Мы полагаем, что современные условия требуют расширения нашего знакомства с войнами различных эпох, с походами Александра Македонского, Ганнибала, с тем искусством, которое выказал Цезарь в преодолении трудностей гражданской войны, с азиатскими и американскими войнами; Европа, после мировой войны, решительно перестает быть центром мироздания[1]

А. Свечин, военный теоретик

Стратегическое планирование в современных условиях (после февраля 2022 года) происходит в атмосфере искусственно искаженной политической реальности, когда нравственные нормы, нормы международного права, созданные институты безопасности и стабильности перестали работать. Строго говоря, стратегическое планирование в России происходит  в условиях нарастающего внешнего хаоса и энтропии, создаваемых искусственно с помощью ложных исторических, нравственных и правовых нарративов[2].

Очевидно, что признавая это, необходимо исходить из того, что эти условия останутся таковыми для стратегического планирования в России, как минимум, на какое-то время.

Нюрнберг и процесс денацификации Германии, как оказалось в третьем десятилетии, - не только история, а современная политическая реальность, с которой столкнулась Россия в Европе. В том числе и новым поколением политиков Украины и Германии, которое унаследовало многие черты своих прародителей – нацистов. Нацизм, как идеология, стал активно и сознательно использоваться Западом против России в ХХ и XXI веке. И не только перед Второй Мировой войной, но и в настоящее время потому, что обязательно нужна некая агрессивная и авторитарная идеология для уничтожения России. Без такого «политико-идеологического» обеспечения была бы невозможна политика откровенной русофобии, которая может стать «естественным» обоснованием уничтожения суверенитета России и её идентичности: и первое, и второе представляют для Запада откровенную угрозу.

Иными словами, русофобия, основанная на возрождении идеологии и практики нацизма, стала частью стратегии Запада в отношении России, которая, как пишет авторитетный специалист  Л. Фридман, «вступает в действие там, где имеет открытый или потенциальный конфликт»[3]. Именно такой потенциальный конфликт стал открытым конфликтом между Западом и Россией в 2014-2022 годы.

Конечная цель США – раздел и уничтожение нашей страны путем её «суверенизации» регионов, что возможно только при уничтожении воли к сопротивлению и победе агрессивной идеологии, которая доказала право на своё существование не только на современной Украине, но и в Европе, где у неё неожиданно оказалось много последователей. Но не только. Необходимо уничтожить наследие международного права, прежде всего, итоги Второй Мировой войны, нормы, созданные в последующие десятилетия в Европе и в мире. Уничтожение России в старых международных правовых и политических координатах было бы невозможно.

Не случайно в  американском журнале «The Atlantic» в мае 2022 года вышла статья, заголовок которой звучит как «Деколонизировать Россию!». Автор публикации называет колонизатором именно Россию, а колониями — бывшие советские республики. «Даже если российскому лидеру не удастся вернуть Украину, Кремль продолжит свое колониальное правление в таких землях, как Татарстан, Чечня, Сибирь и Арктика», — отмечает автор Кейси Мишель. Из материала следует, что Вашингтон не намерен мириться с сохранением влияния Москвы на российские регионы. Об этом, например, свидетельствует следующая фраза: «После того как Украина покончит с попытками России ее реколонизировать, Запад должен выступить за полную свободу для субъектов Российской империи»[4].

Политика силового принуждения в отношении России и волна русофобии и откровенного антироссийского поведения не только в политике, но и на бытовом уровне, поднявшаяся на Западе в связи с российской операцией на Украине, оказалась для многих в России неожиданной. На самом деле  некоторые ученые и эксперты с опасением наблюдали за усилением этого процесса со времен М. Горбачева–А. Яковлева и их кампании против «пакта Молотова-Риббентропа», которая закончилась не только отделением бывших российских территорий в Прибалтике, но и развалом ОВД и СССР. Их попытки противодействовать этому процессу в конце 80-х гг. прошлого века оказались безрезультатными. За эти годы мы также видели  как изобретались и искусственно внедрялись в общественное сознание искусственные ложные нарративы[5],  сознательно ориентированные на подрыв авторитета СССР и России – от нарратива «кровавого Сталина» до «неэффективной экономической системы социализма» и откровенной исторической русофобии[6].

Напомню в этой связи о сущности такого понятия как «нарратив». Это важно потому, что в политическом силовом противоборстве нарративы используются в настоящее время Западом практически ежедневно. Особенно ярко это явление проявилось в ходе ведения специальной операции на Украине, где нарративы практически вычеркнули реальность из политико-дипломатической практики: «агрессор Россия», «энергетическая монополия», «зерновой диктат» и т.п. нарративы, созданные на Западе стали не просто оружием идеологической войны, но и политическими инструментами.

В этой связи необходимо ещё раз остановиться на этом явлении. Нарратив – не просто субъективное повествование о чём-то. В данном случае о формировании и развития послевоенной истории и политической жизни. И это не исследование, тем более научное (хотя некоторые ученые и любят такую форму). Исследование, рассказ и нарратив близкие по значению понятия, но не тождественные. Между двумя этими понятиями есть несколько существенных, даже принципиальных, различий:

– исследование – способ передачи точной (объективной) информации,  а рассказ, тем более. Нарратив – субъективное повествование о событии с включением эмоций и оценок рассказчика. Цель рассказа – донести до слушателя информацию, цель нарратива – произвести впечатление, заставить услышать, понять, навязать (иногда задуматься) о чём-либо или о ком-либо, поэтому некоторые моменты в тексте или речи могут быть сознательно приукрашены или искажены, более того, прямо деформированы. Именно так делала пропаганда Запада на Украине, когда прямо искажала реалии военных действий;

– в нарративном повествовании, как и в любом субъективном рассказе, могут заведомо утаиваться или искажаться какие-либо факты, а также скрываться истинные намерения рассказчика. Это – норма в деятельности украинской политической верхушки и их западных коллег.

Поэтому к нарративам следует относиться изначально с осторожностью и очень критически. В том числе и в настоящее время, когда нарративы практически заменили политическую дискуссию и экспертное обсуждение, а также профессилнальные журналистские публикации и выступления. Сколько проблем они наделали в СССР и России, когда нарративы «перестройки», «гласности», «демократии», «рынка» и пр. стали вдруг приоритетами в политической жизни. Профессиональную журналистику вытеснили люди с «клиповым мышлением», а науку – «гениальные управленцы». И те, и другие использовали нарративы искусственные в качестве инструмента не просто информационного, но и политического противоборства. М. Горбачёв, Б. Ельцин и их окружение смогли создать ложное впечатление о политических реалиях в мире именно с помощью таких нарративов.

Волна стихийных нарративов, сознательно организованных в прошедшие годы, захлестнула мир. И нередко не понимают, что за такими «историческими» и «публицистическими» нарративами скрываются будущие международные и внутриполитические войны и конфликты. За «нарративом» украинства – будущая русофобия, а за «нарративом русского империализма» – будущая национальная рознь и войны, примером которых стали не только относительно невоенные конфликты в странах Прибалтики, но и вполне военные конфликты в Таджикистане, Киргизии, Казахстане, Грузии и др. точках СССР.

И если для США и Великобритании это было во многом продолжением идеологии холодной войны, то для СССР – России и особенно стран Восточной Европы подобные «нарративные исследования» представляют собой  не просто очевидное искажение истории, но политику, направленную на целенаправленный политический пересмотр итогов Второй мировой войны, более того, внутриполитическую судьбу многих народов[7].

«Да, можно говорить о том, что прежний нарратив, в котором нацизм был абсолютным злом, а Холокост – преступлением преступлений; нарратив, который мы целиком поддерживали, уступает место в качестве доминирующего контрнарративу, продвигавшемуся странами Восточной Европы. И это для нас очень опасно» -. Пишут авторы одной из последних современных работ, которые не являются историками Второй мировой войны и её последствий[8].

Здесь авторы публикации допускают искажение понятия «нарратив», которое по самой своей сути является набором субъективных представлений – историй, рассказов, исследований, – а не неким «доминирующим представлением». «Доминирующее представление» о пакте Молотова-Риббентропа, например, создавалось искусственно в СССР в 80-е годы с подачи А.Н. Яковлева, формируя условия не только для борьбы с негативным наследием И. Сталина, но и с внешней политикой СССР, в том числе его ролью во Второй мировой войне. Подобных нарративов (которые были не столько субъективным творением, сколько социальным заказом политиков) было создано немало[9].

Нарратив, – как правило, предполагает субъективное, изначально излишне эмоциональное и искаженное, повествование о чём-то. В данном случае в нашей работе об истории формирования и развития международной и военно-политической обстановки в мире и Европе, которая сознательно и активно искажается не только за рубежом, но и в современной России. Созданные во времена Горбачева-Ельцина научные и преподавательские «школы», надо признать, практически захватили гуманитарную область своими нарративами, сформировав доминирующие представления о международных реалиях. Как правило,  искаженных. Например, о целях США при формировании системы противоракетной обороны (ПРО) или отношению к стратегической стабильности. За последние 3 десятилетия появились поколения новых ученых и преподавателей, которые (в том числе при помощи государственных органов России) создают ложные нарративы, заменяющие современные политические реалии. Естественно то, что эти искаженные представления влияют на формирование политики и стратегии России, в том числе в области безопасности и стратегического планирования.

Если коротко, то с помощью таких нарративов сначала была дискредитирована вся система стратегического планирования в СССР, от которой полностью отказались советские и российские власти к концу 80-х гг., затем – скромные и неуверенные попытки стратегического прогноза и планирования в России, предпринимавшиеся в начале нынешнего века[10], а позже – создание искусственных препятствий для формирования реальных механизмов формирования и управления Стратегией национальной безопасности и другими политическими и нормативными решениями в области стратегического планирования.

В результате борьбы с такими нарративами и сопротивлением противников стратегического планирования,  к 2022 году удалось сделать некоторые практические шаги, которые в современных условиях можно рассматривать только как самые первые (и запоздалые) действия власти в области стратегического планирования[11]. Как признает в начале 2022 года бывший заместитель Секретаря Совета безопасности России В.П. Назаров, «Это (задачи развития и безопасности – А.П.) ставит на повестку дня научно-практическую и научно-теоретическую разработку новых механизмов государственной политики, увязывающих воедино вопросы развития экономики, социальной сферы, гражданского общества, регионов, возможности финансовой системы страны, ее демографического, производственного, интеллектуального и ресурсного потенциалов с задачами укрепления национальной безопасности.   Решение этой сложной задачи возможно лишь на путях развития и совершенствования единой системы государственного стратегического планирования, способной на основе общих принципов и подходов решать задачи обеспечения устойчивого социально-экономического развития в условиях действия вызовов и угроз»[12].

«Исторические нарративы», таким образом, откровенно искажают политическую реальность, вынуждая общество, элиту и власть принимать неправильные и вредные решения. Так, ложные нарративы и утверждения о «бремени советского ОПК и ВС СССР для экономики страны» привели к их сокращению (практически – уничтожению) к концу 90-х годов на 80%, что, однако, отнюдь не стало временем процветания. Наоборот, - разрушение ВС и ОПК  шло параллельно с уничтожением демографического, научного и экономического потенциала страны. Эти нарративы точно соответствовали зарубежным политическим целям некоторых субъектов МО-ВПО, т.е. такие исторические исследования нередко служат откровенно («осуждая кровавый» режим), но нередко («как запрещенный в декабре 2021 года «Мемориал»), замаскировано.

        Иногда этих фактов искаженных нарративов бывает слишком много и повествование становится близким к фантастическому вымыслу. Таких немало не только в историях о Второй мировой войне, где реальные подвиги граничат по своему реализму и  фантастичности с вымыслами, но и о современных реалиях.Так, откровенные фантазии украинской власти стали нормой, но такие же фантазии американского президента Дж. Байдена, стали уже относительно спокойно восприниматься сторонними наблюдателями.

История Нюрнберга вдруг стала предметом большого интереса и историков, и кинематографистов, будь то у нас или в Америке. Причина проста: если вы хотите похоронить – или, наоборот, защитить старый нарратив, вы идёте туда, где он был сформирован, в данном случае – в Нюрнберг. Это очень серьёзная борьба, и перед внешней политикой России стоит очень серьёзная задача»[13]. «При этом нужно понимать, что нарративы Второй мировой войны очень разнообразны и совсем необязательно согласуются с тем нарративом, который был установлен как доминирующий во время Нюрнбергского процесса»[14]. Это – точно. Все рассказы и даже исследования и мемуары военачальников так или иначе отличались друг от друга.

Смена общественно-политической формации всегда ведет к смене институтов власти и политики государств. Эта понятная всем марксистам истина, подтверждалась военными учеными СССР ещё в 70-е годы прошлого века[15]. В XXI веке возрастающее значение в стратегии Запада занимают апелляции не к международному праву, а неким «нормам и правилам цивилизованных государств», о которых конкретно не говорится. Причём сами эти нормы, как и стратегия их применения в политике, носят упрощенный, иногда даже примитивный характер. Приём использования такой упрощенной стратегии прост и вполне оправдан логически, считает известный специалист в области стратегии Дж. Малган[16]. Алгоритм прост.

Он, во-первых, представляет собой линейный процесс, предполагающий упрощение не только логической дедукцией, но и интуицией или подсознательными манипуляциями и ассоциациями («как известно, – русские склонны к диктатуре») с самыми простыми нормами.

Во-вторых,  исходят из того, что способности к познанию мира очень ограничены, а, значит,  факты могут искажаться и в анализе допущены ошибки (классический в нашем веке прием («highly likely» – очень вероятно). Другими словами, никто не должен особенно «заморачиваться» ни по поводу формы (которой стала вседозволенность), ни сути обвинений.

В-третьих, что «методы норм и права» универсальны и могут, как и в стратегии, применяться везде и всегда. Важен прецедент.

С этой точки зрения западная стратегия фальсификации должна быть:  

 - во-первых, проста, «не озабоченной» доказательствами, опираться на уверенность и «простоту»;

- и, во вторых, быть универсальна, применима, например, как к эпизоду «отравления Скрипалей», так и использования химоружия в Сирии, «отравлению Навального, использованию допинга и т.п.

В итоге создается «некое общее мнение», оппонент подлежит политической изоляции и «правовому осуждению», когда следующий этап – международный суд. Этот алгоритм стал практикой Запада в отношении России в 2020-2022 годы.

С точки зрения применения такого алгоритма используются самые разные приемы и прецеденты. В частности, юбилей уникального международного суда в Нюрнберге, опыт которого не повторялся позже. Как известно, 20 ноября 2020 года широко отмечалось 75 лет со дня начала Нюрнбергского процесса – главного и уникального суда современности. Это был первый в мировой истории опыт осуждения преступлений государственного масштаба – в данном случае правящего режима Третьего Рейха, его карательных институтов, высших политических и военных деятелей фашистской Германии[17].

Этот феномен имел и имеет долгосрочные международно-правовые последствия, которые, во-первых, далеко ещё не исчерпаны, а, во-вторых, не могут быть выдернуты из политического и исторического контекста.  Но и первое, и второе Запад пытается использовать в политических целях.

Напомним, что процесс начался 20 ноября 1945 года и продолжался почти 11 месяцев. В эти же месяцы бурно развивался внешнеполитический процесс нарастающей конфронтации США и Великобритании, наступившей после окончания войны и ухода главных действующих лиц – Рузвельта и Черчилля. Как пишет исследователь этой проблемы А.Ю. Борисов, «Возникла новая внешнеполитическая реальность, угрожавшая советским планам восстановления интересам его безопасности…. Обозначились мрачные перспективы нового противостояния с Западом…. Послевоенное сотрудничество с Вашингтоном, правда, можно было «купить» ценой принципиальных уступок, затрагивающих итоги войны….

 Причём легко было ожидать, что требования Вашингтона будут по экспоненте нарастать…»[18].

В этом смысле современная политическая ситуация очень похожа – после периода сотрудничества Запада с Россией 90-х годов, как и в период 1941-1945 годов, наступил период быстрого роста военно-политической напряженности. И тогда (с конца 1945 года), и сегодня (с 2014 года) международное право находится под влиянием политики «стратегического алгоритма» примитивизации и подмены норм международного права некими идеями («highly likely» – очень вероятно), которые изначально направлены на его дискредитацию.

Но в те годы никто не мог игнорировать позицию победителя – СССР. В зале суда и на местах были допрошены сотни свидетелей, рассмотрены тысячи документов. В качестве доказательств помимо свидетельств очевидцев фигурировали также книги, статьи и публичные выступления нацистских лидеров, фотографии, документальные фильмы, кинохроника... Достоверность и убедительность этой базы не вызывали сомнений, а СМИ вынуждены были широко освещать весь процесс.

Именно тогда Нюрнбергский процесс стал знаковым событием XX века, отправной точкой для дискуссии о правосудии переходного периода и современном международном уголовном праве, а также о таких концепциях, как геноцид и права человека. В то же время процесс в Нюрнберге стал исключительным явлением: продуктом «мимолётного настроения и преходящей конкатенации политических сил» – он не имел прямого продолжения в течение полувека.

Но даже тогда победитель – СССР – столкнулся в Нюрнберге с проблемой - как донести свою позицию до международной общественности.

Ровно то же самое происходит и сегодня – коалиция западных государств под руководством США формулирует не только искаженные нарративы, но и нормы правил для других стран, фактически заставляя принять их в качестве политических и правовых реалий. Эта политика относится не только к союзникам США и зависимым государствам, но и такие попытки предпринимаются в отношении великих держав – Китая, Индии, Бразилии, Индонезии и других стран.

Принципиальное значение сегодня имеет и осуждение государственных и общественных институтов нацизма и милитаризма, сделанное в Нюрнберге. Это исключительное значение трибунала заключается в том, что он осудил государственные и общественные нацистские и милитаристские организации, о чём сейчас старательно пытаются забыть[19], т.е. начал процесс денацификации и демилитаризации вне только в Германии, но и других странах. Международный военный трибунал, например, рассмотрел  вопрос о признании преступными руководящий состав национал-социалистской партии (НСДАП), ее штурмовые (СА) и охранные отряды (СС), службу безопасности (СД) и государственную тайную полицию (гестапо),  а также правительственный кабинет, Генштаб и Верховное командование (ОКВ) нацистской Германии. Именно этого добивается в нынешних условиях Россия.

В настоящее время очень полезен опыт Международного трибунала. Все преступления, совершенные нацистами во время войны, как известно,были подразделены в соответствии с Уставом Международного военного трибунала на преступления[20]:

– против мира (планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных договоров);

– военные преступления (нарушения законов или обычаев войны: убийства, истязания или увод в рабство гражданского населения; убийства или истязания военнопленных; ограбление государственной, общественной или частной собственности; разрушение или разграбление культурных ценностей; бессмысленное разрушение городов или деревень);

– преступления против человечности (уничтожение славянских и других народов; создание тайных пунктов для уничтожения мирных людей; умерщвление психически больных).

Реальность такова, что сейчас в некоторых европейских странах в той или иной форме происходит возрождение нацизма, а в Прибалтийских государствах и в Украине активно идет процесс героизации и прославления участников отрядов Ваффен-СС, которые в ходе Нюрнбергского процесса были признаны преступными наряду с немецкими охранными отрядами СС. Важно, чтобы эти явления сегодняшнего дня подверглись резкому осуждению всеми миролюбивыми народами и такими авторитетными международными и региональными организациями безопасности, как ООН, ОБСЕ и Европейский Союз. Не хотелось бы верить, что мы являемся свидетелями того, что предрекал один из нацистских преступников – Г. Фриче – в своей речи на Нюрнбергском процессе: «Если вы полагаете, что это – конец, то вы ошибаетесь. Мы присутствуем при рождении гитлеровской легенды»[21].

Нюрнбергский процесс стал как последним примером военного сотрудничества Союзных держав, так и одним из первых фронтов Холодной войны. Он также стал последним форумом, на котором национал-социалисты выступили с развёрнутой критикой советской власти. Нюрнбергский и последующие судебные процессы также сыграли ключевую роль в переходе от национал-социалистической Германии к интеграции её территории в два блока государств, противостоявших друг другу в ходе последовавшей Холодной войны.

После Нюрнберга правительства СССР, США, Франции и Великобритании начали соревноваться друг с другом, чтобы определить его наследие  через новые послевоенные институты, включая ООН. 11 декабря 1946 года Генеральная ассамблея ООН единогласно приняла резолюцию, которая подтвердила «принципы международного права, признанные статутом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в решении этого Трибунала». В 1950 году Комиссия международного права ООН приняла заявление, в котором были сформулированы данные «нюрнбергские принципы». Кроме того, ООН одобрила Конвенцию о геноциде в 1948 году, а через два года приняла Конвенцию о защите прав человека и основных свобод.

Практически каждая попытка применения международного уголовного права, предпринятая после 1946 года, сопровождалась отсылкой к опыту  международных трибуналов к высшим руководителям – а не к непосредственным исполнителям преступлений, – начавшееся в Нюрнберге, было продолжено в трибуналах по бывшей Югославии (МТБЮ), Руанде (МТР) и Сьерра-Леоне (SCSL).

Работа нюрнбергского трибунала повлияла и на деятельность организаторов новых массовых убийств. После Нюрнбергского процесса у прокуроров, пытавшихся доказать виновность лидеров государств, обычно не было прямых доказательств того, что преступления были результатом исполнения распоряжений вышестоящих руководителей: руководители, за редкими исключениями, старались не оставлять никаких записей о подобных приказах. Так, свидетельские показания в МТБЮ подтвердили, что сербские чиновники «стирали записи и вычищали архивы» – а члены аргентинских военных хунт в ходе планирования «Грязной войны» прямо зафиксировали своё стремление избежать «ещё одного Нюрнберга». В начале XXI века суданские лидеры обратились за помощью к юристам – с целью провести этническую чистку в Дарфуре так, чтобы не продемонстрировать mens rea (умысел), достаточного для обвинения в геноциде

Нюрнбергский трибунал стал поистине судом народов. И он вынес свой вердикт – обвиняемые были признаны виновными в тяжких преступлениях против мира и человечества. К смертной казни через повешение были приговорены двенадцать человек. Трое были оправданы, остальные получили длительные тюремные сроки. Двое нацистских преступников, в их числе небезызвестный Герман Геринг не дожили до исполнения приговора и смогли покончить с собой. Вслед за самым крупным, беспрецедентным и длительным в истории международным процессом, в германском Нюрнберге вплоть по 1949 года состоялись еще 12 судебных процессов, на которых были рассмотрены преступления более чем 180 нацистских руководителей. Большинство из них также понесли заслуженное наказание[22].

Суда – первого в истории человечества – не только над политиками, военными и промышленниками, но и над идеологией нацизма. Суда не только политического и идеологического, но и уголовного. Впервые в истории агрессия была признана преступлением против мира. Именно идеологические последствия суда над нацизмом сегодня не вспоминаются, более того, старательно замалчиваются на Западе.

Чем больше времени отделяет нас от этого уникального исторического события, тем очевиднее его судьбоносное значение для установления основополагающих правовых и нравственных принципов современного мироустройства, которые и сегодня откровенно, иногда даже нагло пытаются поставить под сомнение. В Европе по сути идет широкомасштабный процесс реабилитации нацизма и легализации русофобии, подмены истории выдуманными событиями, искажающими не только прошлое, но и современную реальность. На одну доску пытаются поставить, например, преступления нацизма и политику СССР, который сыграл решающую роль в освобождении Европы, сознательно забывая, что формула суда – «четыре демократических государства против нацистской Германии» – отнюдь не фигура речи, а правовая и политическая констатация тех событий.

Именно в Нюрнберге 75 лет назад был заложен тот правовой фундамент, без которого не было бы сегодня многих положений современного международного права. Тогда впервые был использован термин «геноцид», который позже не раз применялся, к сожалению, в международной практике. И именно геноцид стал чертой политики некоторых государств в ХХ веке и остается сегодня реальностью

Нюрнбергские принципы стали общепризнанными нормами международного права. Они служат основанием для отказа выполнять преступный приказ и предупреждают об ответственности тех руководителей государств, которые готовы совершить преступления против мира и человечности. В дальнейшем к преступлениям против человечности были отнесены геноцид, расизм и расовая дискриминация, апартеид, применение ядерного оружия, колониализм. Кроме того, Нюрнбергский процесс создал правовой прецедент для учреждения подобных международных трибуналов.

В 1990-е годы Нюрнбергский военный трибунал стал прообразом для создания Международного трибунала для Руанды и Международного трибунала для Югославии, учрежденных Советом Безопасности ООН. Правда, как оказалось, не всегда они преследуют справедливые цели и не всегда полностью беспристрастны и объективны. Особенно наглядно это проявилось в работе трибунала для теперь уже бывшей Югославии.

В Международном суде в Гааге расследование исков сторон долгие годы шло без особой активности. Зато активность резко возросла в связи с конфликтом на Украине. В 2015 году новым руководителем этой судебной инстанции стала Фату Бенсуда, которая больше всего отметилась антироссийской риторикой и сделанными априори выводами относительно виновности сторон в вооруженном конфликте августа 2008 года. Были озвучены тезисы «этнические чистки грузин», «пытки грузинских военнопленных».

Решения Нюрнбергского процесса в итоге на длительное время определили вектор политико-правового развития человечества, показав, что такое политическая мораль и историческая память: «…по протоколам судебного процесса, по которым мы судим этих людей сегодня, предупредил в Нюрнберге обвинитель от США Роберт Х. Джексон, история будет завтра судить нас самих».

Идеи Нюрнбергского трибунала приобретают огромное значение: девальвация уроков Второй мировой войны, умаление вклада СССР в Победу, терроризм, эскалация конфликтов, реанимирование фашистской идеологии, торгово-дипломатические войны, радикализм социума и др. приметы нашего времени, что означает, по сути, забвение итогов Нюрнберга. Исторические сравнения и параллели актуализируют принципы Устава и приговора Международного военного трибунала, напоминая и предупреждая о суровой ответственности любого агрессора. Защита решений «Суда народов», сохранение и «буквы», и «духа» его важнейшая часть борьбы за мир, за основные права человека.

Но эта же международная практика и дезинформация могут послужить, как показывает практика, для оправдания формирования политико-идеологической позиции, направленной против того или иного государства. Это означает, что в комплексе сформирована политика Запада в отношении международных институтов, которые должны стать инструментом силового принуждения России. Не случайно то, что развязанная на Западе в 2022 году откровенно русофобская компания, вместе с неприкрытым шантажом и давлением на большинство стран-членов ООН со стороны США, проявилась в результатах голосования в ООН по поводу политики России на Украине.

Автор: А.И. Поберёзкин