Перспективы развития военно-политической обстановки в мире: значение ВКС

Основными военными опасностями… являются:

а) наращивание потенциальным противником … сил общего назначения, в составе которых находятся средства доставки ядерного оружия;

б) развертывание государствами… систем и средств противоракетной обороны, крылатых и баллистических ракет средней и меньшей дальности, высокоточного неядерного и гиперзвукового оружия, ударных беспилотных летательных аппаратов, оружия направленной энергии[1]

В.В.Путин

Значение тех или иных видов и родов войск, вооружений и военной техники (ВВСТ)  конечном счёте исторически определяется эффективностью из применения в качестве силовых инструментов политики. В разные периоды времени и в разных странах это значение принадлежало, например, во Франции пехотным батальонам, в Великобритании – флоту, в Золотой Орде - кавалерии, а по времени в последние два века военную мощь определяла артиллерия, авиация, бронетанковые войска, наконец, оружие массового поражения. Очень многое зависело от умения руководителей государств и армий вовремя выбрать приоритеты развития тех или иных вооружений и успеть подготовиться к войне. Так, успех французских войск часто определялся в эпоху наполеоновский войн превосходством полевой артиллерии, на которую также предусмотрительно сделали ставку и в России накануне войны.

Выбор тех или иных приоритетов в направлениях военно-технического и научного развития страны имеет свой достаточно строгий алгоритм решений и последовательность, от точного выполнения которого зависит как собственно военная безопасность и способность государства использовать военно-силовые инструменты политики, так и эффективность расходования национальных ресурсов, а, в конечном счёте, и боевая эффективность ВС и ВВСТ страны. Эта последовательность помогает избежать крупных ошибок в области военного строительства, имеющих радикальное значение для самого существования государства.

Коротко повторю его основные этапы. Изначально важна максимально адекватная оценка, анализ и прогноз развития ВПО в мире, которые являются самым первым шагом в военно-политическом планировании[2]. Эти политические оценки должны базироваться на точном научном анализе и достоверной информации, которые учитывают многие сотни, даже тысячи факторов, формирующих ВПО. При этом необходимо избежать как давления личных и групповых интересов, так и политических и идеологических спекуляций. Не секрет, что в современной России нередко оценки ВПО в мире давались необоснованно благостными, не отражающими реалий. Часть правящей элиты и сегодня недооценивает опасности развития современной ВПО, более того, в СМИ и на университетских кафедрах сознательно продвигает эти оценки.

Следующий шаг за анализом и прогнозом развития того или иного сценария ВПО в мире и в регионах последовательно идут такие принципиальные шаги, как уточнение национальных внешнеполитических и военно-политических интересов, в основе которых находится базовая система ценностей, и формирующихся на их основе система внешнеполитических целей. Этот этап имеет важнейшее значение потому, что от него зависят, по сути, будущие политические и военные цели и стратегия их достижения. Как откровенно признал Д. Трамп, формулируя основы американской политики в Стратегии национальной безопасности США, «Мы руководствуемся нашими ценностями и направляемся нашими интересами»[3].

К сожалению, и в этой области у нас далеко не всё благополучно. Поправки в Конституцию – только часть той напряженной борьбы за сохранение национальной идентичности и государственного суверенитета, которую мы далеко не всегда ведём успешно.

 Следующий этап – распределение национальных ресурсов в целях максимально эффективного достижения целей безопасности и развития, уточнения наиболее эффективных средств и способов их достижения. Во многом этот этап зависит от предыдущего этапа, в частности, готовности выделить значительную часть ресурсов в интересах безопасности. И в этой области мы трудно избавляется от ложны идеологем, навязанных нам в прошлом западниками-либералами в период правления Горбачева и Ельцина. В частности, от утверждения о том, что «ОПК развалил экономику СССР», хотя фактическое уничтожение ОПК в 90-е годы отнюдь не способствовало экономическому росту в те годы в России[4].

Последние этапы – программы военного строительства и определения перспективных НИОКР имеют исключительно важное значение потому, что от их реализации зависит реальная способность государства и его ВС добиться поставленных военно-политических целей. Но решение о разработке и реализации таких программ принимается только после того, как качественно будут пройдены все предыдущие этапы. К сожалению, не всегда политические оценки в силу своей субъективности могут точно отражать современные реалии ВПО, что, как правило, крайне негативно сказывается на эффективности внешней и военной политики.

Этот алгоритм военно-политического планирования, подчеркну, начинается с анализа и прогноза будущей ВПО в мире, от которого прежде всего зависит будущая военная политика страны и выбор приоритетов военного строительства. Если оценки ВПО, как при М. Горбачёве и Б. Ельцине, наивно-нереалистичны, то и ваша военная политика и программы военного строительства будут такими же нереалистичными и даже преступными, даже если собственно военные и технологические решения будут соответствовать мировым реалиям. Они просто-напросто не будут реализованы, либо, - как при этих двух лидерах, уничтожены, – либо, что ещё хуже, переданы потенциальному противнику. Так, в результате подобных оценок в 90-е годы была практически уничтожена промышленность РСФСР, целые подотрасли – станкостроение и приборостроение - а её оставшийся ОПК сокращен до 10–15% от советского уровня, многие результаты НИОКР разворованы, предприятия незаконно приватизированы[5] или переданы потенциальным противникам и конкурентам. Эти шаги были прямым следствием преступной оценки правящей элитой страны ВПО как «благоприятная», более того, вплоть до 2014 года такие оценки звучали даже как «исключительно благоприятная»[6].

Изменение состояния МО и ВПО в мире, прежде всего, по отношению к России, безусловно, отразилось и на адекватности оценок правящей элиты страны. Но прежде чем перейти к анализу отдельных аспектов военной безопасности, необходимо коротко дать самую общую характеристику МО и ВПО, а также политики США, как главного противника России (в данном случае прежде всего применительно к роли воздушно-космических сил – ВКС[7] и входящих в них войск ПВО-ПРО, где они обладают мировым лидерством).

Такая самая общая характеристика дается в наиболее важном нормативном документе, лежащем в основе стратегического планирования в России, – Стратегии национальной безопасности, где, в частности, на мой взгляд, «очень дипломатично» говорится: «В международных отношениях не снижается роль фактора военной силы. Стремление к наращиванию и модернизации наступательного вооружения, созданию и развертыванию его новых видов ослабляет систему глобальной безопасности, а также систему договоров и соглашений в области контроля над вооружениями … не соблюдаются принципы равной и неделимой безопасности…, развиваются процессы милитаризации и гонки вооружений»[8].

После публикации этой редакции Стратегии прошло 5 лет и характеристика ВПО существенно ухудшилась, что пока что не нашло своего отражения в нормативных документах, хотя, например, формулировка «не снижается роль фактора военной силы» категорически устарела – современная политика западной военно-политической коалиции – политика «силового принуждения», предполагающая эскалацию военно-силового давления на всех участников формирования ВПО в мире, а «система глобальной безопасности «не ослабляется», а практически уничтожена, также, впрочем как и «система договоров и соглашений в области контроля над вооружениями», в которой последний договор СНВ доживает последние недели. Иными словами, оценки ВПО конца 2015 года существенно устарели и уже не отражают современных реалий. Это неизбежно отражается на военном строительстве страны.

Важность адекватных оценок ВПО имеет огромное значение для военного строительства. Само по себе развитие тех или иных ВВСТ и ВС имеет значение и последствия только в более широком и опасном контексте развития ВПО, а иногда и СО[9]. Как известно, пушки (и ракеты) сами по себе не стреляют – для этого нужна политическая воля и военный приказ. В этом суть примата политики над военной стратегией, споры о которой ведутся столетиями. Поэтому принципиально важно дать очень точную качественную и адекватную оценку МО и ВПО в настоящее время и перспективе, которая будет основой для принятия военно-политических решений. Такая оценка, например, была дана в СССР накануне Второй мировой войны как её «неизбежность».

Другой аспект – взаимосвязь общего экономического и технологического развития и военных возможностей (государственной и национальной мощи и её производной – мощи военной), а по большому счёту точность оценки тех или иных возможностей государств и коалиций, которая зависит даже не только от полноты данных, но и отношения к ним, субъективных представлений тех или иных представителей правящей элиты.

Как известно, сегодня влияние на развитие вооружений, техники и военного искусства со стороны политики, экономики, общего развития науки, техники, образования и культуры настолько сильно, что можно говорить о том, что военно-технические последствия развития военной мощи (качество и количество вооружений и военной техники) являются прямым следствием и продолжением развития социально-экономического и научно-технического потенциала страны. В том числе и прежде всего наукоёмкого, высокотехнологичного. В этой связи уместно напомнить, например, что в настоящее время на США приходится более 40% общемировых расходов на науку. Столько же составила их доля в производстве наукоёмкой продукции. Ещё 30% (18% стран ЕС и 12% Японии) – союзников по блоку[10].

С другой стороны, существует много иных факторов формирования государственной и военной мощи, а, главное, представлений о них как у друзей, так и противников. История человечества знает немало примеров как недооценки, так и переоценки мощи противника. Классический пример – гитлеровская Германия, которая накануне 1941 года не смогла адекватно оценить ни ВВСТ СССР, ни возможности танковой, ни авиационной, ни артиллерийских отраслей промышленности СССР. Более того, уже после 1945 года в США не смогли даже приблизительно оценить возможности советского авиастроения, ракетной отрасли и атомной промышленности.

Для России при оценке ВПО в мире, своих и чужих возможностей, важно максимально объективно подойти к решению этого вопроса потому, что от него зависит во многом выбор приоритета не только в политике, но и военного строительства. В настоящее время существуют подобные расхождения в субъективных оценках возможностей, которые иногда расходятся даже не на 30–50%, а на сотни процентов при всех существующих возможностях по сбору и обработке статистических данных и информации. Как видно из книги «Мощь и влияние в глобальном мире», ведущие субъекты ВПО могут быть как переоценены, так и недооценены относительно их реальных возможностей. Так, в таблице, приведенной ниже, в первой колонке приводятся первые 10 стран, которые сравниваются по «ожидаемой силе влияния», «реальному влиянию» в политике и «отношения второго к первому», из чего, например, видно, что многие из этих стран «переоценены».

Другая колонка напротив, посвящена соотношению «недооцененных стран, из которой видно наглядно, насколько реальная мощь этих государств превышает представление об их влиянии в мире.

Рис. 1. Мощь и влияние государств в глобальном мире (сomparing the sum of FBIC and GPI: which countries punch above and below their weight) [11]

Иными словами, как оценки ВПО, так и оценки своих и чужих военных возможностей, - очень субъективны. Ещё более субъективны оценки и сравнения ТТХ отдельных видов и систем ВВСТ, применение которых будет зависеть от искусства тех, кто ими управляет, и тех, кто ими командует. Поэтому выбирая приоритеты военного строительства, мы, как минимум, должны понимать, что выбор таких приоритетов в военном строительстве не должен зависеть:

– от неточных, политизированных и субъективных оценок ВПО и позиции тех или иных представителей правящей элиты;

– от чужих (не национальных) представлений о системе ценностей и приоритетах политики;

– от игнорирования потребностей национальной безопасности в угоду любым политическим и идеологическим предпочтениям;

– от абсолютизации тех или иных критериев и технических характеристик.

Подобный подход, в частности, противоречит идее, которая всячески продвигается со времен М. Горбачева, что чем больше внешних связей в мире, тем сильнее влияние государства. На самом деле мы на практике убедились в том, что важно не само по себе существование этих связей, а их качество для нашего государства. Так, в последние тридцать лет многие зарубежные связи резко отрицательно сказывались на нашем благополучии и безопасности, а пресловутый «международный авторитет» часто наносил нам только ущерб.  Известному западному исследователю Дж. Мойеру удалось создать уникальную количественную методику выявления зон влияния великих держав[12] посредством исследования всех существующих пар двусторонних отношении между странами с применением методологии сетевого анализа[13]. В контексте теории комплексной взаимозависимости создатели индекса считают, что чем больше объем связей между странами («пропускная способность»), тем больше возможностей появляется у более сильной страны (занимающее более высокое место в международной иерархии) влиять на более слабую (см. табл. 1).

Таблица 1. Структура Индекса зарубежного двустороннего влияния

Применительно к роли ВКС это означает, что экспорт уникальных систем ПВО-ПРО превращается в сильнейшее политическое средство влияния России, которое в еще большей степени усиливается по мере обострения ВПО. Именно поэтому необходим «дедуктивный» заход применительно не только к приоритетам военного строительства в целом, но и к проблеме определения современной роли и значения ВКС: нужно максимально адекватно оценить состояние и прогноз развития современной международной обстановки (МО) и вычленение наиболее вероятных сценариев её развития, которые я попытался отобразить на рисунке ниже. Из него видно, что исключительно важная роль ВКС в настоящем и будущем заключена непосредственно из доминирующего сценария  развития МО и ВПО в мире.

За основу принят нынешний, негативный сценарий развития МО, который, на мой взгляд, может развиваться с вероятностью в 85% как сценарий № 3 «Военно-силового противоборства»[14]. Я специально не рассматриваю другие возможные сценарии, в т. ч. оптимистические, в силу разных причин. В данном случае мой выбор – оценка реалий и перспектив, которая базируется на многочисленных предыдущих оценках и анализах, сделанных в последние 6 лет, начиная с 2014 года[15]. Эта оценка неоднократно подтверждалась за последние несколько лет, допуская незначительные и не принципиальные коррективы. В частности, вероятность развития МО по сценарию № 3 за эти 5 лет последовательно увеличилась с 50% в 2014 году[16] до 75% в 2017 и 80% в 2018. За последние полгода эта вероятность выросла ещё больше, достигнув практически степени неизбежности[17].

Таким образом, я исхожу из того, что МО в мире в будущем будет развиваться по сценарию № 3 («Военно-силовое противоборство»), который – об этом обязательно следует сказать – характеризуется, прежде всего, противостоянием локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) и их военно-политических коалиций, являющихся главными субъектами такого нарастающего противоборства. Этот сценарий вероятнее всего будет реализовываться в вариантах развития ВПО «№1 – Региональные и локальные войны», либо вариант «№2 – противоборстве на отдельных ТВД и в регионах», который является ничем иным как расширенным вариантом предыдущего.

Рис. 2. Оценка состояния и перспектив развития военно-политической обстановки

Таким образом, в рамках этого одного-единственного сценария развития международной обстановки, на мой взгляд, наиболее вероятно развитие ВПО по 3-м конкретным вариантам:

– вариант № 1: участие ВС коалиций в региональных войнах и конфликтах (с вероятностью в 20–30%) по аналогии с участием западной коалиции в военных конфликтах в Афганистане, Ираке, Сирии и в других странах;

вариант № 2: переход к военно-силовому противоборству на более высокий уровень на одном-двух ТВД (с вероятностью в 60–65%).

Это может быть конфликт на Юго-Западе или Северо-Западе России, в котором США вынудят участвовать Украину, страны Прибалтики, возможно Румынию и Польшу.

Это может быть конфликт в Южно-Китайском море или в Корее.

Это может быть конфликт в Средней Азии и Казахстане.

Не случайно именно на этот аспект обратил внимание С.В. Лавров в ходе Московской международной конференции 24 апреля 2019 года, когда подчеркнул, обращаясь, прежде всего, к странам-членам НАТО: «В условиях отсутствия по прихоти Запада системных российско-натовских контактов, прежде всего по военной линии, цена непреднамеренной ошибки, просто недопонимания будет очень высокой»[18];

вариант № 3: глобальная коалиционная (мировая) война (с вероятностью 5–10%). Вероятность такой войны полностью исключать нельзя. Более того, на мой взгляд, западная коалиция допускает её возможность при определенных условиях. На мой взгляд, мы поспешили объявить её «немыслимой» и перестали к ней серьезно готовиться, хотя её вероятность по мере развития ВТО и мини-ядерных боеприпасов увеличивается.

Как видно из логики рассуждения и прогноза развития МО и ВПО, я исхожу из того, что в перспективе 3–7 лет развитие ВПО перейдет в стадию военно-силового конфликта, который вероятно состоится на одном-двух ТВД, предположительно в Европе и Средней Азии. Исходя из этой оценки и прогноза, я полагаю, что стратегическая обстановка (СО) приобретёт форму крупных региональных конфликтов на этих ТВД и будет наиболее вероятна в будущем применительно к России.

Теоретически возможен и другой вариант, четвертый вариант развития ВПО – военного противоборства Китая и США, – где России не придётся автоматически принимать участие в конфликте. Этот вариант (условный вариант № 4) объективно на время «выводит» Россию из прямого участия в военном конфликте, более того, опять же теоретически, даёт её право вообще остаться в стороне от такого конфликта. Также, впрочем, как и другие варианты военных конфликтов.

 С точки зрения безопасности России этот вариант является наиболее благоприятным – Россия не имеет в настоящее время ни политических, ни, тем более, военных обязательств ни перед США, ни перед КНР, как, впрочем, и эти государства. Однако вероятность этого варианта, как представляется, небольшая: Россия может выступить в поддержку США, но для этого надо, чтобы те радикально изменили антироссийскую политику, которая является ключевым элементом внешней политики США; Россия может выступить в поддержку Китая, но для этого КНР должен также пересмотреть свои базовые основы внешней политики, более того, политической философии.

Конечно, опыт показывает, что в международных отношениях нет ничего невозможного. В том числе и радикального смена курсов, но пока нет даже самых незначительных признаков этого.

В этой связи возникает естественный и решающий вопрос: каким оружием и какими способами будет осуществляться такой вооружённый конфликт, т. е. что будет решающим для развития конкретных состояний СО на этих ТВД? Ответ на этот вопрос предполагает необходимость акцента на развитии именно тех ВВСТ (модернизации и промышленного производства в достаточном количестве) и способов их применения (прежде всего, подготовки личного состава и командования), которые будут наиболее востребованы и вероятными уже в среднесрочной перспективе до 5–7 лет.

Ответ на этот вопрос, на мой взгляд, единственный: решающую роль в таком военном конфликте будут играть средства воздушно-космического нападения и ВКС, прежде всего, интегрированные с ними системы ПРО-ПВО противостоящих сторон. В силу целого ряда причин, главная из которых заключается в уже имеющемся сегодня опыте развитых стран в участии в вооруженных конфликтах в Югославии, Афганистане, Ираке, Ливии, Сирии и других странах.

Надо признать, что современная оценка ВПО руководством России подтверждает военно-политическую правоту этого вывода. Так в Указе В.В. Путина № 355 от 2 июня 2020 года «Об основах государственной политики в области ядерного сдерживания»[19] определенно описаны условия реализации ядерного потенциала Россией: «12. Основными военными опасностями, которые в зависимости от изменения военно-политической и стратегической обстановки могут перерасти в военные угрозы Российской Федерации (угрозы агрессии) и для нейтрализации которых осуществляется ядерное сдерживание, являются:

а) наращивание потенциальным противником на сопредельных с Российской Федерацией и ее союзниками территориях и в прилегающих морских акваториях группировок сил общего назначения, в составе которых находятся средства доставки ядерного оружия;

б) развертывание государствами, которые рассматривают Российскую Федерацию в качестве потенциального противника, систем и средств противоракетной обороны, крылатых и баллистических ракет средней и меньшей дальности, высокоточного неядерного и гиперзвукового оружия, ударных беспилотных летательных аппаратов, оружия направленной энергии; (подч. А.П.)

в) создание и размещение в космосе средств противоракетной обороны и ударных систем;

г) наличие у государств ядерного оружия и (или) других видов оружия массового поражения, которые могут быть применены против Российской Федерации и (или) ее союзников, а также средств доставки этих видов оружия;

д) неконтролируемое распространение ядерного оружия, средств его доставки, технологий и оборудования для их изготовления;

е) размещение на территориях неядерных государств ядерного оружия и средств его доставки

Из этого вывода следует, что основные усилия страны и ОПК России должны быть сконцентрированы именно на опережающем развитии ВКС, а не других родов и видов войск, включая и таких исторически ведущих, как Сухопутные и Военно-морские силы страны. Соответственно и национальные ресурсы, выделяемые на оборону, должны быть переоценены и перераспределены в пользу опережающих темпов развития ВКС.

Важно подчеркнуть, что подобный акцент в военном строительстве имеет и принципиальное политическое значение: у России по сути дела осталось немного ресурсов, имеющих глобальное значение в мировой политике. Её идеологическая роль добровольно была отброшена (хотя постепенно, очень медленно, но возвращается в новом, но очень ограниченном,  качестве), экономическая и торгово-финансовая роль снижена до уровня региональной державы, но осталось ещё, как минимум, три группы факторов, способных влиять на мировую политику. И мы в той или иной степени пытаемся эти факторы использовать в своей внешней политике с разной степенью эффективности:

– огромные природные ресурсы и территория, включая транспортные коридоры;

– культурно-духовное и историческое наследие, которое мы ещё только учимся использовать;

– потенциал ядерных наступательных и высокоэффективных систем ПВО-ПРО.

Причём именно против этих трех групп факторов в настоящее время сконцентрированы усилия западной военно-политической коалиции во главе с США:

– нам всячески препятствуют более широкому продвижению экспорта энергетических и иных ресурсов, ограничению транспортных коридоров и морских пространств в Арктике как с помощью политико-административных мер, так и при помощи информационных провокаций, финансово-экономических санкций и других средств силовой политики;

– нам путаются навязать, в том числе и силой, чужие нормы и ценности, с помощью, как справедливо сказал Н. Патрушев, «новой идеологической системы, которая направлена… на уничтожение любых традиционных религиозных и духовно-нравственных ценностей как базовой основы культурного и политического суверенитета страны и народов»[20].

– всячески пытаются ликвидировать военно-стратегическое равновесие, которое обеспечивается сегодня нашим потенциалом ВКС, прежде всего, СНВ и систем ПРО-ПВО.

Причём акцент – политический, экономический и военный – в настоящее время делается именно на обесценении нашего потенциала ПРО-ПВО, который даже в относительно мирное время обеспечивает России привилегированные позиции в мире и специальные возможности влияния на формирование ВПО: если ядерные вооружения можно использовать очень ограниченно и только в крайних целях самообороны, то системы ПВО-ПРО – очень широко, глобально, как в военно-политических, так и военно-технологических и экономических целях.

Опыт последних лет, когда системы С-300 и С-400 использовались в самых разных целях, – очень показателен. И по отношению к Китаю, и Сирии, и Индии, и Турции и возможным другим странам и регионам.

Именно этот аспект может оказать решающее политико-дипломатическое значение на укрепление позиций России как внутри собственной страны, так и в целом ряде регионов планеты. Этот аспект имеет для внешней политики стратегическое значение, оказывает влияние в том числе и на выбор ею стратегического курса и как единственного средства, способного обеспечить активную наступательную внешнюю политику нашей страны военно-техническими средствами.

С точки зрения влияния СО, войн и военных конфликтов на формирование ВПО и МО, огромное значение имеет боевой опыт, приобретаемый в ходе таких боестолкновений. Обычно изучать опыт войны начинают по прошествии достаточно длительного периода времени, однако в нашем случае некоторые самые общие военно-политические выводы требуется сделать уже сегодня. Хотя бы для того, чтобы учесть их в формировании Стратегии национальной безопасности России.

Первый, военно-политический, вывод можно сформулировать следующим образом: вмешательство России на стороне правительства Сирии показало, что начатая США с войны против Ирака в 1991 году несколько десятилетий тому назад кампания по дестабилизации мировой ВПО может быть остановлена, если на то есть желание других государств.

Серия военных интервенций западной коалиции во главе с США, начатая против Югославии и целого ряда других государств, оказалась прерванной именно с помощью ВКС России в Сирии..

Второй, собственно военный вывод: Спецоперация ЦРУ-ССО против Афганистана в 2001 году показала огромное значение сочетания сил разведки (политической и военной), авиации, ВТО и ССО, когда очень ограниченный контингент численностью несколько сот человек способен решать крупные военные и даже политические задачи. Очень подробно и откровенно этот опыт описал бывший директор ЦРУ Дж. Тенет[21].

Сирийский опыт – дублирующий вариант Афганского. Что произошло в Сирии с приходом российской армии?  Не открою большого секрета, но даже в самое «горячее» время численность российских сил не превышала 7 тысяч человек. А численность авиационной группировки, опять же в периоды обострения, была всего около 70 летательных аппаратов (Конечно, стоит учитывать и наших стратегов, которые просто прилетали, отрабатывали цели и улетали восвояси)[22].

Третий результат: побеждают только те армии, которые воюют. Опыт ВС и ВВСТ, используемый в Сирии, показал резко возросшую их боевую эффективность. Прошли многочисленные модернизации и проверки в самых сложных условиях все системы ВВСТ. Это боевые испытания военной техники и вооружения. Понятно, что испытывать технику и вооружение на полигонах, в «тепличных условиях», необходимо. Однако создать реально боевые условия просто невозможно. Сирия «похоронила» или отправила на доработку несколько десятков образцов вооружения и техники. Причем тех, что уже прошли все испытания и были на стадии окончательного принятия на вооружение.

Об этом мало пишут, но многие гражданские специалисты с оборонных предприятий прошли Сирию. Министерство обороны пошло на такой шаг. Техника и вооружение попадали в руки конструкторов, инженеров и рабочих прямо с поля боя. Это позволило уменьшить сроки доводки машин и оружия максимально. Заводчане сегодня могут с гордостью говорить о своих трудовых подвигах. Такой оперативности устранения замечаний в российской армии ещё не было.

На сегодня десятки (именно так) тысяч офицеров российской армии имеют боевой опыт участия в событиях в Сирии. А среди старших офицеров, наверное, кроме ракетчиков РВСН, встретить офицера без такого опыта практически нереально.

Если посмотреть назначения последних лет, особенно на должности комбригов, комдивов и выше, то выяснится, что практически все командиры прошли через эту войну. А командующие армиями и округами вообще назначаются только после того, как какое-то время командовали или были начальниками штаба группировки в Сирии. В целом же, если говорить о глобальных итогах сирийской кампании, можно сказать, что армия России после Сирии – это совсем другая армия. Армия с другой мотивацией. С другим подходом к обучению и воспитанию солдат и офицеров. С другими требованиями к технике и вооружению. Даже с несколько другой организационной структурой[23].

Автор: А.И. Подберёзкин



[1] Путин В.В. Указ № 355 от 2 июня 2020 года «Об основах государственной политики в области ядерного сдерживания».

[2] Подобный алгоритм в очередной раз был подтверждён в результате комплексного НИР, проведенного несколькими организациями. См. подробнее: Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации. М.: Граница, 2018.512 с.

[3] Trump D. The National Security Strategy. Wash., 2017, Dec. 55 p.

[4] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Современная военно-промышленная политика в условиях четвертой промышленной революции / В кн.: Промышленная политика: монография: под ред. А.С. Булатова. М.: КНОРУС, 2020, сс.151–176.

[5] По итогам специального НИР было подготовлено заключение Счётной палаты по результатам приватизации в России, которое в форме книги первоначально было опубликовано в 2005 году. См.: Мунтян М.А., Подберёзкин А.И., Стреляев С.П. Приватизация и приватизаторы (теория и практика российской приватизации). М.: Воскресенье, 200. 308 с.

[6] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке: монография. М.: ИД «Международные отношения», 2019, сс.396-417.

[7] ВКС зд.: воздушно-космические силы, вид войск, объединяющий несколько родов войск, а в целом все военные возможности страны в области наступательных и оборонительных воздушно-космических сил и вооружений. Организационно ВКC ВС России включают в себя три рода войск (сил): Военно-воздушные силы; Войска ПВО-ПРО; Космические войска.

[8] Путин В.В. Указ № 683 от 31 декабря 2015 года «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» (Ст.14).

[9] В работе широко использованы материалы, представленные аппаратом Главного конструктора Концерна ВКО «Алмаз-Антей».

[10] Исследовательские университеты США: механизмы интеграции науки и образования / под ред. проф. В.Б. Супяна. М.: Магистр, 2009, сс. 18–19.

[11] Power and Influence in the Globalized World. Atlantic Council, 2018. P. 9

[12] Ibidem, Р.18.

[13] Дегтерев Д.А. Сетевой анализ международных отношений // Вестник СПбГУ. Серия 6, Политология. Международные отношения. 2015. – № 4. – С. 119–138.

[14] Этот сценарий МО конкретизируется в одном из своих вариантов – «Эскалации развития военно-силового противоборства», реализуемом в 2014-2020 годы. Он не рассматривается в данном разделе. См. подробнее: Подберезкин А.И. Политика стратегического сдерживания России в XXI веке: монография. М.: ИД «Международные отношения», 2019. 808 c.

[15] См., например: Подберёзкин А.И., Харкевич М.В. Мир и война в ХХI веке: опыт долгосрочного прогнозирования развития международных отношений. М.: МГИМО-Университет, 2015. 581 с.

[16] Подберёзкин А.И. Третья мировая война против России: введение в концепцию. – М.: МГИМО-Университет, 2015. – С. 55–67.

[17] Подобные количественные оценки качественного состояния МО и ВПО были предметом специального анализа в НИР. См.: подробнее: Концепция обоснования перспективного облика силовых компонентов военной организации Российской Федерации. – М.: Издательский дом «Граница», 2018. – 512 с.

[19] Путин В.В. Указ № 355 от 2 июня 2020 года «Об основах государственной политики в области ядерного сдерживания».

[20] Патрушев Н. Нужны ли России «универсальные» ценности? // Российская газета, 17.06. 2020 г.

[21] См.: Тенет Дж. В центре шторма. Откровения экс-главы ЦРУ. М.: Эксмо, 2008 г.

[22] Ставер А. Некоторые итоги военной операции в Сирии. // Военное обозрение 08.11.2019 г.

[23] Там же.

 

01.08.2020
  • Эксклюзив
  • Военно-политическая
  • Россия
  • XXI век