Политика — это опиум для стратегии; она ведёт к бессилию[1]

А. Свечин.

Стратегическое наследие России последних десятилетий было более, чем скудно. Прежде всего, потому, что не учитывал в полной мере имперский и советский опыт, а собственно опыт последних десятилетий был скорее опытом развала страны. Что в полной мере продемонстрировала СВО в 2022 году — в финансах и экономике, но в ещё большей степени в военном искусстве и строительстве ВС РФ.

А.А. Свечин, говоря о политике как «опиуме для стратегии», имел в виду, что во время войны «обсуждение с политиками ведёт к анемии, утрате воли и энергии». Действительно (и так справедливо считают многие политики и военные деятели), когда ведётся война политические дискуссии только мешают стратегии. Именно поэтому СВО России на Украине, которая пока что формально не является войной, но некой формой военно-силового противоборства, позволяет формулировать более широкие представления о национальной стратегии страны, более того, делает их обязательными и неизбежными.

Если у России к началу СВО не существовало эффективной национальной стратегии (что доказывает десятилетняя стагнация), то не может быть и эффективной военной стратегии, и военной политики, а, значит, сколько-нибудь эффективной будущей военной реформы (даже если она и называется «коррективами»), о которой потребовал в октябре 2022 года доложить В.В. Путин. Поэтому этап формирования национальной стратегии, как основы этой реформы, должен быть завершён в самые короткие сроки. Без него «перескочить» к военной реформе и военной стратегии не удастся. Так или иначе, но нам придётся ответить на фундаментальные вопросы о том, какое общество и какое государство мы строим, для кого и т.д.[2] Причём отталкиваться придётся от уже наработанных знаний и опыта, а не как в 90-е годы — тупо копировать социальный опыт Запада.

Кроме того, февраль 2022 года стал новым этапом в развитии военно-силового сценария ВПО, о котором не раз говорилось ранее в предыдущих работах[3], в т.ч. и в этой книге. Этот период стал предпоследним этапом в ухудшении отношений с «коллективным Западом», за которым уже нет пути назад ни России, ни главному противнику Запада — Китаю.

Последний этап — прямой военный и глобальный конфликт — отделяет от нынешнего этапа вполне условная граница — только до тех пор, пока США и страны НАТО самостоятельно и непосредственно, «под своимфлагом», не участвуют в войне против России[4]. Этот же этап одновременно является промежуточным этапом между окончательным оформлением национальной и военной стратегии России, т.е. реальное расстояние и время может оказаться очень короткими.

С точки зрения глобального противоборства, успех (либо неуспех) специальной военной операции, а также способность (либо неспособность) России выстоять под напором санкций и других разновидностей прокси-войны со стороны коллективного Запада будет означать, что сейчас мощным силовым ударом можно (либо нельзя) изменить геополитическую реальность[5].

Этот опыт будет исключительно важен для стран, претендующих на международную субъектность и стремящихся защитить свои интересы на региональном или глобальном уровне. Но при всей значимости факта возвращения к «hard power» в XXI веке более существенным окажется запуск процессов временной хаотизации и последующей перестройки геоэкономического порядка. И Россия, похоже, уже в той стадии борьбы с доминированием Запада, когда думать о последствиях поздно, а приближение шокового момента геоэкономической трансформации становится желанной перспективой.

С точки зрения внутриполитической и цивилизационного опыта России, можно, на мой взгляд, констатировать, что у неё есть огромный резерв — исторический, духовный, организационный, — вытекающий непосредственно из истории существования её цивилизации и государственности, который сознательно сдерживался для использования либералами последние десятилетия, ограничивался, пытался уничижительно игнорироваться. Именно этот опыт и история привели к тому, что с определённым опозданием, но большинство граждан России начинает осознавать, что на кону стоит само существование страны как единого, целостного, самостоятельного и независимого государства. Приходит понимание, что предстоит длительная борьба, для успеха которой пожертвовать придётся многим. И от этого понимания зависят, прежде всего, темпы формирования национальной стратегии страны (и соответствующей военной стратегии и практики военного строительства), в основе которой могут лежать только национальная система ценностей.

«Прозрение», которое наступает в обществе после нескольких десятилетий сознательно созданного идеологического вакуума, лежит в основе национальной стратегии. И в основе внутренней политики России.

В этом смысле расчёты внешних сил на внутреннюю дестабилизацию России выглядят всё более иллюзорными[6]. Патриотизм в стране становится все менее парадным и казённым и всё более естественным чувством для большинства нации. Историческая традиция России такова, что ей не раз и не два приходилось отбиваться от коллективных (коалиционных) нашествий с Запада, каждое из которых могло бы не просто привести к военному поражению, но и уничтожить нашу страну.

Ситуация с нападением со стороны Запада регулярно повторялась в истории России. Иногда — удивительно похоже на современную. Так, в 1663 году «общеевропейская» армия, в которую входили поляки, литовцы, французы, немцы, казаки и татары пыталась оккупировать Россию и «выгнать царя в Сибирь». Польский король Ян Казимир, при поддержке католической церкви сумел предать планируемому походу чуть ли не «крестоносный характер». На призыв поляков откликнулись не только представители соседних с Речью Посполитой народов, но и многие представители Западноевропейской аристократии. В частности, в походе участвовал герцог Грамон — маршал Франции.

Он оставил довольно подробный отчёт о происходившем. Поляки собрали очень значительное войско. Оно состояло из 70 тысяч поляков и литовцев, 10 тысяч немцев, 20 тысяч татар и 20 тысяч казаков. Ему противостояли две армии «московитов», примерно в 50 тысяч человек каждая. Первой командовали князь Ромадановский и Левобережный гетман Брюховецкий, а вторая, князя Черкасского шла к ним на соединение. Этот поход закончился полным разгромом, как и последующие походы шведов, французов, немцев.

Вместе с тем, власть должна понимать, что к ней требования начнут возрастать в большей степени. Едва ли запрос «глубинного народа» будет направлен на установление плюралистической демократии и либерализацию политического режима. Зато социальная справедливость, негативное отношение к дискредитировавшим себя элитам, требования разблокировать социальные лифты для тех, кто способен быть полезным в условиях острейшего противоборства с Западом и, напротив, очистить систему управления от множества бездарных и коррумпированных функционеров – та основа чрезвычайного социального контракта, который в той иной форме потребуется заключить для сохранения России на стадии перехода к миропорядку Z»[7].

Важной основой будущей стратегии станет не только патриотизм, но и стремление отстоять свою национальную идентичность и духовность, суверенитет государства. Как и прогнозировалось ранее[8], в 2022 году произошёл переход «точки бифуркации» в развитии военно-силового сценария ВПО от «просто» силового варианта к его откровенно вооружённому варианту противостояния как части силового коалиционного давления, откровенно цивилизационного характера широкой проамериканской коалиции[9]. Очень точную характеристику этого периода дал начальник СВР России С.Е. Нарышкин:

«В настоящий момент прямо на наших глазах разворачивается принципиально новый этап европейской и мировой истории. Его суть — в крахе однополярного мира и системы международных отношений, основанной на праве самого сильного, то есть США, разрушать другие государства, чтобы предотвратить малейшую возможность их превращения в альтернативные центры силы. Именно эти цели преследовались в Югославии, Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии. Именно на это были направлены усилия Запада по втягиванию в орбиту своего влияния Украины. Россия сегодня бросает, этой системе открытый вызов — создаёт по-настоящему многополярный мир, которого ещё никогда не было и от которого в перспективе выиграют все, даже наши нынешние противники»[10], — писал он в апреле 2022 года.

«Эта система», — а именно коллективный Запад, точнее — его широкая военно-политическая коалиция, сформулировали совершено определённую задачу, которая прямо уже не связана с ситуацией на Украине.

Её озвучил откровенно министр обороны США — «нанести поражение России», причём настолько мощное, чтобы его последствия ощущались долго и сложились к невозможности проведения Россией активной внешней и внутренней политики[11].

Таким образом, объективные изменения в мире встречают со стороны Запада организованный и резкий отпор, который выражен в целой серии агрессивных действий против Югославии, Ирана, Ирака, Сирии, Афганистана и многих других стран. В настоящее время, прежде всего, против России. Эта неадекватная реакция, которая пытается компенсировать те глобальные перемены, происходящие в мире, с которыми сегодня столкнулось человечество. Она свидетельствует о том, что Запад не только не понимает сути происходящего, но и пытается силовым способом противодействовать происходящим процессам.

Это неизбежно приведёт такую политику к провалу. С.Е. Нарышкин достаточно категорично прокомментировал эту тенденцию: «Если же Европе и США не хватит зрелости и мужества для того, чтобы двигаться в указанном направлении, остальным центрам силы придётся проектировать глобальное будущее без них». С точки зрения политического реализма, — это наиболее вероятный сценарий, который придётся реализовывать России с другими нарождающимися центрами силы, прежде всего, Китаем, Индией, Бразилией, Пакистаном, Индонезией, Египтом, ЮАР и целым рядом других государств, чьё население превысило 100 миллионов человек, а экономический и военный потенциал (как в ЮАР и Египте) становится сопоставимым с военными потенциалами великих держав.

С.Е. Нарышкин справедливо считает, что «На смену изжившему себя либеральному универсализму должен прийти новый миропорядок — справедливый и устойчивый. Его необходимо создавать на тех условиях и в тех формах, которые обеспечат совместное существование государств и региональных объединений с сохранением за каждым из них права на самобытное (национальное и цивилизационное — А.П.) развитие. Уверен, что к этому процессу будут все активнее подтягиваться и те здравые силы в западных странах, которые осознают стоящие перед мировым сообществом риски и элементарно заинтересованы в самосохранении»[12].

Эти перемены в состоянии МО и ВПО носят вполне объективный и закономерный характер. Вся история человеческой цивилизации свидетельствует о неравномерности в развитии отдельных регионов и стран.

Это признавалось более 10 лет тому назад и в работах Национального комитета разведки США, также, впрочем, как и рекомендации сохранить контроль за состоянием и развитием МО-ВПО с помощью силы и создания широкой коалиции на двусторонней основе и удержании военно-технологического превосходства. Поэтому в данной стратегии Запада мало нового, за исключением, пожалуй, некоторых приёмов и комплексного использования всех элементов государственной мощи. Ещё в начале второго десятилетия в серии своих работ мы предупреждали о неизбежности подобного развития событий[13]. В частности, о возможности, даже неизбежности формирования широкой цивилизационной антироссийской коалиции, в которой НАТО играл бы важную, но только частичную роль, отдавая контроль США и Великобритании[14].

К сожалению, эти прогнозы не были услышаны: превалировал в целом традиционный подход[15], в котором, кроме того, сильными оставались надежды на некие «межимпериалистические противоречия», что, безусловно, негативно отразилось на политике противоборства России хотя бы потому, что в числе её противников на стороне США оказались не только Австрия, Швейцария и Швеция, но и Финляндия и целый ряд других государств[16].

Не удалось в полной мере за 2014–2021 годы подготовиться к импортозамещению даже в крупных отраслях промышленности. Так, в качестве примера можно привести состояние авиационной промышленности России после введения эмбарго на использование зарубежных самолётов в феврале 2022 года. В документах стратегического планирования, например, в Стратегии развития авиационной промышленности Российской Федерации на период до 2030 года, отмечалось, что с учётом сложной международной обстановки и антироссийских санкций, зависимость отечественной гражданской авиационной промышленности от импорта создаёт потенциальные риски для всей экономики страны. А такая зависимость была не просто велика, но катастрофична[17]. Так, по состоянию на 2016 год, доля импортных комплектующих в «Сухой Суперджет 100» составляла 72%, в МС-21 — около 40%, если оборудовать его разрабатываемым ОДК двигателем ПД-141[18].

Произошло, кроме того, радикальное обострение военно-политической обстановки в 2022 году, о котором мы предупреждали не раз вплоть до последнего времени[19]. Но не только. Одновременно обнажилась отчётливо существо комплексного силового цивилизационного давления на Россию, которое какое-то время маскировалось Западом «параллельным сотрудничеством», в систему силовых мер в отношении России — от запрета на участие параолимпийцев и даже на выставках кошек из России на международных выставках до откровенной русофобской истерии в СМИ и недружественных акциях[20]. Его цель — откровенная внутриполитическая дестабилизация России, смена правящего режима и изменения в политике укрепления государственного суверенитета с последующей дезинтеграцией России.

Надо признать, что определённых результатов в такой политике Западу добиться удалось. Как известно, одной из главных целей антироссийских санкций является усиление протестных настроений, призванных содействовать смене режима и изменению политического курса. В 2014 году, например, отмечалось увеличение числа участников протестных акций — почти в 1,5 раза (с 4,9 млн человек до 6,9 млн человек). Наибольшее число массовых акций проведено в Центральном (8,9 тыс. акций), Приволжском (6,5 тыс. акций) и Северо-Западном (6,5 тыс. акций) федеральных округах. В 2019 году повысился уровень протестной активности в Красноярском крае, Оренбургской, Владимирской и Ивановской областях, Бурятии. В 2020 году количество протестных акций в России уменьшилось, говорится в докладе «Протест на фоне пандемии: факторы спада активности» Агентства политических и экономических коммуникаций.

Основной причиной этого стали ограничения, связанные с пандемией коронавируса. По оценке авторов доклада, число политических протестов сократилось за этот год на 20–30%, социально-экономических — на 15–25%, экологических — на 30–40% (общее число состоявшихся акций протеста не приводится).

При этом сокращение количества акций не говорит об отсутствии протестных настроений у населения, считают эксперты. Остаётся высоким уровень экстремистских проявлений, особенно в молодёжной среде, создающих предпосылки для социальной напряжённости. По данным МВД России, в 2020 году в России число зарегистрированных преступлений экстремистской направленности выросло на 42,4% и достигло 8335.

Не исключена активизация деятельности организаций в среде украинских беженцев в целях мобилизации протестного потенциала в регионах, в которых находится их значительное число. Возрастают риски активизации деятельности, направленной на «привязку» отдельных приграничных регионов России к сопредельным странам. Особое внимание уделяется Калининградской и Псковской областям, Республике Карелия, субъектам Российской Федерации, входящим в Дальневосточный федеральный округ.

Таким образом, возможности внешнего давления со стороны Запада не стоит игнорировать, а последствия для сохранения внутриполитической стабильности могут быть крайне негативными. Этот вывод прямо связан с существующей стратегией национальной безопасности и развития России. Проведённый выше краткий анализ основных вызовов и угроз, — считает В.П. Назаров, — показывает, что для повышения эффективности реализации государственной политики в сфере обеспечения национальной безопасности необходимы специальные инструменты стратегического планирования, позволяющие вести объективную многофакторную оценку состояния национальной безопасности, своевременно выявлять негативные тенденции в развитии ситуации в России в целом и её регионах, по каждому из стратегических национальных приоритетов.

Таким механизмом является стратегический анализ состояния национальной безопасности, который можно рассматривать как важнейший компонент государственной политики Российской Федерации по защите национальных интересов[21].

В основе этих изменений в политике Запада по отношению к России лежит комплекс фундаментальных причин, которые означают, что эти изменения носят долгосрочный характер, а силовое противоборство с Западом, к сожалению, — та реальность, которой нам, во-первых, не избежать, а, во-вторых, приобрела долгосрочный характер. Существует в целом объективное понимание того, что эти изменения связаны с процессами глобального мироустройства, где России выделяется роль «наиболее острого раздражителя».

Эта мысль — традиционна для Запада и не является слишком новой, хотя её нередко относят к идеям Хэлфорда Маккиндера, которые выдвигались в середине прошлого века[22]. Позже, в 80-е и 90-е годы прошлого века эти идеи стали рассматриваться в рамках концепции противоборства цивилизаций и аналогичных построений, которые, к сожалению, на мой взгляд, не получили должной оценки у политиков и учёных, хотя тот же З. Бжезинский в 90-е годы настойчиво продвигал идею лидерства американской цивилизации и бесполезность надежд правящей российской элиты на равноправное сотрудничество, откровенно заявляя, что «такой подход лишён внешнеполитического и внутриполитического реализма»[23].

Новый этап в развитии человечества, новое состояние и перспективы развития ВПО, требует нового осмысления для разработки эффективной национальной стратегии России. Прежде всего, с точки зрения того, что именно цивилизации, их взаимоотношения, формируют основы МО, а не отдельные государства, а система МО — формирует основные особенности развития ВПО и появление, и исчезновения тех или иных сценариев и вариантов их развития. Есть немало характеристик этого периода, которые в самые последние годы (в отличие от предыдущих десятилетий искусственно оптимистических оценок) дают описание реального состояния МО и ВПО. Так, как это не является главным в работе, то можно обратиться к одной из них, наиболее адекватной, описанной С.Ю. Глазьевым, сконцентрировавшись только на её военно-политических особенностях. С. Глазьев, например, описывает эти области противоборства следующим образом: «США предприняли мировую гибридную войну — начали её с оранжевых революций для дезорганизации тех регионов мира, которые не контролировали, — для того чтобы усилить своё положение и ослабить положение геополитических конкурентов. После знаменитой мюнхенской речи президента Путина (февраль 2007 года) они поняли, что потеряли контроль над ельцинской Россией, и это их всерьёз озаботило.

В 2008 году грянул финансовый кризис и стало понятно, что начинается переход к новому технологическому укладу, а старый мирохозяйственный уклад и прежняя система управления уже не обеспечивают поступательного экономического развития. Вперёд вырывается Китай[24].

К сожалению, многие в правящей элите России не сделали нужных выводов, что привело к дальнейшему экономическому и технологическому отставанию России во втором-третьем десятилетии. В.П. Назаров не случайно пишет о том, что «По оценке ряда экспертов, последние 10 лет стали для России потерянным временем, ибо доля инноваций на сегодняшний день в российской экономике не превышает 12–13%»[25]. Февраль 2022 года, с экономической и технологической точек зрения, застал Россию именно на этом (стагнационном) этапе её развития. Правящая элита в феврале-марте будто бы «проснулась», вдруг став принимать те меры в области развития промышленности, которые были очевидными и которые не делались все три десятилетия. 24 февраля 2022 года стало поворотным пунктом в эволюции стратегии России и неизбежным новым этапом в развитии стратегического планирования, причём сразу же в нескольких областях.

— Во-первых, в идеологии, где пришлось фактически разорвать все отношения с Западом, ограничить доступ западных стран к образованию, науке и СМИ в России.

— Во-вторых, в импортозамещении, которое вяло проходило последние 5 лет. Провалы в этой области заставили правящую элиту вернуться к отправной точке современного развития — технологическому соперничеству, от которого отказались при М. Горбачёве.

— В-третьих, в отношении к финансам и финансовой политике, которое (после провалов Набиуллиной и Силуанова) стало ориентироваться не только на приоритет «макроэкономической стабилизации», хотя именно в этой области изменения были наименее pаметны.

— В-четвёртых, неизбежно встал вопрос о том, «Что дальше?», как раз-виваться и «с кем дружить?»[26]. Это — главные вопросы национальной стратегии.

— Наконец, в-пятых, не смотря на чрезвычайную ситуацию в СВО, усилилась актуальность проблемы стратегического планирования. В.П. Назаров признает по этому поводу, что «Анализ показывает, что, несмотря на имеющееся множество методологических подходов к планированию (формальное, инкрементальное и системное планирование, их сочетание), единое понимание сути стратегического планирования, как инструмента государственного управления, появилось только в середине XX века. При этом до сих пор являются дискуссионными вопросы распространения созданного практикой инструментария на сложные и разноплановые сферы, к которым относится сфера обеспечения безопасности страны, а также определение понятия «стратегическое планирование»[27].

Ну, а дальше — действует логика развёртывания мировой войны, только не в тех формах, что бытовали 100 лет назад, а на трех параллельных условных фронтах — валютно-финансовом (где США до сих пор имеют почти полное господство в мире), торгово-экономическом (где они уже уступили первенство Китаю) и информационно-когнитивном (где американцы также обладают превосходящими нас технологиями).

Они используют все эти три фронта, пытаясь удерживать инициативу и поддерживать гегемонию своих корпораций.

Особенно важную роль в этих условиях приобретает специфика гибридной войны (ГВ), прежде всего, приоритетное использование радикальных идеологий и организаций в качестве силовых инструментов политики[28]. Эта политика доказала свою эффективность на Украине, где удалось переформатировать значительную часть общества за несколько десятилетий, превратив его во врага России.

Существуют и другие уровни силового противоборства, например, когнитивного, кибер и пр. Я многократно выделял эти уровни силового противоборства России с Западом, полностью соглашаясь с С.Ю. Глазьевым[29]. Но, важно подчеркнуть, что на всех этих трёх уровнях США и их цивилизационная коалиция преследует вполне конкретные, максималистские и долгосрочные цели: сохранение под своим контролем систем, которые обеспечивали им первенство, более того, откровенное доминирование на всех уровнях[30].

Кроме этого, С.Ю. Глазьев отдельно выделяет ещё два геополитических уровня — биологический и военный, что, на мой взгляд, не вполне оправданно потому, что как биологические, так и военные операции являются средствами (в дополнение к другим средствам политики), не являясь самостоятельными целевыми приоритетами. С.Ю. Глазьев пишет:

«Ну и, наконец, четвёртый фронт — биологический, который открылся с появлением коронавируса из американо-китайской лаборатории в Ухани. Сегодня мы видим, что целая сеть биологических лабораторий существовала и на Украине. Так что Соединённые Штаты давно готовились открыть биологический фронт мировой войны.

Пятый, самый очевидный, фронт — это, собственно, фронт боевых действий — как последний инструмент для принуждения государств, которые они контролируют, чтобы те им беспрекословно повиновались.

Сегодня ситуация на данном фронте тоже обостряется. Речь идёт об онтологической безопасности, которая всё чётче осознаётся в мире. И для её обеспечения требуются огромные (не вполне оценённые до этого) материальные ресурсы и механизмы их увеличения[31].

То есть на всех пяти фронтах мировой гибридной войны идут активные действия и можно, по мнению С.Ю. Глазьева, спрогнозировать результат»[32].

Иначе говоря, ГБ стала реальным фактором мировой политики, хотя ещё и не учитывалась в полной мере в стратегическом планировании России[33]. Излишний оптимизм доминировал в политических и научных кругах России и при оценке МО-ВПО, и при формировании СНБ России вплоть до 2015 года. Ситуацию исправили в редакции СНБ 2021 года, но развитие ВПО вновь «забежало» вперёд. Иначе говоря, формулировка СНБ РФ непосредственно зависела от адекватности оценок правящей элитой России состояния МО-ВПО.

Таким образом, главной особенностью развития ВПО во втором десятилетии XXI века стало то, что силовое противоборство России с западной военно-политической коалицией перешло в фазу военно-силового цивилизационного и комплексного противоборства. Интеллектуального, идеологического, информационного — любого, который по отношению к России принял форму примитивной русофобии, тщательно организуемой на Западе[34]. Этот переход неизбежно потребует корректировок в уже принятую в июле 2021 года СНБ России[35]. Прежде всего, с точки зрения защиты системы ценностей и институтов России от внешнего агрессивного влияния. Мероприятия в области законодательства в 2022 году отчасти смогли компенсировать эти негативные изменения, последствия которых, однако, ещё долго будут сказываться в России: фактически мы потеряли часть нескольких поколений, которая не поддержала СВО на Украине, хотя эта акция была направлена на защиту системы ценностей интересов всей страны и укрепление её суверенитета. Это означает, что для такой части эта система ценностей не существует.

Я не раз подчёркивал эту мысль о цивилизационном противоборстве в последние два десятилетия, но, надо признать, что до недавнего времени — начала системной антироссийской кампании на Западе в 2022 году — поддержки не получал. В одной из статей я писал, акцентируя внимание на системности и коалиционности подхода Запада: «Старые структуры безопасности, в частности НАТО, играют важную, но уже второстепенную роль: силовое противоборство приобретает все черты цивилизационного военно-силового противоборства, когда в него втягиваются самые разные государства, в том числе нейтральные (Финляндия, Швеция, Швейцария, Австрия) и неприсоединившиеся, находящиеся далеко за пределами зоны ответственности альянса, например, в южной части Тихого океана.

Специальная операция России на Украине может быть понята только в контексте более широкого исторического и цивилизационного противоборства России с открытой агрессией западной коалиции, которая охватила практически все области — от финансовой, экономической и военно-технической сфер до культуры и спорта»[36], используя для этого практически неограниченных спектр силовых средств гибридной войны (ГВ). В этой связи можно ещё раз охарактеризовать особенность ГВ в настоящее время с точки зрения, например, военных экспертов (ЦНИИ No46 МО РФ), которые считают, что «Гибридная война представляет собой крайнюю форму разрешения социально-экономических, экономических, идеологических, территориальных и других противоречий между государствами (коалициями государств), преимущественно невоенными враждебными действиями как силового, так и не силового характера. Они состоят в разрешении сложившихся антагонистических противоречий в свою пользу за счёт устранения существующего у противника политического режима, захвата его территории, разгрома вооружённых сил и принуждения к выполнению политических условий противника»[37].

Очевидно, что только силовыми не военными средствами и мерами этого добиться невозможно.

Существующие попытки противопоставить силовые не военные средства и меры силовым, военным, на мой взгляд, не оправданы. Все эти силовые средства органично объединены в «пул» силовых инструментов политики. В мае-июне 2022 года я писал по этому поводу, анализируя набор средств, используемых Западом против России: «Когда сегодня говорят о преимуществе в применении политико-дипломатических мер над военными, то пытаются создать иллюзию, что только с помощью невоенных мер можно добиться радикальных политических результатов[38].

«Как показала специальная операция на Украине, нередко этих средств недостаточно. Требуются военно-технические, причём самого широкого спектра, силы и средства — от ВТО до сил специальных операций. Нужны большие запасы вооружения, военной и специальной техники (ВВСТ) и боеприпасов. Нужны боеготовые резервы. Но в наибольшей степени требуются силовые невоенные средства — информационные, когнитивные, связи, влияния, которые можно объединить в категорию силовых невоенных политико-дипломатических средств»[39].

Надо иметь ввиду и то, что подобное развитие придаёт этому острому варианту сценария ВПО очень мощную инерцию, неизбежно вовлекая прозападные силы и в самой России[40], когда возникает открытое противостояние между обанкротившейся за 30 лет частью правящей элиты и её внешней политикой, и теми, кто готов воссоздавать по сути новое государство на базе российской цивилизации, её системы ценностей и интересов[41].

И начинать надо, как не раз говорилось выше, с трезвой и адекватной оценки состояния МО — ВПО, которая означает признание того факта, что возникла реальная экзистенциальная угроза самому существованию российской нации и государству[42]. Конфликт с Западом — не просто военно-политический, а, тем более, региональный конфликт.

Это конфликт, результатом которого станет неизбежное изменение соотношения сил в мире, а главной ставкой — выживание российская нация и государство. Более того, это глобальный конфликт между глобальным универсализмом, либеральным нацизмом, воплощающим понятие «Зла», и национальными ценностями, воплощённым в понятии «Добро». Между отрицанием традиционных норм и их соблюдением.

Между религией и идолопоклонством, отрицанием любых представлений о любви и добре[43].

Откровенный нацизм на Украине, как оказалось, стал простой нормой в отношениях Запада с Россией (что объясняет внешнее терпение, а на самом деле прямое поощрение украинского национализма все последние десятилетия). Более того, сама Украина превратилась в военно-силовой инструмент уничтожения России. Созданный — целенаправ-ленно и сознательно — США против России.

Широкая западная военно-политическая коалиция против России развернула войну по всем направлениям жизнедеятельности государства — от внешней и военной политики до культуры, спорта и образования. Причём задача постоянного расширения и укрепления этой коалиции — наиболее приоритетная в политике США[44]. Особенно ярко и радикально это противоборство обозначено в финансово-экономической области, где попытались полностью исключить Россию из системы мирохозяйственных связей[45].

Естественно, что такая острая фаза противоборства не просто переросла в свою военную область, но и стала доминирующей на какое-то время, как всегда происходит в условиях военных действий. Это радикально изменило состояние ВПО не только в Европе, но и в мире. По сути дела, состояние ВПО в Европе можно охарактеризовать как «ограниченная война на европейском ТВД»[46].

Самым серьёзным образом это повлияло и на политику и стратегии государств. Прежде всего, естественно, главных противников. Украина и её управляемое, подконтрольное руководство, очевидно, играет в этом противоборстве подчинённую, даже жалкую с политической точки зрения, роль. Именно изменения в стратегиях государств западной военно-политической коалиции — от лидера США до формально нейтральной Швеции — представляют сегодня наибольший интерес потому, что в них реализуются конкретные намерения и действия их правительств. От экономических и политико-дипломатических мер, до фактического участия в агрессии против России.

Для того, чтобы понять лучше особенности стратегии и стратегического планирования в качественно новых условиях, необходимо ближе рассмотреть отличительные черты перемен в стратегии государств. При-

чём, на мой взгляд, придётся вновь в очередной раз пересмотреть содержание и понятия «стратегия» в новых исторических условиях, конкретных особенностях развития противоборства и сценария ВПО 20-х годов[47].

Автор: А.И. Подберезкин