Мы призываем Россию прекратить свои дестабилизирующие действия на Украине и в других странах, а также поддержку враждебных режимов… И вместо этого присоединиться к сообществу ответственных стран в нашей борьбе против общих врагов и в защите самой цивилизации[1]

Д. Трамп, выступление в Варшаве 6 июля 2017 г.

В ближайшие годы мы увидим первые проявления нового глобального социально-технологического устройства, которое изменит правила игры на ключевых рынках, а значит экономическое, политическое и военное соотношение сил[2]

А. Безруков, доцент МГИМО

Эффективность той или иной политики или стратегии, как известно, во многом определяется не только их целями, ресурсами и искусством использования, но и собственно средствами политики и стратегии. Поэтому вопрос об эффективных средствах противодействия средствам политики «новой публичной дипломатии» становится основным. Например, сокращение дипломатической активности, уменьшение роли официальной дипломатии, которое стало тенденцией в XXI веке и превратилось в инструмент борьбы с Россией, должно найти адекватный ответ со стороны России.

Если высылка дипломатов, демонстративное закрытие генеральных консульств и торгпредств при Д. Трампе, стали средствами дипломатического давления и принуждения в рамках политики «новой публичной дипломатии США, то какие средства должна использовать Россия? Ответ, как минимум, может быть следующим:

— вариант № 1: — отстраненный, позволяющий игнорировать недружественное поведение, сделав вид, что мы «мудрее» и не столь истеричны, не поддаемся на провокации;

— вариант № 2: симметричный, предполагающий принятие аналогичных действий — закрытие консульств США, ограничения деятельности отдельных диппредставителей и т.д.;

— вариант № 3: асимметричный — еще больший по своему функциональному спектру, «акцентированный» отказ от поддержания позитивных отношений;

— вариант № 4: «уменьшено» асимметричный — вялая реакция, предполагающая некоторую, но незначительную критику и чисто формальные ответные шаги.

Изменение политического и военного соотношения сил в мире неизбежно и быстро отражается на стратегиях и политике государств. Для западной ЛЧЦ это, как уже говорилось, выразилось в появлении политики «новой публичной дипломатии», которая сформулировала самые решительные и глобальные цивилизационные цели защиты и продвижения интересов и ценностей западной ЛЧЦ, причем при разработке и использовании новых средств.

России было предложено либо присоединиться без всяких условий, либо стать объектом силовой политики. Фактически правящей российской элите был выдвинут ультиматум. И лучшими «средствами убеждения» оказались инструменты давления на ее отдельных представителей высокого и частично среднего звена.

Для России, пока что, эти изменения в политике западной ЛЧЦ не привели к существенной корректировке ее стратегии. Выбор того или иного варианта зависит, прежде всего, от целей стратегии России, но он также предполагает, что у России есть средства для такой реакции. Если, например, у США нет на российской территории торгпредств, то и закрывать России нечего.

Выбор российской элиты, в конечном счете, означает либо полное подчинение Западу, отказ от суверенитета и своей идентичности, либо силовое противоборство по всему спектру средств и способов противостояния и имеющихся сил. Другими словами, если правящая элита России отклонит ультиматум и захочет сопротивляться, то ей предстоит разработать такой же, или свой оригинальный набор средств и способов противоборства, которыми пользуется Запад в контексте политики «новой публичной дипломатии».

Для российской либеральной элиты, сохраняющейся у власти, очевидно, что ее интересы и западные ценности однозначно диктуют выбор фактической капитуляции (как это бывало и прежде в российской и чужой истории): пример европейских стран явно стоит перед глазами. Естественно, что подобный отказ от сопротивления, глубокая капитуляция, оформляются, как и прежде, в наукообразные, вполне объективистские и внешне убедительные формы. Так, ученые из ИМЭМО, например, пишут в работе, посвященной долгосрочному прогнозу развития МО до 2035 года: «Ценности рынка и демократии, свободы личности и верховенства поддерживающих их закона сохранят интеллектуальное лидерство (!), но не получат всеобщего признания. Нарастание противодействия им со стороны агрессивных и авторитарных подходов (это, наверное, имеется в виду политика России?) не позволит реализовать сценарий глобального мировоззренческого компромисса[3] (т.е. компромисс возможен только при отказе от противодействия либеральной политики и идеологии).

Другой выбор — силовое противоборство — предлагает резкое повышение эффективности национальной политики, прежде всего в области средств стратегического сдерживания, но сначала этот выбор должен однозначно выразиться в признании готовности правящей элиты и общества отстаивать национальный суверенитет и ценности российской ЛЧЦ, которые возможно защитить в условиях силового воздействия только силовыми средствами.

Ключевой вопрос стратегического сдерживания, таким образом, это не столько эффективность тех или иных средств и способов сдерживания будущей агрессии, сколько наличие самой политической воли правящей элиты и общества защищать свои ценности и интересы.

Этот вопрос не так прост, как может показаться, потому что в XXI веке коренным образом изменились политические цели субъектов МО, а, значит, и средства и способы войны. Так, например, если предположить, что политическую победу можно одержать без применения ЯО (только, с помощью новейших систем ВТО, или вообще без военной силы), то неизбежно возникает вопрос о том, какие средства нападения и противодействия будут наиболее эффективны?

Иными словами анализ политики и средств стратегического сдерживания необходимо начинать не с самых этих средств, будь они ядерные или обычные, а, во-первых, с целей политики, и, во-вторых, готовности правящих элит защищать эти ценности, либо добиваться этих целей. Так, если политические цели бескомпромиссны и предполагают возможности проведения политики в условиях очень высокой степени риска, то, соответственно, и сдерживание должно основываться на таких же целях и средствах, предполагающих высокие риски их использования.

Рис. 1. Динамика роста акустической неуязвимости подводных лодок России и Китая[4]

Таблица 1. Соотношение целей и средств политики «новой публичной дипломатии» и стратегического сдерживания

Из таблицы  следует, что стратегия сдерживания, ее средства и методы, носят подчиненный, сугубо оборонительный характер, вытекающий из политической позиции, которую занимает правящая элита. Стратегия сдерживания — вариант стратегической обороны. И только. Она не предусматривает проявления инициативы. Это хорошо видно на примере позиции СССР во второй половине 80-х годов XX века, когда в ответ на радикальные политические цели Запада руководство СССР ответило политикой бесконечных компромиссов, выродившихся очень быстро в односторонние уступки.

В этих политических условиях даже при наличии мощного военного потенциала, включая самую современную и лучшую армию и СНВ, у СССР полностью отсутствовала равноправная политика.

Такая же пассивная политика уступок сохранилась в 1990-е годы при Б. Ельцине, когда формально декларируемое стратегическое сдерживание фактически — в т.ч. с военно-технической точки зрения — постепенно уничтожалось. В результате в 1990-е годы Россия совершила катастрофические для ее экономики и социальной сферы ошибки и преступления, поставившие ее к 2000 году на грань развала.

Восстанавливать реальное стратегическое сдерживание (политически и военно-технически) начали в России очень медленно только после прихода к власти В. Путина, а полномасштабный процесс начался еще позже, после 2004 года, и соответствующего выступления В. Путина в 2007 году на конференции в Мюнхене[5].

Рис. 2.

До этого времени, можно констатировать, что политика стратегического сдерживания фактически отсутствовала, т.е. правящая элита готова была идти на принципиальные уступки, а средства и способы обеспечения — не разрабатывались. Однако — и это важно подчеркнуть в 2017 году — эта стратегия уже устарела. Необходима новая стратегия, которая отличалась бы от прежней рядом принципиальных особенностей.