Наши военные усилия оказывают поддержку дипломатическим, информационным и экономическим действиям, которые обеспечивают наши долгосрочные национальные интересы

Национальная военная стратегия (США). 2015

Многие основные проблемы современного развития России, как уже говорилось, являются следствием крайне низкой эффективности государственного управления, зависящей от многих причин. Применительно к целям этой работы, на мой взгляд, такими причинами является:

Во-первых, неспособность правящей элиты адекватно оценить состояние и перспективы развития МО, ВПО и СО в мире. Эта неспособность не раз проявлялась в последние десятилетия и лучше всего характеризуется результатами развития СССР и России 80-х и 90-х годов, которые привели страну практически к самоуничтожению – потере союзников, территории, демографического и экономического потенциала, авторитета и влияния в мире.

Во-вторых, неспособность правящей элиты СССР и России предложить сколько– нибудь эффективную политику и программу, соответствующую Стратегию национальной безопасности, в которой задачи безопасности и социально-экономического развития решались бы взаимосвязано и эффективно.

В-третьих, неумения и неспособности добиться хотя бы частичной реализации сформулированной имеющейся программы и Стратегии всеми органами власти и правящей элитой страны. Все заявленные в 80-е, 90-е и в новом столетии планы власти оказались не просто не выполненными, а полностью проваленными.

Следует, правда, отметить, что все три причины могут быть искусственными «неспособностями», если преследуется цель фактического разрушения государства и экономики для того, чтобы воспользоваться некими остатками прежних активов в личных целях. Не секрет, что разрушая СССР, даже отдельный завод, мы не раз наблюдали картину, когда его дорогостоящее оборудование просто-напросто сдавалось в металлолом. Я это видел, например, на Брянском машиностроительном заводе, который производил уникальные тягачи, или на таком же уникальном заводе в городе Уральск, который производил крупнокалиберные пулеметы (до сих пор лучшие в мире) и на массе других предприятий ОПК. Во всяком случае, когда готовился НИР по поручению президента о приватизации в 2004 году, за который непосредственно отвечал , я не смог найти в то время успешно работающих приватизированных предприятий[1].

Строго говоря, этот перечень основных причин является своего рода небольшим планом сутью авторской гипотезы[2], предлагаемой работы, которая, конечно же, требует более полной детализации, уточнения и обоснования, прежде чем превратится в свою конкретную цель – полноценную идею создания эффективной Стратегии национальной безопасности, учитывающей в полной мере современные реалии формирования МО-ВПО-ВО в мире. В конечном счете эта концепция должна дать представление об основных этапах работы и её особенностях, которые в основном концентрируются на специфике развития современной ВПО. Я полагаю, что именно отсутствие таких общих представлений в обществе является главной причиной катастрофической ситуации в области государственного управления.

Напротив, в США, как следует из предлагаемой в эпиграфе цитаты, традиционно существует четкая зависимость и строгая концептуальная последовательность относительно взаимосвязи особенностей в развитии МО и ВПО, специфики политики, войны, способов и средств обеспечения национальных интересов. И не только в отношении сохранения преемственности политики администраций Б. Обамы и Д. Трампа, но и всех других американских администраций. Эта преемственность проявилась, например, в сохранении 20-и летней программы ПРО, начатой Р.Рейганом, и законченной в 2003 году Дж. Бушем.

В отличие от военно-теоретической мысли США[3], опирающейся прежде всего не только на собственные интересы, но и собственные представления (даже тогда, когда они не идеальны), теоретическая мысль в России, на мой взгляд, старается избегать как оригинальности, так и концептуальности, но, главное, признания приоритетности национальных интересов. Национальные интересы, которые в последние десятилетия усердно ассоциировались с коммунистической идеологией[4]. Складывается впечатление, что, отказавшись от методологии марксизма-ленинизма, российские гуманитарии, включая теоретиков в международной и военной области, настолько испугались многократно обруганной А.Н. Яковлевым и его последователями политики «деидеологизации», которая явилась настолько мощным инструментом разрушения государства и его институтов, что заставила их напрочь отказаться от сколько-нибудь самостоятельных попыток концептуальных построений. Такие попытки неизбежно и сегодня воспринимаются как «возврат к идеологии», а, значит, должны находиться «вне пределов научного дискурса», хотя неолиберальные политологические и вестернизированные идеи объявляются вполне научными.

На мой взгляд, отсутствие идеологии и концепции всегда примитивизирует исследование и делает его изначально бессистемным и непоследовательным. В отличие от доминирующего идеологического подхода в США, оно избавляет и от необходимости долгосрочных, концептуальных оценок. В том числе от оценок долгосрочных национальных интересов. Поэтому в концепции предлагаемой работы изначально предполагается, что хотя читатель по мере изучения проблематики сможет самостоятельно выбирать те или иные наиболее актуальные отдельные аспекты всей работы (не предполагающей её полного изучения, а тем более штудирования), он сохранит на всём протяжении чтения, как минимум, самое общее представление о всей авторской концепции[5] в том числе представления автора о структуре ВПО, её взаимосвязи с МО и ЛЧЦ, а также СО, развитии её отдельных тенденций и факторов.

Это необходимо, например, чтобы изучая отдельные проблемы в качестве самых общих обзоров и очерков[6], не терять из виду всей концепции и логики развития ВПО. Предлагаемая мною гипотеза основывается на логическом вычленении наиболее вероятного сценария развития ВПО из всех возможных сценариев, а внутри этого сценария выделение наиболее вероятного его варианта. Собственно говоря, этому и посвящена первая часть работы. В итоге должен остаться очень небольшой набор наиболее вероятных вариантов одного-двух сценариев развития ВПО, которые во второй части пособия рассматриваются подробнее. При этом они неизбежно уточняются, корректируются, исправляются[7].

Таким образом, на первом этапе (в первой части пособия, главы 1–3), в самом общем виде, логика анализа развития ВПО представляется следующим образом:

На самом первом этапе, допустим, «на фронте» в 180 градусов, отражающем возможное развитие МО и ВПО, выделяются 3–4 сектора (каждый, предположим, по 60–40 градусов), которые условно отражают основные возможные направления (сценарии) развития МО и ВПО. Внутри этих секторов-сценариев существует несколько вариантов их практического развития, зависящих от множества конкретных внешних и внутренних факторов и условий.

На втором этапе анализа и прогноза из этих возможных сценариев отбирается наиболее вероятный сценарий, а внутри него, – наиболее вероятные конкретные варианты. В конечном счёте, авторская гипотеза представляет собой логический выбор конкретного сценария и его конкретных вариантов реализации, которые по мере их дальнейшего обоснования превращаются в наиболее вероятную концепцию развития ВПО. Естественно, что в основе такого логического выбора лежит огромный объём информации, опыт и экспертные оценки, а не только формальная логика и дедукция.

При всём многообразии сценариев и их вариантов я исхожу из того, что практические потребности политики и экономики в процессе долгосрочного планирования требуют достаточно конкретного ответа на вопрос о наиболее вероятном сценарии и его варианте развития ВПО. Именно с принятия такого сценария должен начинаться процесс стратегического планирования, а не с перечня возможных опасностей и угроз (что в действительности чаще всего и бывает)[8]: прежде чем перейти к собственно разработке национальной стратегии безопасности и развития необходимо представлять себе наиболее вероятные внешние условия её реализации, которые могут быть описаны по самому широкому спектру – от очень благоприятных (как считали в первой половине 90-х годов) до крайне неблагоприятных (как оцениваются сегодня)[9].

Естественно, что такая концепция должна иметь некие горизонты – среднесрочные (до 2025 года) и долгосрочные (до 2035 года).

Особенно важное значение исследование ВПО приобретает для развития процесса стратегического планирования, а в целом политического и военного искусства, которые обеспечивают эффективность реализации национальной стратегии. К сожалению, именно область государственного управления остается до настоящего времени самым слабым звеном в развитии России. Не являются исключением и области военно-политического планирования и военного строительства, а также военного искусства, хотя именно они вообще выпадают из пристального внимания, приобретя в последние годы несколько излишне оптимистическое отношение со стороны общественности и СМИ (прежде всего из-за бурного военного строительства, успехов военных операций в Сирии и ряда других, в том числе субъективных, факторов).

Между тем, повторю, потеря внимания к качеству управления, потенциалу человеческой личности и военно-политическому искусству (во многом из-за гипертрофированного приоритета к роли новейших ВВСТ) чрезвычайно опасно само по себе «гордость» за то, что более 60% военного бюджета РФ направляется на создание ВВСТ (по сравнению с 12–15% в США) имеет и обратную сторону – снижение качества и эффективность управления. Именно эти области, по меткому наблюдению М.М. Хамзатова и И.М. Попова, «в начале XXI века «окутали сумерки», когда политическое, оперативное искусство и стратегия «впали в летаргический сон»[10].

Трудности при стратегическом планировании (и прогнозировании) возникают сразу же в силу не до конца решённых теоретических и методологических вопросов даже на принципиальном уровне. В том числе и у высших органов военно-политического планирования России, чьи решения оформляются в важнейшие нормативные документы[11]. Быстро меняющаяся МО и ВПО, вкупе с не менее динамичной обстановкой в России и эволюцией взглядов представителей её правящей элиты, объективно создают ситуацию, когда анализ должен успевать за ходом развития событий, что, к сожалению, далеко не всегда происходит.

Главные трудности, как уже говорилось, связаны с осмыслением глобальных изменений, происходящих в человеческой цивилизации, и, как следствие, в международной и военно-политической обстановке (МО и ВПО).

Так, в уже в самом определении «военная безопасность»[12], данном в Военной доктрине России, возникают, как минимум, два важнейших вопроса: во-первых, в Доктрине говорится только о применении (или угрозе применения) военной силы, тогда как сегодня не менее актуально использование в военно-политических целях и не военных средств и способов силовой политики, о чём, кстати, не раз в последние годы говорил НГШ ВС РФ В.М. Герасимов, а, во-вторых, Военная доктрина в числе приоритетов защиты интересов не говорит определенно о национальных интересах и системе ценностей, которые стали в последние десятилетия важнейшими объектами для внешних угроз[13].

Более того, интересы безопасности личности в системе приоритетов стоят выше интересов безопасности нации и государства, что уже вызывает возражение, а определение «отсутствие военной угрозы» вообще обесценивает саму суть понятия «безопасность» – именно при отсутствии внешней военной угрозы был ликвидирован СССР, т. е. уничтожено государство и его безопасность. Другими словами, два наиболее важных и актуальных аспекта Военной доктрины «выпадают» из важнейшего определения, лежащего в основе политики безопасности.

Более того, как известно, Военная доктрина должна развивать положения Стратегии национальной безопасности, которая была принята 31 декабря 2015 года[14], а не наоборот. Разница в 1 год в современных условиях развития ВПО достаточно велика.

Это обстоятельство (не ясная приоритетность и последовательность в постановке политических и военно-политических задач), однако, вполне учитывается, например, в аналогичных документах других государств (например, США, где «Национальная военная стратегия»[15] прямо вытекает из «Стратегии национальной безопасности страны» – по содержанию и хронологически), а, кроме того, изначально искажает весь смысл анализа[16].

Очевидно, что все аспекты формирования МО и ВПО, а тем более военного строительства в России, невозможно охватить даже в такой большой работе (хотя многие из них уже были в той или иной степени освещены в предыдущих работах, которые доступны на сайте Центра военно-политических исследований МГИМО– Университета – Концерна ВКО «Алмаз-Антей»). Поэтому были выбраны только те из них, которые, на мой взгляд, представляют наибольшую актуальность именно сегодня, в конце 2020 года, связанные, прежде всего, с проблемами обеспечения военной безопасности главных субъектов МО и ВПО – государств и их военно-политических коалиций, а также ЛЧЦ.