Теоретическое обоснование развития трех вариантов наиболее вероятного сценария глобального «Военно-силового противоборства ЛЧЦ»

Обострение межцивилизационного и межгосударственного конфликта, начавшееся в первом десятилетии XXI века, уже привело к тому, что этот конфликт перерос в силовую фазу развития и достаточно динамично сползает к ее вооруженному этапу…[1]

А. Подберезкин, В. Соколенко, С. Цырендоржиев

 

В краткосрочной перспективе 2016–2017 годов завершится окончательное оформление коалиции западной ЛЧЦ…[2]

авторы аналит. доклада ЦВПИ

 

Переходный период от относительно мирного состояния МО к её военно-силовой фазе развития, характерный для сценария развития МО во втором десятилетии XXI века, может развиваться по нескольким вариантам этого сценария до 2025 года. Как представляется, как минимум, по трем очень условно обозначаемым как «Вариант №1», «Вариант №2» и «Вариант №3» (соответственно — «пессимистический», «реалистический» и «оптимистический»). Таким образом, сценарий глобального «Военно-силового противоборства ЛЧЦ», как уже говорилось, может развиваться не вообще, а по нескольким своим вариантам в зависимости от конкретных политических и иных условий, сложившихся к началу этого периода или в процессе его реализации. Так, в ноябре 2013 года конкретные условия МО и ВПО на Украине были одни, а в феврале 2014 года, после переворота в Киеве, — совершенно иные. Смена условий МО, ВПО и даже СО не повлияла принципиально на смену «Военно-силового сценария противоборства ЛЧЦ» на какой-то иной, но, безусловно, изменила вариант его реализации в Европе и в мире с «Варианта №3» на «Вариант №2».

Аналогичная ситуация повторилась осенью 2014 года, когда Россия ввела свои ВКС в Сирию: «Вариант №2» развития сценария МО–ВПО вплотную приблизился к «Варианту №1»). Условно можно выделить три варианта этого сценария: пессимистический, реалистический и оптимистический. Наглядно это разделение показано на нижеследующей схеме (рис. 1).

Рис. 1. Логика наиболее вероятного сценария развития МО до 2025 года[3]

Подчеркну, что это варианты одного и того же сценария, которые отличаются, прежде всего, ролью, значением, масштабом и интенсивностью использования военной силы среди прочих силовых инструментов политики западной ЛЧЦ. Как видно из нижеследующего рисунка, до 2021 года прогнозируется усиление силового фактора во всех трех вариантах избранного вероятного сценария развития МО и отношений между ЛЧЦ, но наиболее ярким и негативным образом этот сценарий развивается в варианте отношений между западной и российской ЛЧЦ. Более того, предполагается, что его эскалация будет происходить и дальше не только в ближнесрочной (2016–2017 гг.), но и среднесрочной (до 2021–2025 гг.) и долгосрочной (до 2050 г.) перспективе.

Рис. 2. Отличие вариантов базового сценария развития МО глобальное «Военно-силовое противоборство ЛЧЦ» до 2025 года в роли, масштабах и интенсивности использования военной силы в общем объеме средств силовой политики западной ЛЧЦ

Если сейчас попытаться оценить вероятность развития того или иного варианта базового «Военно-силового сценария противоборства ЛЧЦ» после 2021 года в зависимости от существующих современных тенденций, то ее можно предположительно поделить следующим образом:

«Оптимистический» вариант (№3) — 10%, — наименее вероятный вариант;

«Реалистический» вариант (№2) — 20%, — маловероятный вариант сценария;

«Пессимистический» вариант (№1) — 50%, — наиболее вероятный вариант;

Иной возможный или комбинированный вариант развития «Военно-силового сценария»  МО — 20%.

Говоря об этих вариантах одного и того же сценария развития МО, следует иметь в виду, что, во-первых, еще до начала его полномасштабной реализации в 2021–2022 годах военная сила уже стала неотъемлемой частью внешней политики западной ЛЧЦ, т.е. ее современным атрибутом, во многом вернувшись к ситуации 1946–1979 годов в международных отношениях[4].

Во-вторых, любой из вариантов (как указанных ниже, так и возможно других) развития сценария МО после 2021–2022 годов западной ЛЧЦ неизбежно будет опираться на военную силу и ставку на военно-техническое и технологическое превосходство[5]. Попробуем конкретнее рас-смотреть три вероятных варианта базового сценария, начиная с наиболее безопасного для России «Варианта №3».

Вариант №3 («оптимистический») базового сценария предполагает достаточно быстрое замещение политико-дипломатических средств обеспечения международной, региональной и национальной безопасности силовыми инструментами политики: военно-политическими и военно-техническими средствами, а также средствами девальвации международных институтов безопасности и их вытеснения коалиционными институтами западной ЛЧЦ (например, Евросоюзом и НАТО), а также создания принципиально новых способов и средств силового обеспечения глобальной политики в области информатики, связи, интернета и образования.

Этот вариант, в частности, предусматривает в политической области системное сочетание как политико-силовых, экономико- и финансово-силовых методов с вооруженными методами, ограниченными по способам, средствам и масштабам использования военной силы, так и сетецентрические методы ведения вооруженной борьбы. Пример сочетания усиления силовых мер, сворачивания сотрудничества и постепенное втягивание в вооруженное противостояние в 2014–2015 годах отчетливо характеризует развитие этого варианта сценария и превращение его в «Вариант №2», доминирующий сегодня.

Как и в годы холодной войны, «оптимистический» сценарий военного противоборства не предполагает массового вооруженного воздействия со стороны западной ЛЧЦ: этот риск планируется минимизировать за счет использования вооруженных сил сателлитов, ЧВК, и инструкторов, которые смогут использовать качественную военную технику и вооружения (как, например, «Стингеры» в Афганистане). Пример с поставками военного снаряжения на Украину в 2015 году и направление американских спецподразделений в Сирию — только самое начало этого процесса.

Но этот вариант предполагает экспансию западной ЛЧЦ в Европе на территорию постсоветских государств и попытки создать зону зависимости России от ЕС. Этот же вариант предполагает расширение и продвижение НАТО на восток, втягивания в него не только новых членов, но и развитие двух форм влияния:

— «ассоциации» с НАТО (Украина, Грузия и т.д.);

— распространения влияния НАТО (республики Средней Азии, Казахстан и, в конечном счете, Россия)[6].

Поэтому «оптимистический» вариант сценария глобального «Военно-силового противоборства» предполагает в то же время эскалацию возможного военного конфликта до существенно больших масштабов, чем это имеет место сейчас. В этом смысле данный вариант неизбежно будет более насыщен военными компонентами, чем нынешний сценарий развития МО, который уже характеризуется как новое издание «холодной войны». По сути дела, это могут быть военные конфликты на нескольких ТВД с использованием клиентских государств и террористических организаций.

Вместе с тем, сохранение «оптимистического» варианта сценария глобального «Военно-силового противоборства ЛЧЦ» может прогнозироваться в случае сохранения части относительно благоприятных внешних условий, которые могут существовать в 20-е годы XXI века и которые будут ограничивать собственно вооруженные (но не силовые) способы воздействия, а именно:

— сохранения достаточно высокого уровня противоречий в рамках сложившейся военно-политической коалиции западной ЛЧЦ;

— успешного развития интеграционного проекта в Евразии вокруг «российского ядра»;

— нарастанием противоречий между западной ЛЧЦ и другими локальными цивилизациями, прежде всего исламской, китайской и латиноамериканской;

— но, прежде всего, успехами в технологическом, социально-экономическом и военно-политическом развитии России и ее союзников.

Очевидно, что в среднесрочной перспективе до 2021–2022 годов, когда указанные выше и другие тенденции в целом известны, можно рассчитывать на то, что западная ЛЧЦ не успеет в полной мере подготовиться к новому этапу и варианту сценария развития МО, в т.ч. в военно-технической области, что существенно скажется на ее возможностях и сделает этот «оптимистический» вариант сценария развития достаточно вероятным. Такую вероятность этого «оптимистического» варианта сценария МО можно оценить после 2021 года в 35–40%.

Вариант №2 («реалистический»). Этот вариант предполагает переход сетевой и сетецентрической войны западной ЛЧЦ против российской ЛЧЦ на качественно новый уровень, предполагающий постепенную смену существовавшей военно-силовой парадигмы на парадигму открытого военного противоборства (возможно еще до 2021–2022 гг.). По сути дела этот вариант предполагает открытую войну, ограниченную отдельными ТВД, возможно некоторыми средствами и способами ее ведения, а также масштабами и интенсивностью применения военной силы.

Реалистичность данного варианта сценария глобального «Военно-силового противоборства» после 2021–2022 годов во многом предопределяется не только развитием тенденций, указанных для «Варианта №1», но и силой существующей инерции, эффективностью сложившихся международных механизмов, прав, традиций и привычек. С некоторой долей условности можно провести сравнение с нарастанием военно-силового противоборства перед Второй мировой войной. Речь, в частности, идет о гражданской войне 1936–39 гг. в Испании; начале войны Японии с Китаем в 1937 г.; расчленении в 1938 г. Чехословакии и вооруженном конфликте Японии с Монголией и СССР на реке Халхин-Гол в 1939 году, оккупации Франции и других европейских государств.

Реализация «Варианта №2» до 2021 года требует если не признания публично новой парадигмы в международных отношениях, основанной на публичном праве силы, то молчаливого согласия с этим, что будет одновременно означать крах сложившейся правовой и политической системы в области международной безопасности. Такое достаточно циничное признание потребует не менее цинично публичной дискредитации международных институтов, норм и права, которые пока что необходимы западной ЛЧЦ в ее системной борьбе за сохранение мирового контроля.

Этот процесс, начавшийся с войны в 1991 году в Ираке, во многом фактически завершился к 2015 году, но для его публичной легитимизации потребуется еще какое-то время. Фактически этот процесс в 2015–2016 годах проходил в Сирии и на Украине. Есть основания полагать, что этот процесс будет ускоряться, но получит окончательное завершение только к 2021–2022 годам, когда новые представления о международных нормах и правилах, и институтах получат свое публичное закрепление, де-факто закрепленное признанием всего «цивилизованного сообщества» в лице стран-членов западной ЛЧЦ.

Для России этот наиболее «реалистичный» вариант сценария развития МО — самый опасный.

Он позволяет США и их союзникам:

— использовать свое экономическое, информационное, коалиционное, научно-техническое и военное превосходство практически без ограничений в глобальном масштабе, требуя одновременно от России самоограничений в области международной и внутренней политики. Пример такой политики — поведение Запада в рамках минских договоренностей на Украине;

— на каждом из этапов возможной эскалации конфликта подвергаться наименьшему риску и обладать наибольшими возможностями для его эскалации. Это вытекает из способности США — как лидера западной ЛЧЦ — контролировать процесс эскалации, оставляя за собой инициативу;

— постепенно ограничивать возможности России в коалиционной деятельности, подвергая ее изоляции и мешая приобретать потенциальных союзников, что очень хорошо видно на примере политики ЕС–НАТО по отношению к России в Европе;80 Стратегия национальной безопасности России в XXI веке

— внутриполитической стабильности в России, посредством системного воздействия на формирование политической альтернативы существующей власти отстаивающей суверенную политику внутри страны;

— создавать исскусственно серьезные социально-экономические трудности в развитии, консервируя внешнюю зависимость от импорта товаров, технологий и услуг.

После 2021–2022 годов этот вариант сценария развития МО, вероятность которого оценивается более чем в 50%, неизбежно перерастет в прямое глобальное военное противоборство с западной ЛЧЦ, которое будет подготовлено всем ходом развития событий в 2015–2021 гг. и эскалацией вооруженного и силового противостояния по схеме постепенного «втягивания» вооруженных сил США и НАТО в войну. Этот процесс будет, как представляется, характерен не только для конфликта на Украине, но и в других регионах, в частности в Сирии.

Вариант №1 («пессимистический»), предполагает радикальную смену парадигмы развития МО и ВПО ещё до 2021–2022 гг. и перехода к глобальной войне после 2021 года. То есть войне не ограниченной ни ТВД, ни способами, ни средствами ее ведения. Огромные военные риски развития такого варианта компенсируются новыми технологическими возможностями в области ВТО и ПРО, а также расчетами на способность сохранить контроль эскалации с целью избежать перехода к стратегической ядерной войне. Однако срыв развития международной обстановки от силового сценария к тотальной ядерной войне в рамках данного сценария, скорее всего, предотвратить не удастся. Вероятность «пессимистического» варианта «Сценария глобального Военно-силового противоборства» можно оценить в 10–15%, т.е. примерно на том же уровне, на котором он был в 1949–1969 годах.

Исходя из вышесказанного, следует изначально прогнозировать, что наиболее вероятный сценарий развития МО и его варианты — от «оптимистического» до «пессимистического» — в разной степени, но будут включать в себя не просто увеличение силовых, но и обязательное развитие вооруженные компонентов. Пока что такие компоненты вооруженной борьбы (уже существующие в реалии) не получили своих признанных в мире политических и юридических определений, хотя давно уже стали фактом. В частности, планируя развитие своего сценария МО после 2021 года, в США уже сегодня готовят не только силы и средства для поддержки на разных ТВД гражданами самых разных стран проамериканской оппозиции, но и вносят соответствующие изменения в штабную структуру своих специальных сил, подготавливая даже на самом низком звене специалистов по связям с общественностью, кураторов оппозиции и ведению информационных и кибервойн. Другими словами ВС США готовятся уже к войне на чужих территориях в режиме оккупации.

Кроме того надо понимать, что уже в ближайшем будущем война может начаться и закончиться без всякого массированного вооруженного нападения. И такая война даже может быть выиграна без крупных боестолкновений. Так же, как например, когда в Крыму и на Донбассе гражданское сопротивление власти переросло из политического противостояния в вооруженную борьбу, граница между которыми вплоть до апреля–мая 2014 года была условной. Но еще более яркий пример — «революция» в феврале 2014 года в Киеве, когда «мирные» протестующие стали убивать вооруженных солдат внутренних войск.

Позже, но «с другим знаком», ситуация повторилась в Йемене, когда изгнанный повстанцами президент Салех (как и В. Янукович на Украине) получил легитимную силовую поддержку извне от США и Саудовской Аравии, но сам не смог оказать вооруженного сопротивления повстанцам. По сути дела военные конфликты на Украине, в Йемене, а до этого в Югославии, Ираке и в Ливии, стали прообразами «пессимистического» варианта будущей войны против России о котором говорилось выше.

Характер современной внешнеполитической и военной стратегии развитых государств неизбежно предполагает, что она строится на принципах системности (т.е. использовании всех коалиционных и цивилизационных ресурсов для достижения окончательного результата), сетецентричности (т.е. военно-технического и информационного обеспечения политики) и сети (т.е. комплексности подхода), что изначально предполагает инициативу и политико-идеологическое лидерство в подготовке и принятии решений, а также использования всего спектра «умной силы» (smart power). Это означает, что война XXI века, даже глобальная, а тем более на отдельных ТВД, не будет повторением прежних войн.

Иными словами в реализации указанного военно-силового сценария всеми странами могут быть использованы несколько (в нашем случае только три) вариантов развития одного и того же военно-силового сценария, сутью которого будет борьба за ликвидацию (сохранение) попыток со стороны любых сил нарушить монополию западной ЛЧЦ на контроль в мире. Средствами противоборства станут не только вооруженные, но и невооруженные силовые средства — широкая система мер противоборства — от «мягкой силы» до прямого вооруженного насилия, — в основе которой находятся, прежде всего, информационные и сетецентрические средства ведения войны.

Эти варианты с точки зрения значения в них военной силы можно проиллюстрировать в сле-дующей матрице.

Как видно из предложенной матрицы, разные пропорции в соотношении различных политических средств отнюдь не означают, что преимущество будет отдано какой-то отдельной группе — «мягкой силы» или «жесткой силы», или «силе принуждения» — как интегрированному, системному применению всех средств и способов силового воздействия. В зависимости от конкретных условий и обстоятельств варианты стратегии и использование тех или иных форм военной силы будут меняться, а значит изменятся и варианты одного и того же сценария. Причем в короткое время. Так, развитие МО и ВПО на Украине в 2014–2015 годы свидетельствовало о бы-строй смене «оптимистических» (соглашения в Минске) и «пессимистических», вариантов одного и того же военно-силового сценария, который применительно к России оставался на удивление последовательно силовым. При этом, как показала история, также быстро меняется и МО, и ВПО, и СО в регионе. Это означает, что динамика изменения МО и ВПО обстановок может быть очень высокой и изменяться в течение двух–трех месяцев. Прежде так динамично менялась только стратегическая обстановка.

Соответственно для России становится очень важным учесть эти приготовления в формирующейся СО. В Вооруженных Силах страны, включая специальные формирования, должны быть не только снайперы, связисты и корректировщики, специалисты по инфор- и кибер-войнам, но и социологи, политологи, учителя истории, политические лидеры и общественные фигуры и т.п. Это потребует соответствующих изменений в структуре и штатном расписании штабов и боевых подразделений, подготовке соответствующих специалистов уже сегодня, сейчас. Причем в достаточно близкой перспективе можно предположить, что их роль может стать решающей, может быть более важной, чем военных. Тем более что первые симптомы заметны уже сегодня.

Однако это далеко не все. По сути дела речь должна идти не только о новой структуре ВС и органов управления, но и серьезных изменениях во всей военной организации государства, его институтов. Эти изменения предполагают, что:82 Стратегия национальной безопасности России в XXI веке

— война фактически уже идет и соответственно должно быть такое управление государством, обществом и всей нацией, которое аналогично тому, какое существует в условиях военного времени, но без введения чрезвычайного или военного положения во всей стране. Аналог такому управлению был создан в СССР в 1941 году в лице ГКО;

— необходима разработка сил и средств, соответствующих новому характеру войны. И не только в Вооруженных силах России, но и во всей военной организации страны: в МВД, Национальной гвардии, ФСБ, МЧС и общественных организациях.

Сказанное означает, что при подготовке ответных мероприятий со стороны России, включая ГПВ до 2025 года, необходимо ориентироваться на неизбежное военное и иное силовое противостояние, которое происходит и будет только усиливаться в среднесрочной перспективе. По этой причине необходимы срочные мобилизационные меры общенационального масштаба не только в военной области, но и включающие изменения в управлении государством, обществом и его экономикой.

>>Полностью ознакомиться с аналитическим докладом А.И. Подберёзкина "Стратегия национальной безопасности России в XXI веке"<<


[1] Современная международная обстановка: цивилизации, идеологии, элиты / А.И. Подберезкин, В.Г. Соколенко, С.Р. Цырендоржиев. — М.: МГИМО–Университет, 2015. — С. 9.

[2] Проект долгосрочной стратегии национальной безопасности России с методологическими и методическими комментариями: аналит. доклад / [А.И. Подберезкин (рук. авт. кол.) и др.]. — М.: МГИМО–Университет, 2016. Июль. — С. 26.

[3] Здесь и далее: Подберезкин А.И., Харкевич М.В. Мир и война в XXI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. — М.: МГИМО–Университет, 2015. — 581 с.

[4] National Security Strategy. — Wash.: The White House. February. 2015.

[5] The National Military Strategy of the United States of America. — Wash.: GPO, 2015. June.

[6] Стратегическое прогнозирование международных отношений: кол. монография / под ред. А.И. Подберезкина, М.В. Александрова. — М.: МГИМО–Университет, 2016. — С. 105–117.

 

16.04.2017
  • Эксклюзив
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • США
  • Глобально