Договор о дружбе и союзе между СССР и Китайской Республикой, 14 августа 1945 года

>>Первая часть статьи<<

ФАЗА 2 ЭТАП 1 – Динамичное укрепление лидерских позиций СССР во внешнеполитическом диалоге с Китаем (12 декабря 1932 года — 7 сентября 1953 года).

Как и на Этапе 1 Фазы 1 в истории развития российско-китайских отношений, когда с 16 (29) мая 1858 года до декабря 1917 года наблюдалось динамичное укрепление лидерских позиций Государства Российского во внешнеполитическом диалоге с Китаем, этап с 12 декабря 1932 года до 7 сентября 1953 года в Фазе 2 также отмечен убедительными внешнеполитическими успехами Советского Союза на китайском направлении, хотя простым и гладким этот процесс не был.

О периоде после восстановления в декабре 1932 года советско-китайских дипотношений рассказывал в частности современный китайский историк, в 1990 году старший преподаватель кафедры истории КПК Политического института ВМС НОАК в Даляне Ван Чжэнь.                                                                                         

Решение Национального правительства Китайской Республики о восстановлении дипотношений с СССР в декабре 1932 года было  продиктовано простыми и понятными политическими мотивами, которыми в новейшей истории Китай руководствуется всегда, когда ему нужна российская помощь, на время отставляя в сторону свои извечные исторические обиды на «неравноправие России во взаимоотношениях с Китаем», «попрание Россией суверенитета Китая», «игнорирование Россией китайской национальной специфики» и т. д. и т.п..                                                                

США и Великобритания помочь Китаю в противодействии японской агрессии в Маньчжурии не спешили ни дипломатически, ни тем более в экономическом и военном плане, кроме того, в Китае были влиятельны прояпонские силы, которые в правящей партии Гоминьдан представляли такие политики, как Ван Цзинвэй, Чжан Цюнь. Англосаксонское же лобби в Гоминьдане в лице таких , как Сун Цзывэнь, Кун Сянси, поняв, что США и Великобритания «умыли руки», сумело убедить Чан Кайши в том, что восстановление дипотношений с СССР позволит определённым образом сдержать прояпонские силы, а, возможно, даже позволит непосредственно втянуть СССР в конфликт с Японией.

О том, почему Китай был вынужден переориентировать свою политику с США и Великобритании на СССР пояснил посол Китая в Великобритании Го Тайци на встрече с послом СССР в Великобритании И.М.Майским 8 февраля 1935 года: «Китай всегда искал поддержки и рассчитывал на содействие западных стран. Особые надежды Китай возлагал на Великобританию и США, поскольку они более других государств заинтересованы в дальневосточных делах, более других государств способны помочь китайскому народу защитить свою независимость. К сожалению, мы вынуждены признать, что фактически Запад ничего не сделал для Китая. Лига Наций ограничилась резолюциями в пользу Китая, однако эти резолюции не остановили захват Маньчжурии Японией. Американцы, которые обычно говорят о своём так называемом дружественном отношении к Китаю, за последние три года на деле не продемонстрировали нам никакой дружбы. Они выступили с протестом, который министерство иностранных дел Японии оставило без внимания, после чего США вообще перестали предпринимать какие-либо действия. Британское правительство не лучше американского. Оно точно так же утешает Китай, но, когда доходит до дела, тоже сдаёт Китай японцам. Одним словом, Китай надоел Западу».

 Агрессия же Японии в Китае расширялась. 31 мая 1933 года Японская Империя и Китайская Республика заключили мирное «Соглашение Тангу» в местечке Тангу близ Тяньцзиня, которое означало прекращение боевых действий после «инцидента 18 сентября 1931 года», фактическое признание Китаем прояпонского государства Маньчжоу-Го и утрату Китаем провинции Жэхэ. 10 июня 1935 года Китай и Япония заключили «Соглашение Хэ-Умэдзу», подписанное военным министром Национального правительства Китайской Республики Хэ Инцинем и командующим японскими войсками в Северном Китае Ёсидзиро Умэдзу, в соответствии с которым Китай выполнил требования Японии и отправил в отставку антияпонски настроенных губернаторов провинций Хэбэй и Чахар, вывел из провинции Хэбэй китайские войска, закрыл политические организации Гоминьдана в провинциях Хэбэй, Чахар, Шаньси, Шаньдун, в городах Бэйпин, Тяньцзинь.                                         

Безразличие Запада вынуждало Китайскую Республику искать помощи у Советского Союза. С этой целью Чан Кайши поручил профессору университета Цинхуа Цзян Тинфу, который направлялся в Европу для изучения политической ситуации, подготовить почву для развития выгодных Китаю контактов с СССР.  1 октября 1934 года Цзян Тинфу встретился с замнаркоминдел СССР Б.С.Стомоняковым, курировавшим дальневосточное направление, и сообщил следующее: «Перед отъездом из Китая Чан Кайши 27 июля вызвал меня и поручил передать, что, как он полагает, у Китая и СССР существует целый ряд общих интересов. По его мнению любой ущерб интересам и статусу Советского Союза означает удар по статусу и интересам Китая, Чан Кайши хочет понять, разделяет ли советское правительство эти выводы?» Цзян Тинфу интересовался также, насколько глубоко повлиял конфликт между Китаем и СССР в 1929 году на дальнейшее развитие двусторонних отношений.

Ответ Стомонякова был следующим: «Не хочу бередить прошлое в отношениях между Китаем и СССР. Все прекрасно понимают, что в расколе советско-китайских отношений, произошедшем после периода сотрудничества СССР и Китая, виновато прежде всего китайское правительство. Но прошлое – это прошлое, и наша политика строится не на воспоминаниях и не на эмоциях. Сегодня наши политические отношения с Китаем, в особенности наши отношения с Чан Кайши, который играет в Китае лидирующую роль, должны определяться не воспоминанием о прошлом и не эмоциями, а пониманием общности интересов Китая и СССР, а также искренними надеждами на развитие и укрепление отношений между нашими странами. Мы относимся к Чан Кайши так же, как относимся к другим дружественным нам лидерам, и уважаем его так же, как их. И на эту позицию не повлияет ни какое бы то ни было личное восприятие, ни какие бы то ни было предубеждения».

Выяснив, что СССР в принципе готов на сближение с Китаем, Цзян Тинфу в отчёте Чан Кайши написал: «В настоящее время нет нужды заключать специальный договор с СССР либо демонстрировать дружбу с ним иным формальным образом. При этом необходимо на деле взращивать дружбу с Советским Союзом, закладывать основы взаимного доверия...»

И Чан Кайши продолжил дипломатическую «игру» с СССР, поручив председателю Исполнительного Юаня Китайской Республики Кун Сянси негласно довести до сведения посла СССР в Китае А.Е.Богомолова следующее: «У Цзян Тинфу тесные, очень доверительные отношения с Чан Кайши. Цзян Тинфу передал Чан Кайши о том, что русские власти готовы начать с ним откровенный диалог».

В октябре 1935 года Чан Кайши и Кун Сянси встречались с Богомоловым и предложили организовать поставки в Китай советской военной помощи через Синьцзян. 15 ноября 1935 года Богомолов получил телеграмму замнаркоминдел СССР Стомонякова для информирования Национального правительства Китая, в которой сообщалось, что СССР согласен продавать Китаю военную продукцию. А 24 декабря 1935 года Стомоняков проинформировал Богомолова о том, что правительство СССР готово «предметно обсуждать с китайской стороной вопросы заключения двусторонних соглашений».

Таким образом Китай убедился в серьёзной готовности СССР к дальнейшему сближению, однако не спешил с официальным оформлением китайско-советского союза, опасаясь ещё большего углубления из-за этого китайско-японских противоречий и балансируя в «треугольнике Китай-Япония-СССР». Чан Кайши не скрывал этого от советской стороны и в беседе с Богомоловым прямо сказал: «Японцы требуют переговоров, и нам придётся с ними разговаривать, потому что Япония сильна. Если же мы заключим соглашение с вами, любые наши переговоры с японцами потеряют всякий смысл».

Кроме того, заключению официального советско-китайского договора и окончательному решению китайской стороны по поводу получения советской военной помощи препятствовала проблема КПК, поскольку СССР отказывался воздействовать на китайских коммунистов с тем, чтобы они безоговорочно признали политическое лидерство Гоминьдана.

Позднее вдова Сунь Ятсена Сун Цинлин так охарактеризовала эту ситуацию: «Накануне инцидента 7 июля 1937 года Советский Союз предлагал Китаю заключить договор о ненападении, и если бы мы тогда приняли это предложение, японский милитаризм не посмел бы напасть на нас, жизни миллионов наших соотечественников были бы спасены, просторы нашей родины не оказались бы под пятой захватчиков. Но реакционные силы в Китае отказались тогда от дружественного советского предложения, за что мы заплатили огромной кровью».

Инцидент у моста Лугоуцяо 7 июля 1937 года стал прологом полномасштабной агрессии Японии против Китая, пространства для дипломатического манёвра у Китая больше не было, США и Великобритания по-прежнему проводили политику умиротворения Японии, поэтому для Чан Кайши не оставалось ничего другого, кроме немедленного заключения договора с СССР. 21 августа 1937 года в Нанкине СССР и Китайская Республика заключили Договор о ненападении сроком на пять лет, в рамках которого Советский Союз приступил к оказанию масштабной военной помощи Китаю, предоставив китайской стороне три кредита под низкие проценты на общую сумму 250 млн. долларов для закупки советской военной техники по ценам ниже мировых  и направив в Китай большую группу военных советников и военных лётчиков. Кроме того, тысячи советских инженерно-технических специалистов помогали Китаю в сооружении и эксплуатации северо-западной транспортной автомагистрали Сиань-Ланьчжоу-Дихуа (Урумчи)- Хоргос для перевозки советских военных грузов.

В 1944 году председатель Законодательного Юаня Китайской Республики Сунь Кэ отмечал, что «после событий 7 июля 1937 года и до начала советско-германской войны в 1941 году, то есть целых четыре года, бОльшую часть необходимых для ведения войны материальных ресурсов мы получали исключительно благодаря советской помощи...»

Как отмечает китайский историк Сюэ Сяньтянь, для Советского Союза Договор о ненападении с Китаем был выгоден тем, что благодаря советской помощи Китай сковывал военные силы Японии и тем самым ослаблял давление Квантунской армии на дальневосточные границы СССР.  Сюэ Сяньтянь образно сравнивает Китай периода антияпонской войны с «палисадником у задних ворот Советского Союза», сыгравшем роль  стратегического заслона на пути потенциальной японской агрессии против СССР.

Иными словами, советско-китайский Договор о ненападении от 21 августа 1937 года вполне можно расценивать как сильный внешнеполитический ход Советского Союза, обеспечивший безопасность его дальневосточных рубежей.

Советская помощь Китаю не прекращалась даже после заключения советского-японского Пакта о нейтралитете от 13 апреля 1941 года, и только после начала Великой Отечественной войны СССР был вынужден свернуть военные поставки в Китайскую Республику, а в начале 1942 года из Китая были отозваны все советские военные специалисты. Как отмечал накануне отъезда из Китая в мае 1944 года посол СССР А.С.Панюшкин, с началом войны с Германией Советский Союз не мог помогать Китаю, поскольку сосредоточил своё внимание на жизненно важных для себя европейских делах, но очевидно, что многие в Китае этого не понимают.

В результате неудач Советского Союза в первый период войны и вынужденного прекращения им помощи Китайской Республике от «союзничества» с СССР в Китае не осталось и следа. Например, после того, как СССР прекратил помогать Китаю, в печатных изданиях гоминьдановской фракции СС – «Центральный клуб» (по первым буквам английских слов Central Club) , куда входили представители главным образом центральных партийных структур Гоминьдана, стали публиковаться антисоветские и прогерманские высказывания, а неудачи РККА расценивались как «поражение социализма».  

Кроме того, росту антисоветских настроений в Китае способствовало и то, что СССР отвергал требования Национального правительства Китайской Республики вступить в войну с Японией, Китай же расценивал это как проявление недружественной позиции.

Как отмечал помощник наркоминдел СССР В.М.Молотова В.М.Бережков, во время Великой Отечественной войны СССР «занимал осторожную позицию в отношении Японии и всё время давал ей понять, что не настроен к ней враждебно, поскольку в то время даже один ограниченный удар Японии на границе грозил Советскому Союзу серьёзными последствиями».

Однако осторожная тактика советской стороны, всеми силами стремившейся избежать войны на два фронта, не исключала принципиальную, стратегическую  советскую позицию относительно вступления в войну с Японией. Так, 12 декабря 1941 года в телеграмме на имя Чан Кайши И.В. Сталин сообщал, что «в подходящий момент Советский Союз, конечно, должен будет воевать с Японией, потому что Япония безусловно будет нарушать Пакт о нейтралитете».

Кроме того, серьёзными проблемами, осложнявшими советско-китайские отношения в период антияпонской войны в Китае, были проблемы Синьцзяна и Танну-Урянхай (Тувы/Тывы).

С апреля 1933 года китайскую провинцию Синьцзян бессменно возглавлял полковник, а затем генерал Шэн Шицай, умело ладивший с Советским Союзом и получавший благодаря этому советскую военную поддержку в борьбе с местными мусульманскими националистами.

26 ноября 1940 года генконсул СССР в Дихуа (Урумчи) И.Н.Бакулин по поручению Сталина провёл секретные переговоры с Шэн Шицаем и без ведома Национального правительства Китайской Республики заключил с ним соглашение, по которому СССР получал все права для изыскания и добычи на территории Синьцзяна месторождений олова и сопутствующих минералов, для строительства там факторий, складов, жилых зданий, медицинских учреждений, учебных заведений, электростанций, железных и автомобильных дорог и т. д., кроме того, в течение десяти лет предусматривался беспошлинный ввоз на территорию Синьцзяна материалов и оборудования, необходимых для строительства всех этих сооружений, беспошлинный экспорт из Синьцзяна добытого в рамках этого соглашения олова и сопутствующих минералов, а советские инженерно-технические специалисты имели право свободно селиться в Синьцзяне. Позднее, когда после заключения советско-японского Пакта о нейтралитете от 13 апреля 1941 года и особенно после прекращения советской помощи Китаю в связи с началом Великой Отечественной войны произошло ухудшение советско-китайских отношений, Чан Кайши в одной из бесед с советским послом Панюшкиным заявил: «По всем вопросам, касающимся Синьцзяна, правительству Вашей страны надлежит вести переговоры с нашим Центральным правительством, а не с губернатором Шэном».

До весны 1942 года Советский Союз в принципе широко пользовался своими привилегиями на территории Синьцзяна, однако затем китайские власти развернули там антисоветскую кампанию, а в июле 1942 года, когда ситуация на советско-германском фронте приняла катастрофический характер, Национальное правительство Китайской Республики в полном соответствии с конфуцианским постулатом »Если благородный муж не может реализовать свои замыслы, он не отступает от них и ждёт, когда представится возможность для их реализации», а ещё в соответствии со стратагемой №5 «грабить во время пожара» попыталось воспользоваться критическим положением Советского Союза и вернуть регион под свой фактический контроль. К тому же истекал срок пятилетнего советско-китайского Договора о ненападении от 21 августа 1937 года, оказывать военную помощь Китаю СССР прекратил после начала войны с Германией, в начале 1942 года отозвал из Китая всех военных советников, и китайскую сторону ничто больше не удерживало от недружественных действий в отношении Советского Союза.

В июле 1942 года для демонстрации синьцзянскому наместнику Шэн Шицаю расположения Национального правительства Китая в регион был направлен Чжу Шаолян, командующий «восьмым оперативным сектором», включавшим провинции Суйюань, Нинся, Ганьсу, Цинхай. В сентябре 1942 года Синьцзян посетила супруга Чан Кайши Сун Мэйлин с пожеланиями воссоединения региона с остальным Китаем. Тогда же китайское правительство потребовало от СССР вывести из Дихуа (Урумчи) 8-й полк РККА и демонтировать авиасборочный завод, который находился в 40 км. от Дихуа под охраной батальона НКВД и с 1 октября 1940 года собирал из советских комплектующих истребители И-16. В 1941 году завод начал сворачивать свою деятельность, собранные там самолёты тогда же перегнали в Алма-Ату, а в 1943 году предприятие было окончательно демонтировано, оборудование вывезено в СССР.

Шэн Шицай же, много лет пользововашийся выгодами от дружбы с Советским Союзом, летом 1942 года, ожидая неминуемого военного поражения «патрона», моментально принял сторону Национального правительства Китайской Республики и подключился к кампании выдавливания СССР из региона. 5 октября 1942 года Шэн Шицай направил советскому правительству официальную ноту с требованием в течение трёх месяцев отозвать из Синьцзяна всех советских преподавателей, советников, медработников, технических специалистов и вывести из региона все дислоцированные там формирования РККА.                                                                                                                      Не желая окончательно терять влияние в регионе, СССР с 1943 года, после коренного перелома в Великой Отечественной войне, «вернулся в Синьцзян» и  переориентировался на поддержку тех, с кем в своё время помогал бороться Шэн Шицаю, – синьцзянских мусульман.  Благодаря советской поддержке 12 ноября 1944 года в Кульдже была провозглашена Восточно-Туркестанская республика, а в апреле 1945 года сформирована Национальная армия Восточного Туркестана под командованием советского генерал-майора Ивана Полинова; весной 1945 года ей противостояла в Синьцзяне 100-тысячная группировка Национально-революционной армии (НРА) – армии Национального правительства Китайской Республики. Боевые действия в Синьцзяне против китайских войск с участием советских военнослужащих продолжались с 1943 года до середины августа 1945 года, до тех пор, пока СССР официально не отказался от вмешательства в синьцзянские дела и не прекратил поддержку Восточно-Туркестанской республики в соответствии с советско-китайским Договором о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года.

Что касается Тувы (Тывы), этот регион, который китайцы называют «Танну-Урянхай», со времён династии Тан (618-907 г.г. н.э.) так или иначе находился под управлением Китая, поэтому, когда 14 августа 1921 года на территории Тывы было образовано независимое государство, ориентированное на РСФСР/СССР, и особенно, когда 17 августа 1944 года Тыва вошла в состав СССР, Китай расценил это как «аннексию» его территории, ну, а СССР таким образом ещё раз доказал своё политическое лидерство в отношениях с Китаем.

Но, наверное, самым ярким событием, свидетельствовавшим о политическом лидерстве СССР в диалоге с Китаем на Этапе 1 рассматриваемой Фазы 2, являлся советско-китайский Договор о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года.

«Ялтинское соглашение», подписанное 11 февраля 1945 года главами СССР, США и Великобритании, в том числе обеспечивало интересы Советского Союза по ряду традиционно важных на тот момент для Государства Российского вопросов отношений с Китаем, а именно: сохранение статус-кво Внешней Монголии; обеспечение преимущественных прав СССР в китайском торговом порту Дайрен (Дялянь) и восстановление прав СССР на аренду Порт-Артура (Люшунькоу) как базы ВМФ СССР; совместная эксплуатация СССР и Китаем КВЖД и Южно-Маньчжурской железной дороги с обеспечением преимущественных интересов СССР. При этом в «Ялтинском соглашении» особо отмечалось, что «по совету Маршала И.В.Сталина»  президент США примет меры к тому, чтобы «генералиссимус Чан Кайши» дал согласие по всем трём вышеперечисленным вопросам. «Эти претензии Советского Союза», как указывалось в «Ялтинском соглашении», «должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией». СССР же со своей стороны обязывался вступить в войну с Японией на стороне союзников через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе.

Как считает современный китайский историк, исследователь НИИ новой истории Китайской Академии общественных наук Сюэ Сяньтянь: «Китайская Республика скрепя сердце приняла условия «Ялтинского соглашения» и, пожертвовав своим территориальным суверенитетом, заключила с СССР Договор о дружбе и союзе в обмен на участие Советского Союза в войне с Японией». При этом Сюэ Сяньтянь полагает, что Чан Кайши принял «Ялтинское соглашение» и заключил с СССР Договор о дружбе и союзе даже не столько из-за крупных военных неудач Китая в 1944 году, сколько из-за «проблемы КПК».

 Чан Кайши всегда рассматривал отношения Национального правительства Китайской Республики с КПК и с СССР как единое целое и, опасаясь, что после капитуляции Японии СССР поддержит в борьбе за власть КПК, искренне полагал, что «ключ к решению проблемы КПК в руках Советского Союза».

Эта же причина – «проблема КПК» заставила США активно влиять на Чан Кайши, склоняя его к заключению договора с СССР.  Как пишет Сюэ Сяньтянь, чтобы «нейтрализовать экспансию СССР в Восточной Азии, в частности в Китае», американцы были заинтересованы в существовании после Второй мировой войны единого китайского государства во главе с гоминьдановским правительством Чан Кайши. Однако без решения «проблемы КПК» Китай по логике США неизбежно оказывался ввергнутым в гражданскую войну, что не только ослабляло правительство Чан Кайши, но и означало вмешательство СССР в китайские дела для поддержки коммунистов. Как и Чан Кайши, Рузвельт полагал, что «ключ к решению проблемы КПК -- в руках Советского Союза», и настойчиво стремился выяснить подлинное мнение советского руководства по поводу взаимоотношений Гоминьдана и КПК.

В июне 1944 года во время встречи с послом США в СССР Гарриманом Сталин заметил:«КПК – ненастоящая компартия».

Когда Рузвельт назначил послом США в Китайской Республике Хёрли для помощи Чан Кайши в решении «проблемы КПК», Хёрли специально заехал в Москву, чтобы выслушать мнение Сталина относительно китайских коммунистов.  В беседе с Хёрли Сталин сказал, что в любом случае не следует отождествлять СССР с КПК: «Они (КПК) хоть и называют себя коммунистической партией, на самом деле не имеют ничего общего с подлинным коммунизмом».

Поняв, что Сталин не будет поддерживать КПК в борьбе с Гоминьданом, Рузвельт решил, что в обмен на отказ Советского Союза от поддержки КПК и ради альянса Национального правительства Китайской Республики с СССР следует удовлетворить советские требования, заявленные в «Ялтинском соглашении».                                                                                           Для посредничества в вопросе формирования китайско-советского альянса новый президент США Трумэн в мае 1945 года направил в Москву Хопкинса, в беседе с которым Сталин подчеркнул, что СССР не станет препятствовать объединению Китая, более того, будет способствовать его объединению под властью Чан Кайши. Сталин добавил, что, когда советские войска займут Северо-Восточный Китай, Чан Кайши сможет прислать туда своих представителей для передачи им властных полномочий. Сталин также отметил, что считает Чан Кайши лучшим из всех политических лидеров Китая, а в способность руководителей КПК объединить Китай не верит. По итогам этой встречи Хопкинс пообещал Сталину, что до 1 июля 1945 года «затащит» в Москву Сун Цзывэня, министра иностранных дел Китайской Республики, который с 31 мая 1945 года одновременно возглавлял Исполнительный Юань Китайской Республики. В июле 1945 года в Москве начались советско-китайские переговоры по заключению нового межгосударственного договора. 

Центральным вопросом переговоров стала Внешняя Монголия. Исходя из «буквы» «Ялтинского соглашения», китайская сторона, как и США, не считала, что «сохранение статус-кво Внешней Монголии» означает признание Китайской Республикой её независимости. Однако ради разрешения «проблемы КПК» Чан Кайши не стал «биться»  за Внешнюю Монголию и дал указание Сун Цзывэню, возглавлявшему китайскую делегацию, «не жалеть один Север, но сохранить два Севера», то есть согласиться на признание Китаем независимости Внешней Монголии, но при этом потребовать от Советского Союза признать суверенитет Китая в отношении Синьцзяна, не поддерживать Восточно-Туркестанскую республику и передать Китайской Республике право административного управления Северо-Восточным Китаем после вступления туда советских войск. Кроме того, Чан Кайши дал указание Сун Цзывэню потребовать от Советского Союза подлинных гарантий того, что СССР поддерживает концепцию единого Китая под властью Гоминьдана.

Следует отметить, что требования Чан Кайши по большому счёту не были критичны для советской стороны. Как говорилось выше, Сталин и без его «требований» намеревался передать Северо-Восточный Китай под административное управление Китайской Республики, точно так же, как изначально был настроен на объединение послевоенного Китая под властью Гоминьдана. Что касается Синьцзяна, то Советскому Союзу был не важен вопрос о суверенитете этого региона: то, к чему на практике стремился СССР в Синьцзяне и в Северо-Восточном Китае, сводилось к его экономическим и отчасти (как в Северо-Восточном Китае) к военным интересам, которые можно было реализовать, просто наладив отношения с Национальным правительством Китайской Республики. Кроме того, от поддержки Восточно-Туркестанской республики в Синьцзяне СССР отказался ещё и потому, что опасался проникновения идей панисламизма и пантюркизма в среднеазиатские республики.                                                                  Другое дело – Внешняя Монголия, регион стратегически важный для обеспечения безопасности сибирских границ Советского Союза на китайском направлении. Здесь позиция СССР оставалась бескомпромиссной, – Китай должен признать независимость Внешней Монголии, и точка.

Как говорит историк Сюэ Сяньтянь, «не желая войти в историю преступником, по чьей вине оказались утрачены тысячи километров территории Китая», Сун Цзывэнь даже после указания Чан Кайши «не жалеть» Внешнюю Монголию не стал сразу сообщать об этом советской делегации, а провёл ещё один раунд напряжённых переговоров со Сталиным, добиваясь, чтобы Внешняя Монголия осталась на картах в границах Китая.

Однако на следующем раунде переговоров Сун Цзывэнь «капитулировал» и слово в слово зачитал советской стороне указание из телеграммы Чан Кайши о необходимости признания Китайской Республикой фактического отделения Внешней Монголии от Китая.

Историк Сюэ Сяньтянь считает, что Сун Цзывэнь «сдался», следуя указанию Чан Кайши и «советам» американцев, но, скорее всего, главную роль в его «капитуляции» по вопросу о Внешней Монголии сыграла именно твёрдая, по-настоящему державная позиция Советского Союза, не оставившая Китаю ни единого шанса. Ведь если бы на заключительном раунде переговоров по Внешней Монголии, когда Сун Цзывэнь уже имел указание Чан Кайши «сдаться», но предпринял последнюю отчаянную попытку сохранить Внешнюю Монголию под формальным китайским суверенитетом, советская сторона дрогнула и поддалась нажиму китайцев, Чан Кайши ни за что не стал бы наказывать своего министра иностранных дел за ослушание и самоуправство, а имя самого Сун Цзывэня вне всякого вомнения было бы вписано в историю Срединного Государства драгоценными иероглифами.

Позднее Национальное правительство Китайской Республики не возражало против проведения в МНР 20 октября 1945 года всенародного референдума, который подтвердил де-факто государственную независимость Внешней Монголии от Китая. Взаимное признание суверенитета де-юре Внешней Монголией в лице МНР и Китаем в лице КНР состоялось 6 октября 1949 года.

В целом же по мнению историка Сюэ Сяньтяня заключением Договора о дружбе и союзе с Китайской Республикой Сталин добился создания на территории Синьцзяна, Монголии и Северо-Восточного Китая «сферы стратегической безопасности» Советского Союза на китайском направлении. В обмен на это Сталин гарантировал Чан Кайши, что СССР ограничит ввод войск КПК в Северо-Восточный Китай, передаст всю полноту власти в этом регионе Национальному правительству Китайской Республики, не будет поддерживать КПК в её борьбе с Гоминьданом, а наоборот будет использовать своё влияние, чтобы убедить китайских коммунистов отказаться от вооружённой борьбы с ним.

День 15 августа 1945 года, изначально намеченный сторонами для подписания советско-китайского Договора о дружбе и союзе, совпал с днём, когда в Москву должна была поступить нота о безоговорчной капитуляции Японии. Если бы так случилось, то Договор об антияпонском по сути союзе СССР и Китайской Республики формально терял бы смысл. Вот почему подписание Договора было перенесено на 14 августа 1945 года, за день до официального объявления о капитуляции Японии.

Одновременно с Договором о дружбе и союзе СССР и Китайская Республика заключили четыре соглашения по Северо-Восточному Китаю, в соответствии с которыми СССР получал Люшунькоу (Порт-Артур) в качестве базы ВМФ СССР сроком на 30 лет, совместно с Китаем эксплуатировал КВЖД и Южно-Маньчжурскую железную дорогу, обладал преимущественным статусом в порто-франко Далянь. Кроме того, этими соглашениями предусматривалось, что Китайская Республика и СССР будут обладать монополией на экономическое сотрудничество в Северо-Восточном Китае, категорически исключающее экономическое присутствие в регионе третьей стороны. 

В сегодняшнем Китае китайско-советский Договор о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года оценивается общественным мнением и научным сообществом как «союз под стенами осаждённого города», – так китайцы называют унизительные договорённости, заключённые под давлением сильного оппонента. Что, кстати, лишний раз свидетельствует о безусловном политическом «старшинстве» Государства Российского в лице СССР в диалоге с Китаем на момент окончания Второй мировой войны.

Историк Сюэ Сяньтянь также называет китайско-советский Договор о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года «сыновьим договором», то есть следствием «договора материнского», каковым являлось «Ялтинское соглашение», и считает, что именно опасения Сталина по поводу того, что США и Великобритания могут оспорить обретённое согласно «Ялтинскому соглашению» право СССР на Южный Сахалин и Курильские острова, заставляли его (Сталина) «от и до» выполнять все положения Договора о дружбе и союзе с Китаем от 14 августа 1945 года вплоть до окончательного краха режима Чан Кайши. (СССР расторг дипломатические отношения с Китайской Республикой 3 октября 1949 года, сразу после установления дипломатических отношений с КНР 2 октября 1949 года. - А.Ш.). Сюэ Сяньтянь подчёркивает, что, даже когда участь Гоминьдана в гражданской войне с КПК была предрешена, тема китайско-советского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года оставалась в центре переговоров А.И.Микояна с руководством КПК во время его поездки в резиденцию ЦК КПК в деревне Сибайпо провинции Хэбэй в январе — феврале 1949 года, а также в центре переговоров Лю Шаоци с представителями СССР/ВКП(б) в ходе его поездки в Москву летом 1949 года.

Сюэ Сяньтянь отмечает, что в процессе практической реализации китайско-советского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года в Люшунькоу и в Даляне административное управление перешло к КПК, Китайско-Чанчуньская железная дорога (После заключения советско-китайского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 КВЖД и Южно-Маньчжурская железная дорога стали именоваться Китайско-Чанчуньской железной дорогой. -А.Ш.) постепенно стала использоваться для транспортных перевозок войск антигоминьдановской Объединённой демократической армии Северо-Восточного Китая, а Сталин «со временем признал дополнявшее Договор соглашение по Люшунькоу «неравноправным» и заявил, что, как только КПК потребует, советские войска будут выведены из Люшунькоу». Кроме того, добавляет Сюэ Сяньтянь, «СССР способствовал занятию Синьцзяна войсками КПК, которые вошли в Дихуа 20 октября 1949 года». По мнению Сюэ Сяньтяня некоторое смягчение советской позиции по китайско-советскому Договору о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года объяснялось тем, что в отличие от Гоминьдана КПК последовательно отстаивала национальные интересы Китая, и по мере её усиления в гражданской войне с Гоминьданом Советскому Союзу приходилось всё больше считаться с политической позицией китайских коммунистов.

Однако сразу после заключения китайско-советского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года и до второй половины 1947 года, как отмечает Сюэ Сяньтянь, межгосударственные отношения между СССР и Китайской Республикой носили приоритетный характер, и на их фоне отношения между ВКП(б) и КПК пребывали в тени.

Как говорится в статье Чжан Шэнфа «Отношение Сталина к китайской революции и его позиция в этом вопросе сразу после окончания войны», опубликованной в издании «Исследования истории КПК», 2000, №1, стр.58: «Стремясь добиться единства Китая, Советский Союз выступал ведущим в отношениях с Китайской Республикой, рассматривая гоминьдановское правительство как основного и легитимного политического партнёра, а КПК отводил второстепенное, подчинённое место». 

Сюэ Сяньтянь отмечает, что на практике выполнение СССР своих обязательств по китайско-советскому Договору о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года проявилось в игнорировании Советским Союзом требований КПК, – прежде всего обращения Чжу Дэ от 15 августа 1945 года к США, Великобритании и СССР, – предоставить вооружённым формированиям КПК право принять капитуляцию японских войск.

Ещё одним важным направлением практической реализации Советским Союзом положений китайско-советского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года Сюэ Сяньтянь считает политическое давление СССР, вынуждавшего Мао Цзэдуна пойти на переговоры с Гоминьданом в столице Китайской Республики городе Чунцине, и отказ СССР от поддержки дальнейшей вооружённой борьбы КПК с Гоминьданом.

Послевоенная политическая система мира в Восточной Азии была выстроена США, СССР и Китайской Республикой на основе «Ялтинского соглашения» и советско-китайского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года, стабильность этой политической системы зависела от характера советско-американских отношений, отношений Китайской Республики и СССР, а также от отношений между Гоминьданом и КПК. Вот почему 12 августа 1945 года посол США в Китайской Республике Хёрли убедил Чан Кайши направить Мао Цзэдуну приглашение для участия в переговорах о мирном обустройстве послевоенного Китая. Мао Цзэдун не стал сразу отвечать Чан Кайши, а через советского представителя в Яньани П.П.Владимирова запросил мнение Сталина, на что Сталин ответил: «ЦК ВКП(б) полагает, что представители КПК должны поехать в Чунцин на переговоры». 14, 20 и 23 августа 1945 года Сталин направил Мао Цзэдуну три телеграммы, в которых, убеждая Мао Цзэдуна вступить в переговоры с Чан Кайши, рассуждал: «В Китае не должно быть новой гражданской войны. Новая гражданская война станет опасным шагом, ведущим к гибели китайской нации». Кроме того, Сталин убеждал Мао Цзэдуна, что за его личную безопасность в Чунцине будут отвечать СССР и США. Как писал биограф Тито Владимир Дедиер в книге «Биография Тито»: «Сталин полагал, что развитие протестного движения в Китае не имеет перспектив и китайским товарищам следует найти модель сосуществования с Чан Кайши, войти в его правительство и распустить свои воинские формирования». Настойчивость Сталина вызвала дискуссию в ЦК КПК по поводу участия Мао Цзэдуна в переговорах с Чан Кайши, но в конечном итоге Мао Цзэдун принял решение вылететь в Чунцин.

 Находясь вдали от резиденции ЦК КПК, делегация КПК в составе Мао Цзэдуна, Чжоу Эньлая и Ван Жофэя не имела возможности регулярно связываться со Сталиным через группу советской военной разведки Владимирова в Яньани, поэтому, пока шли переговоры, каналом регулярной связи Мао Цзэдуна с Москвой было посольство СССР в Чунцине.

Переговоры в Чунцине проходили с 28 августа по 10 октября 1945 года. Помимо обсуждения численности вооружённых формирований, которые должны были остаться под контролем КПК после их сокращения, делегации Гоминьдана и КПК обсуждали политические вопросы. КПК настаивала, чтобы под её административное управление перешли пять провинций к северу от Хуанхэ – Шаньдун, Хэбэй, Шаньси, Чахар, Жэхэ, включая город Бэйпин (Пекин), и соглашалась на сотрудничество с Гоминьданом в составе нового «объединённого правительства». Гоминьдан же был категорически против идеи нового «объединённого правительства» и полагал, что вся полнота власти должна быть сосредоточена в руках действующего Национального правительства Китайской Республики, а представители КПК должны просто войти в него. При этом Гоминьдан был также против передачи пяти провинций под управление КПК, считая, что это приведёт к расколу Китая на два государства.                                                                                            Позицию СССР относительно переговоров Гоминьдана и КПК озвучил Сталин в беседе с послом США в Москве Гарриманом. Следуя договорённостям в рамках советско-китайского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года, Сталин фактически поддержал Гоминьдан, заявив: «Если китайцы позволят создать у себя два правительства, то совершат глупость». Вот почему, когда в ходе переговоров делегаты КПК трижды, 30 августа, 6 сентября и 5 октября 1945 года, приезжали в советское посольство для консультаций с послом СССР в Китае А.А. Петровым, советский посол на все их вопросы отвечал обтекаемыми, общими фразами, уходя от конкретных рекомендаций. А Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая, помимо отношения СССР к обсуждавшимся на переговорах политическим вопросам, очень интересовала позиция Советского Союза в случае военного вмешательства США в конфликт между Гоминьданом и КПК на стороне Гоминьдана, и они спрашивали Петрова: «Что будет делать СССР, если США станут помогать Гоминьдану в уничтожении воинских формирований КПК?», «Какова будет позиция СССР, если США направят свои войска в район Бэйпин- Тяньцзинь?», «Что предпримет СССР, если американские войска окажутся в Чжанцзякоу, Чанчуне, во внутренних районах Северо-Восточного Китая?» Однако и по этим вопросам они не получили от советского посла никакой конкретики.

Представители Гоминьдана тоже интересовались позицией СССР относительно проходивших переговоров. Так, 7 сентября 1945 года, то есть на следующий день после визита в советское посольство делегации КПК, туда прибыл сын Чан Кайши Цзян Цзинго, интересовавшийся мнением Москвы и настойчиво выяснявший, о чём Петров говорил накануне с коммунистами. Петров же дипломатично повторял обеим сторонам, что переговоры должны продолжаться, и что Гоминьдану и КПК следует прийти к единству мнений путём компромиссов. 

10 октября 1945 года Гоминьдан и КПК подписали «Протокол встречи правительства и представителей КПК», китайцы образно называют этот документ «соглашение двойной десятки» (в 10-й день 10-го месяца) или «компромиссное соглашение». В тот же день в советском посольстве в Чунцине состоялся банкет по случаю убытия Мао Цзэдуна в Яньань. Как сообщает историк Сюэ Сяньтянь, на банкете Мао Цзэдун поделился с «ответственным за разведработу в посольстве Н.В.Рощиным сведениями высокой степени секретности», сообщив, что КПК готова сократить численность своих воинских формирований до 20 дивизий, но при этом намерена увеличить их штатный состав таким образом, чтобы общая численность войск КПК осталась без изменений. И вновь центральной темой беседы делегации КПК с сотрудниками советского посольства стал вопрос  о позиции СССР в случае военного вмешательства США в конфликт Гоминьдана и КПК на стороне Гоминьдана, однако, как и прежде, ответы посла Петрова носили крайне осторожный характер.

«Соглашение двойной десятки» предусматривало созыв в Китае Политической консультативной конференции с участием представителей всех политических партий и группировок, а также беспартийных. Кроме того, в этом Соглашении Гоминьдан и КПК договаривались о посредничестве спецпредставителя президента США Маршалла.

 С одной стороны усилия США по политическому сближению Гоминьдана и КПК совпадали с позицией Советского Союза. С другой стороны СССР опасался расширения американского влияния в Китае, однако всё равно не поддерживал КПК, так как полагал её силы недостаточными. С учётом двух этих факторов СССР заявлял, что мир и единство в Китае должны быть обеспечены, но без иностранного вмешательства. В итоге 27 декабря 1945 года было принято Коммюнике Московского совещания министров иностранных дел СССР, США и Великобритании, в котором заявлялось о необходимости объединения и демократизации Китая под руководством действующего Национального правительства Китайской Республики для избежания гражданского конфликта, но при невмешательстве других государств во внутренние дела Китая.

Когда делегация КПК прибыла в Чунцин для участия в Политической консультативной конференции, представлявшие КПК Е Цзяньин и Ван Жофэй в декабре 1945 года и в январе 1946 года снова искали встреч с советским послом Петровым, чтобы выяснить, какой стратегии и тактики им следует придерживаться на Политической консультативной конференции, однако посол сказался больным, и с делегацией КПК беседовал дипломат А.М.Ледовский.  Делегатов КПК интересовали два конкретных вопроса: следует ли КПК участвовать в посреднической миссии Маршалла, коль скоро она по сути означает вмешательство США в дела Китая, и не следует ли СССР принять участие в обсуждении Гоминьданом и КПК проблем Северо-Восточного Китая, поскольку это затрагивает советские интересы. Ледовский передал вопросы послу Петрову, и тот в свою очередь рекомендовал делегатам КПК руководствоваться мнением своего ЦК КПК, а также сообщил, что перед советской стороной ни Национальное правительство Китайской Республики, ни Маршалл официально не ставили вопрос об участии СССР в обсуждении проблем Северо-Восточного Китая.                             

Авторитет Советского Союза в Китае после окончания Второй мировой войны был велик, с позицией советской стороны считались все участники внутриполитического процесса в Китае того времени. Сам же СССР полагал тогда гоминьдановское Национальное правительство Китайской Республики основной внутриполитической силой Китая и выстраивал свою китайскую политику, «делая ставку» на него, а не на формально идеологически близкую КПК, поскольку именно от Национального правительства Китайской Республики зависело тогда решение важных для национальных интересов СССР вопросов, связанных с Китаем, прежде всего относительно суверенитета Монголии и относительно советских привилегий в Северо-Восточном Китае. Последовательное и твёрдое отстаивание Советским Союзом своих державных интересов, разумеется, не нравилось Китайской Республике, однако политическая твёрдость и последовательность, «постоянство» СССР невольно вызывали у Китая внутреннее уважение к Государству Российскому, ибо, как гласит один из центральных конфуцианских постулатов: «Благородный муж постоянен, не озабочен проблемой выбора». 

Несмотря на миротворческие усилия бывших союзников по антигитлеровской коалиции, стремившихся обеспечить политическое сближение Гоминьдана и КПК под эгидой Гоминьдана, в июне 1946 года началась полномасштабная гражданская война между ними. Перелом в войне в пользу КПК произошёл 30 июня 1947 года, когда её войска перешли из стратегической обороны в стратегическое наступление. С этого момента Советский Союз уделял всё больше внимания контактам с КПК, и, когда к 1949 году стало понятно, что она (КПК) неизбежно сменит Гоминьдан в качестве ведущей политической силы, от которой будет зависеть обеспечение национальных интересов СССР в Китае, все свои дальнейшие внешнеполитические действия на китайском направлении Советский Союз осуществлял, ориентируясь на диалог с китайскими коммунистами.

После образования КНР Китай, испытывая внешнеполитическое и внешнеэкономическое давление Запада, нуждался в помощи и поддержке Советского Союза. Поэтому Мао Цзэдун, по приглашению советской стороны 16 декабря 1949 года прибывший в СССР с длительным визитом, приуроченным к празднованию 70-летия И.В.Сталина, видел своей главной задачей заключение нового китайско-советского межгосударственного договора, учитывающего интересы КНР. 

В ходе двух декабрьских встреч со Сталиным Мао Цзэдун настаивал на денонсации действовавшего китайско-советского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года и на немедленном заключении договора между «новым Китаем» – КНР и СССР. Однако из-за того, что Договор от 14 августа 1945 года был «привязан» к «Ялтинскому соглашению», Сталин убеждал Мао Цзэдуна повременить с новым договором хотя бы два года, поскольку немедленная денонсация действующего советско-китайского Договора могла быть воспринята США и Великобританией как отказ СССР от своих обязательств по «Ялтинскому соглашению», и они (США и Великобритания) в свою очередь могли отозвать своё согласие на также предусмотренную «Ялтинским соглашением» передачу Советскому Союзу Южного Сахалина и Курил. Диалог зашёл в тупик. Мао Цзэдун оставался в Москве, но, что называется, выпал из информационного поля, в связи с чем в западной прессе поползли слухи о его «домашнем аресте». Кроме того, активизировались политические силы Запада, стремившиеся вбить клин в зарождавшийся альянс КНР и Советского Союза. Категорически не желая терять в лице КНР стратегического союзника в Восточной Азии, Сталин уступил и 22 января 1950 года в ходе третьей и заключительной встречи с Мао Цзэдуном «дал добро» на подготовку нового межгосударственного договора между СССР и Китаем. 

Советско-китайский Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи был заключён в Москве 14 февраля 1950 года сроком на 30 лет. 

Согласно этому Договору альянс СССР и КНР заключался в том, что «если одна из Договаривающихся сторон подвергнется нападению со стороны Японии либо союзных с ней государств, и она окажется, таким образом, в состоянии войны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет военную и иную помощь всеми имеющимися в её распоряжении средствами».        В неменьшей степени китайская сторона была заинтересована в том положении Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года, ради которого она по большому счёту и «продавила» СССР на денонсацию прежнего китайско-советского Договора о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года:«Обе Договаривающиеся Стороны обязуются в духе дружбы и сотрудничества и в соответствии с принципами равноправия, взаимных интересов, а также взаимного уважения государственного суверенитета и территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела другой Стороны – развивать и укреплять экономические и культурные связи между Советским Союзом и Китаем, оказывать друг другу всякую возможную экономическую помощь и осуществлять необходимое экономическое сотрудничество».

Одновременно с новым Договором было подписано «Соглашение о Китайской Чанчуньской железной дороге, Люшунькоу и Даляне», в котором определялось, что не позднее конца 1952 года «советское правительство безвозмездно передаст правительству Китайской Народной республики все права, связанные с совместным управлением Китайской Чанчуньской железной дорогой, и всё имущество этой дороги» (Передача Китаю Китайско-Чанчуньской железной дороги была оформлена протоколом от 31 декабря 1952 года. - А.Ш.), что «советские войска будут выведены с совместно используемой военно-морской базы Люшунькоу, а находящееся там оборудование будет передано правительству Китайской Народной республики» (Из-за Корейской войны советские войска по соглашению сторон покинули Люшунькоу только в конце мая 1955 года. - А.Ш.), также было определено, что «вопрос о порте Далянь должен быть урегулирован после заключения мирного договора с Японией», а «административное управление Далянем полностью находится в непосредственном ведении правительства Китайской Народной республики», находящееся в Даляне во владении или ведении СССР имущество передаётся Китаю в течение трёх месяцев.

Кроме того, 14 февраля 1950 года на церемонии подписания советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи министры иностранных дел СССР А.Я.Вышинский и КНР Чжоу Эньлай заявили, что советско-китайский Договор о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года и соглашения к этому договору больше недействительны, а также особо подтвердили независимый статус МНР. Министры иностранных дел двух стран обменялись нотами по поводу того, что советское правительство безвозмездно передаёт КНР всё имущество, которое советские экономические организации изъяли у японских собственников в Северо-Восточном Китае, а также по поводу того, что советское правительство безвозмездно передаёт правительству КНР 18 объектов в Пекине, в числе которых были казармы, склады, другие здания. СССР также передавал КНР 21 предприятие и имущественный объект, в том числе судостроительные, нефтеперерабатывающие, машиностроительные, стекольные, цементные, сахарные, мукомольные заводы в Даляне и в Северо-Восточном Китае. Ещё советская сторона передавала Китаю оборудование и технические средства в гавани порта Далянь, соляные и рыбопромысловые комбинаты, учреждения культуры и образования, сооружения делового и социального назначения, магазины, склады, земельную собственность. Передача всего этого имущества была завершена в 1950 году.

Отдельным «Соглашением о предоставлении Советским Союзом кредита Китайской Народной республике» было определено, что в течение пяти лет, с 1950 по 1954 год, СССР предоставит Китаю кредит на сумму 300 млн. долларов с ежегодной ставкой 1%.

Мао Цзэдун торжествовал, его основные цели были достигнуты, сразу после заключения нового Договора он заявил: «... теперь мы можем сосредоточиться на внутреннем созидании...», «если империалисты захотят воевать с нами, нам есть, к кому обратиться за помощью».

На первый взгляд может показаться, что при заключении советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года от договорённостей, предусматривавших отказ СССР от прав на Китайско-Чанчуньскую железную дорогу, предусматривавших вывод советских войск с военно-морской базы в Люшунькоу и безвозмездную передачу Китаю советского имущества в Даляне, в Пекине и на территории Северо-Восточного Китая, что называется, повеяло духом односторонних уступок «Первой Декларации Карахана». Но при детальном рассмотрении оказывается, что, удовлетворив потребности Китая в стратегической защите и экономической помощи со стороны советского союзника и «потешив его суверенитет» безвозмездной передачей бывшей многострадальной КВЖД,  СССР всё же больше «выиграл», чем «проиграл».                                                                                               

В книге А.В.Лукина «Россия и Китай: четыре века взаимодействия. История, современное состояние и перспективы развития российско-китайских отношений», М., 2013 приводится мнение Директора Первого Департамента Азии МИД РФ Г.В.Зиновьева (Цитата взята и переведена из китайского источника. - А.Ш.): «Договорённости 1950 года действительно лишили СССР многих приобретений, полученных им в результате договорённостей 1945 года. В 1950 году Москва в одностороннем порядке пошла на огромные уступки. Однако это были уступки сильной, а не слабой стороны (случай крайне редкий в истории дипломатии), поскольку, полагая стратегические выгоды от союза с КНР намного превосходящими все приобретения СССР, связанные с Ялтинскими договорённостями, советские руководители за счёт сделанных Китаю уступок избавились от тактических издержек, сопутствовавших особым правам Советского Союза в Маньчжурии. СССР исходил из реалий на Дальнем Востоке, возникших с приходом к власти КПК. Маньчжурия ведь со временем вполне могла превратиться в недружественный Советскому Союзу форпост американских сил, поскольку в конце 40-х годов влияние США уже достигло побеждённой Японии. Победа же КПК в гражданской войне позволила в значительной степени устранить эти опасения. Кроме того, эта победа открыла перспективы для расширения влияния социалистического лагеря в АТР с опорой на нового ценного союзника – Китайскую Народную республику».

Стоит обратить внимание на слова об «избавлении СССР за счёт сделанных Китаю уступок от тактических издержек, сопутствовавших особым правам Советского Союза в Маньчжурии».

Пресловутые «тактические издержки» возникают всегда, когда важная промышленно-транспортная и военная инфраструктура создаётся страной за пределами её государственного суверенитета, что рано или поздно приводит к неизбежным противоречиям с суверенными интересами страны пребывания, наглядным примером чему является драматичная история эксплуатации Государством Российским железной дороги на территории Китая. В этом смысле избавление от «головной боли», связанной с дальнейшим удержанием под своим контролем Китайско-Чанчуньской железной дороги, а также глубоко изолированной на чужой территории советской военной базы в Порт-Артуре (Люшунькоу), которую Россия уже теряла в ходе русско-японской войны 1904-1905 годов, несомненно было оправданным политическим ходом, да к тому же умело «приправленным» формальной уступкой Китаю.

О том, что союз с Китаем был стратегически важен для СССР, упоминал в том числе переводчик русского языка Ши Чжэ, который летом 1949 года работал на переговорах министра иностранных дел Вышинского с делегацией КПК во главе с Лю Шаоци. Вышинский по словам Ши Чжэ проникновенно говорил Лю Шаоци о длительном внешнеполитическом одиночестве Советского Союза и о том, что СССР будет рад обретению стратегического партнёра в лице обширного, густонаселённого Китая, тесному сотрудничеству и взаимодействию с ним.

Кроме того, союз с КНР открыл для СССР огромный рынок сбыта промышленной продукции, в которой разорённый войной Китай крайне нуждался.

При заключении советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года по настоянию советской стороны было заключёно и секретное соглашение о поставках из Китая в СССР стратегически необходимого ему сырья – вольфрама, олова, сурьмы в обмен на поставки промышленной продукции. Помимо этого, начиная с 1954 года, Китай расплачивался за советский кредит также стратегическим сырьём, а ещё золотом и долларами. 

Как свидетельствует российская учёная Т.Г. Зазерская в книге «Советские специалисты и формирование военно-промышленного комплекса Китая (1949-1960)», кредитование Китая Советским Союзом нередко происходило и в товарном виде (оборудованием, топливом, большим количеством вооружения), возврат же по таким кредитам также осуществлялся китайским стратегическим сырьём и продукцией, производимой в Китае.

А российский исследователь А.Н.Волынец считает, что, когда советские кредиты использовались Китаем для закупки продукции в СССР, это также было выгодно Советскому Союзу, поскольку стимулировало его промышленное производство. Волынец также рассказывает о создании советско-китайской акционерной компании, которая занималась на территории Синьцзяна добычей и отгонкой урановой руды для советской атомной промышленности.

По словам Волынца, чтобы получать столь необходимый советской промышленности и дефицитный для неё природный каучук, СССР предоставил Китаю целевой кредит в размере 8 млн. 550 тыс. рублей специально для обустройства и развития каучуковой плантации на острове Хайнань.

Что же касается первого большого советского кредита КНР в размере 300 млн. долларов под 1% годовых, такая процентная ставка действительно была ниже, чем 2% годовых, под которые СССР кредитовал страны народной демократии в Восточной Европе, однако по словам китайского историка Лю Сяньчжуна шанхайские финансисты в 1950 году утверждали, что даже 1% годовых это слишком высокая процентная ставка по кредиту, а следовательно по их мнению говорить о советском кредите Китаю как о льготном не имело смысла. 

О жёстком отстаивании Советским Союзом своих интересов в рамках китайско-советского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года рассказывает и Ли Даньхуэй, исследователь НИИ Современного Китая, исследователь Центра исследований мировой истории периода «холодной войны» Восточно-Китайского педагогического университета, главный редактор издания «Исследования мировой истории периода «холодной войны», супруга известного специалиста в области китайско-советских отношений Шэнь Чжихуа.

Так, Ли Даньхуэй считает, что, «хотя по сравнению с прежним китайско-советским Договором о дружбе и союзе от 14 августа 1945 года новый китайско-советский Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года предусматривал немало уступок со стороны Сталина, фактически он был таким же неравноправным, обеспечивавшим стратегические интересы Советского Союза».  Перечисляя «неравноправные» шаги советской стороны в рамках китайско-советского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года, Ли Даньхуэй в том числе рассказывает о том, что при создании смешанных китайско-советских компаний СССР категорически отверг предложение китайской стороны предоставить ей контрольный пакет акций (С чего бы вдруг? – А.Ш.), а, когда заключалось китайско-советское соглашение по каучуку, СССР потребовал, чтобы Китай, пока не начал производить каучук сам, поставлял его в СССР, закупая за рубежом по ценам не выше общемировых, – если же Китай по условиям двустороннего соглашения не сможет обеспечить поставки каучука в Советский Союз, советская сторона сократит поставки автомобилей в Китай в порядке советской помощи (А вообще-то всё логично: нет каучука, нет автомобильных покрышек, соответственно сокращаем поставки автомобилей в Китай. - А.Ш.).

Кроме того, Ли Даньхуэй «со слезой» рассказывает о том, что, столкнувшись после образования КНР «с чрезвычайно жёстким и неравноправным отношением со стороны Советского Союза», Мао Цзэдун «ещё больше почувствовал унизительность своего положения, когда приходилось молча проглатывать обиды, когда «внутри всё кипело», и считал, что Сталин ведёт себя неравноправно, – «сел на шею другим и командует».

Для заключивших Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года Советского Союза и КНР серьёзным испытанием стала Корейская война.  На фоне катастрофического развития событий во второй половине сентября — начале октября 1950 года решение о вводе китайских войск в Корею руководство КПК принимало очень тяжело, что неудивительно, ведь в китайской внешнеполитической традиции крайне нежелательно ведение войны в неподходящих для этого условиях либо инициативно с заведомо более сильным противником.

Известный в Китае специалист по китайско-советским отношениям, пожизненный профессор исторического факультета Восточно-Китайского педагогического университета и директор Центра исследований мировой истории периода «холодной войны» этого Университета Шэнь Чжихуа считает, что «Мао Цзэдун всегда был против применения военной силы в неподходящих для этого условиях, но после того, как разразилась Корейская война, и особенно, когда ситуация на полях сражений стала меняться к худшему, он, игнорируя многочисленные возражения, принял решение направить войска для участия в Корейской войне».

Что касается Сталина, то по мнению Шэнь Чжихуа изначально он не реагировал на намёки китайской стороны относительно участия КНР в Корейской войне, поскольку не хотел видеть послевоенную Корею сферой влияния Китая, и только когда ситуация серьёзно ухудшилась, «переложил ответственность за спасение Кореи на Мао Цзэдуна». Однако с логикой «перекладывания ответственности» согласиться сложно, ведь тот же Шэнь Чжихуа говорит о том, что ещё 2 июля 1950 года, то есть до официального вступления США в Корейскую войну и уж тем более до катастрофической для Северной Кореи ситуации сентября-первой половины октября 1950 года, Чжоу Эньлай в беседе с советским послом Н.В.Рощиным «подчеркнул, что если американские войска пересекут 38-ю параллель, Китай направит для борьбы с ними части добровольцев». Иными словами, стратегический алгоритм ввода войск в Корею возник у Мао Цзэдуна задолго до того, как Сталин в своих телеграммах начала октября «вынудил Китай вступить в войну».

На расширенном совещании Политбюро ЦК КПК в партийно-правительственной резиденции Чжуннаньхай 4 октября 1950 года многочисленные противники ввода войск в Корею продолжали настаивать на том, что «лучше не начинать эту войну до тех пор, пока другого выхода не останется».

В ходе обмена телеграммами в первые дня октября Сталин, отвечая Мао Цзэдуну и по сути дела «подыгрывая» его стратегическим планам,  5 октября 1950 года в частности написал: «...США из-за престижа могут втянуться в большую войну; будет, следовательно, втянут и Китай, а вместе с тем втянется в войну и СССР, который связан с Китаем пактом о взаимопомощи. Следует ли этого бояться? По-моему, не следует, так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, не представляют серьёзной военной силы. Если война неизбежна, то пусть она будет сейчас, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен как союзник США...».

В тот же день 5 октября 1950 года на расширенном совещании Политбюро ЦК КПК Мао Цзэдун и поддержавший его заместитель Председателя Центрального Военного совета КПК Пэн Дэхуай «продавили» принципиальное решение о направлении китайских войск для оказания военной помощи Северной Корее, командующим китайскими войсками был назначен генерал-полковник НОАК Пэн Дэхуай. Вечером 19 октября 1950 года китайские войска, именуемые «Армией китайских добровольцев», были введены в Корею.

После вступления в Корею китайские войска провели две успешные операции, освободили Пхеньян и в декабре 1950 года отодвинули линию фронта к 38-й параллели. Пэн Дэхуай считал, что войска нуждаются в переформировании и пополнении, а проведение следующей операции возможно только в феврале-марте 1951 года. Однако Мао Цзэдун был категорически против и настаивал на немедленном продолжении наступления. По мнению Шэнь Чжихуа такая позиция Мао Цзэдуна объяснялась его конфиденциальными  договорённостями со Сталиным, подтверждением чего по словам китайского историка являлось официальное заявление Советского Союза от 5 декабря 1950 года, сделанное в духе «куй железо, пока горячо».  В тот же день 13 государств Азии и Африки, в том числе Индия, призвали Китай не пересекать 38-ю параллель, а ООН и ряд государств, например, Великобритания и Индия, пытались выяснить у КНР условия перемирия. Однако китайские войска без передышки предприняли третье наступление, сумели занять Сеул, линия фронта стабилизировалась к середине января 1951 года.

Непосредственно к переговорному процессу о перемирии Китай приступил с конца мая 1951 года, когда Мао Цзэдун на совещании ЦК КПК объявил о тактике «параллельного ведения переговоров и боевых действий при стремлении к разрешению проблем за столом переговоров». И снова Мао Цзэдуну потребовалась политическая поддержка Сталина. В начале июня 1951 года Мао Цзэдун настоял, чтобы Гао Ган и Ким Ир Сен направились в Москву для обмена мнениями со Сталиным относительно условий перемирия. По итогам этой встречи Мао Цзэдун получил от Сталина телеграмму, в которой говорилось о том, что «перемирие сейчас вполне приемлемо». Поддержал Сталин и просьбу Мао Цзэдуна выяснить  у США условия заключения перемирия. 23 июня 1951 года постпред СССР в ООН Я.А.Малик выступил с радиообращением, предложив воюющим сторонам немедленно заключить перемирие. 27 июня 1951 года посол США в СССР Кирк встретился с А.А.Громыко и выяснил, что обращение Малика отражает официальную точку зрения советской стороны. В итоге главком коалиционными силами ООН в Корее Риджуэй 30 июня 1951 года выступил с официальным радиообращением о перемирии. В тот же день Мао Цзэдун в телеграмме Сталину признал, что «выступление Малика обеспечило нашу инициативу на переговорах о перемирии», и выразил надежду, что Сталин лично возглавит эти переговоры. Шэнь Чжихуа отмечает, что, хотя Сталин и не участвовал непосредственно в переговорном процессе, «каждый конкретный тактический ход Китая и Северной Кореи на переговорах о перемирии утверждался после запроса соответствующих указаний от Сталина».

Ко второй половине 1952 года переговоры зашли в тупик, но Северная Корея, намереваясь заключить перемирие во что бы то ни стало, готова была пойти на уступки. 15 июля 1952 года в телеграмме Ким Ир Сену Мао Цзэдун говорил о том, что провокационное и соблазнительное, но по сути не предполагающее никаких уступок со стороны противника перемирие в политическом и военном отношении крайне невыгодно. В тот же день Мао Цзэдун проинформировал Сталина о своей телеграмме Ким Ир Сену и получил ответ: «Ваша позиция на переговорах о мире абсолютно правильна». Кроме того, Сталин лично убеждал Ким Ир Сена согласиться с мнением Мао Цзэдуна. « С момента направления китайских войск в Корею и до смерти Сталина руководители КНР и СССР, особенно Мао Цзэдун и Сталин, предпринимали согласованные шаги и занимали единую позицию по всем важным вопросам, касавшимся Корейской войны», – резюмирует Шэнь Чжихуа.

Добавим, что в этот сложный период Мао Цзэдун очень часто интересовался мнением Сталина – политического лидера в паре КНР-СССР с точки зрения подтверждения правильности своих собственных замыслов.  

Этап динамичного укрепления лидерских позиций Государства Российского в лице СССР во внешнеполитическом диалоге с Китаем в Фазе 2 истории развития российско-китайских отношений начался 12 декабря 1932 года восстановлением советско-китайских дипломатических отношений, а завершился 7 сентября 1953 года, когда Первым секретарём ЦК КПСС был избран Н.С.Хрущёв, и, как отмечает китайский историк Ли Даньхуэй, «начался коренной пересмотр основ китайской политики Советского Союза». 

Автор: А.В. Шитов

>>Третья часть статьи<<