Ведущую роль в жизни Сирии традиционно играли суннитская и алавитская общины.

Более сплочённой и влиятельной всегда считалась алавитская община. Однако в ней наблюдался контраст уровня жизни: с одной стороны, немногочисленная клановая группировка алавитов, которой, благодаря нахождению у власти, удалось накопить крупные капиталы, а с другой – абсолютное большинство алавитского населения, являвшегося наиболее обездоленным слоем среди других конфессий. В то же время, бывали случаи пересечения алавитских семей с суннитскими в процессе их исторического сосуществования.

Накануне революционных событий в Сирии, вопреки предпринимаемым политическим руководством мер, отмечалась выраженная тенденция к росту политического ислама и политизации религиозных общин, главным образом, суннитов.

Эти обстоятельства позволили сформировать «благоприятные» идеологические предпосылки для возникновения, при стечении определенных обстоятельств, серьезных противоречий в обществе и эксплуатации различными силами внутри Сирии и за рубежом потенциальной ситуации и исламских лозунгов для достижения конкретных целей.

К факторам роста экстремизма и, как следствие, укрепления революционного движения, можно выделить, в частности: рост безработицы среди молодежи и ухудшение социальной защищенности населения; идеологическое давление со стороны режима на творческую интеллигенцию; разрастание беднейших слоев населения за счет размывания среднего класса, своего рода демонстрационный эффект от проведения рядом государств региона политики, направленной на поддержку местных религиозных организаций и их руководителей с целью эксплуатации их в политической игре.

Возврат сирийских общин к экстремизму едва ли был возможен на современном этапе потому, что наличие только одного религиозного фанатизма не может привести к экстремизму без политических и экономических причин. Можно предугадать, что экономические факторы недовольства, всё-таки, имелись, однако внутриполитические дефиниции, способные спровоцировать религиозный всплеск в Сирии отсутствовал. Население в целом поддерживало правящий режим, поскольку он был способен цементировать нацию и служить гарантом социального и политического спокойствия, поддерживаемого социально ориентированной политикой, даже при всех ее недостатках и просчетах. Угроза исходила с внешней стороны от субъектов заинтересованных в дестабилизации внутренней политики Сирии, которые реализовывали свою политику через внутреннюю сирийскую аппозицию. Как правило экономика выстраивает политику, и если затрагивать экономическую сторону, то интерес их в большей степени сводился к распределению и транзиту энергоресурсов. Тем самым сталкивая несколько энергетических цивилизационных проектов, что чётко отражает стратегические амбиции политических блоков, между которыми усиливается энергетическая война.

Правительство Сирии выступило инициатором демократических реформ, которые требовала аппозиция по изменению законодательства и конституции Сирии.  В частности, президент Башар Асад изменил конституцию и отменил закон о чрезвычайном положении, отменил закон об однопартийной системе. Но дело в том, что аппозиция в выстраивании своей стратегии решала не сама, решения ей подсказывали из вне. И если бы президент Башар Асад отдал приказ выпустить политических заключённых, аппозиция всё равно бы требовала свержение режима, что для Сирии означает распространение хаоса, как это произошло в Тунисе, в Египте, в Ливии. Сирийская аппозиция  показывает, что она не ждёт реформ, (были исправлены десятки законов, исправлена почти вся Сирийская конституция) единственная цель которую она преследует – это свержение Башара Асада. Аппозиция и сейчас, после выполнения большинства их требований, настаивают на свержении режима, чтобы ввергнуть Сирию в хаос.

Когда заговорили о химическом оружии в Сирии, сирийское правительство приняло оперативные меры по разрешению возникшей проблемы. Сирия по всем позициям согласилась с Женевой, но проблема заключается не в требовании реформ, а в требовании политической дестабилизации в стране.  Со стороны видно то, что требовала аппозиция, исправлено, но  она не принимает эти исправления, требуя категорического свержения режима и распространение хаоса. Поэтому в Сирии проблема не в том, чтобы исправлять ошибки, а в том, что аппозиция не сама принимает решение. За неё решают либо Саудовская Аравия, либо Катар, Турция, Америка, преследуя, тем самым, свои личные цели. 

В июле 2011 года Иран подписал несколько соглашений в отношении транспортировки своего газа через Ирак и Сирию. Поэтому Сирия стала главным центром хранения и добычи газа, совместно с запасами газа в Ливане. В реалии сформировалось совершенно новое энергетическое пространство, включающее Иран, Ирак, Сирию и Ливан. Препятствия, которые этот проект испытывает более года, даёт представление об интенсивности борьбы, разыгравшейся за контроль Сирии и Ливана.

Когда Израиль приступил в 2009 году к добыче нефти и газа, стало ясно, что в игру введён весь Средиземноморский бассейн и что Сирия станет объектом нападения.        Как известно, бассейн Средиземного моря содержит самые большие запасы газа, и наибольшая их часть расположена в Сирии. Поэтому, борьба между Турцией и Кипром обострилась из-за того, что Турция не может смириться с потерей проекта Набукко, несмотря на подписанное с Москвой соглашение о транзите части газа Северного потока через Турцию.

Раскрытие сирийского газового секрета позволяет осознать масштабность ставки на Сирию, и понять гражданский раскол, подпитываемый из вне. Ведь не трудно предположить, кто контролирует Сирию, тот будет контролировать весь Ближний Восток.

Именно по этой причине стороны, подписавшие дамасское соглашение, позволяющее иранскому газу пройти через Ирак и получить доступ к Средиземному морю, открывающее новое геополитическое пространство и перерезающее линию жизни проекту Набокко, заявили, что Сирия – это ключ к мировым запасам углеводородов.        

Обычно события «Арабской весны» интерпретируются как часть демократизации государств Ближнего Востока. Однако гражданская война в Сирии имеет ярко выраженный «энергетический» фактор, который зачастую игнорируется экспертами и СМИ. Главными локомотивами, так называемой революции, являются не только США и ЕС, но и Саудовская Аравия и Катар. Эти государства имеют вполне очевидные «транзитные» интересы в Сирии, связанные с проектами строительства газотранспортной инфраструктуры.

В 2011 году проект «Арабской весны» затронул сердцевину Ближнего Востока – Сирийскую Арабскую Республику. Осенью массовые антиправительственные волнения и беспорядки в стране переросли в открытое вооруженное гражданское противостояние. В исследованиях и аналитических материалах, посвященных «сирийскому вопросу», в центре внимания обычно оказываются политические и религиозные аспекты этой войны: внутреннее противостояние режима  Башара Асада и партии «Баас», которая находится у власти почти пятидесятилетний срок  с различными оппозиционными группами; споры «Великих держав» вокруг СБ ООН, политика Лиги арабских государств, борьба мусульман-суннитов против доминации алавитов во властных структурах и т.п.   При этом экспертное сообщество и СМИ практически игнорирует еще одну весьма важную причину этой войны – энергетическую.

Ни для кого не секрет, что понятия нефть и газ уже давно приобрели политическое «звучание». Энергетическая проблематика  превратилась в одну из доминирующих в политологических дискуссиях - все чаще можно встретить такие выражения, как «геополитика нефти» или «газовая геополитика».   Именно углеводороды лежат в основе экономического развития и человеческого прогресса[1]. Нужно отметить, что под влиянием таких факторов как урбанизация, беспрецедентный рост численности людей, увеличения количества транспортных средств, потребление энергоресурсов будет только увеличиваться. ExxonMobile считает, что спрос на энергоресурсы будет расти в среднем на 1,2 % в год, даже несмотря на кризисные явления в экономике. В итоге энергопотребление к 2030 году возрастет на 35%. Спрос на энергию в странах, не входящих в ОЭСР, вырастет на 65%.[2]  При этом углеводороды остаются основой энергетического баланса, так как пока все виды альтернативной генерации стоят очень дорого. Всё тот же ExxonMobile  считает, что до 2030 года на ископаемые виды топлива, то есть углеводороды, будет по-прежнему приходиться до 80% спроса на первичные энергоносители. При этом спрос на газ будет расти более быстрыми темпами, чем на другие виды энергии. «Голубое топливо» окажется предпочтительным видом топлива при производстве электроэнергии, и спрос на него будет расти в среднем на 1,8 % в год[3].

Соответственно, с увеличением спроса на энергоресурсы, будет ужесточаться борьба за них. Это уже сейчас демонстрирует война в Сирии, которая имеет ярко выраженный  «энергетический» подтекст.

Стороны, напрямую или косвенно, участвующие в сирийском конфликте, можно условно разделить на три категории: экспортеры (Катар, Россия, Иран, Саудовская Аравия), импортеры (ЕС, США, Китай), транзитеры (Турция, Иордания, Сирия).

Одно из центральных мест в конфликте занимает  конкуренция за экспорт ближневосточного газа в Европу между Катаром и Ираном. По данным статистического справочника «BP» за 2013 год, Иран занимает 2-е место по доказанным запасам газа, а Катар -3-е. При этом основные газоносные районы этих стран сосредоточены в Персидском заливе. Так самое большое на планете газоконденсатное месторождение «Южный Парс»/«Северный купол» Катар и Иран делят между собой. При этом Катар уже активно разрабатывает это месторождение, тогда как Иран,  в связи с наложенными на него экономическими санкциями, не может вплотную заняться его разработкой.

Как известно, основную часть добытого газа Катар экспортирует в виде СПГ с помощью специально построенных для этого танкеров, которые,  по сути, являются «гибкой трубой». Это позволяет Катару диверсифицировать рынки сбыта, то есть снижать коммерческие риски. Но с ростом напряженности на Ближнем Востоке вокруг Ирана, увеличиваются и риски Катара. Дело в том, что весь катарский СПГ проходит через Ормузский пролив – узкую, стратегически важную «артерию», соединяющую Оманский залив с Персидским, через который, кроме катарских газовых танкеров, проходят 40 % мирового нефтяного экспорта. В случае «силового» давления со стороны Запада иранские власти угрожают перекрыть этот пролив, что чревато резким скачком цен на энергоресурсы, энергетическим кризисом, ухудшением экономики не только «энергетических монархий» персидского залива, но и экономик многих развитых стран. 

Исходя из выше сказанного, Катар, стремится развивать трубопроводные проекты в обход пролива. Так, в 2007 г. был построен газопровод «Дельфин», Катар - ОАЭ – Оман, который при необходимости может быть доведен до Оманского залива. Однако эта труба не позволит Катару компенсировать потери в случае блокировки Ормузского пролива. Поэтому примерно с 2008 г. катарское руководство решило диверсифицировать риски и обратилось к проекту строительства наземного газопровода в Европу. Для его реализации Катару необходимо согласие Сирии, Иордании, Саудовской Аравии и Турции. Было ясно, что Саудовская Аравия, являясь естественным союзником Катара препятствовать проекту, не станет. Для Иордании и Турции, которые при удачной реализации указанной инициативы, станут транзитерами  ближневосточного газа, это дополнительная возможность пополнить свой бюджет и увеличить свое геополитическое влияние.

Однако Сирия, руководимая Башаром Асадом и являющаяся союзником Ирана, никогда не согласится на этот проект. У нее с Ираком и Ираном совсем другие планы. Так Иран, Ирак и Сирия в 2010 г. подписали договор о строительстве «Исламского газопровода», который бы протянулся до берегов Средиземного моря в Сирии. Примечательно, что у власти в Сирии   находится алавитское «околошиитское» меньшинство. После смены режима Саддама Хусейна американцами в Ираке у  власти также оказались шиитские элиты, остро нуждающиеся в дешевой электроэнергии для послевоенного восстановления страны. В итоге возникли предпосылки для формирования, на Ближнем Востоке оси шиизма Тегеран-Багдад - Дамаск.

Для полноты анализа сложившейся ситуации вокруг Сирии, нужно выяснить интересы США и ЕС, без которых Катар, был бы не в состоянии вести столь агрессивную политику. Ни для кого не секрет, что путем свержения «недружественных» режимов и строительством  военных баз (кстати, на территории Катара находится самая большая американская база на Ближнем Востоке) в партнерских странах Запад реализуют свою глобальную стратегию контроля над Евразией. Это отмечали еще классики американской геополитической мысли, сформировавшие доктрину американского экспансионизма – А. Мэхен, Х.Маккиндер, Н.Спайкман, З. Бзежинский. Глобальный контроль над Евразией подразумевает и контроль над углеводородами Евразии, в нашем случае, Ближнего Востока. Инструментами же контроля над энергоресурсами являются транснациональные корпорации. Для доказательства данного тезиса обратимся к таблице 1, где представлена структура акционерного капитала крупнейшего в мире экспортера сжиженного природного газа «Qatargas».

 Таблица 1. Структура акционерного капитала компании "Qatargas" (Qatargas Operating Company Limited, 2011)[4]

Из таблицы мы видим, что кроме государственной компании  «Qatarpetroleum», собственниками капитала самой большой в мире компании по экспорту СПГ  являются американские ConocoPhillips, ExxonMobil, французская Total, нидерландско-британская RoyalDutchShell, японские Cosmo, Mitsui, Marubeni, Idemitsu. Примечателен тот факт, что главными инициаторами интервенции в Сирию являются США, Великобритания и Франция, то есть те страны, чьи компании имеют «особые интересы» интересы в экспорте ближневосточного газа. Можно предположить, что эти ТНК лоббируют интервенцию своих стран в Сирию.

Сирийский конфликт яркий пример того, как экономические интересы определяют политику государств. Максимизация прибыли, увеличение национального благосостояния и экономической мощи побуждают вступать в негласные коалиции государства с различными политическими режимами и идеологиями. К примеру, отсутствие «демократических институтов» и уважения к «правам человека» в монархиях Персидского залива нисколько не мешает западным нефтегазовым корпорациям добывать энергоресурсы  в этих недемократических странах и иметь одинаковую позицию по «сирийскому вопросу».  Прав был американский политик конца XIX века Роберт Лафоллет, утверждая, что политика – это экономика в действии.   

Теперь, хотелось бы в виде таблицы 2  описать интересы стран, напрямую и косвенно, участвующие в конфликте.

Авторы: Сафронов Константин Юрьевич, Аглиуллин Ильмир Зурфатович
06.12.2013