципе план, предлагаемый А. Лузаном, логичен и вполне рационален: «Вместе с тем, отбросив амбиции и руководствуясь здравым смыслом, уже сейчас можно создать отвечающую современным требованиям и не имеющую равных в мире действительно единую (для войск ВКО и ПВО Сухопутных войск) ЗРС ПРО-ПВО модульного построения на базе ЗРС С-300ВМД и С-300ПМУ2 (в перспективе – С-400), которые не конкурировали бы между собой, а дополняли друг друга. Это позволит существенно сократить сроки поставки перспективного зенитного вооружения в войска, резко снизить затраты на его создание и закупки и обеспечить конкурентоспособность наших средств на мировом рынке.

 

Что касается С-500, ее необходимо создавать как действительно перспективную систему нормальными, а не форсированными темпами с противоракетой, близкой по характеристикам к американской ракете «Стандарт-3» (блок-2, блок-3) ЗРС морского базирования «Иджис», но мобильной и достаточно малогабаритной, а также разрабатывать в рамках этой системы ракету «длинной руки» с активной головкой самонаведения. Без такой ракеты поражение загоризонтных аэродинамических целей невозможно»[33].

 

Возможны, даже необходимы, быстрые решения концептуальных вопросов, а именно:

 

– готовы ли мы создавать единую ВКО территории России?

 

– готовы ли мы создавать ее вместе с союзниками по ОДКБ, а в перспективе с любыми евразийскими государствами?

 

– готовы ли мы интегрировать наши ресурсы и знания для решения этой глобальной проблемы, либо (как при М. Горбачеве) будем трындеть об «асимметричных мерах»?;

 

– готовы ли мы резко увеличить производство существующих ЗРС и ускорить НИОКР по созданию качественно новых ЗРС?

 

– наконец, готовы ли мы расширить наше ВТС до границ любого государства Евразии, желающего сотрудничать с нами в создании ЕвразВКО?

 

А.И. Подберезкин

_____________

 

[1] Торкунов А.В. Внешнеполитическое измерение военной безопасности / В кн.: Торкунов А.В. По дороге в будущее. М.: МГИМО(У). 2010. С. 86.

 

[2] Росс А. От Ялтинских соглашений до Ливии: история агрессии НАТО и преемственность миссии НАТО // В сб.: НАТО: мифы и реально. Урока для России и мира. М.: Кучково поле, 2012. С, 25.

 

[3] Барвиненко В.,  Аношко Ю.  Основные проблемы воздушно-космической обороны // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5(67). С. 11.

 

[4] Department of Defense Directive Number 3020.40 January 14, 2010 / DOD US/

 

[5] Рукшин А. Некоторые итоги реформы Вооруженных Сил. ВПК-новости. 2012. 14 ноября. № 45(462) / http://vpk-news.ru/articles/13125

 

[6] Рукшин А. Некоторые итоги реформы Вооруженных Сил. ВПК-новости. 2012. 14 ноября. № 45(462) / http://vpk-news.ru/articles/13125

 

[7] Барвиненко В., Аношко Ю. Основные проблемы воздушно-космической обороны // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 17.

 

[8] Рукшин А. Некоторые итоги реформы Вооруженных Сил. ВПК-новости. 2012. 14 ноября. № 45(462) / http://vpk-news.ru/articles/13125

 

[9] Цит. по: Ходарёнок М. Нужна ли России воздушно-космическая оборона? / Эл. СМИ «Наследие» / http://old.nasledie.ru/voenpol/

 

[10] MDA Funding & Buy / Delivery Schedule: FY2013 Appropriation Summary. P. 6.

 

[11] Ходарёнок М. Нужна ли России воздушно-космическая оборона? / Эл. СМИ «Наследие» / http://old.nasledie.ru/voenpol/

 

[12] Совет по научной и технической политике при Минобороны РФ рекомендует особое внимание на оружие на новых физических принципах / Эл. СМИ Евразийская оборона. 2012. 16 ноября / ноября / http://eurasian-oborona.ru/

 

[13] Рукшин А. Некоторые итоги реформы Вооруженных Сил. ВПК-новости. 2012. 14 ноября. № 45(462) / http://vpk-news.ru/articles/13125

 

[14] Каберник В. Революция в военном деле: возможные контуры конфликтов будущего 2012. 3 октября / http://eurasian-defence.ru

 

[15] Каберник В. Революция в военном деле: возможные контуры конфликтов будущего 2012. 3 октября / http://eurasian-defence.ru

 

[16] Демин А. Серьезной угрозе адекватный ответ // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 4(65). С. 9.

 

[17] Демин А. Серьезной угрозе адекватный ответ // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 4(65). С. 9.

 

[18] Барвиненко В., Аношко Ю. Основные проблемы воздушно-космической обороны // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 9.

 

[19] Барвиненко В., Аношко Ю. Основные проблемы воздушно-космической обороны // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66).

 

[20] Барвиненко В.,  Аношко Ю.  Основные проблемы воздушно-космической обороны // Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5(67). С. 13.

 

[21] Криницкий Ю.В. Нужны средства ВКО на новых физических принципах /// Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 31.

 

[22] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта.

 

[23] Криницкий Ю.В. Нужны средства ВКО на новых физических принципах /// Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 31.

 

[24] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта.

 

[25] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта.

 

[26] В Израиле прошли успешные испытания новой системы ПРО «Праща Давида» / Эл. СМИ «РБК». 2012. 26 ноября / http://www.rbc.ru/news/

 

[27] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта.

 

[28] Криницкий Ю.В. Нужны средства ВКО на новых физических принципах /// Воздушно-космическая оборона. 2012. № 5 (66). С. 31.

 

[29] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта. С. 73.

 

[30] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта. С. 73.

 

[31] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта. С. 73.

 

[32] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта. С. 73.

 

[33] Лузан А.Г. Есть отнюдь не мифический «Антей» в нашем Отечестве // Независимое военное обозрение. 2012. 23 марта. С. 73.