Обеспечение интересов развития России в ХХI веке средствами стратегического сдерживания

К сожалению, можно только поддержать вывод об усилении эскалации и предложить вариант развития силового сценария МО после 2021 года как продолжение наиболее вероятного действующего варианта сценария. Естественно, с некоторыми корректировками, которые, однако, не меняют, как минимум, до 2040 года общей направленности развития этого варианта[1].

Прежде всего, если говорить о глобальном изменении в соотношении сил — главной угрозой существующему сценарию развития МО и ВПО, — то можно констатировать, что качественных, принципиальных изменений до 2040 года не произойдет: «новые центры силы» — КНР, Индия, Бразилия и Россия, — конечно, внесут коррективы в развитие МО, которые уже учитываются.

Не вдаваясь глубоко в детали мирового социально-экономического прогноза, сошлюсь на долгосрочный прогноз, сделанный под редакцией академиков В. Садовничего, Ю. Яковца и А. Акаева, у которого видно, что быстрый рост населения и ВВП новых центров силы не повлияет радикально на расстановку сил до 2040 года[2].

В Бразилии до 2030 г. сохранится тенденция роста населения, но затем при инерционном сценарии страна вступит в период депопуляции, численность населения сократится с 235 млн. человек в 2038 г. до 150 млн. В 2100 г. При активной политике поддержки рождаемости численность населения к 2060 г. увеличится до 260 млн. человек и затем стабилизируется на этом уровне:

Рис. 1. Два сценария прогнозной динимики общей численности населения Бразилии, млн. человек[3]

Прогноз экономической динамики показывает, что при инерционном сценарии темпы экономического роста замедляются (эта тенденция просматривается уже в 2014 г.), при инновационном сценарии Бразилия увеличит объем ВВП с 2,25 трлн. долл. В 2012 г. до 5,4 трлн. долл. в 2050 г. и войдет в число развитых стран:

Рис. 2. Динамика ВВП Бразилии (трлн долл.) для инерционного (1) и инновационного (2) сценариев развития

В России при инерционном сценарии после небольшой заминки вновь возобновится депопуляция, потому что в детородный возраст вступит когорта провальных 1990-х гг., к 2050 г. численность населения сократится до 112 млн. человек и во второй половине XXI века будет продолжать сокращаться. Опережающими темпами будет уменьшаться численность трудового населения. В результате активной социодемографической политики при полной ликвидации сверхсмертности и поддержке рождаемости процесс депопуляции удастся существенно замедлить, а при оптимальном сценарии даже обеспечить рост населения:

Рис. 3 Прогнозные сценарии демографического будущего России, население РФ, млн человек, 2014–2100 гг.

Рис.4 Прогноз динамики ВВП для различных сценариев экономического развития России в 2010–2050 гг.

В июле 2018 года, по данным Росстата, будущая демографическая ситуация в России в целом рассматривалась как пессимистическая: за 2017 год «прирост» населения (даже с учётом иммигрантов) был отрицательный, но еще хуже представлялась ситуация до 2035 года. Росстат допустил увеличение числа жителей России до 157 млн. человек.

Власти улучшили свой оптимистичный прогноз по численности населения через 18 лет до 157 млн. человек. Сценарий обновили с учетом госпрограммы, предусматривающей увеличение продолжительности жизни и снижение смертности.

Росстат в июле 2018 года обновил свой демографический прогноз до 2036 года и пришла к выводу, что через 18 лет, по оптимистичному сценарию, в России будут жить 157 млн. человек, следует из данных, опубликованных на сайте агентства.

Средний вариант прогноза говорит о том, что население страны к 2036 году, напротив, уменьшится до 145 млн. В пессимистичном сценарии отмечается, что численность населения России сократится до 136 млн. человек[4]. К сожалению, до сих пор это не нашло своего отражения в важнейших нормативных документах России.

Напомню, что в конце декабря прошлого года Росстат ожидал, что к 2036 году в стране будет жить до 154 млн. человек. Средний вариант прогноза предполагал 147 млн. человек. На тот момент увеличение численности населения объясняли миграционным, а не естественным приростом. Каждый год, полагали в ведомстве, в страну будет переезжать 350–450 тыс. человек по оптимистичному прогнозу и 285–300 тыс. по среднему.

Обновление прогноза в Росстате объяснили увеличением естественного прироста, который к 2035-му составит 349 тыс. человек за год. Помимо этого аналитики повысили ожидания по числу мигрантов до 500 тыс. человек. Оптимистичный вариант новой версии прогноза скорректировали также с учетом Концепции демографической политики России до 2025 года и госпрограммы «Развитие здравоохранения», предполагающей увеличение продолжительности жизни и снижение смертности.

В очередной раз можно напомнить, что в основе социально-экономического развития нации, главным фактором развития в новом веке, является развитие и внедрение современных технологий, которое возможно только при помощи творческой части нации. Национальный человеческий капитал и его институты — двигатель социально-экономического и технологического развития современности[5]. При любом сценарии демографический фактор останется ограничителем экономического роста.

При наилучшем сценарии (сочетании оптимальной демографии, роста креативного класса и его институтов, и инновационной экономики) России удастся ускорить темпы экономического роста и войти в состав ведущих экономик мира. Однако более реален сценарий умеренных темпов роста и небольшого повышения доли в мировом ВВП.

В Индии до середины XXI века сохранятся высокие темпы роста населения, и она выйдет на первое место в мире по его численности. Однако во второй половине века, по среднему сценарию прогноза, Индия вступит в период депопуляции:

Рис. 5. Сценарии прогнозной динамики общей численности населения Индии

Потребуется изменение демографической политики, чтобы замедлить этот процесс. При оптимальном сценарии в Индии сохранятся высокие темпы экономического роста.

Однако слабая обеспеченность развития природными ресурсами, низкий уровень развития науки и образования и низкий уровень жизни при падении темпов роста численности населения и его трудоспособной части станут серьезными ограничителями экономического роста в Индии:

Рис. 6 Динамика ВВП Индии, трлн долл.

В Китае в результате реализации политики «Одна семья — один ребенок» численность населения к 2027 г. достигнет 1412 млн. человек и затем начнет снижаться до 1300 млн. В 2050 г. И 830–840 млн. В 2100 г.:

Рис. 7. Два сценария прогнозной динимики общей численности населения КНР

Рис. 8. Динамика ВВП Китая, трлн долл.

Таким образом, качественные изменения можно оказать только от КНР и Индии. При этом крайне трудно предположить, что Индия «выпадает» из мейнстрима западной ЛЧЦ и превратится в союзника Китая. Скорее всего, наоборот — и в этом, пожалуй, единственное качественное отличие МО 2040 года от МО 2016 года: Индия превратится в самостоятельный центр сил, конкурирующий с Китаем.

В этой связи важно напомнить, что развитие широкой коалиции западной ЛЧЦ (в которую входят более 50 государств, включая Японию и ряд арабских стран) отнюдь не остановится. Более того, некоторые страны этой коалиции смогут развиваться высокими темпами, а сама коалиция, вероятно только укрепится. Это означает, что соотношение сил в 2040 году в целом сохранится в пользу западной ЛЧЦ.

Технологии, прежде всего в военных областях. Эти технологии, вкупе с совершенствованием управления, обладают огромным экономическим эффектом.

Интересно в этой связи, каким образом в США рассматривают возможную МО и ВПО в настоящем и в будущем. Вот как, например, видится это из РЭНД-корпорации.

Рис.9. Позиции потенциальных противников США

Примечательно, что на этой схеме нет Индии, Бразилии и ЮАР, которых США, вероятно, не рассматривают в качестве потенциальных противников.

С точки зрения общих интересов авторы доклада РЭНД предлагают в этой связи следующую матрицу.

Таблица 1. Общие интересы США и потенциальных противников

Как видно из рисунка и матрицы, для США и западной ЛЧЦ в целом угроза видится только от двух потенциальных противников, которые будут обладать полным набором атрибутов государственной мощи, — КНР и России. При этом с КНР отмечается высокая степень совпадения экономических интересов. Соответственно по отношению к каждому из потенциальных противников США предполагают использовать конкретную стратегию в рамках единой стратегии новой публичной дипломатии, предполагающую свой собственный набор мер и средств.

Если говорить конкретно о России, то предлагается военно-силовая стратегия с использованием всего набора средств публичной дипломатии с конечной «целью того, чтобы элита изменила свою политику и поведение в мире». Что скрывается более детально за этим — не оговаривается, но очевидно, что «изменение политики» означает, как минимум, отказ от суверенитета[6].

Потеря даже части суверенитета, как справедливо отмечал еще И. Ильин, означает, в конечном счете, потерю национальной идентичности и системы ценности, отказ от национальных интересов. Собственно это возможно только в том случае, когда такую политику проводит правящая элита. Это общеизвестная, даже банальная истина, отнюдь не является таковой в практической публичной политике: не случайно не только А. Кудрин требуют «снизить геополитические амбиции». Но не менее опасно надеяться на то, что противник использует весь запас средств и методов силового, но не военного характера: очень часто на практике мы встречаемся со стремлением использовать военную силу еще до того, как исчерпан весь арсенал инструментов влияния. И не только в Афганистане или Ираке. Поэтому очень важно в настоящее время иметь максимально широкий выбор всех средств публично и официальной дипломатии в качестве широкого набора средств стратегического сдерживания на всех (практически любом) этапах эскалации конфликта или войны.

Необходимо исходить из понимания того, что возможно развитие такого сценария МО или ВПО, которое потребует «перескакивание через этапы» эскалации, быстрый переход от одних средств влияния и насилия к другим, и, наоборот. Но, главное, в современном представлении сложилось понимание эффективности как системного, комплексного использования средств стратегического сдерживания, о чем, к сожалению, очень коротко говорится в стратегии национальной безопасности России и комментируется военными экспертами. Так, М. Гареев, по сути, только повторяет это положение стратегии (в редакции 2009 года): «… стратегическое сдерживание — это комплекс взаимосвязанных политических, дипломатических, информационных, экономических, военных и других мер, направленных на сдерживание, снижение и предотвращение угроз и агрессивных действий со стороны какого-либо государства (коалиции государств) путем ответных мер, снижающих опасение противоположной стороны или адекватной угрозой неприемлемых для нее последствий в результате ответных действий»[7].

Автор: А.И. Подберёзкин



[1] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания — основное направление политики безопасности России. Часть 1 // Обозреватель-Observer, 2018. — №5. — С. 19–35.

[2] Перспективы и  стратегические приоритеты восхождения БРИКС (научный доклад к VII саммиту БРИКС). — М.: НКИ БРИКС, 2014. — С. 25–28.

[3] Акаев А.А., Ануфриев И.Е., Акаева Б.А. Авангардные страны мира в  XXI веке в  условиях конвергентного развития: долгосрочное прогнозирование экономического роста. — М.: Книжный дом «Либроком», 2013.

[5] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Национальный человеческий капитал. — М.: МГИМО-Университет, 2011–2013 гг. — Т. 1–3

[6] См, например: Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХХI веке / А.И. Подберёзкин; Моск. гос. ин-т междунар. отношений (ун-т) М-ва иностр. дел Рос. Федерации, Центр военно-политических исследований. — Москва: Издательский дом «Международные отношения», 2018. — 1596 с.

[7] Гареев М.А. «Стратегическое сдерживание» — новая концепция военной безопасности России // Красная звезда. 8 октября 2008 г

 

30.11.2019
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • XXI век