Модели обеспечения международной и военной безопасности

В мире XXI в. … одновременно происходят два взаимосвязанных
мегатренда[1]. Во-первых, нарастание важности общемировых тенденций …
и рост понимания необходимости сотрудничества …
Во-вторых, внутри этой «рамки» развивается процесс усложнения, роста
многообразия социальных, экономических и политических отношений
как в отдельных государствах, так и между ними[2]

А. Байнов, политолог

Международная и военно-политическая обстановка (МО и ВПО) в мире в XXI веке будет определяться как общими мегатрендами развития, так и политикой отдельных субъектов ВПО – как международных, национальных, так и общественных. Соответственно трансформируются и представления об обеспечении международной безопасности, сложившиеся в результате Второй мировой войны и распада мировой социалистической системы. Можно выделить два этапа, которые за эти десятилетия прошло мировое сообщество, естественно, понимая, что ни на одном из них не стало «абсолютной чистоты» в подходах различные государства.

I этап (1945–1990 гг.) – характеризуемый разделением мира на две основные противостоящие военно-политические группировки – НАТО и ОВД – действия которых были отчасти ограничены как существованием ОМУ, так и декларируемыми нормами международного права и международными организациями (ООН, ОБСЕ и др.).

II этап (1990–2010 гг.) – абсолютными доминированием США в военно-политической области, называемом «однополярным миром», которые в это время подвергались эрозии со стороны растущего влияния новых центров силы и международных акторов, в т.ч. нарастающей культурной и этнической разнородности, изменением отношения экономических и военных сил и др. факторами.

Можно констатировать, что во втором десятилетии XXI века эти мегатренды сохранились, но их развитие привело к появлению новых самостоятельных и влиятельных субъектов ВПО, чья внешняя и военная политика все сильнее приобретала отчетливо выраженный национальный характер. Это характерно не только для новых крупных субъектов ВПО – Китая, России, Бразилии, Индии, но и для относительно менее заметных по своему влиянию государств и, – что важно, негосударственных акторов: международных институтов, общественных, политических и иных организаций.

Очевидно – и это было признано во втором десятилетии, – что второй этап закончился и мир переходит в более нестабильный, как его назвали «турбулентный» период, где появляются как новые угрозы и вызовы, так и способы и средства их реализации и отражения. В этой связи особенно остро встал вопрос фактически о создании новой системы международной и региональной безопасности, поиске новых моделей и представлений ее реализации. Именно такая новая модель (или модели) будут положены в основу нового миропорядка.

Две противоположные модели обеспечения международной безопасности

Можно сказать, что главнейший тренд XXI века – это строительство 
и закрепление нового мирового порядка[3]

Т. Шаклеина, профессор МГИМО(У)

Известно, что сложность любого материального объекта (процесса) может быть бесконечна, поэтому моделирование (упрощение) – неизбежный прием, к которому необходимо прибегать при анализе тех или иных сложных систем, а тем более общественных процессов. Это в полной мере относится к модели международной или региональной безопасности, которая в своих основных чертах является производной от модели формирующегося нового мироустройства.

Процесс формирования системы международной безопасности особенно сложен потому, что он включает в себя множество факторов – политических, экономических, технологических, гуманитарных и иных, с одной стороны, и разнесен по времени на различную перспективу, с другой. Вряд ли возможно учесть все эти факторы, в т.ч. переменные, и точно спрогнозировать их эволюцию на далекую перспективу. Тем более трудно предсказать вероятность появления качественно новых факторов, принципиально меняющих. Тем более трудно предсказать вероятность появления качественно новых факторов, принципиально меняющих парадигму развития МО и ВПО. Однако можно определить общую, доминирующую тенденцию, которая в упрощенном виде позволяет судить о МО, и вытекающие из нее последствия. Эти последствия достаточно определенно укладываются в две основные доминирующие модели обеспечения безопасности, которые складываются в настоящее время.

1-я модель: обеспечение безопасности за счет преимущественно национальных средств, превосходящих (или компенсирующих) возможности других государств предполагает:

– сохранение превосходства в научно-технической области и военной мощи;
– лидерство в НЧК и его институтах;
– создание качественно нового потенциала ВиВТ, прежде всего потенциалов ВТО и ВКО.

Надо сказать, что такая модель отнюдь не ориентирована исключительно на национальные возможности: по-прежнему важен поиск союзников, партнеров, но – важно подчеркнуть, – что в любом случае такие политико-дипломатические и военно-технические возможности рассматриваются прежде всего с точки зрения национальных интересов и совместимости с системой национальных ценностей.

Естественно, что чем сильнее государственная и военная мощь той или иной страны, тем больше возможности привлечь к сотрудничеству другие страны на своих условиях и преимущественно в своих интересах.

В наиболее явном виде эта модель – модель поведения США, которые стараются развивать сотрудничество на всех уровнях (например, даже на уровне Корпуса морской пехоты) в своих интересах. «Партнерство» – тот термин, за которым на самом деле скрывается явное подчинение других государств.

2-я модель: обеспечение безопасности преимущественно за счет политико-дипломатических средств и региональной (например, евразийской) интеграции (Россия, и др. государства).

Если попытаться представить эти модели графически, то можно предположить, что акцент (по 10-и балльной шкале) по осям абсцисс и ординат, соответствующим преимущественной ориентации стратегии модели № 1 и № 2, можно изобразить следующим образом: 

Из рисунка видно, что:

Первое: современная модель обеспечения международной и региональной (евразийской) безопасности, например, России в минимальной степени ориентирована на факторы силы и обеспечение национальной безопасности военно-техническими средствами. Россия и многие другие страны заинтересованы в том, чтобы усилить международно-правовые механизмы безопасности в силу не только понимания существа проблем современного мира, но и в силу относительной экономической и технологической слабости, отсутствия реальных союзников и других факторов.

Второе: в такой же небольшой степени и американская модель учитывает несиловые факторы, хотя и не абсолютизирует собственно силовые. Другое дело, что способы и формы применения военной силы США рассматривают сегодня по-иному: прямое использование военной силы становится все дороже и более рискованным, поэтому оно уступает место косвенным силовым методам и «мягкой силе», в особенности использованию потенциалов союзников и партнеров.

Конечно, «сотрудничество», предполагаемое с партнерами, также становится одной из форм использования их потенциалов и возможностей. Сегодня более 97 тыс. военнослужащих и гражданских лиц США размещены вне национальной территории. При этом, как следует из доклада, посвященного Армии США в 2013 году, они во все большей степени рассматриваются в качестве средства «усиления глобального участия» и «развития возможностей партнерства»[4].

Относительное сокращение прямого использования военной силы США в военных конфликтах предусматривает сокращение расходов на Армию (Сухопутные силы) при перераспределении этих средств в пользу других, «непрямых» силовых компонентов.

Третье вероятно сближение стратегий России и США: по мере ослабления мощи, США больше прибегать к дипломатии, а Россия – к реальным инструментам мощи.

С тех пор, когда вышла книга З. Бжезинского, ситуация стремительно развивается. К сожалению, в опасном направлении. И хотя З. Бжезинский и его идеи уже не пользуется прежним влиянием, его прогнозы продолжают сбываться (хотя бы применительно к Евразии). Примеров множество, причем все они касаются так или иначе практически всех государств Евразии – от Сирии, Ирака и Афганистана, до стран Северо-Восточной, Юго-Восточной и Южной Азии. Так, в январе 2013 года США и Япония начали пересмотр руководящих принципов сотрудничества в области обороны впервые за 15 лет. Аргументом для этого явились заявления нового премьер-министра Японии Синдзо Абэ о территориальном споре с ядерным Китаем и ядерной Северной Кореей. Официально журналисты узнали от японского Минобороны лишь то, что токийские военные желают обсудить роль японских Сил самообороны и американских военных сил в перспективе на ближайшие 5, 10, 15 лет и на региональную безопасность в обозначенные периоды, которое объясняется резким изменением обстановки в области безопасности»[5], – отмечают российские исследователи. Некоторые из западных обозревателей даже предрекали войну Японии и США с Китаем уже в 2013 году[6]. Думается, однако, что назревание конфликта будет происходить дольше и будет прямо зависеть от амбиций Китая, с одной стороны, и наметившейся тенденции роста военного потенциала, с другой.

Отдельно стоит вопрос о Центральной и Восточной Европе, где большинство стран ориентируются на США и НАТО, но, в то же время, уделяют внимание и своей безопасности. Так, военный бюджет Польши в 6 раз больше украинского, хотя их демографические и экономические потенциалы вполне сопоставимы[7]. И здесь также необходимо констатировать «расползание» системы европейской безопасности, сложившейся в ХХ веке, с одной стороны, и формирование единой военной политики Евросоюза, с другой. Насколько эта будущая политика Евросоюза будет совмещена с политикой НАТО покажет время. Ясно пока что одно: размещение элементов региональной системы ПРО США в Европе (пока что в Польше и Румынии) очевидно вносит свой элемент в раскол Европы и Евразии.

Становится все более ясным, что ни страны Евросоюза, ни США не заинтересованы в создании единой системы европейской и евразийской безопасности. Их намерения очевидны – обеспечить безопасность Евросоюза, более того, его влияние на всю Евразию, фактически игнорируя интересы России и других стран. Последние будут вынуждены либо принять предлагаемые (навязываемые) правила игры, исключающие в том числе принцип равной безопасности, либо подвергнуться дальнейшему давлению. Это давление пока что проявляется в гуманитарной и торгово-экономической области, но границы этих областей с областью политического суверенитета все больше размываются. В том числе и с помощью переноса правовых норм Запада на российскую почву.

Вот почему интеграция Белоруссии и Украины с Россией в военно-политической области – вопрос огромной важности не только для России, но и для Украины и Белоруссии, по отношению к которым существуют политические и территориальные претензии.

Но, если Белоруссия достаточно интегрирована с Россией, в т.ч. и в области ПВО и ПРО, то Украина не только не интегрирована, но и в течение многих лет серьезно отстает по важнейшим направлениям, определяющим национальную безопасность. По сути дела военный потенциал Украины, особенно высокотехнологичный, исчезает. Поэтому основа для интеграции стремительно тает. Сами украинские эксперты отмечают «… если подвести итог всему вышесказанному, то нужно отметить, что основные усилия большинства стран направлены в первую очередь на укрепление системы ПВО и формирование щита за счет боевых самолетов, зенитно-ракетных систем, ракет и военно-морских сил. Проводятся закупки и разработки ударных комплексов, систем обнаружения и обработки данных. Интенсивно проводится усиление мобильного компонента за счет закупок вертолетов и самолетов. Украина, которая до настоящего времени практически не занималась закупками нового вооружения и техники, к сожалению, является очевидным аутсайдером. А если принимать во внимание те обстоятельства, что государства, входящие в военно-политические блоки, интенсивно вооружаются и перевооружаются, а также отсутствие плана немедленного перевооружения, то становится вполне очевидным, что подобная политика крайне неосмотрительна и может быть даже опасной для безопасности государства»[8].

Как и по отношению ко всему процессу евразийской интеграции, США и Евросоюз любыми способами будут препятствовать военно-политической интеграции славянских государств. Применительно к этой проблеме, для внешней политики недопущение интеграции России и Украины является приоритетом № 1 для внешней политики США не только в Европе, но и во всей Евразии. Причем, отрицая угрозу со стороны России, руководство НАТО отнюдь не заморозило свою подготовку к возможным военным действиям. Об этом, например, свидетельствуют учения, «Стойкий джаз», которые проводились НАТО на территории Польши и Прибалтики со 2 по 9 ноября 2013 г.[9].

В этих условиях евразийская интеграция, пожалуй, единственно возможный ответ России в политической, экономической и военно-политической области, который может оказаться эффективным. И, прежде всего, в ее наиболее важной и чувствительной области – ВКО, которая будет не только производным результатом от уровня развития науки и технологий, и НЧК в целом, но и сама станет мощным импульсом для их развития. Важно, чтобы это понимали не только в США, но и в России и других евразийских государствах.

Сегодня не существует не только сколько-нибудь связанной системы евразийской безопасности по аналогии с той системой, которая складывалась в Европе с начала 70-х годов прошлого века, но пока даже такой идеи, концепции. Пока что на эту роль реально претендует только НАТО, которая так или иначе распространяет свое влияние на весь континент.

Существует несколько возможных сценариев формирования такой системы, которые, сводятся в конечном счете к следующему:

1. Создание системы евразийской безопасности (по аналогии с ОБСЕ), куда входили бы все государства от Ирландии до Филиппин, предусматривающей не только политические обязательства, но и механизмы их реализации.

2. Формирование коалиционных систем международной безопасности, в центре которой находились бы ведущие державы и союзы континента:

– США и Евросоюз;
– только Евросоюз;
– Китай;
– Индия;
– Россия.

3. Развитие существующих и создание новых военно-политических союзов (коалиций): ОДКБ, ШОС и т.д.

Понятно, что если говорить о потенциале ОДКБ или СНГ, то речь идет прежде всего о возможностях России. Даже Украина мало что в реальности пока что сможет добавить (даже с учетом отказа от европейского вектора развития).

Социально-экономические и оборонные показатели некоторых государств СНГ в 2013 году[1]

Страна

Население
(млн чел.)

Штатная числ. ВС (тыс. чел.)

Доля
контрактников
в %*

Зарплата (долл.)

Расходы на
оборону
(млрд долл.)

Расходы на
оборону
от ВВП
%

Расходы
на оборону на душу населения (долл.)

Россия

143,3

1000

26

800–1200

65,7

3,2

458,5

Белоруссия

9,5

48

60

250–350

0,677

1

71,3

Казахстан

17

50

65

450–500

2,45

1,1

144,1

Украина

45,5

139

60

260–350

1,9

1

41,8

*В таблице даны показатели доли контрактников от общей штатной численности солдат и сержантов (прапорщиков) в Вооруженных силах этих стран

 

Вместе с тем любая консолидация ресурсов имеет прежде всего политическое значение. Когда говорят о «бесполезности» союзников с военно-технической точки зрения, «обременении» и т.п., упускается из виду, что военно-политическая коалиция, безусловно, дополняет политический, моральный и правовой потенциал любой нации и государства.

Есть, конечно, и наиболее реалистичный, четвертый сценарий: отсутствие любой коалиции. Для Соединенных Штатов и НАТО любые интеграционные инициативы в Евразии не просто не нужны, но даже опасны. Поэтому они будут любыми способами противодействовать складыванию любой военно-политической коалиции, ведь их вполне устраивает существование единственной – НАТО. Как справедливо заметил политолог С. Жильцов, «ЕС последовательно расширяет политическое влияние на Украину и Молдавию, предпочитая видеть их вне зоны российского влияния. Киев нужен Брюсселю в качестве противовеса российской политике на постсоветском пространстве. Отсутствие Украины в интеграционном проекте по созданию Евразийского экономического пространства значительно ослабляет позиции России»[11]. У них есть много инструментов для того, чтобы не допустить такого развития, когда двустороннее или многостороннее сотрудничество в отдельных областях перерастает в военно-политическую коалицию в Евразии. В том числе с участием стран Евросоюза. Они активно противодействуют и будут противодействовать этому. Вопрос в том, хватит ли понимания и воли у евразийских государств противодействовать этому?

В конечном счете все будет зависеть от способности правящих элит адекватно воспринять современные реалии. И прежде всего то, что выживание наций и государств в современных условиях является высшим приоритетом. Экономическая выгода в этой связи может быть дополнительным стимулом, но отнюдь не обязательным условием евразийской интеграции.

Автор: А.И. ПодберезкинЦентр военно-политических исследований, 30.03.2014


[1] Мегатренды: Основные траектории эволюции мирового порядка в XXI веке / под ред. Т.А. Шакленной, А.А. Байкова. М.: Аспект Пресс, 2013. С. 13.

[2] Мегатренды – крупномасштабные, долгосрочные процессы мирового развития, определяющие характер МО и ВПО.

[3] Шаклеина Т.А. Становление нового мирового порядка в 2010-х годах / В кн.: Мегатренды: основные траектории эволюции мирового порядка в XXI веке / Под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. М.: Аспект Пресс, 2013. С. 69.

[4] MG Karen E. Dyson, Director, Army Budget. Army FY 2014 Budget Overview. April. 2013. P. 3.

[5] Чувакин О. США и Япония: война против Китая в 2013 году / Эл. ресурс «Военное обозрение». 2013. 21 января / URL: http://topwar.ru

[6] Там же.

[7] Украина и современные армии Европы: амбиции и угрозы / Эл. ресурс «Военное обозрение». 2013. 4 февраля / URL: http://topwar.ru

[8] Украина и современные армии Европы: амбиции и угрозы / Эл. ресурс «Военное обозрение». 2013. 4 февраля / URL: http://topwar.ru

[9] Медведев С. НАТО сигнализирует о готовности // Красная звезда. 2013. 7 ноября. С. 3.

[10] Мухин В. Каждый шестой контрактник уволился из армии в минувшем году // Независимая газета. 2013. 8 ноября. С. 4.

[11] Жильцов С.С. Киев и Кишинев ограничили «Восточным партнерством» // Независимая газета. 2013. 7 ноября. С. 3.

 

  • Эксклюзив
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Россия