… сетевые структуры можно использовать не только для освобождения общества, но и для укрепления централизованного контроля[1]

Б. Макконнелл, старший вице-президент Института «Восток-Запад»

Состояние международной обстановки решающим образом влияет на формирование военно-политической обстановки и стратегической обстановки (ВПО и СО), что утверждалось мною многократно[2]. Вечная аксиома К. Клаузевица о приоритете политики над военной силой ежегодно многократно подтверждается, что не мешает некоторым либералам и их невежественным (или наивным) сторонникам требовать от России ограничения военно-политической деятельности в условиях нарастания международной напряженности.

Также нелепо требовать от России «мирных инициатив» в условиях усиления внешнего давления, как, например, США в августе 2022 года, требовавших от России соблюдать положения ДСНВ в части инспекций на местах.[3]

Основное противоречие между силами «коллективного Запада», настаивающих на продолжении глобализации в соответствии с «нормами и правилами» США, и объективно нарастающими тен6денциями защиты национальных интересов и идентичности, растущей автаркии, не оставляют в том, что компромисс между ними невозможен. Это означает, что нарастающая сила тенденции в развитии военно-силового сценария противоборства между цивилизациями и центрами силы будет продолжена, а её переход к военным методам и средствам силового противоборства – неизбежен.

В 2022-2023  годах, например, это влияние состояния сценария военно-силового противоборства МО на ВПО было очень хорошо видно на примере Украины, которая оказалась под абсолютным контролем США, фактически лишившись окончательно своего суверенитета. Именно такое развитие сценария МО предопределяет практически абсолютно развитие сценария (и его вариантов) ВПО. В истории существует множество примеров, формирующих ясную закономерность того, как развитие силового сценария МО трансформируется с неизбежностью в военно-силовой сценарий развития ВПО. Так было в Древней Греции когда политический конфликт Спарты и Афин предопределил начало длительного военного конфликта[4] между этими центрами силы в 5 веке до нашей эры. Невольно напрашивается аналогия между современным «коллективным Западом» (Афинами и их союзниками) и независимым центром силы (Спартой, Фивами и их союзниками). Как описывают некоторые исследователи,— «Особенностью Пелопоннесской войны в целом было ведение военных действий одновременно в разных областях Греции: в районе Эгейского бассейна, на Пелопоннесе, в Средней Греции, в западных областях, а также в Сицилии (так и сегодня – в разных регионах и ТВД). Так как силы противников были приблизительно равны, то военные действия отличались особым ожесточением, велись на пределе сил, а чаша весов постоянно колебалась то в ту, то в другую сторону»[5].

В основе войны лежали глубокие политические и экономические противоречия между Афинами и Спартой, которые в период существования внешнего врага – Гитлеровской Германии и Японии (Делосской симмахии: 478-454 гг. до н.э.)- не были ярко выражены, так как основной задачей, стоявшей перед союзниками, было победоносное окончание войны с державой Ахеменидов. Исследователи подчеркивают, что эти противоречия были во многих областях, т.е. системными. В качестве одного из примеров можно привести следующую таблицу.

Похожая ситуация сложилась к настоящему времени и в отношениях между западными и иными цивилизациями, когда требования США «жить в соответствии с нормами (их) и правилами» противоречат всему цивилизационному укладу России, Китая, Индии, Бразилии, исламских государств и т.д.

Переходу политических противоречий между Афинянами и спартанцами мешал общий враг – Персия. Однако после победы греков в войне с персами все заметнее стали проявляться стремление афинян к общегреческой гегемонии. Факт переноса союзной казны с Делоса в Афины в 454 г. до н. э, и таким образом превращение ее фактически в афинскую (создание долларовой экономики после Второй мировой войны в современном мире), считается рубежом в превращении Делосской симмахии в Афинскую архэ (державу). В современный период – аналог это превращение Запада в контролируемую США политическую, финансовую и военную коалицию.

Основной целью афинского союза союза становится доминирование в Греции (современного в то время мира). Так и сегодня: доминирование США становится главным условием нарастающего противоречия в мире. Столкновение между Афинами и Спартой и, соответственно, между возглавляемыми этими двумя городами-государствами коалициями греческих полисов становилось в этих условиях практически неизбежным. Его можно избежать только при условии отказа США от мирового финансового, политического, информационного и военного доминирования («американского лидерства»), что выглядит в настоящее время нереально.

Параллельно с развитием военно-политических противоречий в нашем веке стремительно нарастают противоречия в военной области и отдельных районах, на отдельных ТВД, что формирует сеть нестабильныго состояния стратегической обстановки (СО). За этим – сознательная политика США по дестабилизации СО в мире.  Если говорить о России, то по всему периметру её границ – от Норвегии и Финляндии до КНДР.

В полной мере это отражается на состоянии СО на Украине. Не только состояние ВПО, но даже развитие того или иного конкретного варианта СО на Украине[6] в возрастающей степени зависело от США, прежде всего, их финансовой и военно-технической помощи, без которой Киеву становилось практически невозможно ведение вооруженной борьбы. Так, поставки РСЗО «Хаймерс» и дальнобойных артиллерийских систем западными странами, финансово-экономическое обеспечение деятельности украинской власти стали прямым следствием политики Запада, которая консолидировано носила антироссийский характер[7].

На практике это означает, что состояние МО с начала второго десятилетия нового века представляет собой своего рода «Переходный период» в развитии наиболее вероятного конкретного варианта сценария МО в 2020–2035 годы, который я назвал в начале второго десятилетия «Сценарием «Эскалация военно-силового противоборства»[8]. Этот сценарий уже во втором десятилетии в ряде случаев приобрел нетрадиционные формы иррегулярной войны[9] между основными мировыми субъектами – ЛЧЦ, их коалициями, государствами и наиболее влиятельными акторами.

В первом десятилетии, точнее – с 199 года, когда произошла агрессия против Югославии, США апробировали коалиционную войну против разных стран на различных ТВД в мире. В самых разных формах – от «цветных революций» до специальных операций ЦРУ. Война США в Афганистане 2001 года, например,  стала по сути специальной операцией ЦРУ при использовании огромной финансовой мощи и минимума военной силы. В 2003 году война в Ираке превратилась в мощную военную операцию, однако, в ней были широко использованы и другие силовые средства – ЧВК, подкуп, информационно-психологические операции, создание «пятой колонны» и т.п.

Этот военно-силовой сценарий развития МО достаточно подробно описан в предыдущих частях и заключается главным образом тем, что отношения между этими субъектами во все возрастающей степени в последнее десятилетие характеризуются:

- Во-первых, нарастающим силовым соперничеством, которое активно дополняется вооруженными способами и средствами борьбы;

- Во-вторых, минимальным сотрудничеством между враждебными субъектами МО, уничтожением международных институтов и правил, иногда даже внутри существующих коалиций[10], что существенно, даже радикально, отличает такие отношения от отношений между ними в прошлом веке, когда дисциплина внутри НАТО и ОВД была практически не обсуждаема[11].

Наконец, в-третьих, процесс глобализации и усиления всеобщей взаимосвязи и растущей взаимозависимости, характерный для большинства субъектов МО в последние 50–70 лет, постепенно вытесняется процессом силового противоборства, в основании которого находятся национальные и корпоративные интересы. Другими словами, тенденция автаркии и хаоса сознательно поддерживается США.

Ещё в ходе Второй мировой войны стало ясно, что торгово-экономическая взаимозависимость не является непреодолимым препятствием для использования военного насилия. Ни в отношениях Германии с СССР, ни с США. Так, в частности, колебания советского руководства накануне нападения Германии в 1941 году были вызваны в том числе её сохранявшейся сильной зависимостью Германии от поставок сырья из СССР.

Такая же масштабная зависимость существует в настоящее время между США и КНР. Она измеряется торговым оборотом в сотни и даже тысячи миллиардов долларов, но это не стало препятствием для обострения отношений между ними летом 2022 года в период очередного тайваньского кризиса. И не будет препятствием в будущем. Более того, США осознано приняли решение «освобождаться от внешней зависимости» со стороны КНР.

Нарастающее военно-силовое противоборство в «Переходный период» оценивается по-разному. Еще в начале века в России не хотели этого признавать либералы, которые связали свое будущее с Западом. Они открыто говорили с конца 80-х годов о необходимости фактической капитуляции, отказу от суверенитета и идентичности, что неизбежно требовало от них «идиотского оптимизма» в оценке МО и его будущего. Такая неадекватность сохранялась даже после 2014 года, а в некоторых слоях правящей элиты – и в настоящее время. По сути дела такая позиция части российской правящей элиты откровенно проглобалистская и проамериканская, антироссийская, о чем откровенно стали говорить уже в самой правящей элите России весной 2023 года. Интервью, данное 30 апреля Е. Пригожиным, отражает крайнюю обеспокоенность этим обстоятельством.

Изменения в развитии МО, вместе с тем, воспринимается в настоящее время это по-разному. В частности, в КНР существует и такое представление[12]:

Но в любом случае признается, что развитие сценария МО идет в рамках разных вариантов  силового противоборства, – главной  особенностью которого – реализация варианта  в форме иррегулярной войны – войны, в которой участвуют не только государства и их институты, но и негосударственные образования, прежде всего, институты развития человеческого потенциала: НКО, университеты, СМИ, др. и отдельные граждане, представляющие собой главную силу развития современного общества и экономики – творческий класс[13].

В фокусе операций в иррегулярной войне находится население и правящая элита страны – объекты нападения. Стратегическая цель направлена на то, чтобы захватить и удержать контроль над правящей элитой, населением через использование политических, психологических, информационных и экономических средств и методов[14]. В ходе иррегулярной войны ВС США используют непрямой подход с целью разложить власть, подорвать ее влияние и волю и лишить власть поддержки народа[15].

Такой подход – продолжение традиции внешней политики США, ставшей частью политической культуры. Ещё в документах ОКНШ США в 1964 году говорилось, что стратегия – «Искусство и наука развития и использования политических, экономических, психологических и военных сил, необходимых в мирное и военное время, для оказания максимальной поддержки политики…»[16].

В современный период стратегия современной иррегулярной войны, которую ведут США в глобальном масштабе, была закреплена в наставлении по ее ведению, разработанном Пентагоном ещё в мае 2010 года. В последующие годы спектр средств, мер и методов иррегулярной войны расширялся как за счет увеличения традиционных силовых и военных средств, так и не традиционных силовых, не военных средств и методов ведения противоборства.

Частной формой иррегулярной войны стали гибридные войны, имеющие ограниченный по месту и средствам использования, характер. «Когда дело доходит до политических целей, гибридные войны, скорее всего, примут вид иррегулярной войны, где ее практики стремятся подорвать легитимность и авторитет правящего режима», – пишет известный политолог Л. Савин[17]..

Таким образом, современный сценарий развития МО – сценарий развития силового противоборства, эскалация которого ведет с высокой степенью вероятности к его переходу в военно-силовую фазу, исключающую в качестве основ политики формы мирного сотрудничества. 

Это характерно для всех основных субъектов МО, но, прежде всего, западной ЛЧЦ и военно-политической коалиции, которая ставит своей задачей сохранить сложившуюся военно-политическую и финансово-экономическую систему на будущее с помощью всего спектра инструментов силовой политики.

Нарастающие противоречия между ЛЧЦ характерны не только ля Запада, но в определенной (значительно менее важной) степени для других ЛЧЦ – китайской, индийской, исламской, каждая из которых вынуждена ориентироваться на тенденцию автаркии и нарастающего хаоса в условиях развала миропорядка ХХ века. Во многом аналогичную цель ставит и руководство КНР, и китайской ЛЧЦ. Так, применительно к КНР и китайской ЛЧЦ и военно-политической коалиции, в этом случае возможно, строительство отношений в МО нового типа – новая редакция старой теории «трех миров» Мао Цзэдуна: на современной международной карте существует три мира: бедные страны, богатые страны и Китай. Китай должен, непрерывно решая собственные противоречия в социально-экономическом развитии, выполнять историческую миссию – быть стабилизатором мировой политики и экономики, движущей силой реформы глобального управления и маяком (навигатором) будущего развития бедных государств.

Возможно, эта инициатива становления международных отношений нового типа, как полагают индийские аналитики, формирует новую версию древней китайской философии политического управления, называемую «тянься» (tianxia). Она подразумевает управление народами с различными культурами и из разных географических мест одним правителем[18]».

Похожую цель преследует также исламская ЛЧЦ, где пока еще не определился главный центр силы, но общий сценарий – силового противоборства с другими ЛЧЦ и центрами силы – просматривается вполне определенно на примере контртеррористической операции (КТО) России на Северном Кавказе, а также очень хорошо представляет собой политика Турции, как одного из потенциальных лидеров этой силы.

Наконец, аналогичные цели преследуют и другие ЛЧЦ – индийская, бразильская, индонезийско-океаническая и другие, которые неизбежно будут проявлять свои внешнеполитическим амбиции по мере экономического и демографического развития. Особенно по мере развития национального человеческого капитала (НЧК) этих ЛЧЦ и мощных социально-политических изменений, вытекающих из ускоренного роста потенциала «креативного класса»[19].

Эти изменения формируют крайне опасное состояние СО, обостряют кризисы, провоцируют войны и т. д., что очень хорошо видно на примере развития человечества в последние 30 лет. В любом случае развитие сценария МО в среднесрочной перспективе не представляется оптимистическим: прежние романтические представления о глобализации сменяются на вполне консервативные и традиционные воспоминания о национальных интересах и системах ценностей, которые существовали тысячелетия до Новейшего времени. В их основе лежали военно-силовые отношения между субъектами, когда войны становились главными инструментами политики.

К сожалению, значительная часть правящих элит России и экспертного сообщества не воспринимает в полной мере остроту этих угроз. Это стало одной из причин недооценки решений относительно начала СВО. Такие решения, формировавшиеся еще в начале нулевых, в значительной степени отставали от реальностей.

В качестве одного из характерных примеров, своего рода маркером, можно привести ежегодный доклад «Международные угрозы», подготовленный коллективом исследователей в январе 2021 года, в котором рассматривается очень широкий спектр таких угроз – от «поляризации политической жизни США» до «курса ЕС на «зеленую сделку» и оценки перспектив политики Китая[20].

Главные выводы доклада, часть которых вызывают сомнения, следующие:

– В 2021 году будет доминировать тенденция «Больше государства», которая, по мнению авторов, «станет лейтмотивом наступившего года». «Чтобы сохранить свои позиции на международной арене, государствам нужно не только продемонстрировать эффективность системы здравоохранения, но и сохранять последовательный геополитический курс и избегать давления конъюнктурных мотивов части политической элиты при выработке и проведении такого курса».

«Возвращение государства» – та тенденция, которая последние годы борется с глобализацией – от Брекзита до действий либеральных либералов по всему миру, – проигрывая пока что действиям международных либеральных институтов. На мой взгляд, предстоит самая серьезная силовая борьба уже в 2021 году, который станет ничем не лучше предыдущих лет наступления глобалистов.

– В условиях сильной поляризации общества, – считают авторы, – «США не удастся определиться с внешнеполитическим курсом в 2021 году».   

– Уверен, что будет не так: вся практика действий администраций США показывает, что уже в первые месяцы своего правления, максимум, до года, принимаются важнейшие концептуальные решения.

«Москва может ожидать реалистичный подход новой администрации к вопросам контроля над вооружениями», – считают авторы, хотя ровным счетом никаких предпосылок для этого нет. Не только Д. Трамп, но и до него руководители всех предыдущих администраций сознательно уничтожали систему ограничения и сокращения вооружений, созданную в 70-80-е годы прошлого века.

«Информационная война», по мнению авторов, «продолжится, как и провокации против России». Такой констатации мало. Следует признать, что эта информационная война уже переросла в силовую политико-психологическую войну[21], а её следующий этап – силовые и военные действия,- писал я в начале 2021 года.

– «Для Китая администрация Дж. Байдена будет передышкой перед новыми конфликтами – пусть Д.Трампу и приходится покинуть Белый дом, «трампизм» от Вашингтона не отступит», полагают авторы.- «Китай остается достаточно хрупкой сверхдержавой и в интересах сохранения динамики своего глобального подъема и спокойствия внутри страны должен более тщательно оценивать вероятные риски и реагировать на них», – подчеркивают авторы доклада.

С таким прогнозом нельзя согласиться потому, что не будет ни «передышки», ни пассивности со стороны, ни США, ни Китая.

– «В Брюсселе будут праздновать возвращение США в Парижское соглашение, а стратегический курс ЕС будет заключаться в стремлении превратить регион в климатически нейтральный континент к 2050 году посредством «зеленой сделки», которую продвигает Германия».

Этот оптимизм российских либералов неисправим. Он выглядит в нынешних условиях (всего через 6 месяцев после «прогноза», как минимум странно). Как известно, в США и в Брюсселе произошло усиление военно-силовой акивности в отношении России и Китая, где в заключительную фазу перешла подготовка к новой стратегической концепции НАТО[22].

Уверен, что в ЕС и особенно в Германии проблемы отношений с США не ограничатся экологией: назрел достаточно глубокий конфликт, который Байден будет пытаться урегулировать на многосторонней основе, но, главное, опять будут использовать страны ЕС в качестве инструментов силового давления на Россию.

– «Другими важными направлениями, за которыми следует следить в 2021 году, будут риски вторичных санкций, климатическая миграция в Африке, цифровое развитие и прогресс вакцинирования населения планеты,» – полагают авторы доклада.

С этим утверждением трудно не согласиться, но к нему можно добавить еще длинный перечень актуальных вопросов и угроз.

Этот пример доклада, на мой взгляд, свидетельство того, что в российском правящем классе существует очевидное расхождение как в реальной оценке состояния МО, так и масштабов, и актуальности внешних угроз, а, значит, и готовности им противодействовать. Подобные оценки изначально дезориентируют анализ развития ВПО и СО, прежде всего их конкретных вариантов, что неизбежно ведет к политическим – стратегическим и тактическим – ошибкам. Это полностью подтвердилось событиями и тенденциями в развитии МО-ВПО в 2022-2023 годы.

Излишний оптимизм некоторых экспертов, существующий и сегодня, вызывает сожаление, ибо он не первый год дезориентирует политическую элиту страны, которая, к счастью, научилась игнорировать подобные оценки и относиться к ним с недоверием.

Этот же оптимизм в оценке МО, традиционно присутствующий со времен М. Горбачева, не дает возможностей реально оценить масштабы и последствия развития эскалации существующего военно-силового сценария, его влияния на развитие конкретных вариантов сценариев ВПО и СО в мире и, прежде всего, в Европе.

Автор: А.И. Подберезкин