Военная доктрина, как система официально принятых в государстве взглядов, по своей сути является частью идеологии правящей элиты или (как справедливо говорится в энциклопедии) – «идейный стержень всей военно-политической деятельности государства (военной политики), как одного из направлений общей политики государства, политических партий, общественных организаций и институтов»[3].

 

Соответственно, не определившись с общими подходами к политике и стратегии, вряд ли возможно четко сформулировать часть от этого общего целого. В данном случае – часть идеологии, представленной в военной доктрине. Именно это мы и наблюдаем в современной России, где опытный эксперт Р. Саква подметил два противостоящих лагеря элиты – либералов и традиционалистов, – между которыми в «серой зоне» находятся центристы, возглавляемые В. Путиным. Центристы, ориентированные на национальное развитие, но не способные сформулировать ни стратегии, ни концепции такого развития (о чем то же пишет Р. Саква)[4].

 

Снижение вероятности крупномасштабной войны с помощью обычных и ядерных вооружений, констатируемое в Военной доктрине, можно назвать справедливой оценкой в краткосрочной перспективе. Она вытекает из характеристики тех «внешних военных опасностей», которая дается в Доктрине. Целесообразно их перечислить в том порядке, в каком они изложены, и целиком[5]:

 

а) стремление наделить силовой потенциал Организации Североатлантического договора (НАТО) глобальными функциями, реализуемыми в нарушение норм международного права, приблизить военную инфраструктуру стран – членов НАТО к границам Российской Федерации, в том числе путем расширения блока;

 

б) попытки дестабилизировать обстановку в отдельных государствах и регионах и подорвать стратегическую стабильность;

 

в) развертывание (наращивание) воинских контингентов иностранных государств (групп государств) на территориях сопредельных с Российской Федерацией и ее союзниками государств, а также в прилегающих акваториях;

 

г) создание и развертывание систем стратегической противоракетной обороны, подрывающих глобальную стабильность и нарушающих сложившееся соотношение сил в ракетно-ядерной сфере, а также милитаризация космического пространства, развертывание стратегических неядерных систем высокоточного оружия;

 

д) территориальные претензии к Российской Федерации и ее союзникам, вмешательство в их внутренние дела;

 

е) распространение оружия массового поражения, ракет и ракетных технологий, увеличение количества государств, обладающих ядерным оружием;

 

ж) нарушение отдельными государствами международных договоренностей, а также несоблюдение ранее заключенных международных договоров в области ограничения и сокращения вооружений;

 

з) применение военной силы на территориях сопредельных с Российской Федерацией государств в нарушение Устава ООН и других норм международного права;

 

и) наличие (возникновение) очагов и эскалация вооруженных конфликтов на территориях сопредельных с Российской Федерацией и ее союзниками государств;

 

к) распространение международного терроризма;

 

л) возникновение очагов межнациональной (межконфессиональной) напряженности, деятельность международных вооруженных радикальных группировок в районах, прилегающих к государственной границе Российской Федерации и границам ее союзников, а также наличие территориальных противоречий, рост сепаратизма и насильственного (религиозного) экстремизма в отдельных регионах мира.

 

Как видно в Военной доктрине России перечислены 11 важнейших «опасностей» во вполне определенном порядке. И перечень этих «опасностей», и, главное, их  приоритетность вызывают определенные возражения. Представляется, что их анализ и описание требует дополнительных усилий.

 

Так, главная угроза, если судить по принятой Военной доктрине России, исходит из глобализации функций НАТО и приближения инфраструктуры блока к границам России. Отчасти это справедливо: действительно НАТО в последние десятилетия превратилась из региональной организации в глобальную, в том числе во многом из-за того, что в нее вступили бывшие союзники СССР и даже республики.

 

Представляется, однако, что это не главное. За последние 20–25 лет политические границы и представления о военно-политической коалиции серьезно изменились. Прежде всего из-за того, что военно-техническая революция изменила характер войн, выдвинув на первый план такую сферу военных действий как воздушное, космическое и информационное пространство. Базы, группировки сухопутных и военно-морских сил стремительно теряют свое значение, уступая его способности контролировать воздушно-космическое и информационное пространство. Так, дальность и точность КРМБ, ракет и бомб «воздух-земля» фактически сделала их стратегическим оружием, не требующим размещения вблизи границ, а бронетанковые соединения в реальности перестали играть решающую роль. Это означает, что нынешняя Военная доктрина России не отражает современных реалий. Как говорится в эпиграфе академиком М. Горшковым, мы имеем дело «совсем с другой экономикой и обществом», а Военная доктрина России с «той экономикой» и «тем обществом», которые относятся к реалиям 70–80-х годов прошлого века.

 

Сегодня изменился и перечень основных целей для нанесения ударов. Это в основном центры управления – политического и военного, – пункты связи и другие объекты инфраструктуры, без которых вооруженные силы уже не способны действовать эффективно, а не скопления живой силы и техники. Судьба войны по сути дела может быть решена в короткие сроки за счет массированного использования средств РЭБ и ВТО, нарушения управления страной и войсками. В этом смысле роль военно-политических коалиций определяется их влиянием на повышение информационных и наступательно-оборонительных операций.

 

Нельзя игнорировать и тот факт, что военное присутствие США в Европе сокращается, акцент в военной политике все более делается на АТР, а собственно потенциал НАТО в Европе (хотя и превосходит значительно российский) постепенно уменьшается. Так, по оценке главкома ОВС НАТО в Европе Ф. Бридлава, в ближайшие 10 лет военные расходы США в Европе будут сокращены на 20%[6].

 

Вторая по приоритетности и важности угроза – «попытки дестабилизировать обстановку в отдельных государствах и подорвать стратегическую стабильность»[7] – строго говоря не относится к военным угрозам. Как правило, такие действия носят общественно-политический характер и не могут быть нейтрализованы военной силой. Времена, когда вводились войска в Венгрию и Чехословакию, очевидно прошли. И здесь гораздо эффективнее те средства, которые относятся к средствам информационной и психологической войны, а также ресурсам МИДа, Россотрудничества, Министерства культуры, Минэкономики, федеральным СМИ и общественным институтам.

 

Очевидно, что Минобороны и Генштаб должны активизировать эти направления в своей деятельности, превратив их в самостоятельный род войск, куда бы входило как киберкомандование, так и подразделения для специальных психологических и информационных операций.

 

Третья «опасность» - развертывание вблизи территории России вооруженных сил потенциальных противников – представляется особенно важной, но требующей конкретизации. Очевидно, что:

 

а). США, страны Евросоюза и Китай не заинтересованы в реинтеграции и формировании на базе «российского ядра» нового центра силы в Евразии. Они будут откровенно и активно этому противодействовать (как показала история с давлением на Украину по поводу ее ассоциации с Евросоюзом), включая и вовлечением этих стран в свою военно-политическую активность и даже участие в военно-экономических и инфраструктурных проектах;

 

б). Военная сила – в косвенной форме политической угрозы, как это было 08.08.08, так и в прямой, открытой форме, отнюдь не будет исключением. Надо полагать, что как через многосторонние, так и двусторонние договоренности они будут «отрезать» периферию от России;

 

в). Не исключается, но даже предполагается использование военной силы в разных формах в борьбе за природные ресурсы России в восточных регионах и Арктике.

 

В целом же принципиально можно согласиться с мыслью Е.М. Примакова, полагающего, что «… гонку вооружений в мире ныне заменяет в значительной степени гонка технологий» и его концепций основных угроз, изложенных в статье «Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели»[8]. Есть смысл повторить его концепцию, комментируя её отдельные положения: «Первое… Активизация инновационных процессов становится критическим элементом военно-технического развития, создания научно-технического задела на десятилетия вперед для достижения устойчивого развития экономики страны и обеспечения национальной безопасности. Между тем структура военных расходов, можно считать, не нацелена на инновации. Доля ассигнований на военные НИОКР значительно ниже, чем в Соединенных Штатах». В США за прошедшее десятилетие расходы на военные НИОКР повысились с 43 до почти 80 млрд долл. в год. А расходы России на военные исследования и разработки отстают в 10 раз.

 

У нас целый ряд несовпадений, подчас противоречий с США, но есть чему и поучиться. Одним из примеров может служить американское военное ведомство, создавшее сеть лабораторий и исследовательских организаций видов вооруженных сил. Министерству обороны США непосредственно подчиняется и зарекомендовавшее себя с наилучшей стороны Агентство по перспективным оборонным научно-исследовательским разработкам – DARPA[9].

 

Созданный в России в 2013 году аналог DARPA – Фонд перспективных исследований, – безусловно, можно рассматривать как попытку исправить эту ситуацию. По мнению его руководителя А. Григорьева, прежде «…вообще не формулировалась задача на создание революционных видов оружия, которые коренным образом могут изменить способы и методы ведения вооруженной борьбы. Причем, перед тем как создавать оружие, которое может появиться только через 10–15 лет, его облик и характеристики необходимо спрогнозировать. В этом мы видим одну из главных своих задач»[10].

 

Другая задача, которая прямо не относится к деятельности Фонда и которую он наверняка не сможет решить самостоятельно, это оценка будущей военно-политической ситуации в мире, перспектив развития России и ее союзников, формулирование национальных приоритетов, оценка внешних и внутренних угроз. Создание В и ВТ, особенно перспективных, будущих образцов во многом, если ни в основном, будет зависеть от адекватности оценок и прогнозов в этих областях. Что вполне понимает А. Григорьев, создавая дискуссионную площадку, в которой должны участвовать не только конструкторы и военные, но и гуманитарии, общественные деятели, политики.

 

Возвращаясь к концепции Е.М. Примакова, необходимо полно привести его мысль о второй по приоритетности задаче (и угрозе): «Второе. Мировая практика показывает, что если раньше основной поток технико-технологических новшеств шел из военного в гражданское производство, то теперь происходит главным образом перетекание инновационных идей и технологий из гражданских отраслей в военные. Для России это нисколько не снижает значения первого направления перетока, особенно прорывных идей, но в то же время подчеркивает необходимость научно-технической подпитки ОПК со стороны гражданских научных организаций и предприятий»[11].

 

«Третье. Оказалась несостоятельной практика магистрального направления конверсии военного производства в гражданское, заложенная в 90-е годы. В то время производству вооружений уделялось значительно меньше внимания, чем производству на предприятиях ОПК продукции гражданского назначения – как правило, не с использованием высоких технологий, а ширпотреба, которого, следует сказать, недоставало в стране. Но оставим проблемы конверсии историкам.

 

Основная идея интеграции технологий военной промышленности в гражданское производство, естественно, сохраняется. Однако формы осуществления такой интеграции меняются. Одним из важных направлений уже стало производство в ОПК продукции двойного назначения или высокотехнологичной гражданской продукции, что, по сути, не разделяет предприятие, выпускающее военную продукцию, на две части, как предполагала конверсия, а напротив, сплачивает производство в единое целое. Это создает возможность дать важную для народного хозяйства продукцию, не нарушая интересы оборонного комплекса.

 

Все большее значение приобретает участие наших оборонных предприятий в консолидации активов в крупные холдинги, что позволяет компаниям ОПК продвигаться в создании новых видов вооружений и одновременно расширять производство гражданской продукции. Такой “маневр” начали успешно осуществлять Соединенные Штаты, где еще в 90-е годы произошло объединение активов компаний “Локхид Мартин”, “Боинг», “Дженерал Дайнемикс”, “Рейтеон”»[12].

 

«Четвертое. Мировая практика показывает, что прорывы в области высоких технологий, в том числе, естественно, и в военной промышленности, возможны лишь в результате прохождения такой цепочки: фундаментальные исследования, требующие ряда лет, затем их воплощение в опытно-конструкторские разработки, за которыми следует серийное производство. Существуют серьезные недостатки в соединении результатов фундаментальных исследований с реальными потребностями ОПК. Надо полагать, здесь сыграет свою роль Фонд перспективных исследований (ФПИ), образованный год назад федеральным законом, внесенным президентом Владимиром Владимировичем Путиным. Задача этого фонда не только в создании прототипов новых вооружений, но и определении приоритетных направлений, на которых должны быть сконцентрированы усилия всего оборонного комплекса для отражения будущих угроз безопасности России. Совершенно очевидно, что эта задача не может быть решена без научного прогноза технико-технологических прорывов общего характера, которые могут привести к революционным изменениям и в военной сфере. Здесь одна из важных областей взаимодействия ОПК с гражданской наукой»[13].

 

«Пятое. Как в большинстве развитых стран, военное производство в России развивается главным образом на государственных предприятиях. Был взят обоснованный курс на создание отраслевых объединений, находящихся под государственным контролем. Отход от этого курса, иными словами приватизация таких стратегических корпораций, абсолютно контрпродуктивна. Нельзя вообще отказываться или ослаблять государственное управление предприятиями ОПК. Вместе с тем остро стоит вопрос совершенствования деятельности госпредприятий в военном производстве и особенно интегрированности их внутренних структур. Часто проявляется раздробленность, которую не назовешь необходимой внутренней конкуренцией. Подчас имеет место стремление таких гособъединений работать в первую очередь для получения краткосрочной прибыли, а не системного долгосрочного результата.

 

Развитие ОПК предполагает включение в военное производство компаний частного сектора. Это происходит в различных формах: в виде негосударственных производственных объединений, непосредственно выполняющих оборонный госзаказ (например, учрежденная АФК “Системой” корпорация “РТИ”), либо привлечения оборонно-промышленным комплексом частных компаний в качестве соисполнителей, либо включения в объединения ОПК близких по профилю гражданских компаний. Любая такая форма взаимодействия с частным бизнесом весьма перспективна, в том числе в плане использования в военном производстве НИОКР частного сектора. В России есть такие примеры, но взаимодействие между ОПК и частными партнерами, несомненно, нуждается в системном улучшении»[14].

 

Хотел бы особо подчеркнуть заинтересованность предприятий ОПК в развитии конкуренции между компаниями, привлекаемыми из частного сектора, что, несомненно, должно способствовать повышению качества поставляемой ими продукции при снижении цен. В какой-то степени это, как и развитие внутренней конкуренции в ОПК, может снизить негативные последствия процесса монополизации отраслевых объединений.

 

Шестое. Большое значение для предприятий ОПК имеет стимулирование государством экспорта вооружений. В настоящее время он сопровождается расширением и импорта не производимого в России современного оборудования. Имеют место и отдельные примеры международной кооперации ОПК, что способствует его приобщению к современным научно-техническим достижениям. Но такая кооперация возможна лишь при сохранении автономии военного производства в России, что предполагает в том числе и производство отечественных комплектующих. Положительным примером может служить недавно созданный на базе “Ростехнологий” крупнейший российский центр приборостроения, ориентированный на производство отечественных комплектующих и для ОПК, и для гражданских отраслей промышленности. В создаваемый концерн будут входить и научно-исследовательские институты и предприятия.

 

Седьмое. Первостепенное значение приобретает подготовка в гражданских вузах специалистов по изготовлению систем вооружений. Нехватка инженеров-технологов в ОПК составляет 17%, инженеров-конструкторов – 22%. К этому надо добавить, что нехватка квалифицированных рабочих достигает 40%. Конечно привлечение в ОПК столь необходимых кадров зависит от их материальной заинтересованности. Но нельзя сбрасывать со счета и такую проблему, как подготовка специалистов. Мы много говорим, в частности, о необходимости восстановления системы профтехобразования, успешно проявившей себя в советское время и разрушенной в 90-х годах, но мало делаем для возвращения кузницы квалифицированных рабочих. Тяжелая демографическая ситуация также требует корректировки в этой части миграционной политики[15].

 

Автор: А.И. Подберезкин, Центр военно-политических исследований, 04.12.2013

________________

 

[1] Саква Р. Диалог и разногласия // Российская газета. 2013. 6 ноября. С. 8.

 

[2] Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента РФ 5 февраля 2010 г. / Эл. ресурс: «Президент России» / http://www.kremlin.ru

 

[3] Военная доктрина. / Эл. ресурс: «Википедия» / http://ru.wikipedia.org/wiki

 

[4] Саква Р. Диалог и разногласия // Российская газета. 2013. 6 ноября. С. 8.

 

[5] Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента РФ 5 февраля 2010 г. / Эл. ресурс: «Президент России» / http://www.kremlin.ru

 

[6] США могут сократить военные расходы в Европе на 20 процентов / Эл. ресурс: «ЦВПИ». 2013. 23 ноября / http://eurasian-defence.ru

 

[7] Военная доктрина Российской Федерации. Утверждена Указом Президента РФ 5 февраля 2010 г. / Эл. ресурс: «Президент России» / http://www.kremlin.ru

 

[8] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.

 

[9] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.

 

[10] Григорьев А. Наша задача – спрогнозировать, какие средства вооруженной борьбы могут появиться через пятнадцать-двадцать лет / Эл. ресурс: «ЦВПИ». 2013. 21 ноября / http://eurasian-defence.ru

 

[11] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.

 

[12] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.

 

[13] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.

 

[14] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.

 

[15] Примаков Е.М. Безопасность и развитие – взаимосвязанные цели // Российская газета. 2013. 10 октября.