…переходный период в эволюции международной системы в основном завершился. Биполярность если и сохраняется, то главным образом в остаточных формах, спорадических рецидивах внешнеполитического мышления, всплесках инерционных поведенческих инстинктов[1].

Авторы Стратегических прогнозов 2030. ИМЭМО  РАН

Человек не только субъект истории, но одновременно он выступает ее объектом, продуктом… бытие человека становится историческим, т. е. человек… — в контексте истории…[2]

Историческая психология

Важнейшая  тенденция,  определяющая  будущее  МО в 2021–2025 годах, а тем более после 2040-х годов, — стремительно растущая роль субъективного фактора — отдельной человеческой личности, а в целом — национального человеческого капитала и его институтов[3]. Сказанное означает, что в XXI веке происходит перераспределение влияния целых групп факторов, формирующих международную обстановку в пользу роста значения тех из них, которые так или иначе связаны:

—           с человеческим капиталом ЛЧЦ, нации и общества;

—           качеством правящей элиты и общества;

—           средствами влияния на ЛЧЦ, общество и нацию.

Происходящие внешние, формальные изменения в МО, в том числе в соотношении мировых сил, традиционно рассматриваются в качестве основы для их анализа и стратегического прогноза. Они, естественно, продолжают оставаться важнейшим фактором, но в XXI веке не они стали главной особенностью формирования современных и будущих МО, которые во все возрастающей мере становятся зависимыми от социального, в том числе субъективного, фактора. Именно этот субъективный фактор — «казаться важнее, чем быть» — становится доминирующим в МО. И не только в конфликте, как на Украине, где вербальные трактовки США и Киева во все возрастающей степени формируют реальность, но и в научной среде.

Соответственно внешняя политика становится не прагматичной, как прежде, а виртуальной. Руководство и МИД работают «на камеру», создавая новую реальность.

В эпиграфе, отражающем взгляд значительной части правящей российской элиты начала XXI столетия, например, очень точно выражена констатация структуры современной МО, а заодно и место в ней России.    «Остатки» биполярности, надо полагать, характеристика не  только МО, но и реальной роли США в мире, а «всплески инерционных поведенческих инстинктов» — это ожидаемый отказ со стороны России и других стран согласиться с такой однополярностью. Авторы прогноза —  сознательно или нет — вносят свое точное субъективное отношение    к реалиям, фактически соглашаясь с «однополярностью»   и компенсируя попытки противоборства с ней «рецидивами внешнеполитического мышления». Здесь видна и констатация, и позиция, и прогноз, которые имеют слабое отношение к науке и политике, но очевидную идеологическую ангажированность.

Собственно говоря, главная политико-дипломатическая тенденция и особенность развития МО в первой четверти XXI века и будет заключаться в том, что некоторые ЛЧЦ   и нации будут проводить политику «всплесков инерционных поведенческих инстинктов» несогласия с претензиями США на мировое лидерство. Именно она стала характеризовать отношения между ЛЧЦ во втором десятилетии XXI века: однополярность и мировое лидерство США фактически сразу не признали четыре локальные человеческие цивилизации. Не признали, но вели себя в политическом плане совершенно по-разному:

—           российская ЛЧЦ публично не признав, на практике выступила против;

—           исламская ЛЧЦ заявила о непризнании, в частности, действиями ИГИЛ и терроризмом в западных странах;

—           латиноамериканская ЛЧЦ;

—           китайская ЛЧЦ.

Международная обстановка (МО) будет во все большей степени формироваться под воздействием новых социально-политических факторов. Речь идет о следующих наиболее важных факторах, влияющих на формирование МО в XXI веке.

Наиболее важные социальные и политические факторы формирования МО в XXI веке

Идеологические факторы будут выступать в качестве стимулов для создания новых международных институтов. Это выразится в том, что, во-первых, неизбежно произойдет резкое усиление значения традиционных и появление новых международных социальных  институтов.  Эти  институты во многом смогут взять на себя функции государства (как, например, частные военные компании — ЧВК) или содействовать этим функциям скрыто. В частности, речь идет о:

—           формальных национальных и международных социальных институтах, (т. е. уже существующих какое-то время вполне легально), не только участвующих в формировании социально-политической системы общества и государства, но и влияющих на формирование МО в регионах и даже на планете. Речь идет, например, о многочисленных правозащитных, экологических и иных организациях, чье влияние ощутимо возросло еще в конце XХ века;

—           неформальных социальных институтах, которые создаются и развиваются вне всяких политических, правовых, нравственных и иных рамок. Это могут быть как религиозные, так и культурные и особенно информационные сообщества, например сообщества хакеров или фанатов. На Украине, например, большое значение имеет деятельность «КиберБеркута».

Во-вторых, произойдет резкое усиление идеологических социальных институтов, формирующих идеологию и мировоззрение, а затем превращающих их в политический ресурс. Причем не только как субъектов, обладающих только политико-идеологическим, но и организационным и институциональным, а иногда и военным влиянием. ИГИЛ, «Правый сектор», талибы, «Братья мусульмане» — яркие примеры таких идеологических организаций, которые быстро превратились в политические и военные факторы формирования МО и ВПО. В последние десятилетия мы наблюдали, как происходила стремительная эволюция идеологических структур из общественных организаций в политические партии, сетевые и, наконец, роевые структуры. Модели, которые со временем становились все сложнее, можно представить следующим образом (рис. 1).

Рис. 1

В силу целого ряда особенностей в XXI веке особенное значение будет принадлежать роевым структурам. Прежде всего потому, что по этому принципу государство может достаточно быстро и просто создать «облачного противника» для своего противника. Принципиальная схема создания такого влиятельного политического фактора может быть следующей (рис. 2).

Рис. 2. Принципиальная схема создания «облачного противника» по роевой модели

По большому счету, роевые структуры повторяют прежний опыт создания общественных и политических структур, но на более высоком уровне: значительно быстрее, массовее и многофункциональнее. По существу, в конце XIX века в России по аналогичному сценарию была создана РСДРП:

—           создание отдельных организаций, кружков и параллельных структур;

—           создание территориальных организаций и органов управления;

—           поиск союзников и партнеров.

Но эта близость между «моделью РСДРП» и современной роевой моделью кажущаяся — такая же, как схожесть между первым паровым автомобилем и современным гибридом класса «люкс». Только на развитом, окончательном этапе, превратившись в правящую партию, РСДРП стала обладать возможностями государственных институтов. Не только идеологическими, но и финансовыми, и военными.

Нетрудно увидеть, что аналогов современным роевым структурам не существует. «Структура ИГИЛ, например, сама по себе является мощным и действенным организационным оружием, направленным против неповоротливых, бюрократизированных и в той или иной степени коррумпированных политических режимов стран Ближнего и Среднего Востока», — справедливо отмечает Е. Ларина.

Вряд ли случайно, что впервые подобная структура была описана в работе Брюса Хоффмана из корпорации «RAND» «Военная исламистская угроза и эволюция Аль-Каиды». Работа была опубликована в 2006 г., а в 2009 г. ведущий американский теоретик и практик в сфере специальных операций и контртерроризма отставной офицер армии США профессор Клинт Вуудс опубликовал книгу, углубляющую идеи Б. Хоффмана относительно самоорганизующихся роевых структур. Вуудс сделал предположение, что в ближайшем будущем произойдет отход от иерархических и сетевых структур террористических организаций в пользу более сложных роевых образований. Роевые структуры, по мнению Вуудса, должны включать в себя: узкую взаимозаменяемую, в большинстве случаев непубличную группу религиозных, военных и гражданских руководителей; высокоподготовленное профессиональное ядро; внешние периферийные модули — военные и террористические группы, своего рода расходный материал; разветвленную сеть союзников, сторонников; и, наконец, формально не скрепленный никакими связями с организацией рой последователей[4].

Показателен в этой связи пример с влиянием ИГИЛ. Как отмечают исследователи МГИМО, «деструктивным внешним фактором, влияние которого может начать распространяться и на Афганистан, усугубляя тем самым внутреннюю обстановку в пользу вооруженных оппонентов правительства, в последнее время становятся не только отголоски „арабской весны“ на Ближнем Востоке, но и активность „Исламского государства Ирака и Леванта“ (ИГИЛ). По своей сути его идеология и методы достижения целей, тактика  практических действий, фанатизм, агрессивность и непримиримость функционеров и боевиков в значительной степени напоминают деятельность талибов во второй половине 1990-х годов. Такое сходство может стать основой для практической координации их действий, причем не только в Афганистане (где наибольшие опасения пока вызывают северные районы), но и в сопредельных ареалах Центральной и Южной Азии,  а также Северо-Западного Китая, на Кавказе и т. д. При этом, по мнению ряда экспертов, до 10 процентов боевиков ИГИЛ являются выходцами из российского Северного Кавказа; в их рядах действуют также отдельные лица из Ханты-Мансийского округа, Новосибирска, Поволжья и т. д. Открытого проникновения моджахедов ИГИЛ на афганскую территорию пока не наблюдалось. Однако в ряде анклавов страны, в том числе в северных, стала появляться их религиозно-пропагандистская литература, а пакистанское крыло талибов уже открыто провозгласило  себя союзниками  „Исламского государства“»[5].

«Этот рой состоит из единичных приверженцев того или иного духовного авторитета, террористического движения и т. п. и имеет свойство нарастать подобно снежной лавине. Его участники должны быть способны действовать абсолютно автономно и самостоятельно по сигналу духовного лидера или неизвестных военных командиров. Кстати, есть основания подозревать, что за французскими терактами стоит роевая структура»[6].

Создание из роя «облачного противника» означает, что противостоящее государство борется с противником, не зная его возможностей, подлинных целей, способов борьбы и многого другого. Рой не ограничен в выборе таких средств и способов. Другая важнейшая политико-дипломатическая тенденция XXI века — создание международных широких коалиций на базе отдельных локальных человеческих цивилизаций не только для решения частных, пусть и важных задач (как это было, например, в Афганистане), но и постоянно используемых в борьбе с другими ЛЧЦ.

Автор: А.И. Подберезкин