Идеология, придает внешней политике не только легитимность и публично-политическую последовательность, но и обоснованность, а также предохраняет от влияния дезинформации. В конечном счете – идеология делает внешнюю политику более эффективной – реалистичной и реализуемой. Совершенно справедливо и обратное утверждение: если ваша политика неэффективна, то следует искать ее ошибки прежде всего в идеологии, концептуальном подходе, а не в отдельных деталях и конкретных людях.

Примеры внешней политики СССР и России последних десятилетий очень ярко иллюстрирует этот тезис. Можно выделить несколько наиболее выраженных примеров, демонстрирующих идеологическое доминирование во внешней политике СССР и России в последние 50 лет.

Как видно из сопоставления изменений в идеологемах и их политических проекциях – внешнеполитических парадигмах, – происходит почти полное совпадение их хронологических рамок. Более того, изменения в политических парадигмах всегда являлись следствием изменений в парадигмах идеологических.

Если согласиться с этим выводом, то неизбежно придется сделать вывод о том, что новое изменение политической парадигмы, включая изменения в МО, должны и будут следствием изменений идеологем. Так, идеологема западной ЛЧЦ на сохранение, более того, упрочение своего лидерства в мире, неизбежно ведет к появлению и закреплению соответствующей внешнеполитической парадигмы и военно-политической стратегии. Такой новой стратегией с начала второго десятилетия XXI века стала стратегия «Глобального военно-силового противоборства западной ЛЧЦ».

Признание этой логики очень важно для правящей элиты современной России, многочисленные представители которой сохранили не только иллюзии прошлого, но и наивную веру в искренние намерения Запада к сотрудничеству. Это означает, что в России произошел очень глубокий, часто не афишируемый и не признаваемый раскол в правящей элите на сторонников прежней идеологемы («сотрудничества любой ценой») и новой идеологемы – «противодействие» силовому давлению западной ЛЧЦ.

Такое состояние для правящей элиты в принципе нормальное, обычное.

Политическая борьба, в т.ч. в области внешней политики, это всегда идеологическая борьба между отдельными группами общества и правящей элиты, даже когда (как в современной России) пытаются отрицать саму идеологию и такую борьбу. Отрицая идеологию, на самом деле, отрицаются не только перечисленные ценные качества политики (о которых говорилось выше – системность, последовательность и т.д.), но и само ее будущее: стратегическое прогнозирование и планирование, последовательность и преемственность, которые без идеологии невозможны в принципе[3]. Без идеологии, как фундамента политической доктрины, невозможна и последовательная внешнеполитическая и военная стратегии. Эту логическую последовательность (признаваемую, кстати, в США) можно выразить следующим образом[4].

Не трудно обнаружить, что у России нет «верхнего этажа» политики и стратегии – системы идеологических взглядов и ценностей, – что сказывается ежедневно и ежечасно как на уровне развития менее приоритетных стратегий, так и на эффективности управления, но более всего – на монолитности правящей элиты страны. Отсутствие «идеологических рамок» для правящей элиты ведет не просто к идеологическому многообразию и хаосу, но ценностной дезориентации. Что очень хорошо понимает не только в США и других западных странах, но и на Украине (где силовым способом формируется общая ценностная база на искусственном фундаменте), где очень жестко отстаиваются допустимые для правящей элиты идеологические границы.

Примерно аналогичная, но еще более жесткая, идеологическая логика присутствует и в США, где Стратегия национальной безопасности (02.2015)[5] предшествует Военной стратегии (06.2015)[6], а частные планы МО США вытекают из этих двух основных документов, причем в Стратегии национальной безопасности  формулируются и главные политико-идеологические цели развития. В частности, в последнем варианте в качестве такой главной цели объявлялось «… укрепление и поддержание американского лидерства»[7]…, а по сути – сохранение и укрепление контроля США над мировыми процессами и сложившимися к началу XXI века финансово-экономическими и военно-политическими системами[8]. Эта цель, которая в дальнейшем развивается в соответствующих документах Белого дома, Конгресса США, Государственного департамента, Министерства обороны и Комитета начальников штабов и др. органов, можно попытаться показать на следующем рисунке.

Как видно логика и последовательность развития политических целей, приоритетов и соответствующих стратегий очевидна и не требует особенных комментариев. За исключением, пожалуй, одного: современная политическая идеология США требует усиления противоборства с новыми центрами силы – ЛЧЦ, прежде всего, китайской и российской, – перенося центр тяжести такого противоборства все более из политико-силовой области в политико-вооруженную область противостояния[9]. В основе такого противоборства ЛЧЦ, по логике Запада выступает борьба за продвижение ценностей западной ЛЧЦ, «выдавливания» и замены чужих ценностных систем и навязывания своего понимания национальных и государственных интересов. Это означает, как минимум, два принципиальных последствия для понимания перспектив развития международной обстановки в будущем:

– во-первых, основной центр борьбы между ЛЧЦ переносится в сферу идеологической и ценностной борьбы правящих элит этой цивилизаций, от результатов которой в конечном счете зависит политическая и военная победа или поражение ЛЧЦ. Собственно средства такой борьбы, включая военные, рассматриваются прежде всего как средства угрозы, давления и принуждения правящих элит изменить свои ценностные и идеологические ориентиры;

– во-вторых, в качестве системного средства такой идеологической борьбы между ЛЧЦ сформулирована стратегия «Глобального военно-силового противоборства», являющаяся системой самых разных силовых средств воздействия – от гуманитарно-образовательных до массированного применения вооруженного насилия, – используемой сетецентрическим образом, т.е. параллельно из разных центров и разными средствами и способами.

Это говорит об особом значении идеологии, которое она приобретает, в частности, в критические для ЛЧЦ или нации периоды развития – кризисы, войны, революции. Учитывая, что в XXI веке западная ЛЧЦ сознательно создает кризисы и дестабилизирует МО в целях «распыления контрольного пакета» мирового влияния, сказанное означает, что роль идеологии и идеологического лидерства будет еще больше повышаться. Отсюда, например, и такая болезненная реакция США на рост авторитета В. Путина в мире, представляющего как Россию, так и ценности, отстаиваемые чужой правящей элитой. Соответственно и развитие сценария МО, в котором применяется стратегия «Глобального военно-силового противоборства ЛЧЦ», неизбежно повышает значение идеологии, более того, сам сценарий и стратегия во все большей степени становятся идеологией. В том числе и важнейшим ресурсом такой стратегии западной ЛЧЦ, а именно – идеологическим ресурсом.

Борьба внутри правящих элит за лидерство идеологии в такие кризисные периоды превращается в борьбу за политические приоритеты, управление и ресурсы, а победа той или иной фракции элиты в такой борьбе, означает неизбежное изменение национальной стратегии. Нередко победа другой фракции в идеологической борьбе ведет к победе или поражению в войне с внешним противником. Так, приход к власти в России Петра III привел к прекращению войны с Пруссией, а Павла I – к изменению политики по отношению к Франции, М. Горбачева – к развалу ОВД–СЭВа и СССР.

Именно поэтому исследование идеологических основ политики правящих элит становится важнейшей задачей, которая может быть практически решена. Сегодня уже есть основания, предположить что теоретически существуют адекватные методы и даже некоторые политические исследования, а также варианты стратегических прогнозов развития возможных сценариев международной обстановки, которые базируются на изучении и прогнозе уже существующих, в т.ч. идеологических и концептуальных объективных реалиях человеческой цивилизации, которые в решающей мере влияют на формирование конкретной международной обстановки (МО)[10].

Это, прежде всего, национальные интересы и система национальных (цивилизационных) ценностей, интересы правящих элит субъектов МО и ВПО, а также основные тенденции мирового развития и взаимоотношения между ними, формирующие МО и ВПО[11]. Их изучение позволяет создать серьезную объективную научную основу для исследования существующей и будущей конкретной СО, которая в любом случае будет логическим продолжением, следствием существующих процессов в международной обстановке. Так, набиравшая силу в XX веке западная локальная цивилизация привела к соперничеству ее основных представителей за лидерство – англосаксов и немцев, – которое вылилось в две мировые войны. Других цивилизационных соперников не было. Поэтому борьба внутри одного вида – западной локальной цивилизации – приобрела крайнюю форму войны.

В то же самое время подобная детерминированность борьбы ЛЧЦ не исключает субъективных толкований иного рода. Причем эти субъективные предположения иногда могут (и ложатся) даже в основу реальной политики. Наиболее яркий пример – теория конвергенции, – которая в том или ином роде повлияла на советскую правящую элиту, «впавшую в романтизм» в 80-е гг. XX в. Необоснованная (и даже необъяснимая) вера в «человеколюбие европейской цивилизации» значительной части советской элиты привело к краху ОВД и СССР. Этот пример интересен и тем, как сознательно насаждавшаяся А. Яковлевым и М. Горбачевым идеология капитуляции перед западной ЛЧЦ, получившая приторно-бессмысленное название «Новое мышление», стала политической основой для смены стратегии и последующего кризиса. Именно на основе этой «деидеологизированной» (по Яковлеву) идеологии принимались решения о политических, экономических и военных односторонних уступках Западу, которые привели к краху ОВД и СССР.