Новая геополитика и проблемы ВКО Евразии

… на переговорах НАТО и России по ПРО
не достигнуть абсолютно никакого прогресса[1]

А. Расмуссен, генсек НАТО
 
… она (Россия – авт.) органичные составляющая истории 
мировой, равно истории Европы и истории Азии…[2]
 
А. Торкунов, ректор МГИМО(У)
 
В начале XXI века в мире произошли тектонические сдвиги, причем их динамика заметно усилилась во втором десятилетии, когда политика основных игроков континента – США, Китая и России – приобрела отчетливо новые черты. Любопытна в этой связи оценка китайского эксперта итогов 2012 года: «Это год, когда единственная супердержава мира – США – по-прежнему придерживалась гегемонистских идей... Стратегический центр страны переместился на Восток, что усугубило вопрос с территориальными спорами отдельных стран, США подчеркивали свое могущество и запугивали другие государства и районы.
 
Это год, когда Россия и другие страны с переходящей экономикой в ключевой момент трансформации столкнулись с новыми трудностями. Так, Путинская Россия встала перед лицом серьезного внешнего вмешательства, однако страна продолжала идти по пути становления сильного государства, развивая свои особенности»[3].
 
Но эти перемены, на взгляд китайского эксперта, затронули и другие страны Евразии: «Это год, когда внутренние и внешние факторы слились воедино, нисколько не смягчив противоречия в горячих точках (Западная Азия и Северная Африка), больше осложнив ситуацию (Корейский полуостров), передавая сигналы тревоги (отношения между Израилем и Ираном)»[4].
 
 
Таким образом Евразия привлекла к себе внимание не только ведущих держав мира, но и целого ряда государств, расположенных как на этом континенте, так и за его пределами. Прежде всего, конечно, обострением ситуации в Афганистане, Ираке и Сирии. Но не только. Палестино-израильская война ноября 2012 года, запуск МБР Северной Кореей, череда пограничных инцидентов вокруг Китая, «оранжевые революции» в республиках Средней Азии – все это говорит о том, что перенос «стратегического центра» в Евразию сопровождается ростом конфликтов и напряженностью.
 
На этом политическом фоне особенно актуальны встали проблемы обеспечения безопасности государств Евразии с точки зрения защиты от наиболее используемого оружия – воздушно-космического – и создания эффективных систем ПВО и ПРО.
 
С геополитической точки зрения, к проблеме ВКО необходимо изначально подходить как к проблеме евразийской (а не только российской) безопасности. Вряд ли можно суживать идею ВКО Евразии только до стран-участниц ОДКБ или даже СНГ, хотя именно такая точка зрения преобладает. Более перспективно рассматривать ее в широком геополитическом контексте. Тем более нельзя суживать эту проблему до рамок ЕвроПРО, что, к сожалению,  часто делается экспертами в России и за рубежом. Это подход прямо вытекает из политики США и НАТО.
 
Активизация военной политики США и НАТО в области стратегических ядерных и обычных вооружений в Евразии имеет уже сегодня своим следствием очевидные негативные военно-политические последствия для России как в широком контексте, так и в области ВКО, которая является в современных условиях наиболее опасной и приоритетной сферой нарастающего соперничества на континенте.
 
В широком контексте это означает стремление вернуть военную силу в качестве эффективного и используемого внешнеполитического инструмента. Так, выступая на ХХ Ассамблее СВОП, известный американский эксперт Р. Блэквилл откровенно заявил: «… государства (речь идет, видимо, о США и их союзниках – авт.) неизбежно будут использовать военную силу ради политических целей, но вопрос сегодня заключается в критериях, в соответствии с которыми она будет использоваться». Далее он перечислил эти критерии, которые целиком можно отнести к принципам военной политики США в Евразии. По его мнению, они таковы:
 
«– руководство страны должно четко понимать, что войну можно выиграть;
 
– руководство должно осознавать, что войну можно выиграть быстро и решительно;
 
– военную силу необходимо рассматривать как последний внешнеполитический инструмент;
 
– применение военной силы должно сопровождаться параллельными мероприятиями по оказанию помощи обществу»[5].
 
Эти критерии, вероятно, являются в настоящее время устоявшимися и являются своего рода правилами внешнеполитического поведения и нормами для использования военной силы. В частности, они отдают безусловный приоритет использованию военно-воздушных сил и ВТО, оставляя истории проведение масштабных сухопутных операций, свойственных ХХ веку. В этой связи обращает на себя внимание важное замечание Р. Блэквилла, который процитировал Б. Гейтса: «Использование крупных сухопутных сил возможно только после консультации у психиатра». Это важное признание означает ни что иное как фактическое признание того, что в соответствии с критериями должны использоваться не сухопутные армии, а нечто иное. Это «иное» может быть только высокоточными системами воздушно-космического нападения как в ядерном, так и неядерном оснащении. Не случайно в последние годы особое внимание в планах военного строительства уделялось массированному производству КР, БПЛА, ГЗР и другим видам вооружений. Причем – что характерно для Евразии – не только сухопутного, но и морского базирования. Именно в силу этого резко возрастает значение ВКО (ПВО и ПРО) как главного инструмента противодействия использованию военной силы.
 
 
Понятно, что если главным средством ведения войны в первой четверти XXI века становятся средства воздушно-космического нападения, то резко возрастает значение средств защиты от ответных ударов. Как ядерных, так и обычных. Это объективно, так как существует прямая взаимосвязь между «разоружающим» ударом по центрам военно-политического руководства и средствам ответного удара и потенциалом, предназначенном для уничтожения уцелевших средств возмездия. Именно поэтому создание эффективных средств ПРО–ПВО в США и других странах идет параллельно с развертыванием средств нападения. Так, например, создание по периметру Российских границ – от Японии и Ю.-В. Азии, до Ближнего Востока и Западной Европы – средств НПРО США и НАТО – это та геополитическая тенденция, которая во втором десятилетии XXI века стала реальностью.
 
 

Этот процесс идет одновременно и со сменой внешнеполитических приоритетов США, в центре которых становятся государства Евразии. Геополитические тенденции в этом смысле смыкаются с военно-стратегическими концепциями и развертыванием средств нападения и защиты. Более того, они взаимно дополняют и усиливают друг друга, что позволяет добиться синергетического эффекта. Причем, как правило, это имеет антироссийскую, в конечном счете, направленность. Но не только. Фактическими заложниками этой стратегии становятся все государства Евразии, причем не только азиатские, но и европейские. Однако, главная мишень – все-таки Россия, которая становится основным препятствием между возможными компромиссами и договоренностями США и Китая о разделе сфер влияния в Евразии. Так известный французский эксперт Ж.-Б. Пинатель справедливо полагает, что «… Китай и США уже работают негласно совместно, чтобы поделить мир и не допустить появления третьего игрока»[6] (России – Евросоюза – авт.)
 
Понятно, что Китай пока что занимает осторожную позицию, продемонстрированную в очередной раз на XVIII съезде КПК. Для Китая сегодня мирное развитие, даже сотрудничество с Россией – важнейшая тактическая задача, – которая предназначена для стабилизации ситуации на континенте. Даже прагматическая. Китайский эксперт по этому поводу замечает: «На этом пространстве США представляются относительно слабой силой, однако наступательной, Россия же – сравнительно сильная в регионе, но стоит в обороне. Соперничество этих двух стран будет продолжительным. С точки зрения российско-китайско-американских связей в этом регионе, очевидна роль китайско-российских отношений всестороннего стратегического взаимодействия и партнерства, Китай в большинстве случаев является вспомогательной силой России, а отношение Пекина и Москвы к США в значительной степени зависит от американской политики»[7].
 
Иными словами, понимая всю сложность ситуации, Пекин будет пытаться выстраивать стратегические отношения с Россией, осознавая, что без нее он останется «один на один» с США, которые фактически, поддерживают его противников. И это создает хорошие предпосылки для сотрудничества в ВКО по линии Москва-Пекин. В частности, речь идет о закупке КНР современных ВВТ у России, предназначенной для систем ПРО Китая.
 
Но не только для этого. По оценкам некоторых экспертов, уже сегодня США могут уничтожить 100% сил ответного удара КНР с помощью высокоточного оружия, а по мере наращивания в непосредственной близи от китайских границ, такая возможность будет сохраняться, не смотря на усилия КНР.
 
Совершенно не изучена взаимосвязь неядерных стратегических вооружений и политики «мягкой силы».
 
Между тем она, безусловно, существует. ВТО создает благоприятный политический фон для активных мероприятий. Но для давления на местные элиты, которые хорошо помнят, чем закончили С. Хусейн и М. Каддафи и каким оружием они были уничтожены (для справки: в Ираке и Ливии 100% налетов было совершено с помощью ВТО). Эксперты справедливо отмечают, что «… очевидны выдавливание нас с традиционных территорий влияния и рост военной угрозы нашей стране, а также попытки любой ценой наращивать свое присутствие на постсоветском пространстве. К примеру, сегодня одна из стратегических целей НАТО на постсоветском пространстве – установление военного присутствия на Каспии и в Средней Азии. Регионах, богатых природными ресурсами. Ради этого Запад пытается купить местные элиты, привлекая их выгодными нефтегазовыми контрактами. Потом этих князьков можно скинуть и переформатировать местное государственное устройство. Для размещения своих баз на Каспии альянс найдет поводы – как нашел он их при вторжении в Ирак и Ливию»[8].
 
Таким образом продвижение американских ценностей и интересов в Евразии обеспечивается по сути шантажом политических элит, которым может угрожать массированный удар с применением высокоточного оружия. Как показал опыт войны Израиля с ХАМАСом в ноябре 2012 года, такой удар может уничтожить в течение часа половину военно-политического руководства страны и практически все эффективные вооружения.

Не стоит заблуждаться о потенциале ООН и других международных организаций. Опыт Югославии, Ирака, Ливии, Сирии и других стран показывает, что пропагандистская война против этих стран может не только быть быстро выиграна, но и создает все условия для поддержки «мирового общественного мнения».
 
Создание эффективной системы глобальной (под эгидой ООН) или евразийской безопасности (под эгидой ОБСЕ) в нынешних условиях становится скорее ритуальным процессом и декларацией о намерениях, а не реальной политикой, хотя некоторые исследователи (в рамках ОБСЕ) и полагают, что не стоит противопоставлять процесс конкретному результату, а следует рассматривать их как «два параллельных подхода»[9]. К сожалению, пока что в реальности реализуется один, односторонний подход обеспечения безопасности западноевропейской части евразийского континента за счет безопасности остальных государств. Как следствие – остальные евразийские государства могут рассчитывать либо на повышение надежности национальных систем безопасности, (прежде всего в области ВКО), либо на региональные объединения, где существуют общие мотивы и геополитические предпосылки.  Но и такие международные объединения без надежных военно-технических и современных средств малоэффективны.
 
Пока что – надо признать – только страны НАТО и Евросоюза доказали свою способность к совместной военно-политической стратегии, оставляя «за скобками» другие государства Евразии, которые не смогли реализовать собственные региональные модели обеспечения безопасности, либо находятся лишь в самом начале этого пути (как, например, СНГ и ОДКБ). Именно страны НАТО доказали свою способность и готовность к созданию современных ВТО и средств защиты от него.
 
Необходимость создания и развития новых концепций и моделей обеспечения региональной безопасности становится в силу ряда причин все более очевидной и актуальной. И, прежде всего, в силу того, что «процесс» формирования единой модели глобальной и общеевропейской безопасности может так и остаться всего лишь процессом, не дав сколько-нибудь конкретного результата. Соответственно такие модели могут стать рабочими только при долгосрочном прогнозировании и военно-политическом планировании этих государств. В частности, при долгосрочном планировании можно было бы исходить из строительства дополнительных мощностей, включая участия в их финансировании, по производству современных ЗРК С-500, предназначенных для обороны всей Евразии. Сегодня, как известно, строятся два завода, которые выйдут на проектную мощь в 2015 году, а, ведь, могло бы быть и три, четыре, пять. Для этого нужна прежде всего политическая воля и готовность к совместным долгосрочным действиям. При этом надо исходить не из сегодняшней ситуации, а понимания того, что может быть в будущем. В том числе и в случае «плохого сценария».
 
В этом смысле евразийская интеграция – долгосрочный процесс, который должен учитывать множество неопределенностей. Как справедливо заметил В. Захаров, «В этой связи военно-политический прогноз, который мог бы лежать в основе создания международных систем безопасности, становится больше искусством, чем наукой, так как отсутствуют проверенные и научно обоснованные методы его оценки, и решающее значение приобретает человеческий фактор. Поэтому значительное внимание сейчас уделяется принципиально новой ситуации, в которой военно-политическое сотрудничество ориентируется на неопределенность (в современном политическом лексиконе неопределенность фактически является синонимом понятий «опасность» и «угроза»). Подобная ориентация стала чрезвычайно важным доктринальным новшеством, поскольку концепция «реагирования на неопределенность», в отличие от конкретно ориентированных концепций «баланса сил», «сдерживания» или «устрашения», не только значительно расширяет систему военных опасностей и угроз, но и не позволяет предопределять необходимую реакцию на них, что исключает системный характер военно-политической интеграции»[10].
 
И на первом плане должны быть уже не только оценки военно-технических прорывов и возможностей, но и оценки систем ценностей, геополитических интересов. Действительно, если прежде военно-политическая безопасность определялась прежде всего соотношением военных сил, то сегодня на первый план выходит конкуренция государств и союзов в системе политических приоритетов и ценностей, где достижение компромиссов гораздо сложнее, если вообще возможно. Так, в странах Евросоюза и США подход, ориентированный на единую систему ценностей, а не национальные интересы, уже фактически вытеснил последний, точнее, – превратив его в политико-ценностной подход. Что откровенно признается западными экспертами: «… государства обладают различными взглядами на то, что нужно сделать (для предотвращения войны) … Некоторые концентрируются на военно-политическом «жестком» подходе к вопросам безопасности, а некоторые – подчеркивают приоритетную важность «создания общей системы ценностей»[11].
 
 
Разница в подходах к обеспечению безопасности, основанная на национальных интересах или системе ценностей, – очевидна. Как очевидно и то, что западное сообщество фактически навязывает остальным странам свою систему ценностей, которая (что важно) подкреплена единой системой обеспечения безопасности, точнее – военной силой, реализуемый в средства высокоточного поражения. Понятно, что государствам, оставшимся за пределами такой  ценностной и военно-политической общности, предстоит либо войти в нее, либо создать свою. И ценностную, и военно-политическую.
 
Это надо хорошо понимать. Причем изначально, уже сегодня. Если вы выбираете западную систему ценностей и готовы расстаться с национальной идентичностью и суверенитетом (а таковых в России среди либералов не так уже мало), то вам незачем гарантировать свой суверенитет новыми военно-техническими возможностями. В этом случае все разговоры о том, «кто на вас собирается нападать?» имеют смысл.
 
И, наоборот, если вы собираетесь сохранить свою систему ценностей и идентичность, то практически остается единственное решение – обеспечить такую решимость современными ВВТ. Лучше всего вместе с союзниками. Даже если эти союзники пока что до конца и не понимают масштаба угрозы. А это можно сделать сегодня только в условиях евразийской интеграции. «Военно-политические интеграционные процессы сегодня связываются  не столько с парированием плохо формулируемых вызовов и угроз, сколько с ценностной ориентацией. В этой ситуации Россия, претендуя на роль лидера на постсоветском пространстве, кроме демонстрации своих политических, экономических, военных и прочих возможностей, должна сформулировать для стран-партнеров систему общих ценностей»[12].
 
И России никуда не деться в этих условиях ни от политического, ни от идеологического лидерства. Наша страна должна предложить Евразии не только производства и мощности ОАО «Алмаз-Антея», но и привлекательную евразийскую идею и модель интеграции.
 
Понятно, что во внутриполитическом плане это встретит серьезное сопротивление самых разных элит. Собственно в России, СНГ, да и других государствах не входящих в систему ценностей НАТО и военно-политическую систему безопасности, существуют противостоящие друг другу элиты, которые ориентированы на разные способы решения этой проблемы – либо на вхождение и фактическую ассимиляцию в западную систему ценностей и безопасности, либо на укрепление и создание собственной. Борьба этих групп элит сегодня в России четко прослеживается как на отношении к ВКО, так и к ЕвроПРО, да и практически по всем вопросам, где затрагивается суверенитет и национальная идентичность.
 
Рост политической конфликтности и противостояния систем ценностей в Евразии усиливается ростом неопределенностей в развитии военных технологий и военного искусства (новых способов использования этих возможностей). Это в полной мере и прежде всего относится к области ВКО, где усиливается историческое соперничество между наступательными и оборонительными системами ВВТ. Уже сегодня ученые спорят и пытаются прогнозировать не только новые политические и экономические конфликты, но и их будущие формы, вытекающие из революционных изменений в военных технологиях.
 
Пока что ясно:
 
– происходит новый этап военно-технической революции, который закончится в 2020-е годы полной сменой ВВТ, ставшими устаревшими и неэффективными;
 
– радикально, революционно меняются все области военного искусства, делая устаревшими все прежние представления о ведение военных действий;
 
– выдержать в этой технологической гонке можно только опираясь на опережающее развитие фундаментальной науки, НИОКР, образования;
 
– решающим качеством в таком соревновании окажется качество человеческого потенциала, прежде всего, в области государственного, национального управления;
 
– критически важным будет развитие творческих социальных групп людей, получивших название «креативного класса».
 
Естественно, что в частной, военной области эти закономерности будут проявляться по-разному. Так, исследователь Центра военно-политических исследований МГИМО(У) В. Каберник, например, делает следующие выводы:
 
1. Широкое распространение технологий двойного назначения приводит к сглаживанию технологического отрыва в военной сфере развитых государств от государств «второго эшелона»;
 
2. Высокотехнологичные системы и компоненты непрерывно дешевеют и уже в среднесрочной перспективе будут доступны заинтересованным акторам как минимум в варианте кустарных аналогов продвинутых боевых систем со сравнимыми характеристиками;
 
3. Стоимость комплексных НИОКР в военной сфере непрерывно растет, что является элементом стратегии удержания военно-технического превосходства. В то же время ряд таких проектов оказывается чрезвычайно дорогостоящим для внедрения даже в развитых государствах[13].
 
Очевидно, что развитие этих технологических тенденций не может не внести своего элемента в конфронтацию систем ценностей и военно-политической безопасности в сторону усиления их неопределенности. Так, сказанное выше означает, например, что создание эффективной ВКО евразийской территории возможно только совместными усилиями нескольких или даже многих государств. Пока что войска ВКО сформированы в 2009–2011 годах на базе Московского округа ПВО. В ноябре 2010 года президент Дмитрий Медведев в своем послании Федеральному собранию объявил о создании единой системы ВКО России. В декабре 2011 года было создано Командование ВКО, в декабре 2012 года – принято решение о создании Единой системы Командования ВКО. Сегодня для этого уже существует основа, на которой может развиваться ВКО Евразии.
 
В данный момент ВКО контролирует воздушное пространство над центральным промышленным районом России и отвечает за противовоздушную оборону Москвы. Войска прикрывают в общей сложности свыше 140 объектов государственного управления, промышленности и энергетики, транспортных коммуникаций, а также атомные электростанции. Помимо прикрытия дружественных объектов, в их задачи входит предупреждение, обнаружение, уничтожение и подавление враждебных.
 
Штаб оперативно-стратегического командования воздушно-космической обороны размещается в городе Балашиха Московской области[14].
 
В будущем следует ожидать, что развитие системы ВКО произойдет не только на территории России, но и стран-участниц ОДКБ, а, может быть, и других государств Евразии, которые либо самостоятельно ведут работы в области ПРО и ПВО (как Китай, Индия, Иран и другие страны), либо приобретают эти системы в рамках ВТС с США, Россией, Францией и Израилем. Надо понимать, что создание ВКО Евразии потребует производства значительного числа ЗРК С-400 и С-500, а также высокоскоростных ракет-перехватчиков и ЗРК малой и средней дальности.
 
Но по сути дела это всего лишь экономическая задача, которую способен решить ОАО «Алмаз-Антей» в течение нескольких лет, если будет соответствующее финансирование. Как, впрочем, и создание других систем – космического, морского, наземного базирования. Ничего не решаемого в этой задаче нет. Может быть только создание системы ПРО-ПВО против КР и другого ВТО территории страны, которая тоже не представляется неразрешимой.
 
Создание евразийской системы воздушно-космической обороны (ВКО), даже постановка такой проблемы, сегодня может показаться фантастической идеей, хотя не менее фантастической в свое время казалось создание ОБСЕ, а сегодня - ЕвроПРО с участием России. Тем не менее, представляется, что политически, экономически и военно-технически эта идея может оказаться реальной, если, конечно, к её реализации подходить поэтапно, «без фанатизма», учитывая интересы большинства сторон. Но, вместе с тем, достаточно оперативно. Уже сегодня накоплен определенный опыт. Как показали учения «Чистое небо – 2012» и «Нерушимое братство – 2012», на которых отрабатывались вопросы взаимодействия государств-участников ОДКБ «по отражению массированных ракетно-авиационных ударов условного противника», а также проведению миротворческих операций, в которых ОДКБ прежде не участвовало. Ситуации, похожие на те, что разыгрываются на «НБ-2012», были в Киргизии весной 2005 года (смещение первого президента республики Аскара Акаева) и летом 2010 года (межэтнические стычки в Ферганской долине), а также в мае 2005 года в Узбекистане (андижанские события). Они также напоминают события 2011 года в казахстанском городе Жанаозене и июльские события 2012-го в Горном Бадахшане Таджикистана. Ни в одном из этих конфликтов войска ОДКБ участие не принимали. Но, по признанию некоторых экспертов, уже скоро голубые каски могут быть востребованы «в работе по подготовке и в ходе операции по поддержанию мира в любом из возможных конфликтов в странах ОДКБ»[15].
 
Это свидетельствует о многом:
 
– во-первых, о растущем понимании правящими элитами центральноазиатских государств возможности использовать против них не только «мягкую силу», но и задействовать «сирийский сценарий», когда оппозиция спровоцирует волну беженцев, в след за которой будут применяться санкции, а то и дипломатия «бесполетной зоны»;
 
– во-вторых, эти учения демонстрируют решимость совместных действий по нейтрализации внутренней оппозиции, поддержанной извне с целью изменения власти;
 
– в-третьих, страны демонстрировали, что в ответ на угрозы информационной и психологической войны, подкрепленными возможными высокоточными ударами, у них найдутся силы и средства для противодействия.
 
По сути дела, в Евразии происходит системная и планомерная реализация концепции «сетецентрической войны»[16], где продвижение западных ценностей с помощью «soft power», прежде всего, СМИ готовит почву для реализации сценария угрозы воздушно-космической поддержки сил оппозиции. Не случайно, что руководство Казахстана резко реагирует на подобное развитие событий. Так, «Прокуратура Казахстана через суд требует запретить распространение в Казахстане ряда СМИ, а также деятельность незарегистрированных общественных объединений “Алга” и “Халык майданы”. В приговоре суда указано, что “концептуальное содержание материалов телеканала “К+”, интернет-порталов “Стан-ТВ”, “Республика”, газет “Республика”, “Голос Республики”, “Взгляд” направлено на возбуждение социальной розни… “Анализ содержания передач телеканала “К+”, публикаций в газетах “Взгляд”, “Голос Республики”, интернет-порталов “Республика”, “Стан-ТВ” и других материалов показал наличие в них пропаганды насильственного захвата власти и подрыва безопасности государства», – пояснил генеральный прокурор республики[17].
 
Таким образом, ЕвразВКО может быть использована как защита против внешних – политических и военных – угроз, актуальность которых после событий в Югославии, Ираке, Ливии и других странах уже не ставится под сомнение, так и против попыток дестабилизировать ситуацию посредством создания отрядов вооруженной оппозиции, как это происходило в 2012 году в Ливии и Сирии, которые опирались бы на внешнюю информационную и авиационную поддержку. Не случайно в Ливии решение о бесполетной зоне (no-flight zone) фактически означало применение высокоточных вооружений и средств РЭБ по сути дела по беззащитным центрам политического и военного управления. Даже руководитель страны М. Каддафи был обнаружен и ликвидирован с их помощью. Пример для евразийских государств очень нагляден.
 
Пока что трудно прогнозировать для какого района или государства Евразии угроза «сетецентрической войны» и воздушно-космического нападения станет актуальной, но общая тенденция развития ВВТ такова, что акцент в военном строительстве и военном искусстве все более переносится на информационные средства и средства ВТО воздушно-космического нападения, где сухопутные силы по сути превращаются в полицейские формирования. Это особенно актуально для тех государств Евразии, которые не имеют выхода к морю, а сухопутные операции трудноосуществимы в силу географических, климатических и иных условий. Как, например, Афганистан.
 
По существу сегодня мы наблюдаем устойчивую тенденцию переноса потенциальных ТВД в воздушно-космическое пространство, где интеграция наступательных, оборонительных и информационных систем позволяет по-новому подойти к проблеме использования военной силы в международных отношениях. Это – очень важный новый геополитический аспект.
 
На этом фоне важным становится развертывание группировок ПРО и ПВО в потенциальных ТВД.  Нападающая сторона, используя ВТО, должна гарантировать свои ударные авианосные группировки и морские платформы от возможной ответной реакции. Не случайно общей тенденцией в политике США становится развертывание морских ПРО в отдельных регионах, либо создание таких возможностей совместно с союзниками. Это видно особенно отчетливо на фоне целенаправленной и очень активной деятельности США в области ПРО, которые выделили только на развитие систем ПРО на 2013 ф.г. 7 750 млрд долл. агентству по противоракетной обороне страны[18]. Всего же за 1985–2012 годы на эти цели уже истрачено 149,5 млрд долл.[19] Это примерно вдвое больше ежегодных оборонных расходов России. А если допустить, что почти все эти средства шли на НИОКР, то в 20 раз больше. Возникает вопрос: почему вкладываются, а, главное, зачем такие огромные средства? Кто угрожает США? Хорошо бы, чтобы российские противники военных расходов аргументировано ответили на эти вопросы.
 
В этой связи утверждения некоторых российских экспертов, которые рассматривают эти траты и угрозы в качестве «пропагандистских мифов», а тем более, как «некомпетентные», «алармистские» и т.д.[20] очень напоминают их позицию в 80-х годах прошлого века, которая в конечном счете привела к развалу ОВД и СССР, деградации ОПК и фактической остановке перспективных НИОКР в области ВКО. Особенно, если учесть, что расходы на ВКО за эти годы выросли в 6 раз. Из таблицы видно, что в некоторые финансовые годы происходило снижение и даже падение роста расходов, но в целом они практически всегда обеспечивали выполнение планов НИОКР, а усилия в этой области были вполне последовательными.
 
 
Критикам оборонных НИОКР в России следовало бы ответить, что за те же годы программы были радикально сокращены, либо вообще свернуты. Исчезли целые научные школы, КБ, а предприятия (как Концерн «Алмаз-Антей») приватизированы и перепрофилированы. Сегодня трудно сказать точно как сказалось хроническое недофинансирование на возможностях ОПК – оценки от «деградации» до «разрухи». Важно однако отметить, что часть потенциала удалось сохранить и, как показывает опыт «Обуховского завода» ОАО «Алмаз-Антей», – в короткие сроки даже вывести на прибыль.
 
Важно отметить, что создание мощной евразийской ВКО возможно при выполнении всего лишь нескольких условий:
 
– прекратить недофинансирование гособоронзаказа;
 
– вернуть активы ОПК;
 
– главное, воспитать целое поколение кадров, тот потерянный человеческий капитал, без которого невозможно реализовать никакие планы.
 
Понятно, что основой евразийской ВКО в ближайшие годы может быть только российская система, хотя уже сегодня некоторые европейские и азиатские страны – Польша, Франция и Германия, с одной стороны, Индия, Япония и Китай, – с другой, обсуждают вопрос о создании собственной системы ВКО. В настоящее время эффективная система ВКО предполагает наличие (как в ОАО «Концерне Алмаз-Антее») десятков головных КБ и предприятий, которые кооперируются с сотнями других предприятий и КБ разного уровня. Важно только, чтобы процесс выздоровления Концерна не затянулся, чтобы решения принимались своевременно и точно. А это уже проблема качества управления, которое во многом зависит от правительства и минобороны.
 
Сращивание стратегических наступательных и оборонительных вооружений, с одной стороны, и превращение неядерных вооружений в стратегические, интегрирование в этот комплекс космических и информационных систем возможно только на базе двух стран – ОПК США и России, да и то (как в случае с Японией и странами Евросоюза) при кооперации с другими странами. Ни одна страна не может сделать этого в одиночку. Так, например, внешнеполитическое ведомство США выступало за принятие японским правительством «стратегического решения» в отношении поставок совместно разработанного с США блока «2-Эй» (2A) корабельной противоракеты «Эс-Эм-3» (SM3), что «позволило бы связать отдельные региональные части ПРО в глобальную систему». Кроме того, власти США и Японии договорились о размещении еще одного американского радара раннего оповещения о пусках ракет – X band в дополнение к уже действующей установке в префектуре Аомори[21].
 
Нужна широкая международная кооперация. В данном случае евразийская. Не избежать обсуждения этой проблемы и евразийским государствам, в частности, Вьетнаму, Мьянме, Индонезии, обеим Кореям[22]. В любом случае эта проблема становится актуальнее с каждым годом в силу логики развития наступательных и оборонительных воздушно-космических В и ВТ и способов их использования.
 
Можно даже сказать, что будущее доминирование в Евразии того или иного государства будет преимущественно обеспечено эффективностью воздушно-космических средств нападения и обороны. Наземные, морские и даже традиционные воздушные средства ведения войны будут в возрастающей степени зависеть от воздушно-космического потенциала и систем боевого управления, связи, разведки.
 
Более того, судя по существующим тенденциям, классические пространства для военных действий – суша, вода, воздух, безусловно, уступают место интегрированному воздушно-космическому информационному пространству, победа (или поражение) на котором предопределяет политические результаты военных действий.
 
Геополитически Евразия, таким образом, становится не только единой территорией суши, но и воздушно-космического пространства, где полностью исчезают границы, а суверенитет государства во все большей степени зависит от отношений с соседями по воздушно-космическому пространству. Создается новая геополитическая реальность. Уже не на суше, а в воздухе и космосе.
 
Соответственно способность эффективной защиты в этом пространстве означает уже не только возможность избежать поражения, но и способность противостоять политическому шантажу и способность сохранить суверенитет и национальную идентичность. В борьбе этносов на пространстве Евразии это имеет решительное значение. Поэтому, говоря о системе безопасности Евразии будущего, геополитических реалиях наций и этносов, можно сказать, что их судьба будет предопределена возможностью их национальных, региональных и евразийских систем ВКО.
 
______________
 
[1] Котляр В. Захочет ли Обама изменить ход истории // Независимая газета. 2012. 13 ноября. С. 3.
 
[2] Торкунов А.В. По дороге в будущее. М.: Аспект Пресс, 2010. С. 181.
 
[3] Ситуация в Евразии в 2012 году – взгляд из Китая / Жэньбинь Жибао. 21 декабря 2012 г. / http://eurasian-defence.ru
 
[4] Ситуация в Евразии в 2012 году – взгляд из Китая / Жэньбинь Жибао. 21 декабря 2012 г. / http://eurasian-defence.ru
 
[5] Выступление Р. Блэквилла на пленарном заседании Ассамблеи СВОП 1 декабря 2012 г. Запись.
 
[6] Пинатель Ж.-Б. Россия – Европа: жизненно важный союз / перев. с франц. Д.Х. Халиллуллиной. М.: Книжный клуб 36.3, 2012. С. 10.
 
[7] Ситуация в Евразии в 2012 году – взгляд из Китая / Жэньбинь Жибао. 21 декабря 2012 г. / http://eurasian-defence.ru
 
[8] Михеев С. Планы США и НАТО в Каспийском регионе и Средней Азии и следствия для Евразийского проекта России / В кн.: НАТО: мифы и реальность. Уроки для России и мира. М.: ИНВИССИН, 2012. С. 108.
 
[9] Towards a Euro-Atlantic and Eurasian Security Community. From Vision to Reality. Hamburg, Paris, Moscow, Warsaw 2012. P. 5.
 
[10] Захаров В. Евразийский проект // Национальная оборона. 2012. Август. № 8.
 
[11] Towards a Euro-Atlantic and Eurasian Security Community. From Vision to Reality. Hamburg, Paris, Moscow, Warsaw 2012. P. 5.
 
[12] Захаров В. Евразийский проект // Национальная оборона. 2012. Август. № 8.
 
[13] Каберник В. Революция в военном деле: возможные контуры конфликтов будущего 2012. 3 октября / http://eurasian-oborona.ru
 
[14] Путин подчеркнул важность сил Воздушно-космической обороны для России. 26 июля 2012 г. / http://www.km.ru/v-rossii/2012/07/26/category/tegi/vladimir-putin/putin-...
 
[15] Мухин В. Миротворческий редут коллективной обороны // Независимая газета. 2012 9 октября / http://www.ng.ru/regions/2012-10-09/1_redut.html
 
[16] См. подробнее 7 раздел настоящей работы.
 
[17] Прокуратура через суд требует запретить распространение в Казахстане ряда СМИ. 21 ноября 2012 г. / http://www.kt.kz/?lang=rus&uin=1133168020&chapter=1153564373
 
[18] US Department of Defense Missile Defense Agency (MDA). Fiscal Year 2013 Budget Outline / http://www.mda.mil/global/documents/pdf/
 
[19] US Department of Defense, Missile Defense Agency, Historical Funding for MDA FY 85-12*, млрд долл. США. Fiscal Year 2013 Budget Outline / http://www.mda.mil/global/documents/pdf/histfunds.pdf
 
[20] Десять лет без Договора по ПРО. Проблема противоракетной обороны в российско-американских отношениях / РСМД. 2012. № 5. С. 62.
 
[21] Пановкин Д. Японский "ядерный зонтик" для США // ИА «Росбалт», 18 сентября 2012  г. / http://rus.ruvr.ru
 
[22] Джунковский В.Т. Республика Мьянма (бывшая Бирма) – на распутье выбора военно-политического и социально-экономического развития / Эл. ресурс «Евразийская оборона». 2012. 13 ноября / http://eurasian-defence.ru
  • Эксклюзив
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Россия
  • НАТО
  • США
  • СНГ
  • Китай