Чем глубже приходится заниматься анализом состояния и развития конфликтов и вытекающих из этого состояния угроз, тем важнее становится более четкое представление о факторах, формирующих современную систему МО, ВПО и СО (конфликтов и войн). Логика рассуждений такого анализа вытекает из дедукции развития МО и ее конкретизации в ВПО, а последних — в СО, войны и конфликты.

Соответственно и политика стратегического сдерживания вытекает из подобной иерархии, когда состояние и будущее конфликтов и СО предопределяется состоянием и развитием ВПО, а до этого — состоянием и развитием МО.

Военно-политический конфликт в Сирии как пример политики стратегического сдерживания России

В основу понимания сущности конфликта положена модель развития международной, военно-политической и стратегической обстановки в регионе, которая структурно состоит из следующих элементов и определяется следующими группами факторов:

1-я группа: субъекты МО, включает основные государства и коалиции, сформировавшиеся в начале XXI века на основе локальных человеческих цивилизаций. Конфликт западной ЛЧЦ с российской, исламской (отчасти) и китайской ЛЧЦ стал международной основой для конфликта в Сирии.

2-я группа: широкий спектр негосударственных акторов, участвующих в общественно-политической деятельности, — от религиозных и экстремистских организаций до НПО.

3-я группа: существующие глобальные и региональные тренды и процессы.

4-я группа: факторы, определяющие когнитивное состояние общества и институтов нации.

Рис. 1.

1-я группа военно-политических факторов: Характеризуется отношением между важнейшими субъектами ВПО в мире, регионе и их коалициями. Применительно к Сирии, это отношение западной коалиции и России, Сирии, Ирана, Ирака и других стран, включая КСА и Катар и пр.

Применительно к конфликту в Сирии главным вопросом остается поиск баланса между потенциалом российско-американского взаимодействия и оптимальной степенью вовлеченности стран региона. Это приближает к решению задачи определения наиболее эффективного инструмента решения конфликта САР и региональных кризисов в целом.

По итогам проведенного исследования, на основе категоризации аспектов сирийского конфликта авторами, был выявлен, потенциальный механизм урегулирования кризиса в Сирии. Речь идет о методологии, способной помочь определить «точку баланса» между оптимальной вовлеченностью в конфликт глобальных игроков (России и США) и заинтересованных государств региона, а также ООН (мировое сообщество). Наработки могут использоваться в преломлении к другим региональным конфликтам. Данный механизм изложен в следующей таблице:

Таблица 1[1]

2-я группа военно-политических факторов: Характеризуется состоянием и перспективами развития международных, региональных и национальных акторов — исламских, сирийских и пр. негосударственных экстремистских, террористических и пр. организаций.

3-я группа военно-политических факторов: Характеризуется развитием глобальных и региональных военно-политических тенденций в мире (отношений между ЛЧЦ и их коалициями) и в регионе Ближнего и Среднего Востока.

4-я группа военно-политических факторов: Характеризуется развитием институтов человеческого капитала и когнитивных способностей, представлений об общих закономерностях в развитии человечества и общества.

Угрозы системе ценностей, идентичности, суверенитету и национальной идентичности имеют фундаментальный, базовый характер. В отличие от «классических» угроз национальной безопасности эти угрозы:

— имеют долгосрочный характер и последствия, влияющие на основные условия существования нации и государства;

— как правило, они не носят ярко выраженного характера и могут недооцениваться обществом и правящей элитой;

— средства и способы формирования таких угроз нередко не носят ярко выраженного силового характера и поэтому могут игнорироваться;

— как правило, используются невоенные силовые средства и способы.

Эта специфика требует, как минимум, соответствующего подхода к оценке угроз и разработке системы мер стратегического сдерживания, которые нередко не находятся в системе приоритетов обеспечения национальной безопасности.

Кроме того, можно говорить о появлении устойчивой среды для проявления таких угроз в смешанной, «серой» зоне, где трудно отличить военные и невоенные средства и способы, либо они используются одновременно, в комплексе, системно. Так, например, ударный беспилотник (БЛА) используется как для целей разведки, так и нанесения огневого поражения и РЭБ. Одновременно, как показывает опыт Украины и Сирии, он может использоваться и для нарушения связи, дезинформации, транспортировки листовок и пр. невоенной деятельности.

Отдельная область — политико-силовое применение сил специальных операций (ССО), которые могут выполнять, в том числе миротворческие, гуманитарные и иные функции. Проблема в том, что эти силы обеспечивают в настоящее время всё возрастающую силовую поддержку мер, угрожающих системе национальных интересов и ценностей.

Большую и непосредственную угрозу стратегической стабильности и безопасности России представляет использование специальных сил, которые включают самые разные службы и виды войск, объединенные в силы специальных операций, отражающие коллективные возможности государства или даже всей коалиции. По некоторым оценкам, их бюджет только в США превысил 10 млрд. долл., а численность в последние годы превысила 70 тыс. человек, что, на наш взгляд, не включает финансирование всей деятельности, в т.ч. более чем на 120 зарубежных базах разного рода оппозиционных, экстремистских и террористических организаций.

Иными словами, дестабилизацией и силовым противоборством с Россией занимаются в самых разных формах — от террористической деятельности до политико-психологических диверсий — десятки тысяч человек, обладающих огромными организационными и финансовыми ресурсами. Причем многие из этих форм и направлений традиционно не соотносятся с использованием военной силы. Даже, например, в тех случаях, когда в результате деятельности ССО террористические организации непосредственно осуществляют нападение на органы власти и управления противника, как это происходит на Кавказе, или организуют националистические и экстремистские батальоны, как на Украине.

В частности, приводятся в пример такие формы действий ССО, которые традиционно не относятся к области вооруженной борьбы, но которые требуют адекватных ответов, как:

— Нападения и  атаки на объекты, имеющие важное политико-дипломатическое значение (захваты дипломатов, посольств, собственности и пр.), которые совсем не обязательно связаны с физическим уничтожением противника;

— Специальное наблюдение и контроль за деятельностью противника, имеющие стратегическое значение, связанное иногда с силовыми действиями (операции против российских дипломатических представительств и дипломатов);

— Специальные операции, затрудняющие или прекращающие работы (в т.ч. НИОКР) в области создания ВВСТ, в частности ОМУ (операции в Иране, Ираке, Пакистане);

— Операции, препятствующие развитию экстремистской и террористической деятельности противника в самых различных областях — информационной, финансово-экономической, политической и др.;

— Поддержка антиправительственных выступлений (до 2014 года на Украине, а до этого во множестве других стран), которые должны перерасти в вооруженную борьбу и прямое военное противостояние (как в Сирии);

— Иностранная внутренняя оборона, предполагающая поддержку «дружественных режимов», противостоящих выступлениям оппозиции (НДРЙ, Ливан, Израиль);

— Иностранная гуманитарная помощь, которая осуществляется в экстремальных условиях в интересах США (Афганистан, Ирак);

— Силовая поддержка информационных мероприятий и другие формы внутриполитической дестабилизации противника и т.д.

Множество различных форм силовых операций, которые традиционно не относятся к военным, означает только одно: существуют цели, стратегия и средства для проведения силовых операций специальными силами, которым могут противодействовать только такие же специальные силы, способные использовать как собственные ресурсы, так и ресурсы других силовых ведомств в самых различных целях.

Как известно, в России существуют различные силовые структуры, обладающие специальными силами и средствами для проведения операций самого широкого профиля, но нет структуры, которая обладала бы всеми коллективными возможностями специальных сил МВД, МО, Росгвардии, МЧС, Финансовой разведки, а, тем более, МИД и СВР.