Очень часто оценка или даже прогноз политических событий в международной области основывается просто на заявлениях и публичных декларациях политиков, оценках экспертов и выводах журналистов. Причем без какого-либо серьезного исследования. Между тем, как известно, существует большая разница между публичными намереньями и декларациями, с одной стороны, и реальными действиями, с другой. Очень часто, даже, как правило, эта разница умышленно камуфлируется с целью дезинформации противника относительно своих истинных намерений. Особенно если речь идет о будущих намерениях. Это и понятно, ведь в политике и военном деле противной стороне нужно знать только то, что вы хотите знать. Проблема однако заключается в том, что публичная международная политика не может строиться на дезинформации: важно, чтобы не только ваши союзники, но и оппоненты понимали цели и мотивы ваших действий.

С этой точки зрения идеология, как оформленная концепция и система взглядов, не может вводить в заблуждение ни союзников, ни противников в долгосрочной перспективе. Возможные тактические уловки, приемы и хитрости не могут изменить политико-идеологическую суть внешней политики также как украшения на фасаде дома не могут повлиять на фундамент и основные несущие конструкции. Вот почему анализ политики должен основываться не только на традиционном политическом анализе: публичных заявлений и действий, а также изучении реальных интересов (потребностей) правящего класса и его возможностей (ресурсов), но и на тщательном изучении концептуально-идеологических основ политики, отражающих субъективные взгляды представителей правящей элиты. Если вернуться в очередной раз к модели политического процесса, то это означает, что анализу должны повергнуться:

– традиционные заявления и публичные декларации, в которые оформляются цели и задачи политики (группа факторов «В»);

– национальные ресурсы и возможности (группа факторов «Б»);

– национальные ресурсы и интересы (группа факторов «А»);

– влияние внешних факторов (группа факторов «Г»).

Но не только! Анализу должны подвергнуться их взаимосвязи в представлении правящей элиты страны и общества (группа факторов «Д»), т.е. идеология!

При таком анализе окажется невозможным спутать подлинные и декларируемые в целях дезинформации политические цели. Также невозможно, как и скрыть конструкцию здания и его основные  параметры за внешним декором.

Представляется, что в XXI веке такая разница между декларируемыми намерениями и реальными действиями стремительно увеличивается. Более того, политические декларации и их комментарии экспертами, журналистами и блоггерами нередко сознательно преследуют цель ввести в заблуждение. При этом, похоже, что ответственность за такое поведение становится все более актуальной задача отделить в анализе и прогнозе развития МО и ВПО реальность от вымыслов и дезинформации, что позволяет делать традиционный анализ, основанный не столько на изучении заявлений и намерений (intentions), сколько на анализе, во-первых, возможностей и ресурсов (capabilities), а также, во-вторых, анализе идеологии, как системы взглядов, идей и ценностей, отказ или игнорирование которых полностью невозможен даже в интересах дезинформации противника[3]. Таким образом самый общий теоретический подход к анализу развития МО и ВПО предполагает:

– традиционный для политических ведомств анализ намерений, заявлений, комментариев и пр. (intentions);

– анализ реальных возможностей и ресурсов (capabilities), который в большой степени относится к компетенции спецслужб;

– анализ идеологии (концепций, идей, ценностей, который является резко предметом тех, кто склонен к научным исследованиям.

– анализ развития НЧК и его институтов на уровне как ЛЧЦ, так и наций, и государств, и международных аткоров.

Эту мысль можно сконцентрировать в следующую логическую картину методологии исследования, исходя из предыдущей логики обсуждения:

Как видно из рисунка, идеологический аспект анализа и прогноза присутствует не только в качестве важнейшего самостоятельного подхода, но и присутствует в том числе в анализе ресурсов/возможностей и политических деклараций, потенциала ЛЧЦ и ее институтов.

Этот подход к анализу и прогнозу МО позволяет в конечном счете отличить реальные планы и действия от мнимых – надуманных или разработанных в целях дезинформации, – что всегда было важнейшей задачей политики и лиц, принимающих политические, военные или иные важнейшие решения. Известно, что успешная кампания и дезинформации приводила не только к проигранным сражениям и даже войнам, но и краху государств. Речь идет в данном случае не столько о конкретных деталях, пусть даже очень важных, а о понимании сути политики и стратегии оппонента.

В условиях ведущейся сетецентрической войны против России исключительно важными становится точное понимание политики противника, которая возможна только на основе идеологической адекватной оценке всей суммы идеи, концепций и «смыслов», – собственных и чужих – которые так или иначе используются в этой войне локальными цивилизациями и нациями, а не только отдельных фактов и тенденций. Это возросшее значение  идей определяется как минимум, двумя обстоятельствами: во-первых, объективно возросшей ролью в политике и стратегии государств информационно-коммуникационных средств, вытекающих, в свою очередь, из роста значения НЧК и его институтов[4], а, во-вторых, в качественно новых научных, образовательных, технических возможностях влиять на другие ЛЧЦ государства и коалиции, прежде всего, на формирование общественного и элитарного сознания этих стран.

Особенное значение изменения в этих возможностях имели для политики откровенной дезинформации и создания ложных «виртуальных реалий» в МО, которая стала повсеместной практикой в начале XXI века, более того, будет ведущей тенденцией в будущем. Так, мысль о «вине» коммунизма и «покаянии», которая активно используется с конца 80-х годов, «плавно» переросла в «вину СССР», а затем уже и «войну России». В том числе и за то положительное, что еще совсем недавно признавалось за ней бесспорно. Так, «вина» коммунистов и И. Сталина превратилась через несколько итераций в «вину России» перед всей Европой, а недалеко, возможно, и то время, когда эта вина трансформируется в «вину перед Германией». А затем и пересмотр результатов войны, отрицание итогов послевоенного мироустройства, что в конечном счете может привести уже к «законному» пересмотру сложившихся границ и переделу природных ресурсов и контролю над транспортными коридорами.

Не случайно, что этот процесс «деидеологизации» в СССР и России совпадает с политическим процессом формирования новой «виртуальной реальности» – положительного значения усиления лидерства «миролюбивой» – демократической Германии в конце XX века. С политической точки зрения это означает, что Германия стремительно превращается уже не только в лидера ЕС, но и в самостоятельную военно-политическую силу, которой очень мешает недавнее прошлое, чтобы было можно повторить сценарий развития МО накануне Первой и Второй мировых войн. Иными словами, идеология, пропаганда и манипулирование общественным сознанием стали реальными политическими инструментами, альтернативными объективным знаниям, к которым прибегают традиционно при анализе МО и ВПО. В отличие от прежних лет это явление уже стало важным реальным фактором мировой политики, который требуется учитывать при анализе, а тем более стратегическом прогнозе. Можно, например, предположить, такую картину: сформулируется некий ложный образ в качестве «виртуальной реальности», а в результате целенаправленных усилий сформировывается такая МО, которая будет соответствовать этому образу уже в реальности. Примеры уже существуют – «поиск» химического оружия» в Ираке, «ядерная угроза» Ирана, «имперские амбиции России» и т.д.

Другой пример реализованной «виртуальной реальности» – создание атмосферы русофобии на Украине, которая привела в конечном счете к незаконной смене власти. Образ «империалиста» из русского начал сознательно формироваться еще в СССР, когда всячески стало выпячиваться «украинство» и подчеркиваться «экономические издержки» союзного государства. В итоге произошло, казалось бы, невероятное – часть русского народа «осознала себя» самостоятельной нерусской этнической общностью, противопоставив основной части нации. И все это за какие-то 25–30 лет[5].

На самом деле быстрое изменение МО предполагает прежде всего быстрое изменение социальной сущности человека, институтов его развития, т.е. НЧК и его институтов. На рисунке, указанном выше, этот фактор обозначен среди прочих в группе глобальных тенденций развития человеческой цивилизации, но именно он и является самым динамичным фактором в изменяющейся МО: демографические, природные, экономические и иные факторы меняются не только медленнее, но и менее радикально. Тем сильнее их влияние и в конкретной МО и ВПО, и даже СО[6].

Сказанное означает, что идеологическое и дезинформационное значение при формировании (и, следовательно, прогнозе) МО – чрезвычайно высоко и стремительно повышается. Что, кстати, очень хорошо поняли на Западе еще в последней четверти XX века, когда подписали Заключительный Акт в Хельсинки 1 августа 1975 года, который стал фактически правовой и политической основой для всего диссидентского движения и последующего развала Социалистического содружества.

Развитие современного сценария МО характеризуется еще более быстрой искусственной виртуализацией действительности, когда сознательно создается некая нереальная виртуальная (выгодная западной МО) реальность, которая начинает все сильнее влиять на сценарий развития МО. И объективные реалии и знания в этом процессе играют подчиненную идеологии роль, т.е. сознательно подгоняются под необходимую субъекту МО реальность. Сегодня, например, можно выделить ведущую виртуальную реальность созданную США, под которую тщательно и настойчиво подгоняется» реальная МО. Эта реальность – «агрессивная «Россия», «угрожающая цивилизованному человечеству», которую требуется всеми способами (включая военные) уничтожить. Такая «идеологическая картинка» является уже не виртуальной, а реальной политической основой для анализа современной МО и будущих сценариев.

Эту идеологическую особенность важно сознавать в реальной политике потому, что именно настойчивое отстаивание «виртуальной реальности» превращается в реальную политическую практику. Это особенно отчетливо было видно в процессе освещении конфликта на Украине, когда собственно медийный процесс превратился в самостоятельную политику. И этот же процесс стал фактором сознательного формирования сценария МО в еще большей степени в будущем. Механизм создания такого «виртуального сценария МО» можно представить следующим образом, разбив его (в целях выделения отдельных функций) на два этапа, которые означают этапы сознательной политики дезинформации и создания ложного сценария развития МО[7].

Как видно из рисунка, будущий сценарий МО во многом предопределен теми идеологически обоснованными «виртуальными образами», которые сознательно заранее создаются оппонентами. Если проиллюстрировать эту формальную логику примером, то хорошо подходит пример с Украиной, полностью соответствующий всем этапам развития.

Реальные объективные знания не только в отношении фактов, но и идеологии необходимы для того, чтобы отделить «виртуальные» цели от реальных и спрогнозировать конечные реальные политические цели и будущий реальный сценарий развития МО. В частности, реальный сценарий развития МО после 2020 года представляется как один из вариантов сценариев военно-силового и вооруженного противоборства западной ЛЧЦ с другими ЛЧЦ, прежде всего российской. Однако его «виртуальный образ», который готовится в настоящее время в США и НАТО, существенно отличается от реального. Он акцентирует внимание не только на силовом, но и на вооруженном противоборстве ЛЧЦ, что очевидно следует из ставших известными в 2015 году Стратегии национальной безопасности и Военной стратегии США[8]. Это сознательно дезориентирует общественность и лиц, принимающих политические решения.

Надо понимать, что существует и дезинформационный процесс формирования «виртуального образа» – процесс, занимающий определенное время и усилия не только в СМИ, но и в политических и дипломатических, и экспертных кругах, которые – это важно подчеркнуть – специально готовятся и для них выделяются специальные ресурсы. Другими словами, это достаточно ресурсный процесс дезинформации, требующий времени. Он необходим для формирования у оппонента «ложной цели» и неэффективной траты ресурсов. Так, очевидной «ложной целью» для СССР многие годы являлась возможная война в Европе с помощью массовых сухопутных армий по аналогии с войной 1941–1945 годов. В результате СССР создал огромное число бронетанковых и пр. сухопутных соединений, которых надо было поддерживать в мирное время вне зависимости от степени военной угрозы. Позже, десятками тысяч эти самолеты, танки и пр. техника утилизировались, что, впрочем, также потребовало крупных затрат.

Яркий пример этому – создание иллюзии стратегического наступления, когда в процесс включены в т.ч. и реальные ВС, а также ВиВТ. В политике происходит примерно то же самое: тратятся не только виртуальные и медийные, но и материальные ресурсы. В т.ч. создается, возможно, иллюзия развертывания подразделений ВС, создаются новые ВиВТ. Это необходимо иметь ввиду при анализе и стратегическом прогнозе развития сценария МО после 2020 года.

Следует понимать, что такие дезинформационные «виртуальные акции» не только могут, но обязательно будут предприниматься в будущем. Они уже стали частью внешнеполитического планирования западной ЛЧЦ. И задачей научной экспертизы является вычленение таких ложных «виртуальных акций», в т.ч. из всего спектра возможных сценариев развития МО в будущем. Отличать возможные от реальных сценариев, включая искусственно культивируемые возможные сценарии развития МО, является очень важной функций органа, участвующего в подготовке и принятии решений. По сути дела – это важнейшая задача стоящая перед всей военной организацией нации.

Известно, что в современной истории существует много практических примеров такого процесса сознательного искажения объективных реальностей в целях дезинформации. Например, через все шесть стадий этого этапа прошло формирование «виртуального» политического облика НАТО в 1990–2000 годы – от искажения реального военно-политического союза, которым он является, и попыток представить его в виде некой «невоенной, политической», чуть ли не гуманитарной организации, до дезинформации относительно сворачивания его военной деятельности и даже роспуске блока. Надо признать, что для большого числа представителей советско-российской правящей элиты эта дезинформация сработала. Более того даже высшие представители правящих кругов России включая президента Б. Ельцина, поддержали идею расширения НАТО на восток.

Очень важно понимание значения именно идеологического этапа формирования сценария «виртуальной МО» потому, что он представляет собой не только будущую научную основу идеологии, ее базовую логику всего политического процесса, но и нередко сам механизм реализации всех последующих стадий формирования «виртуального» сценария МО. Общую логику и взаимосвязь всех звеньев политического процесса можно лучше представить себе на основе рисунка, составленного по исследования профессора МГИМО(У) М. Хрусталева[9].

Из рисунка видно, что объективные (базовые) интересы и ценности, проходя через «линзу» восприятия национальной элитой могут формироваться в цели и задачи очень по-разному, даже противоречиво. Наверное, наиболее точный, научно обоснованный, «идеальный вектор» представлений («Д»–«В») может соответствовать объективным международным реалиям на 70–80, а в идеале даже на 90%, но и тогда эти представления не будут идеальны и абсолютно тождественны потребностям. Конкретная СО, например, никогда не будет тождественна ВПО.

Другие же вектора («Д»–«В^*» и «Д»–«В^**») могут быть очень далеко от реалий и действительности. Причем это может происходить как по ошибке или другим причинам, так и осознанно, с целью введения в заблуждение потенциального противника относительно современных и будущих политических целей и вытекающих из них стратегий. Так, вектор «Д»–«В^*», например, показывает на эволюцию целей (и соответствующие изменения в стратегии) в сторону большего учета международных реалий, открытости, универсальности и большей вовлеченности в международные дела. Это означает, что и внешнеполитическая стратегия и военная политика будут больше ориентированы вовне, что позволяет делать соответствующие выводы о характере будущего сценария развития МО. В качестве примера можно привести политику Японии и прогноз ее стратегии, а также сценарии развития МО в 30-е годы XX века для США, которые колебались от изоляционизма к глобальной или региональной вовлеченности.

И, наоборот, вектор «Д»–«В^**» свидетельствует о целях и стратегии, ориентированных в значительной степени на изоляционизм, как это было в США в 30-е годы XX века. Но это разделение, естественно, справедливо только для логической модели. На практике это слишком явное разделение отсутствует.