Современное состояние анализа и стратегического прогнозирования развития международной обстановки в России

… Дмитрий Медведев поручил создать рабочую группу по подготовке стратегии социально-экономического развития России до 2030 года[1]

Официальный сайт Правительства РФ

Сегодня крайне актуальны и востребованы профессиональные и фактически обоснованные прогнозы геополитического характера[2]

С. Нарышкин,Председатель Госдумы ФС РФ

Проблемы существующие в анализе и стратегическом прогнозе развития МО и ВПО в России являются частным случаем, проявлением накопившихся политических, научных и идеологических проблем. Они проявляются в точности анализа и прогноза национального развития страны и отдельных аспектов ее развития — социального, экономического, финансового, других, — их влияния на формирование современной МО, имеющих порой крайне противоречивый и неопределенный характер. Стало общим местом говорить о «турбулентности», «непредсказуемости», даже «хаотичности» развития МО, что, естественно, отражается и на попытках формулирования этой ситуации в официальных документах. Как справедливо заметил по этому поводу С. Лавров, «Мы, наверное, смотрим одинаково на те процессы, которые показывают, что период неопределенности в мировых делах продолжается… и мы стараемся отражать эту тенденцию в наших основополагающих доктринальных документах — это стратегия национальной безопасности России, концепция внешней политики»[3]. Другими словами, министр иностранных дел России, осторожно («наверное») сказал, что мы не знаем наверняка что происходит («период неопределенности продолжается»), а также, что это наше незнание и неуверенность… «отражается в официальных документах».

И действительно, если полагать, что именно Стратегия национальной безопасности (в редакции 31 декабря 2015 года) отражает эту нашу неуверенность и неопределенность развития МО и ВПО на нормативном уровне и она же является базовым документом для всех других концепций, стратегий и доктрин (включая Концепцию внешней политики России, новая редакция которой должна быть осенью 2016 года), то мы можем констатировать, что все планы развития России упираются в неизвестность будущей МО и ВПО, а поэтому очень условны.

В конечном случае, прогноз развития МО и ВПО нам нужен для того, чтобы сформулировать, максимально эффективную национальную стратегию безопасности и развития, и ее отдельные части — экономическую, социальную, внешнеполитическую, военную, информационную и др. Без понимания ясной цели развития и приоритетов в распределении ресурсов нам крайне трудно адекватно оценить и спрогнозировать то, что мы хотим от перспективы развития МО, наш интерес и нашу роль, «Круг» замыкается: без ясной политико-идеологической цели, четкого образа будущего и вытекающей из этого образа цели стратегии, а также определения приоритетов в распределении ресурсов мы не можем сформулировать своего отношения понимания и к будущей МО, а без адекватной оценки будущей МО мы, в свою очередь, не можем сформулировать свою национальную стратегию и сформулировать основы стратегического планирования. Этому, в частности, посвящена отдельная работа[4].

Ситуация осложняется тем, что всерьез задачей прогнозирования будущей МО и ВПО в России не занимались (в отличие от Запада, где подобных работ — государственных и частных — огромное количество), а те немногие работы, которые есть, — очень общие, не конкретные и, порой, откровенно слабые. Об этом свидетельствует, например, поручение подготовить очередную долгосрочную стратегию социально-экономического развития России до 2030 года, данное летом 2015 года. Символично, что это поручение дается тем же исполнителям (судя по тому, кто был участниками встречи: В. Мау и Я. Кузьминову), которые готовили соответствующие «Концепции» и «Стратегии» социально-экономического развития в 2007–2008 годах и в последующие годы. И с теми же, вероятно, результатами: о них сразу же забывали уже через месяц–два. Более того, «с момента принятия Стратегии — 2020, — по откровенному признанию А. Кудрина, — у правительства нет единой программы стратегических действий», а Г. Греф (который начал свою карьеру в 2000 году с разработки долгосрочного прогноза и программы правительства), даже сказал о том, что «мы обсуждаем ситуацию, которая была вчера, но никто не обсуждает, что будет завтра»[5]. Именно так он говорил и осенью 1999 года, т.е. более 15 лет назад.

Собственно эти факты свидетельствуют о состоянии стратегического прогнозирования не только в экономике, но и в МО и ВПО в современной России: если мы не можем профессионально прогнозировать и планировать на самом верхнем — (политико-идеологическом) и более низком (социально-экономическом) уровнях, то частные прогнозы, к которым относятся конкретные прогнозы развития МО и ВПО, вытекающие во многом из предыдущих, заведомо не могут быть точными[6]. Очевидно, что и научный и экспертный уровень таких прогнозов не может быть в принципе высоким, хотя в МИД РФ и Генеральном Штабе, безусловно, не могут всерьез не заниматься такими прогнозами[7]. Прежде всего потому, что не решены самые общие, теоретические и методологические прогнозы.

Рис. 1. Последовательность разработки стратегических прогнозов

Как видно из рисунка 1, в российской политической практике и науке практически отсутствуют «верхние» уровни стратегического прогноза. Более того, даже на уровне документа о стратегии национальной безопасности существует указ Президента РФ, который ни по форме, ни по своему содержанию не является общенациональным. Не является он и основой для документов более низкого уровня, хотя и декларирует это. Об этом достаточно подробно будет говориться ниже в соответствующем разделе[8].

Иными словами в нашем стратегическом планировании мы беремся за решение частных вопросов, не уяснив себе ответов на более общие. Очевидно, что подобная ситуация в общенациональной области неизбежно переносится и на теоретическую и методологическую области стратегического анализа и прогноза в МО и ВПО. Естественно, что это сказывается на эффективности управления. Характеризуя такое теоретическое состояние в области анализа и стратегического прогноза современной МО, профессор МГИМО Т. Шаклеина осторожно заметила (что, однако, позволяет понять уровень, на котором находятся наши познания в этой области): «В условиях усложняющейся структуры мировой системы, снижения ее управляемости, роста непредсказуемости и нестабильности … снижение роли качественного систематического анализа … уже привело к серьезным последствиям во внешнеполитическом планировании…»[9].

В начале XXI века уже не только в МИД и МО РФ, ГД и СФ ФС, Совете Безопасности, но и в партиях, различных общественных организациях, стали периодически обсуждаться самые общие вопросы безопасности, требующие профессиональных знаний, опыта и специалистов. К сожалению, таковых уже к 2016 году осталось мало, что естественно отражается на уровне и качестве обсуждений. Особенно, если такие обсуждения проходят публично или на площадках тех или иных СМИ.

Вместе с тем такой всплеск интереса, подогретый ростом напряженности, внешней угрозы и выбо-рами в Государственную Думу РФ, имеет и положительную сторону: очевидно, что возросший интерес вытекал как из политического курса В. Путина по возвращению суверенитета России, так и поиска эффективной стратегии развития. В рамках этой тенденции можно считать, например, появление серии работ Центра военно-политических исследований, среди которых хотелось бы выделить серию аналитических докладов и книг, посвященных анализу и прогнозу международной и военно-политической обстановки в России[10], где авторы попытались по-своему подойти к решению этой проблемы.

Эти и другие работы экспертов в минимальной степени затрагивали субъективные факторы формирования МО, прежде всего связанные с политико-идеологической деятельностью правящей элиты или человека (За исключением нескольких работ О. Крыштановской и О. Гаман-Голутвиной, которые были посвящены анализу российских элит). Между тем социально-политическая деятельность человека — наиболее сильный, но и наименее предсказуемый процесс, радикально влияющий на политику, особенно военную, — который резко ограничивает реальные возможности науки в этой области. Основная задача научного анализа и прогноза развития МО и ВПО поэтому заключается не только собственно в исследовании, но и в том, чтобы максимально постараться избежать неадекватности, субъективности и непрофессионализма в анализе и оценке МО, что, к сожалению, на практике случается очень редко. В реальности чаще всего мы сталкиваемся с ситуацией, когда важнейшие внешнеполитические и военные решения принимаются под воздействием сугубо субъективных обстоятельств, имеющих под собой очень слабую и даже сомнительную объективную основу. Так, решения о нападении на Южную Осетию М. Саакашвили или о начале применения тяжелого вооружения против оппозиции на юго-востоке Украины были именно решениями такого порядка.

Это происходит отчасти по вполне понятным и объяснимым причинам — отсутствия полноты информации, недостатка времени, эмоциональной неустойчивости и др.[11], но в немалой степени и из-за непрофессионализма политиков. Ни грузинскую, ни украинскую правящие элиты профессиональными не назовешь. Я нередко становился сам участником и свидетелем развития такой обстановки в 90-х годах, когда лица, принимающие решения находились порой в неадекватном состоянии: перехлестывали эмоции, поступало много ложной информации, было страшно от ответственности и т.д. Такие ситуации я наблюдал из Кремля и Белого дома в августе 1991 г., сентябре–октябре 1993 г., а также в ходе военных конфликтов в Ингушетии, Приднестровье, Югославии и в других случаях.

Оценки и решения, принимаемые в этих условиях, которые приходилось наблюдать, были, порой не просто противоречивыми, но иногда и прямо противоположными. (Именно это мы наблюдаем, чуть ли не ежедневно на Украине). Ожидать, — с другой стороны, — что в условиях политического и военного кризиса, а тем более масштабной войны, все решения будут приниматься трезво, обосновано, логично и правильно, — заведомая наивность и серьезное допущение[12]. Более того, было бы правильно изначально исходить вообще не только из невозможности точного анализа международной обстановки, в принципе, что, естественно, неизбежно транслируется и переносится на реалистичность анализа ВПО.

Исторических примеров принятия таких неадекватных политических и военных решений очень много. Еще больше тех, о которых мы просто не знаем. Тем более что мы часто не знаем подлинные мотивы принятия даже очень крупных и важных решений и реальной обстановки, которая могла существовать в то время. Хрестоматийный пример — развитие в октябре 1962 года так называемого «кубинского кризиса», который был абсолютно не просчитан ни с политической, ни стратегической, ни военно-технической точки зрения, но чуть не привел к военному конфликту.

Существует великое множество других примеров. Так, мало кто знает, например, что крупнейшее танковое сражение Второй мировой войны было не на «Курской дуге», а в самые первые дни войны, 23–25 июня 1941 года, когда механизированные советские корпуса (насчитывавшие более 3500 танков) контратаковали немецкие танковые колонны (в которых было порядка 800 танков). Это было не только крупнейшее сражение, но и первое встречное танковое сражение в мире. Более того, впервые танки стали основным средством борьбы с танками, что совершенно не соответствовало представлениям о военном искусстве тех лет. Другими словами, мы вообще оставили вне эпицентра внимания две очень важные особенности, характеризующие всю Вторую мировую войну.

Мы и сегодня даже точно не знаем, правильное ли было это решение и кто его реальный автор — Г. Жуков или И. Сталин, или кто-то другой. — Этот вопрос так до конца и не ясный, хотя масштаб этого события впечатляет и сегодня. Ясно только одно: это решение шло вопреки существовавшей в то время в СССР политической и военной доктрине, военно-техническим особенностям и военному искусству того времени, т.е. было со всех точек зрения неадекватным (Ошибочным? Преступным? Неправильным?).

Вместе с тем я являюсь сторонником той точки зрения, что в принятии того или иного политического решения, которое выглядит субъективно, есть своя объективная логика и свои объективные условия, которые делают возможным такой политический субъективизм. Так, если говорить о танковых атаках в июне 1941 года, то надо признать, что им предшествовало решение о воссоздании танковых корпусов, а также массовом производстве танков в 1938–1941 годах. То же самое можно сказать и о кубинском кризисе, который вытекал из размещения американских ракет «Тор» и «Юпитер» в Турции и Италии, с одной стороны, и возможностей СССР массового производства своих БР уже в конце 50-х годов.

Другими словами любой политический субъективизм, даже самый неожиданный, вытекает из неких объективных условий и закономерностей, которые можно анализировать и прогнозировать.

>>Полностью ознакомиться с аналитическим докладом А.И. Подберёзкина "Стратегия национальной безопасности России в XXI веке"<<


[1] Для России напишут новую стратегию развития до 2030 года / Ведомости. 2015. 21 июля.

[2] Нарышкин С. Е. Вступительное слово // Подберезкин А.И., Султанов Р.Ш., Харкевич М. В. [и др.]. Долгосрочное прогнозирование развития международной обстановки: аналитич. доклад. — М.: МГИМО–Университет, 2014. — С. 3.

[3] МИД РФ по поручению президента разрабатывает новую редакцию внешней политики. — ТАСС. 9 апреля 2016 г. / http://tass.ru/politika

[4] Подберезкин А.И., Соколенко В.Г., Цырендоржиев С. Р. Современная международная обстановка: цивилизации, идеологии, элиты. — М.: МГИМО–Университет, 2014. — 464 с.

[5] Кувшинова О., Лютова М. Для России напишут новую стратегию развития до 2020 года / Ведомости. 2015. 21 июля.

[6] См., например: Интересы России в Центральной Азии: содержание, перспективы, ограничители. — РСМД, 2013. — №10.

[7] См., например: Подберезкин А.И. [и др.] Долгосрочное прогнозирование развития международной обстановки: аналитич. доклад. — М.: МГИМО–Университет, 2014. — С. 105.

[8] См. также подробнее: Проект долгосрочной стратегии национальной безопасности России с методическими и методологическими комментариями: аналитич. доклад / [А.И. Подберезкин (рук. авт. кол.] и др. — М.: МГИМО–Университет, 2016. Июль. — 86 с.

[9] Введение в прикладной анализ международных ситуаций / под ред. А. Т. Шаклеина. — М.: Аспект–Пресс, МГИМО, 2014.

[10] Стратегическое прогнозирование и планирование внешней и оборонной политики: монография: в 2 т. / под ред. А.И. Подберезкина. — М.: МГИМО–Университет, 2015. Т. I, 796 с., Т. II. 722 с.; Подберезкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. — М.: МГИМО–Университет, 2015. — 169 с

[11] Кувшинова О., Лютова М. Для России напишут новую стратегию развития до 2020 года / Ведомости. 2015. 21 июля.

[12] См. подробнее: Стратегическое прогнозирование и планирование внешней и оборонной политики: монография: в 2 т. / под ред. А.И. Подберезкина. — М.: МГИМО–Университет, 2015.

 

06.03.2017
  • Эксклюзив
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • XXI век