Несмотря на различные политические системы…  мобилизация гигантского потенциала Евразии в  области человеческого капитала, природных ресурсов, развития инфраструктуры, образования и  технологий могла бы способствовать устойчивому экономическому росту и  повышению уровня жизни миллиардов людей[1]

Доклад НИИ ЕАБР

… достижение целей информационного противоборства может исключить вооруженную борьбу, а, следовательно, и  военный конфликт в  целом[2]

П.  Дульнев, В.  Орлянский, военные эксперты

Резкое повышение значения роли НЧК и его институтов в развитии ЛЧЦ и наций и обеспечении их безопасности в  XXI  веке относится к  совершенно объективным тенденциям, вытекающим из научно-технического, технологического и  социального развития всего человечества[3]. Более того эти тенденции в  еще большей степени усилились в  результате «когнитивной революции», начало которой было положено переходным периодом в  развитии человеческой цивилизации. Поэтому изменения в политическом и военном искусстве в способах и средствах ведения силовой политики, оказались осознанными с  некоторым опозданием, которое совершенно характерно для последних десятилетий, когда социальные технологии (включая политическое и  военное искусство) запаздывает от осознания технологических изменений.

Во-первых, основное противоборство между ЛЧЦ в  МО переносится из традиционных областей (контроль над государствами) в  нетрадиционные, прежде всего, контроль над элитами и  обществами, их системами ценностей, которые являются цивилизационными, а  не государственными атрибутами, что немедленно отражается на политике и  военном искусстве. Так бывший советник начальника Генерального Штаба ВС РФ И.  Попов очень наглядно (хотя и  заведомо упрощенно) изобразил эти изменения на следующем рисунке:

Рис. 1. Варианты уничтожения России как единого государства[4]

Последние кризисы и  войны конца XX  — начала XXI  века отчетливо это показали. Именно политика западной ЛЧЦ навязать другим странам и  ЛЧЦ свою систему ценностей (прежде всего  в  области прав человека и  способах организации власти в  стране) стало не только поводом, но и  содержательной основой использования военной силы.

Анализируя войны второй половины XX  — начала XXI  вв., известный «советский диссидент», ученый-логик и  социальный философ А.  Зиновьев отмечает, что на смену «холодной» войне

приходит «теплая» война: «когда к  средствам „холодной“ войны стали присоединяться средства „горячей“ войны, новые средства, в  особенности такие, как диверсионные операции глобального масштаба»[5]. По оценкам аналитиков, ярким примером «теплой» войны второго десятилетия XXI  в. является противостояние США и  Китая в  Восточной и  Юго-Восточной Азии. Наряду с  этим отмечается изменение направленности атлантического вектора центра тяжести современной международной политики в  пределы Индийского и  Тихого океанов. Уже в  ноябре 2009  г. во время своего первого визита в Восточную Азию, президент США Б. Обама, рожденный на Гавайях, возвел себя в  токийской речи в  ранг «первого тихоокеанского президента США». Американо-китайское противостояние с  позиции «теплой» войны выражается в  стремлении окружения Поднебесной кольцом военных баз, с  одной стороны, и  выстраивании ответной линии обороны в  виде «нити жемчужин», с другой. Китайская стратегия «нити жемчужин» основана на построении сети портов и  военных баз на территории таких стран, как Бангладеш, Иран, Мальдивы, Мьянма, Пакистан и  Шри-Ланка. «Таким образом, Пекин делает все возможное, чтобы отстоять свои преимущественные права в  Восточной и  Юго-Восточной Азии. Однако это явно не стыкуется с  западной концепцией сдерживания. И  то, что китайцы считают вынужденной оборонительной мерой, на Западе могут трактовать, как акт агрессии. И  наоборот, попытки Соединенных Штатов „сдержать“ Китай в  Пекине многие воспринимают как желание „варваров“ зажать Поднебесную в  тиски»[6].

Во-вторых, происходит перераспределение влияния между разными группами факторов, формирующих МО, в пользу международных акторов, глобальных тенденций и НЧК, о чем говорилось уже выше, что автоматически усиливает значение НЧК в  группе международных факторов. Общее падение значения субъектов МО  — государств,  — как факторов формирования МО в пользу других факторов сопровождается перераспределением влияния внутри этой группы. Это означает, что традиционное восприятие международных отношений, прежде всего, как отношений между субъектами МО  — государствами  — в XXI веке уступило свое место отношениям между ЛЧЦ, представляющими их коалициями, мировыми трендами и  отношениями между акторами формирования МО.

В-третьих, цивилизационное «ядро» в  эпоху глобализации продолжает оставаться существенно шире национально-государственных границ, заметно влияя на государственную политику.

Примеров такого влияния в  конце XX  — начале XXI  века  — великое множество. Применительно к России это, в частности, до сих пор по достоинству неоцененное цивилизационное влияние русских в искусственно разваленном государстве (когда русские, по словам Зб. Бжезинского, испытали «исторический шок»)[7], ежечасно проявляющееся в бывших республиках Прибалтики, Молдавии, на Украине и на Кавказе, и в Закавказье, а также Средней Азии. Но в еще большей степени это влияние можно рассматривать как фундамент, основу будущих новых отношений в  рамках единой ЛЧЦ.

Естественно, что в  том случае, если этот потенциал используется. Очевидно, что эта тенденция «поиска совпадения интересов» усиливается глобализацией и  обострением борьбы ЛЧЦ и  стран за контроль над природными ресурсами, транспортными коридорами, космическим, медийным,

кибер и  пр. пространствами. В  реальной политике она выливается в  создание «политических кнутов»  — ТПП и  ТАП, с  одной стороны, и  БРИКС, ШОС,  — с  другой.

Развитие ЛЧЦ, в  демографической и  экономической области НЧК неизбежно ведет к  росту потребления. Прежде всего, в  тех странах, где потребление  — промышленное и  личное  — не соответствовало нормальным потребностям населения и  экономики. Переход сотен миллионов граждан из категории «голодающих» в  категорию «сытых» и  даже «среднего класса» означает рост потребления в  разы, на сотни процентов. Это, в  свою очередь, ведет к  обострению борьбы соответствующих стран за природные ресурсы, потребление которых (в  отличие от финансовых ресурсов) будет более точно характеризовать будущее соотношение сил в  мире. Прежде всего, между ЛЧЦ. Представление об усилении роли этих ЛЧЦ, например, дают данные о  потреблении энергоресурсов в  мире по регионам и  видам топлива (рис. 2).

Рис. 2. Потребление первичной энергии по регионам и видам топлива, Базовый сценарий, млн т н.э.[8]            

Как видно из этих данных, американская ЛЧЦ, потреблявшая почти половину мировых энергоресурсов весь XX  век, становится по объемам потребления вполне сопоставима с  европейской и  перестает доминировать на мировом рынке.

Однако еще более полное ощущение от повышения роли некоторых ЛЧЦ можно получить, если представить себе, что наравне с  этим количественным демографическим ростом (хотя бы пропорционально) будет расти и главный фактор развития  — национальный человеческий капитал Китая, Индии, Японии, Индонезии, Вьетнама и  др. стран, а, значит, соответственно и  их технологическая, промышленная и  военная мощь, которые даже в  начале XXI  веке уже на 90-95% определяются количеством и качеством НЧК. Так, если в самом конце XX века национальный человеческий капитал

Индии привел к  тому, что она стала крупнейшим экспортером ПО в  мире, а  в социальном плане

— «самой большой демократией в  мире», то уже к  2035-2040  годам Индия будет обладать:

—   современной экономической структурой и  социальными институтами, вполне сопоставимыми с  развитыми странами;

—   современными институтами НЧК;

—   наиболее мощной экономикой, ВиВТ, а  также вооруженными силами в  мире.

В этом случае традиционное сравнение ВВП ЛЧЦ и  центров силы уже не имеет значения потому, что рост человеческого капитала будет многократно увеличивать рост ВВП, военную и  политическую мощь конкретной ЛЧЦ.

Из этих рассуждений следует неизбежный вывод: качество и  количество ВиВТ, личного состава ВС некоторых локальных цивилизаций уже в недалеком будущем будет намного превосходить существующие характеристики наиболее развитых стран. Пока что эта тенденция подтверждается в деталях.

В частности, если рассматривать войну на Украине как столкновение двух локальных цивилизаций и  их представителей, то становится ясно, что:

—   эта борьба имеет стратегическое, цивилизационное значение для народа Украины;

—   она отражает остроту назревших противоречий между двумя локальными цивилизациями: западной и  российской в  силу нежелания России терять свой суверенитет;

—   выбор средств такой борьбы определяется их значением, прежде всего, для идеологического, цивилизационного и  мировоззренческого противоборства;

—   приоритетность использования таких средств борьбы зависит от того, насколько они соответствуют характеру (цивилизационному) противостояния.

Сказанное выше, требует особенного внимания при анализе и  прогнозе развития МО, на анализе собственно ЛЧЦ и  их специфических особенностей в  современном мире[9]. Более того, только анализ традиционных факторов формирования МО представляется уже очевидно недостаточным. Даже если этот анализ и  учитывает влияние на МО других, в  т.ч. новых факторов формирования в  XXI  веке.