Существует и второй тип конфликтов, в основе которого находится раскол элит и общества, следствием которого оказывается внешнее вмешательство.

Не важно, происходит этот раскол по конфессиональному, этническому, лингвистическому принципу или основой служит борьба за раздел не поделенной или передел разделенной собственности. Важно, чтобы такой раскол в элите был. Или хотя бы трещина, которую можно расширить. Тогда сражающиеся элитные группы, для укрепления своих позиций, рано или поздно, «выбираются из-под бюрократического ковра» и начинают апеллировать к обществу, разжигая противоречия между различными его слоями и группами, пытаясь представить себя и свою группу поддержки революционерами и борцами за справедливость.

Именно здесь и наступает время для внешнего вмешательства[1].

Внешнее вмешательство в такой ситуации становится предопределенным даже не потому, что многие с удовольствием пользуются ослаблением государства, чтобы поставить его ресурсы себе на службу. Вмешательства добиваются внутриполитические группировки. Они его буквально требуют, осаждая потенциальные зарубежные центры влияния. Раз начавшись, и не будучи вовремя подавленной, внутриэлитная борьба вначале охватывает широкие слои народа, а затем инициирует неформальную (скрытую) интервенцию[2].

Как это происходит, было хорошо видно на украинском примере, когда украинские политические группировки, боровшиеся за контроль над бюджетными потоками и государственным имуществом, вначале развернули между собой борьбу за то, кто окажется «прозападнее». Проиграв эту борьбу за поддержку Запада, Янукович попытался уравновесить западное влияние на украинскую политику, российским. Но было уже поздно.

Важно и другое замечание Р. Ищенко, с которым, однако, целиком согласиться нельзя, а именно: и в России, и на Украине есть радикальные группы, утверждающие, что Москва должна была активнее вмешиваться во внутриукраинские процессы, тратить на Украине больше денег, развивать свои неформальные структуры и т.д. Удивляет, как эти люди не могут понять простую вещь. Нельзя работать на территории суверенного государства без поддержки правительства суверенного государства. Между тем, к активной работе России с русскими относятся с подозрением (мягко говоря не приветствуют её) даже власти Белоруссии и Казахстана — союзники России по ЕАЭС и ОДКБ. На Украине ситуация была значительно жестче.

На наш взгляд, любое правительство, но, прежде всего, российское, должно добиваться постоянно всеми средствами (а их немало) права на активное и легальное участие во внутриполитической жизни постсоветских республик. Как минимум, потому, что оно является правопреемником СССР и обязано защищать своих бывших граждан, в том числе этнических русских. Причем во многих вопросах — от прав собственности до возможности обучения на родном языке.

В целом Р. Ищенко адекватно оценивает ситуацию, хотя и очевидно снижает ответственность российской и советской правящих элит в 1980-е и 1990-е годы, фактически оставивших своих граждан на произвол судьбы. Описывая МО, Р. Ищенко пишет: «Итак, помимо того, что у Запада было и больше времени (Россия стала восстанавливаться только с 2000 года), и больше денег, и больше организационных возможностей, что уже определяло нецелесообразность конкуренции с ним по западным же правилам, Запад еще и опирался на поддержку местных властей, одновременно усиленно ставящих палки в колеса аналогичной российской работе».

В тоже время национальные элиты не понимали и не желали понимать, что баланса между Россией и Западом больше не будет. Ситуация далеко ушла от 1990-х годов. Конфликт между США и Россией, по инициативе Вашингтона, пытавшегося сохранить свою мировую гегемонию, развивался по нарастающей, все более радикализируясь. В условиях фактической войны (даже уже не холодной, а гибридной) нельзя было оставаться союзниками и партнерами сразу обоих воюющих государств. Надо было делать выбор и примыкать к одному из лагерей. Именно поэтому модная теория «многовекторности» теряет смысл и является просто вредной для России. Эта теория позволяет правящим элитам союзников быть не просто всеядными, но и нередко антироссийскими.

Воспитанные балансирующими между Западом и Востоком в рамках теории «многовектроности» национальными властями националистические проевропейские движения были готовы окончательно уйти под Запад и стать врагами России, чего бы это ни стоило их государствам. Сами же «многовекторные» элиты продолжали занимать коллаборантскую позицию, в рамках которой они развивали политическое сотрудничество с Западом, получая экономические преференции от России, в обмен на ничего не стоящие клятвы в верности и вечной дружбе.

Это ошибочная позиция. Она многим народам уже дорого стоила и многим ещё будет дорого стоить. Тем не менее, именно эти люди, обвиняющие Россию в том, что она считает, что республики от нее «никуда не денутся», на деле сами считают, что Россия «никуда не денется» от них.

На деле любая держава российского ранга (а таких сейчас кроме России всего две: Китай и США) обеспечивает свою безопасность, самостоятельно, с опорой исключительно на свои ресурсы и в рамках своей территории. Это не значит, что не нужны союзники, базы в ключевых регионах, что надо замкнуться в национальных рамках. Чем больше у тебя группа поддержки, тем лучше. Но полный суверенитет сегодня в том и заключается, что в худшем случае ты можешь один противостоять всему миру и мир понимает, что фраза: «Зачем нам такой мир, в котором не будет России?» — не риторическое упражнение, а военная доктрина.

Таким образом, и союзникам есть куда деться от России, и России есть куда деться от союзников. Вопрос только в последствиях.

Сделавшую выбор в пользу России, Сирию сохранили и уже восстанавливают, усердно призывая весь остальной мир присоединяться. И можно не сомневаться, он присоединится. Прибалтика, самой первой сделавшая «самый удачный» антироссийский выбор (она успела полноценно попасть в ЕС и НАТО) потеряла промышленность и обезлюдела. Социальная напряженность в ней растет. И есть серьезное подозрение, что те НАТОвские батальоны, размещения которых так усиленно добивались прибалтийские правительства, нужны им не для защиты от России (все равно не защитят), а для обеспечения поддержки в случае серьезных волнений собственного народа.

Украина, рвавшаяся в ЕС, потеряла экономику, уничтожила собственные государственные структуры, утратила территории, находится на грани гражданской войны всех со всеми на всей своей территории, население разбегается такими темпами, что власти боятся его считать, а  эксперты спорят: сбежала ли за четыре года из страны треть или половина граждан. До Украины была Грузия, погрязшая в нищете, проигравшая войну, утратившая территории. Ныне же пытающаяся найти способ нормализации отношений с Москвой.

При всём надо понимать, что и для США ситуация изменилась по сравнению с началом 2000-х и даже с 2014 годом. Если все первое десятилетие ХХI века Вашингтон стремился к созданию по периметру российских границ стабильных русофобских постсоветских режимов, то Украина была в этом смысле знаковым, но не удачным экспериментом, поскольку ее русофобский режим явно не обладает стабильностью.

Опыт украинских событий продемонстрировал, что в последние годы Вашингтону достаточно того, что «проевропейские» силы на Украине свергли условно устойчивый «старый режим» и привели очередную страну из ближайшего регионального окружения России в состояние хаоса. Хаос на российских границах в зоне исключительных российских интересов — тоже не самое плохое решение для Америки. Тем более, когда кровавый хаос охватывает вроде бы близких союзников России. Это и в качестве пропаганды можно использовать — смотрите, мол, до чего дружба с Москвой довела. Ведь большинство граждан и даже вполне компетентных специалистов не только на Западе, но и у нас не учитывает, что на Украине или в Грузии, других, переживающих сложные времена странах СНГ, были в лучшем случае «многовекторные», а в худшем — прямо прозападные правительства, только маскировавшиеся под друзей России, ради экономических бонусов.