Опасность сохранения субъективности стратегии и стратегического планирования России в условиях резкого обострения военно-политической обстановки

Демократия отказывается мыслить стратегически до тех пор, пока её не принудят к этому ради собственного спасения[1]

Х. Маккиндер, геополитик

Одной из важнейших причин низкой эффективности государственной стратегии национальной безопасности России стало доминирование ложных субъективных представлений и решений отдельных представителей правящей элиты страны, которое отчётливо проявилось в условиях СВО на Украине. И не только в области военного управления, но и в финансах, экономике, образовании, но, прежде всего, промышленной по литике, а в целом — в государственном управлении. В 2022 году в самых различных сферах деятельности было высказано много критики и принято ряд мер по оперативному устранению этих недостатков, которые можно отнести только к самому первому, начальному, этапу повышения эффективности в государственном управлении. К сожалению, времени (и условий) для широкой дискуссии по этим вопросам не было, хотя она неизбежно поднималась на самых разных уровнях, включая официальные СМИ.

Можно сказать, что даже в условиях СВО 2022 года В.В. Путину приходилось постоянно сталкиваться с низким уровнем исполнительской дисциплины, системной коррупцией и нарушением законов, а в целом — неэффективностью государственного управления, которые в ходе СВО на Украине воспринимаются обществом особенно остро[2]. Критика, как из либерального, так и из консервативного лагеря, в этот период была достаточно сильной, не смотря на очень благоприятные личные социологические результаты опросов самого В.В. Путина.

Стратегия РФ и СП в 2022 году были сильно персонифицированы с личностью президента России и во многом благодаря этому стала наиболее приоритетным объектом для внешнего воздействия и стратегического целеполагания Запада, которое укладывалось в формулу:

— ликвидация «режима Путина»;

— ограничение деятельности государственных и иных институтов страны и ликвидация, в конечном счёте, государственного суверенитета России;

— раздел территории, внешний контроль и ликвидация российской национальной идентичности.

Иными словами, стратегия США и их союзников, в конечном счёте, исходила из неизбежных цивилизационных и межгосударственных противоречий, которые предполагали неизбежную эскалацию военно-силового противоборства при сохранении контроля над применением ЯО.

При этом акцент делается на системном и комплексном применении «ин тегрированной стратегии», предполагающей использование всего спектра силовых возможностей США и их союзников[3].

Вопрос возникал в максимально эффективной и адекватной стратегии национальной безопасности России в этих условиях, основу которой составила СНБ, утверждённая указом Президента РФ No400 в июле 2021 года. Однако, реализация этой СНБ, внесение в неё неизбежных корректив, вытекающих из перехода Запада фактическим к военным операциям против России (именно так следует рассматривать подрыв «Северного потока-2» и Крымского моста), — традиционная прерогатива президента страны, т.е. влияние субъективного фактора в условиях военного кризис определённо усиливается.

Надо отметить, что в современный период развития СССР — России нередко случалось так, что стратегия становилась следствием личной и групповой политики, в основе которой периодически преимущественно лежали не национальные и государственные, а иные, менее приоритетные, — классово-социальные (как при большевиках), узко-государственные (как при И. Сталине), групповые (как при Малинкове и Хрущёве, а также Брежневе), личные (как при М. Горбачёве — А. Яковлеве, Б. Ельцине), — или даже иностранные, — интересы[4].

Эти периоды «диктата субъективности» в политике, основанного на второстепенных по отношению к национальным, интересах, как правило, заканчиваются крайне болезненно как для государств-субъектов такой политики, так и для тех государственных деятелей, которые игнорируют объективные национальные интересы. «На слуху» субъективизм И. Сталина и Н. Хрущёва, «групповщина» Л. Брежнева, «неадекватность М. Горбачёва» и «болезнь Б. Ельцина», которые радикально влияли на политику и стратегию государства.

В этом смысле известный субъективизм В.В. Путина был существенно ограничении обстоятельствами, которые ему достались от предыдущих правителей, — в политике, финансах, экономике, кадрах. Прежде всего, существенного ограничения национальных ресурсов и сужения суверенитета. Первые два президентских срока он тщательно и осторожно избавлялся от этого «наследства», создавая систему «развития» и контроля над ситуацией. Но влияние внешних и внутренних факторов, которые от него зависели мало, оставалось всё ещё очень сильным.

После 2008 года он стремился максимально учесть объективные процессы и внедрить объективные формы государственного управления, включая стратегическое планирование (СП), избавляясь открыто от наследия вульгарного либерализма. Проблема, однако, в том, что до конца этого ему сделать не удалось. Рецидивы — назначение А. Сердюкова и пр.- были очень болезненны. Именно поэтому в стратегии государства сохранились все негативные особенности либерального управления 80-х и 90-х годов — от коррупции и игнорирования государственных интересов до низкого профессионализма и исполнительности.

События на Украине 2014–2022 года резко усилили динамику этих перемен, хотя и не заставили В.В. Путина отказаться полностью от существовавшей парадигмы либерального управления, основанной на приоритете сохранения макроэкономической стабильности и менеджеризма «финансовых потоков». Надо признать, что эти условия стали ещё быстрее меняться под воздействием потребностей СВО на Украине, — когда опора на национальные интересы объективно вела к появлению эффективной стратегии и неожиданно быстрым позитивным результатам[5].

Другими словами, современная политическая стратегия России сохранила во многом тенденции либерализма в государственном управлении, стала в целом продолжением субъективной политики Горбачёва-Ельцина, основанной на примитивном подражании системе западно-либеральных интересов и ценностей. Период В.В. Путина (Д. Медведева) с 2000 по 2022 год был, по сути дела, попыткой приспособиться к правилам навязанной Западом игры, которые во всё большей степени противоречили национальным интересам России. В том числе в области реального государственного управления, которое отличалось от «параллельного» курса на усиление роли национальной стратегии и СП.

В этом смысле конфликт с Западом 2014–2022 годов стал итогом нарастающего конфликта вытеснения объективными национальными интересами в политике субъективных положений западно-либеральной политики и стратегии, которые основывались на групповых и личных интересах горбачёвско-ельцинской элиты. Специальная военная операция 2022 года отчётливо показала слабость такой политики и не эффективность государственной стратегии, когда Россия оказалась один на один с коллективным Западом, «играя» по его правилам в экономике и финансах. Она продолжила нереалистичную стратегию 90-х годов, что подтвердила в целом стагнация второго десятилетия. Темпы развития стали заложниками остатков либерализма. Именно нереалистическая политика и стратегия правящей российской элиты, даже по признанию З. Бжезинского, стала провалом России в 90-е годы[6]. Она «по наследству» досталась В.В. Путину, который последовательно не только «собирал власть», но и пытался избавиться от навязанных ему условий, а позже (по привычке) управлять[7].

Естественно, что на этом фоне огромное значение приобретала личная политика В.В. Путина. В основе субъективной политики В.В. Путина, можно также признать, находятся как групповые (в первом периоде), как и смесь лично-групповых интересов, тесно переплетающихся с представлениями о «своём» государстве, которое трудноотделимо от личности В.В. Путина и его окружения.

Соответственно и стратегии, которые использовались в периоды доминирования субъективных взглядов в «СССР — России», были совершенно разные. Наиболее эффективные (не смотря на их «кровожадность») — при И. Сталине, когда личные и групповые интересы не просто не являлись основными, но и откровенно преследовались, однако, государственные интересы абсолютно доминировали над остальными, включая национальными. Динамика изменения соотношения государственных, национальных и групповых (личных) интересов, на мой взгляд, определяла стратегию страны в последние 70 лет.

По мере роста значения групповых и личных интересов, который обозначился ещё в последние годы сталинского правления, эффективность национальной и государственной стратегии снижалась. При Л. Брежневе (рост ВВП снизился до 2–3%), а групповые интересы стали открыто преобладать над национальными, но при М. Горбачёве к доминирующим групповым интересам части правящей элиты добавились и личные (начался обвал ВВП и катастрофический рост дефицита).

При Б. Ельцине, когда личные и западные интересы откровенно доминировали в политике, депопуляция и деградация экономики достигли и катастрофических пределов. Это привело не только к полному отказу от национальной стратегии (даже упоминание «национальной» политики и стратегии было фактически запрещено)[8] , но и, как следствие, от малейших попыток осознанного национального стратегического планирования[9].

Политика государства, как известно, конкретизируется в его стратегии, становится реальностью, показывая (или не показывая) свою эффективность через конкретную деятельность людей. Политика вообще — борьба за власть, а стратегия — конкретная деятельность политиков во власти, которая бывает эффективной или не эффективной с точки зрения субъектов политического процесса по-разному. Так, борьба различных группировок за власть в СССР: Сталина–Молотова, Берии–Маленкова, Хрущёва–Брежнева совершенно по-разному отражала эффективность их стратегии борьбы за власть, но с точки зрения национальных и государственных интересов эффективность стратегии Сталина измеряется конкретными политическими и экономическими результатами для растущей мощи страны, а Горбачёва — её развалом и уничтожением. Как писал разведчик, хорошо знавший не только политическую кухню СССР 30-х 50-х годов в СССР, но и более поздние реалии, П. Судоплатов, «Горбачёв и Александр Яковлев вели себя как типичные партийные вожди... Как государственные деятели они оказались несостоятельны... Их достижения в области внутренней и внешней политики равны нулю»[10].

Влияние субъективных факторов в политике России (при В.В. Путине, кстати, не всегда отрицательных) сохранилось. Иными словами, современная национальная и государственная стратегия России крайне субъективна, во многом, даже в основном, зависит только от воли высшего политического руководства, даже одного лица, и способностей правящей элиты, её качества, прежде всего, нравственности и профессионализма. Это в полной мере относится к современной государственной стратегии безопасности, в том числе военной, России.

Проблема, однако, в том, что далеко не всегда эффективная и слишком субъективная современная государственная стратегия России соответствует тем глобальным вызовам, которые произошли в мире в 2022 году. В условиях нарастающего военно-силового противоборства и разного соотношения сил в мире современная максимально эффективная стратегия страны, как наиболее общий план действий (в области обеспечения одновременно развития и безопасности государства) становится абсолютно необходима, более того, — обязательна[11].

Но пока что она абсолютно зависит от субъективных способностей и возможностей правящей элиты России, которая, мягко говоря, далеко не идеальна. Массовое бегство из страны в 2022 году представителей правящей элиты демонстрирует её неспособность обеспечить эффективное государственное управление. Прежде всего, ускоренный поиск новых средств и способов достижения целей стратегии. Она предполагает постоянный оперативный поиск и корректировку в выборе наиболее эффективных средств и способов их применения, более точного целеполагания и более адекватной оценки современного состояния МО и ВПО[12].

В несколько упрощённом виде в современных условиях эффективность стратегии можно рассматривать как инструмент нации и государства, компенсирующий известное (часто неблагоприятное) соотношение сил, как это существует, например, применительно к России сегодня.

В особенности, когда такой баланс сил радикально (как сегодня) не в пользу одной из сторон. «Стратегию можно рассматривать как разницу между результатом, предусмотренным с учётом существующего баланса сил, и ожидаемым результатом, полученным в результате применения стратегии»[13], — справедливо пишет Фридман Лоуренс — автор работы, целиком посвящённой изучению такого понятия как «стратегия».

И в этом качестве стратегии заключается определённый шанс для России, которая в современном балансе сил радикально уступает не только США, но и странам ЕС и КНР, а теперь уже и ряду других государств. Можно сказать, что эффективная стратегия — последний шанс для России исправить её положение в мире. Инструментов для измерения таких балансов и эффективности стратегий сегодня существует множество, в том числе разработанных в ООН и даже предложенных, например, в МГИМО МИД РФ профессором Л.М. Капицей. Один из них — демографический, — демонстирующий не только абсолютный рост численности насерения, но плотность населения на единицу площади страны, что свидетельствует, как правило, о темпах её развития.

Другой показатель эффективности национальной стратегии — темпы роста душевого ВВП, численности населения, который использует, например, Л.М. Григорьев. В соответствии с этим показателем в период с 1880 по 1914 гг. численность населения США выросла на 93,5%, Великобритании — на 35%, а России — на 75%, при росте душевого ВВП на в 2 раза, 1,7 раза и 1,5 раза соответственно[14].

Для целей нашей работы — поиска наиболее эффективной стратегии — могут быть использованы самые разные показатели и критерии. Наиболее современные и надёжные — индексы развития человеческого капитала, которые рассчитываются в ООН с 1990 года. Но для иллюстрации идеи эффективности стратегии и наглядности можно применить показатель роста численности населения на единицу площади страны, используемый Всемирным Банком.

Этот агрегированный показатель включает в себя в разной степени как рост ВВП, так и демографические и иные критерии НЧК, а также геополитические критерии (площадь территории). Как видно из этого сопоставления, наименее удачная стратегия национального развития в 1980–2020 годы использовалась в России, где за 40 лет вообще не наблюдалось роста, а наиболее эффективная — в Китае, где рост составил со 105 до 150 человек на кв. км.

Очевидно — и кризис в России 2014–2022 годов это отчётливо показал, — что если прежние стратегии были не эффективны, то необходима новая, эффективная, антикризисная.

Рис. 1. Плотность населения, человек/кв. км. Источники: World Bank, World DataBank

Именно стратегия, а не только «новая экономическая политика», о которой говорил в июне 2022 года А. Кудрин, ссылаясь на намерения правительства её подготовить за 3 месяца. Такой подход предполагает сохранение прежней стратегии при частичной корректировке политики (как можно предположить, — при «возвращении в глобализацию») с учётом новых условий.

На мой взгляд, этого недостаточно. Мы находимся в крайне острой и враждебной внешней ВПО и в сложной внутриполитической и экономической ситуации при отрицательных темпах «роста» ВВП и огромной инфляции, нарастающей враждебности и эскалации в отношениях с Западом, когда бывший британский премьер Джонсон декларировал, что «война на Украине продлится несколько лет». Очевидно, что нам придётся, так или иначе, адаптироваться к этим условиям не только борьбы и выживания, но и развития. Нынешняя стратегия Россия на это совершенно не ориентирована. Она фактически представляет собой стратегию не развития, а стагнации[15].

В истории нашей страны подобная ситуация была после войны, разрухи и депрессии в Гражданской войне 1918–1922 годов и после Второй мировой войны, когда Советская Россия — СССР оставалась один на один с «коллективным Западом», ресурсы которого многократно превосходили советские возможности. Стратегии восстановления экономического и демографического, научно-технического и духовного потенциала государства (СССР) и нации оказались в итоге эффективными даже в условиях враждебного окружения, постоянно угрожавшего войной. Об этом свидетельствуют, например, динамика увеличения запасов золота в СССР и России, которые в кризисные периоды достигали наивысших точек. Как видно из графика, рост начался в последнее десятилетие, но он мог бы быть существенно больше, если бы вдруг ЦБ и Минфин накануне кризиса не отказались от этой политики.

Рис. 2. Золотой запас СССР и России.

В современный период нужная такая же эффективная национальная стратегия и люди, способные её реализовать, а именно — стратегия, обеспечивающая опережающие темпы развития национального человеческого потенциала (НЧК) и наиболее эффективные институты его развития[16].

Следует отметить, что первые (теоретические, методологические и политические) основы такой стратегии были заложены в нормативных документах стратегического планирования в 2021 году, в частности, СНБ РФ. Поэтому необходимо было быстро развивать эти положения ещё в 2021 году, а сегодня — адаптируя к реалиям весны-лета 2022 года[17].

Уместно вновь вернуться в этой связи к определению «стратегии» государства, которое используется в этой работе: «Стратегия — общий, недетализированный план, охватывающий относительно длительный период времени, а также главный способ достижения сложной цели.

Задачей стратегии является максимально эффективное использование (или отказ от использования) наличных ресурсов для достижения основной цели. Стратегия, как способ (набор способов и приёмов) наиболее эффективных действий, становится особенно необходимой в ситуации, когда для прямого и быстрого достижения основной цели недостаточно наличных ресурсов.

Именно такая стратегия России должна была бы быть разработана ещё в 90-е годы, когда страна потерпела сокрушительное геополитическое поражение, катастрофу, столкнувшись с нарастающей угрозой противостоять новому сценарию развития в самых неблагоприятных условиях[18].

Вместе с тем, нельзя абсолютизировать в стратегическом планировании принципы и планы. В моём понимании, А.А. Свечин и Б.Л. Гарт одинаково подходят к представлению об исключительной важности эффективной стратегии для государств, с одой стороны, и необходимости отказа от «жёстких решений» в этой области, — с другой. С точки зрения стратегии России и её стратегического планирования, это означает, что общие концептуальные и теоретические положения стратегии и стратегического планирования государств[19] имеют для России исключительно важное значение потому, что её долгосрочное развитие вне «общей идеи и плана», как показывает история страны, — бесперспективно и даже опасно (хотя на протяжении деся- тилетий именно это условие нередко игнорировалось властью и во многом продолжают игнорироваться в настоящее время)[20].

Подобное стратегическое планирование должно исключать «жёсткие решения», которые обязывает государственная дисциплина, в частности, ГОЗ и нормативные документы стратегического планирования.

В этом смысле практически полное отсутствие, например, механизмов реализации СНБ РФ (предполагающее только ежегодный обзор состояния безопасности со стороны Совбеза РФ) является как существенным недостатком стратегии России, так и её относительным преимуществом[21].

Нормативные основы СНБ РФ созданы: Ст. 102 и 103 СНБ РФ предполагает, например, что реализация Стратегии будет «осуществляться на плановой основе путём согласованных действий» органов власти и институтов гражданского общества за счёт комплексных мер в рамках стратегического планирования. Ст. 104 предполагает реализацию Стратегии «путём разработки, корректировки и исполнения документов стратегического планирования», Ст. 105 предполагает контроль «на основе показателей национальной безопасности, определяемых Президентом», а результаты такого контроль отражены в ежегодном докладе Секретаря Совбеза Президенту.

Особенно многообещающей выглядит последняя, 106, статья Стратегии, где говорится о том, что «Реализация настоящей Стратегии предусма тривает совершенствование государственного управления и стратегического планирования в области обеспечения национальной безопасности и социально-экономического развития Российской Федерации»[22].

Таким образом, проблема формирования национальной стратегии России, как по существу, так и в нормативных документах, формально находится в эпицентре внимания правящей элиты России ещё с середины 90-х годов, когда мною была предложена первая концепция национальной безопасности[23], а её официальный вариант предложен И.П. Рыбкиным в 1997 году. Результативность такой дискуссии, однако невелика. По-моему опыту, мы крайне медленно выходим из того политико-идеологического «пике», в котором оказались в 90-е годы благодаря либерал-демократам. Как справедливо делает свой главный (по порядку и значению) вывод, один из наиболее авторитетных либералов Д. Тренин, «Россия может надеяться и полагаться во внешнем мире только на себя... Прежде всего, на внутренние ресурсы... — человеческие, экономические, научно-технические, культурные и в решающей степени — духовные и моральные»[24]. Приоритетность развития этих ресурсов и их институтов В.В. Путин стал подчёркивать относительно недавно, а в качестве главной цели стратегии России признал только в середине 2021 года[25].

Дискуссии по этому поводу в разные годы шли с разной интенсивностью, но никогда не прекращались потому, что эффективная стратегия России, как уже говорилось, так и не появилась: в разные периоды её можно охарактеризовать как субъективно-интуитивистскую (Б. Ельцина) стратегию борьбы и удержания власти, оперативно-тактические мероприятия по устранению возникающих угроз (при В. Путине в первый период правления), попытках сформировать последовательный стратегический курс (после 2014 года). К сожалению, такой стратегии опережающего развития создать и реализовать пока что не удалось. Тем более, это будет трудно сделать в условиях вооружённого противоборства[26].

Вместе с тем, необходимо признать, что такие попытки предпринимались и предпринимаются. Причём, если говорить собственно о документах по стратегическому планированию, то они в последние два десятилетия готовятся регулярно и достаточно качественно. Так, последний вариант Стратегии национальной безопасности Российской Федерации, утверждённой указом В.В. Путина No 400 от 2 июля 2021 года, учёл большинство недостатков варианта Стратегии от 31 декабря 2015 года[27]. В частности, впервые подчёркнута сочетаемость (Ст. 3 формулирует как «взаимозависимость и взаимосвязь») задач социально-экономического развития и безопасности не только в самом начале документа, но и в его завершающей части, где говорится о стратегическом планировании и контроле.

Рис 3. Соотношение понятий «политика» и «стратегия».

Подобное развитие событий неизбежно повлияло и на усиление влияния России на процессы формирования нового миропорядка, которые развивались активно в последние два десятилетия. Не только внешняя среда влияла на стратегию России (что неизбежно и естественно, но порой чрезмерно), — это изображено стрелкой на рисунке между группами факторов «Б» и «В», — но и стратегия России оказывала определённое влияние на формирование МО-ВПО. Это влияние очевидно недооценивалось на Западе даже после того, как была проявлена суверенная воля страны в отношении помощи Сирии. Развитие военно-силового сценария во втором десятилетии нового века развивалось по классическому варианту силовой эскалации[28].

В силу того, что это влияние не было таким значительным и глобальным, как во времена СССР, «обратная» стрелка от группы факторов «В» к группе «Б» мною не обозначена. Это влияние, даже с учётом помощи Сирии, позиции по крупнейшим вопросам международной безопасности и др. проблемам мировой политики, — слабело, как ни неприятно это признавать. Именно с точки зрения непосредственного политического влияния. До тех пор, пока Россия не предприняла активных политико-ди- пломатических и военно-технических шагов в декабре 2021–феврале 2022 годов. Это означает только одно: активные мероприятия в области стратегии очевидно усиливают международное влияние государства.

Другой аспект роста противоборства между Россией и Западом вытекает из простого признания факта: результаты социально-экономического развития России в последние десятилетия могли и должны были бы быть существенно лучше[29]. В частности, в области импортозамещения и национального промышленного производства, где санкции показали неуклюжесть механизмов реализации многих решений. В частности, внедрения в практику решения В.В. Путина о создании рублёвой биржи энергоресурсов (по примеру Шанхайской), или строительству мощностей по производству элементной базы для электроники и т. д.

Не удалось до 2022 года решить и многие внутриполитические и социально-экономические задачи. Прежде всего, с точки зрения социально-экономического развития и укрепления внутриполитической стабильности, которые, на мой взгляд, существенно отставали от темпов развития наиболее успешных стран, увеличивая разрыв по уровню развития[30]. Как правило, в этом случае говорят о темпах роста ВВП и качественных характеристиках развития, прежде всего, НЧК и его институтов.

Именно слабость институтов НЧК продемонстрировали санкции против России. Их развитие по сути игнорировалось властью, либо учитывалось минимально, особенно если речь шла о науке и образовании. Это совершенно справедливо и оправдано, но нередко забывается или игнорируется другой аспект — национальная безопасности, — непосредственно вытекающая из результатов социально-экономического развития, — главный фактор внутриполитической стабильности. Именно этот аспект в 70-е и 80-е годы оказался решающим для кризиса безопасности в СССР.

Весной 2022 года возникла ситуация, когда не только изменилась МО, но и вынужденно (во многом — «сами по себе») скорректировались национальные цели, основные средства стратегии и произошла переоценка национальных ресурсов, т.е. произошли коренные изменения во всех областях, регулируемых нормативно СНБ РФ[31]. Изменились все реальные исходные положения национальной стратегии, однако эта стратегия в июне 2022 года де-факто оставалась прежней. На мой взгляд, потому, что авторы этой стратегии — правящая элита России — сами оставались прежними. Они не смогли переоценить объективно значение изменений в МО. Но если они не были сменены, то должна быть заменена стратегия, которая и до специальной операции была не эффективна[32], а в новых условиях точно не может быть эффективной[33].

Стратегия современной России в условиях СВО не просто консервативна, но и ориентирована на сохранение инфляции и стагнацию, что с социальной точки зрения уже недопустимо. Тем более, в условиях обострения ВПО. При этом, следует отметить, что эти изменения в развитии ВПО (даже с учётом их возможных радикальных последствий) вполне укладывались в рамки базового сценария развития МО и ВПО, который в 2013 году я назвал сценарием «Военно-силовой эскалации» развития ВПО[34].

Поэтому России нужна принципиально новая стратегия, элементы которой весной-летом стали «самостоятельно» тут и там появляться в отдельных областях, не смотря на формальное сохранение прежней политики и стратегии государства. Так, например, несколько десятилетий говорилось о необходимости стимулирования государством разработки национальных ПО (в частности, мною с самого начала 90-х гг.). Результаты, если и были достигнуты в последние годы, то — очень скромные.

Между тем, только за апрель-май заказы на отечественное ПО выросли сразу на 300%. Произошло достаточно быстрое импортозамещение в целом ряде наукоемких областей, которого не удавалось добиться многие годы.

Отдельная тема — стратегия государства в области развития ВС и ОПК, которая приобретает исключительную важность в условиях вооружённой борьбы России с Западом. Как ни странно, но тема соотношения общих принципов стратегии и их особенностей, в частности, для ВС и ОПК РФ, для современной России не выглядит актуальной, хотя большинство специалистов в мире считают наоборот. Дж. Малган, на- пример, приводит яркий пример того, что «строительство и организация тюрьмы и больницы принципиально расходятся»[35] в качестве иллюстрации этой мысли.

С точки зрения стратегии развития ВКО и ОПК, например, существует и нарастает стремительно, разница между общей стратегией развития государства и его промышленности, и частью ОПК, которая относится к производству средств ВКО. Речь идёт об исключительном приоритете в развитии средств ВКО для безопасности России, что подтвердила и военная операция на Украине.

Опыт США в этой области, как представляется, — показателен. В 80-е годы в США не просто обнаружили эту особенность, но и формализовали эту особенность в связи с программой СОИ. На политическом уровне был создан консенсус в Конгрессе, Белом доме, министерствах и военно-промышленных корпорациях относительно приоритетности развития СВКН и СВКО[36].

В России этим программам не было придано общенационального значения, хотя в области развития ОПК было сделано, вроде бы, немало.

Прежде всего, в развитии Концерна ВКО «Алмаз-Антей», который стал крупнейшим российским производителем ВВСТ. Результат развития Концерна очевидно сказался в ходе военной операции на Украине, обеспечив российской стороне только отличные средства ВКН, но и ВКО.

В то же самое время можно было бы сделать существенно больше, если бы, как в своё время в США, этим программам было уделено общенациональное значение, а не приоритет вида ВС. Так, количество средств противобатарейной борьбы («Зоопарк-2»), ВТО «Калибр» и РСЗО «Торнадо-С», например, могло бы быть существенно больше, что радикально изменило бы условия вооружённой борьбы на Украине.

Это происходит по целому ряду причин, но, прежде всего, потому, что ни сама стратегия, ни её особенности (в частности, развитие ВВСТ) в России не являются реальным объектом изучения, хотя на тактическом политическом уровне и «в быту» эта проблема возникает постоянно.

Как ни странно, но консерватизм российской стратегии сыграл и положительную роль. Сила современной стратегии государства заключается в том, что правящая элита, не смотря на неизбежные тактические споры и разногласия, не изменяет согласованным и утверждённым долгосрочным целям. Они им, по сути дела, — безразличны. Как удивительно точно пишет теоретик и практик современной стратегической мысли Дж. Малган об общих принципах стратегии, которые характеризуются в том числе современными российскими особенностями: «Яростные споры политических конкурентов легко затмевают долгосрочные цели (в современной России именно тактические задачи абсолютно затмевают стратегические цели): хорошая стратегия способствует открытости и мобилизации умов, тогда как политики предпочитают завесу секретности и стремятся застать оппонентов врасплох» (именно такая тактика — от кадровых решений президента до появления «вдруг» стратегических решений — стала нормой).

Беда в российской стратегической мысли — её абсолютная невостребованность исполнительной властью, которая её даже всерьез не воспринимает. «Министры и чиновники с небольшим сроком пребывания в должности склонны избегать трудного выбора и необходимости учиться на ошибках (и здесь происходит именно то, о чём пишет Дж. Мадаган, — современным чиновникам абсолютно всё равно то, что будет не только в стране, но и в их ведомстве в будущем. Их «горизонт планирования» — 3–6 месяцев). Они недооценивают будущего...»[37].

Поэтому в России сложился колоссальный разрыв между стратегической мыслью (безразличной для чиновников) и практической политикой, что неизбежно ведёт к слабости стратегического целеполагания и удержания приоритетов, с одной стороны, и отсутствию эффективного механизма реализации стратегии (исполнителям такой механизм не нужен, более того, вреден)[38], — с другой.

Но в условиях кризиса и нарастающего противоборства сохранение подобных правил означает неизбежную катастрофу. Исполнитель не только не понимают замысла, но и не хотят его реализовывать, отрицают саму исполнительскую дисциплину. Это даёт огромный простор субъективности в исполнительной дисциплине, точнее, — игнорирования стратегических указаний в условиях войны.

Автор: А.И. Подберёзкин.

 


[1] Маккиндер. Х. Географическая ось истории. М.: АСТ, 2021, сс. 110-111.

[2] Подберёзкин А.И. Государственная Стратегия безопасности России после февраля 2022 года./Обозреватель, No 5–6, июнь, 2022, сс. 5–26.

[3] 2022 National Defense Strayegy of The United States of America. Wash., 27 October, p. 1.

[4] См. подробнее об использовании таких институтов в серии работ, например: Боброва О.В., Подберёзкин А.И. Информационно-когнитивные институты — средства современного противо борства // Обозреватель, 2021, No 11, cc. 5–25.

[5] Путин В.В. Стенограмма выступления Путина на пленарном заседании Восточного экономического форума. Президент России, 7.09.2022 / http://prezident.org/tekst/stenogramma-vystuplenija-

putina-na-plenarnom-zasedanii-vostochnogo-ekonomicheskogo-foruma-07-09-2022.html

[6] Бжезинский З. Великая шахматная доска, Господство Америки и его геостратегические императивы. М.: Международные отношения, 2010, с. 123.

[7] Встреча Президента России с руководителями предприятий оборонно-промышленного комплекса / ВПК, 23.09.2022 // https://vpk.name/news/633534_vstrecha_prezidenta_rossii_s_rukovoditelyami_predpriyatii_oboronno-promyshlennogo_kompleksa.html

[8] Автору и его коллегам в 90-е годы пришлось непосредственно столкнуться с этими явлениями при подготовке, издании и распространении работ, посвященных национальной стратегии, доктрине, политике России, например: Национальная доктрина России (М.: РАУ-корпорация, 1994), Стратегия национальной безопасности РФ (М.: РАУ-корпорация, 1995) и др., а также многочисленные статьи в журнале «Обозреватель», и т.д.

[9] См. подробнее: Афиногенов Д.А., Грибин Н.П., Назаров В.П., Плетнёв В.Я., Смульский С.В. Основы стратегического планирования в Российской Федерации: Учебное пособие / под общ. ред. В.П. Назарова, Д.А. Афиногенова, Грибин Н.П., Плетнёв В.Я., Смульский С.В. Основы. М.: Проспект, 2015, сс. 72–73.

[10] Судоплатов П. Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля. М.: Родина, 2021, с. 428.

[11] Подберёзкин А.И. Современное мироустройство, силовая политика и идеологическая борьба. М.: ИД «Международные отношения», 2021. 790 с.

[12] Прогнозируемые вызовы и угрозы национальной безопасности Российской Федерации и направления их нейтрализации / Под общ. ред. А.С. Коржевского; редкол. В.В. Толстых, И.А. Копылов. М.: РГГУ, 2021. 604 с.

[13] Фридман Л. Стратегия. Война, революция, бизнес. М.: Кучково поле, 2018, с. 654.

[14] Григорьев Л.М., Морозкина А. Успешная неустойчивая индустриализация мира 1889–1913. М.: СПб.: Нестор-История, 202, cc. 22–24.

[15] Подберёзкин А.И. Государственная Стратегия безопасности России после февраля 2022 года. /Обозреватель, No 5–6, июнь, 2022, сс. 5–26.

[16] Подберёзкин А.И. Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в XXI веке. М.: ИД «Международные отношения», 2018. 1496 с.

[17] Путин В.В. Указ президента No 756 «О мерах, осуществляемых в субъектах Российской Федерации, в связи с Указом Президента от 19 октября 2022 года» / http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001202210190003

[18] См., например: Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз развития сценария военно-политической обстановки и его конкретных вариантов в третьем десятилетии нового века, сс. 22–36 / Сборник материалов круглого стола. Кафедра военной стратегии Военной академии Генерального штаба ВС РФ « Угрозы национальной безопасности Российской Федерации на период до 2030 года: направления и пути их нейтрализации. ВАГШ ВС РФ, 2022. 152 с.

[19] Эти области относятся к институтам развития НЧК. См. подробнее: Подберёзкин А., Родионов О. Институты развития человеческого капитала — альтернатива силовым средствам политики // Обозреватель, 2021, No 7, сс. 33–48, а также: Боброва О., Подберёзкин А., Подберёзкина О. Специфика НКО и правовые основы их деятельности // Обозреватель, 2021, No 8, сс. 17–48 и др.

[20] Этот раздел в первой редакции был опубликован в июле 2021 года в работе: Байгузин Р.Н., Подберёзкин А.И. Политика и стратегия. Оценка и прогноз развития стратегической обстановки и военной политики России. М.: Юстицинформ, 2021. 768 с.

[21] Путин В.В. Указ Президента РФ «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» No 400 от 2 июля 2021 г. / https://cdnimg.rg.ru/pril/article/212/57/79/0001202107030001.pdf

[22] Там же.

[23] Подберёзкин А.И. и др. Национальная доктрина России. М.: ВОПД «Духовное наследие» 1994. 503 с., а также: Подберёзкин А.И. и др. Российская федерация: безопасность и военное сотрудничество. М.: ВОПД «Духовное наследие», 1994. 395 с., а также: Современная политическая Россия. В 2-х тт., а также: Подберёзкин А.И. и др. Концепция национальной безопасности России в 1995 году. М.: «Обозреватель», 1995. 223 с. и ряд других работ в 1999–2022 гг.

[24] Тренин Д. Новый баланс сил. М.: Альбина Паблишер, 2021, с. 201.

[25] См. подробнее: Подберёзкин А., Родионов О. Институты развития человеческого капитала — альтернатива силовым средствам политики // Обозреватель, 2021, No 7, сс. 33–48. и др.

[26] Указ Президента Российской Федерации от 21 октября 2022 г. No763 «О Координационном совете при Правительстве Российской Федерации по обеспечению потребностей Вооруженных Сил РФ, других войск, военных формирований и органов» / https://rg.ru/documents/2022/10/24/document-koordinacionnyjsovet.html

[27] Путин В.В. Указ Президента РФ «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» No 400 от 2 июля 2021 г. / https://cdnimg.rg.ru/pril/article/212/57/79/0001202107030001.pdf

[28] См., например: Подберёзкин А.И. Оценка и прогноз развития сценария военно-политической обстановки и его конкретных вариантов в третьем десятилетии нового века, сс. 22–36 / Сборник материалов круглого стола. Кафедра военной стратегии Военной академии Генерального штаба ВС РФ « Угрозы национальной безопасности Российской Федерации на период до 2030 года: направления и пути их нейтрализации. ВАГШ ВС РФ, 2022. 152 с.

[29] Афиногенов Д.А., Грибин Н.П., Назаров В.П., Плетнев В.Я, Смульский С.В. Основы стратегического планирования в Российской Федерации: Учебное пособие / под общ. ред. В.П. Назарова. М.: Проспект, 2015, cc. 73–74.

[30] Прогнозируемые вызовы и угрозы национальной безопасности Российской Федерации и направления их нейтрализации / Под общ. ред. А.С. Коржевского; редкол. В.В.Толстых, И.А.Копылов. М.: РГГУ, 2021. 604 с.

[31] Вопросы противления угрозам подрыва государственности России на современном этапе: монография / Р.Н. Байгузин, О.В. Боброва, А.И. Подберёзкин. Москва, 2022. 144 с.

[32] Прежняя стратегия России продемонстрировала её относительную устойчивость по отношению к силовому давлению Запада, но эта устойчивость не должна обманывать. Стратегия должна гарантировать не только устойчивость, но и высокую динамику развития, причем не через 2-3 года, как обещают, а уже в ближайшее время.

[33] Подберёзкин А.И. Национальная стратегия в 20-е годы XXI столетия: возможные и вероятные варианты (сс. 365–376). В кн.: Тенденции развития системы международных отношений и их влияние на управление национальной обороной Российской Федерации: сборник материалов круглого стола (19 августа 2022 г.) / под общ. ред. А.С. Коржевского; ВАГШ ВС РФ. М.: Издательский дом «УМЦ», 2022. 544 с.

[34] Более того, в целом ряде работ, начиная с 2014 года, я говорил о том, что этот сценарий неизбежно перейдёт в вариант военного сценария в 2022–2023 годы. К сожалению, такое развитие ВПО многие в России считали маловероятным, как, впрочем, и замораживание 300 млрд. долл. ЗВР, хотя и первое, и второе отчётливо прогнозировалось.

[35] Малаган Дж. Искусство государственной стратегии: Мобилизация власти и анализ во имя всеобщего блага. М.: Институт Гайдара, 2020, с. 45.

[36] Федорович В.А., Муравник В.Б., Бочкарёв О.И. США: военная экономика (организация и управление) / под общ. ред. П.С. Золотарёва, Е.А. Роговского. М.: Международные отношения, 2018, с. 11.

[37] Малаган Дж. Искусство государственной стратегии: Мобилизация власти и анализ во имя всеобщего блага. М.: Институт Гайдара, 2020, с. 11.

[38] Мне не раз доводилось слышать от высокопоставленных чиновников, что стратегия (сроки, рамки, цели) ставит их в зависимость и необходимость дисциплинированно выполнять эти планы, что крайне неудобно «по-жизни».

 

20.03.2023
  • Эксклюзив
  • Военно-политическая
  • Органы управления
  • Россия
  • Глобально