В процессе противоборства двух субъектов (групп субъектов), а в данном случае ЛЧЦ, вполне закономерно возникает вопрос о главном предмете воздействия, его главной цели, достижение которой предопределяет конечный результат такого противоборства. Если конечная цель борьбы между ЛЧЦ формулируется Западом как сохранение контроля над сложившимися в последние десятилетия финансово-экономическими и военно-политическими системами, то от чего в первую очередь зависит достижение этой цели? Уничтожение ВС, военного потенциала? Оккупация территории? Уничтожение государства? Террор против населения? Другими словами, какой главный предмет противоборства среди наиболее важных приоритетов?

В XXI веке – и об этом отчасти уже говорилось главным объектом и предметом противоборства является политика правящей элиты противника, которая может в той или иной степени соответствовать потребностям (интересам) политики правящей элиты западной ЛЧЦ, не соответствовать этим потребностям в частных деталях, либо выступать против такой политики. В конечном счете эта политика влияния на правящие элиты сводится к достижению тех или иных политических целей и задач и противодействию их достижению. Есть основания полагать, что в XXI веке такие политические приоритеты изменились в сравнении даже с политическими приоритетами ведущих стран XX века. Это можно попытаться формализовать в матрице, в которой сравниваются приоритеты политики СССР и США, России и США в XX и XXI веке.

В основе всей предлагаемой работы лежит рабочая гипотеза о том, что, во-первых, современная международная обстановка (МО) определяется нарастающим конфликтом между локальными человеческими цивилизациями (ЛЧЦ) за передел сложившихся в интересах Запада в XIX–XX веках мировых финансово-экономической и военно-политической системах, во-вторых, что западная ЛЧЦ, стремясь сохранить контроль над этими системами, не только сознательно провоцирует этот конфликт, но и переводит его в силовую и даже в вооруженную фазу, опираясь на сохраняющееся военно-техническое превосходство, а, в-третьих, что такой конфликт ЛЧЦ приобретает по инициативе западной ЛЧЦ уже в настоящее время черты глобального вооруженного (а не только силового) противоборства, в основе которого лежит системное и сетецентрическое применение всех силовых инструментов, включая вооруженного насилия.

Наиболее оптимальный – быстрый, дешевый и, главное, эффективный способ достижения этих целей – изменения в политике правящих элит тех стран, которые препятствуют этому. Или, если не удается это сделать, самих элит. Изменение политического курса или даже самой элиты является не только наиболее эффективной и быстрой, но и надежной стратегией, ведь новая элита не захочет быстро уходить в силу понятных причин.

Для этого используется системная сетецентрическая стратегия, суть которой заключается в оказании усиливающегося давления на правящую элиту во всех областях – от личной персональной деятельности до цивилизационного противоборства, включая военно-силового. В этих целях «включаются» все инструменты внешней политики, которые координируются из одного центра и развиваются по единому сценарию. За очень редким исключением эта координация охватывает все области (в случае с США осталось, например, сотрудничество по МКС и поставки ракетных двигателей), создавая синергетический политико-экономический и социально-гуманитарный эффект.

Если говорить конкретно о России, то таким объектом стал В. Путин и его окружение, против которых были применены точечные дополнительные санкции, демонстрируя, что давление извне имеет не только конкретную цель, но и будет нарастать. Одновременно против России используется весь комплекс мер финансового, экономического и военно-технического характера, который призван не только ослабить государство и общество, но и канализировать его недовольство против правящей элиты.

Следуя этой логики всех возможных сценариев развития МО в XXI веке как в краткосрочной перспективе до 2021 года, так и после (в 2020–2030-е гг.), я выделяю наиболее вероятный сценарий – «Глобального военно-силового противоборства западной ЛЧЦ», – который в зависимости от масштабов и интенсивности использования военной силы в конкретной военно-политической и стратегической обстановке (ВПО–СО) – может реализовываться в нескольких вариантах:

– в краткосрочной перспективе до 2020–2021 годов – в варианте «оптимистическом», – когда западная ЛЧЦ будет избегать масштабного и интенсивного военного столкновения с другими, прежде всего российской, ЛЧЦ, ограничившись глобальными силовыми и локальными вооруженными действиями, стимулируя создание хаоса в регионах, где возникает угроза контролю западной ЛЧЦ;

– в среднесрочной перспективе после 2021 года – в варианте «пессимистическом», когда западная ЛЧЦ будет использовать не только все силовые инструменты своей политики в глобальном масштабе, но и широкий набор военных средств одновременно на нескольких потенциальных ТВД, развивая ситуацию нестабильности в отдельных регионах планеты;

– в долгосрочной перспективе после 2030 годов – в варианте «пессимистическом» (расширенном), когда военные действия перерастут в глобальную войну между несколькими ЛЧЦ, спровоцированную и инициированную западной ЛЧЦ с целью воссоздания своего глобального контроля над цивилизационно-ценностными, финансово-экономическими и военно-политическими системами в мире.

Стратегический прогноз развития международной обстановки (МО) и – как ее части – военно-политической (ВПО) и вариантов конкретной стратегической обстановки (СО) базируется на анализе современного положения вещей в МО, т.е. на максимально возможном точном анализе современной действительности, который осуществляется как на логическом и теоретическом, так и эмпирическом уровня[3].

Но не только. Этот анализ, как показывает политическая практика, очень сильно подвержен субъективным факторам, прежде всего политико-идеологическим, из которых может вытекать искаженная оценка реальности – сознательная или случайная. Это и является сегодня главной проблемой российской элиты. Поэтому задачей научного исследования развития сценариев МО является в то же самое время и максимально объективный подход к самому анализу и выводам, которые из него вытекают. Господствующей в правящей элите политический субъективизм нередко радикально разрушительно меняет объективную картину мира на желательную, мнимую, мнимую, искажает действительно в зависимости от личных способностей, пристрастий и моды.

Другая сторона проблемы – возможность реалистического стратегического прогноза, развития МО и ее конкретных сценариев – которая во многом зависит от объективного научного анализа, который предполагает не только использование традиционных методов экстраполяции развития основных факторов, влияющих на формирование МО: субъектов МО (государств, наций, цивилизаций), основных акторов МО (международных и иных организаций), основных тенденций мирового развития, но и возможность, даже неизбежность появления в будущем новых факторов, качественно меняющих всю мировую парадигму развития МО. Эти и другие теоретические и методологические вопросы я попытался рассмотреть в предыдущих работах[4].

Анализ и прогноз современного состояния международной обстановки (МО), военно-политической (ВПО) и стратегической обстановки (СО)[5] в мире – как реальные, так и их интерпретация – является одновременно наиболее противоречивой и наиболее актуальной проблемой отношений России и Запада. В общественном мнении и даже в оценках правящих элит разных стран видны совершенно разные, порой полярные оценки действительности, которые не могут не вызывать обоснованной тревоги. Ни когда прежде в истории эти позиции и результаты анализов не отличались так радикально по самым ключевым проблемам современности.

Сегодня ясно, что очевидных ответов нет отнюдь не из-за недостатка информации и аналитики, а во многом из-за заранее принятой политической и нередко идеологической позиции, которую занимает тот или иной политик, журналист и исследователь. Эта полярность оценок, суждения и прогнозов поражает: никогда еще по поводу конкретных политических действий не высказывались такие абсолютно противоположные и категорические суждения. Эта же политико-идеологическая неопределенность отражается и на позиции военных руководителей и экспертов, которые в немалой степени были дезориентированы в СССР и в России в период правления М. Горбачева и Б. Ельцина объявленной «деидеологизацией». Идеология, как система взглядов и способ управления, была фактически запрещена в официальной России, что привело к отсутствию всех сколько-нибудь логических и последовательных концепций и хаосу в управлении. Что сохранилось до сегодняшнего дня и во многом очень удобно для правящей элиты, от которой не требуется определенных ответов.

Основных причин этому идеологическому кризису в России – две. Во-первых, абсолютная идеологизированность в последние годы со стороны Запада по отношению к России и ее политике в мире, на Украине и внутри страны. Эта идеологизированность, перешедшее в русофобию, по сути уже стала вполне соответствовать критериям психологической войны и, надо сказать, вполне соответствует задачам ведущейся сетецентрической войны против России.

Эта полярность идеологических оценок и подходов вызвана также тем, что в начале в XXI века произошло (для большинства неожиданное смещение) акцентов из противоречий в межгосударственной области в межцивилизационную, где основными субъектами МО выступают уже не государства, а локальные человеческие цивилизации (ЛЧЦ). Примечательно, что не признавая этого, мы не видели, что такая цивилизационная борьба вышла на первый план на Западе. Как очень точно сказал в начале своего президентства Б. Обама, «Я не предлагаю стройной теории государственного устройства Америки,  не выдвигаю никаких призывов к действию, не подкрепляю их для верности графиками, диаграммами, расписаниями и планами из десяти пунктов.

Моя задача куда скромнее: я размышляю об идеалах и ценностях…»[6]

В конечном счете не только В. Путин, но и остальные представители правящей элиты в России были вынуждены признать этот факт, что легализовало и придало публичности борьбе между государственниками и либералами-западниками. Произошел раскол. Единая прежде правящая элита, состоявшая в основном из тех коммунистических, советских и хозяйственных руководителей, которые сумели быстро превратиться в либералов и предать собственную партию, опыт быстро перестроилась. Теперь уже превратившись в патриотов-государственников, отстаивающих интересы российской ЛЧЦ. Насколько искренне – покажет время, – но нельзя исключать, что избранная Западом стратегия давления на правящую элиту приведет к успеху.

Признание факта переноса противоречий в цивилизационную и идеологическую область, безусловно, многое объясняет, но главное позволяет действовать (и требует действия) соответствующим образом: «На войне как на войне». Отрицание этого факта – неизбежно ведет к проигрышу из-за неверной стратегии, неспособности своевременно мобилизовать ресурсы и вести себя адекватно развитию соответствующего сценария МО. Но как раз признавать и действовать, части элиты по разным причинам не хочется. Прежде всего потому, что действовать придется против самих себя.

Во-вторых, хотим мы это признать или нет, но адекватный анализ и стратегической прогноз и планирование развития МО невозможен без идеологии – как господствующей в правящей элите системы взглядов и представлений на современные реалии и вытекающей из нее соответствующей стратегии развития государства[7]. Речь идет не об отдельных отраслевых или региональных стратегиях, в массе появившихся в прошлом десятилетии в России (хотя до этого либералами долго и упорно отрицалась сама их необходимость), а о национальной стратегии, в которой концентрируются ценности, интересы, цели и средства развития всей нации. В том числе и на долгосрочную перспективу. (Речь не идет, конечно же, о сугубо нормативном документе – «Стратегия национальной безопасности», разработанном Советом Безопасности и утвержденном Президентом России).

Эти оценки и интересы имеют безусловный идеологический и политический общенациональный характер, даже если это и отрицается при помощи ссылок на Конституцию. Не случайно один из исследователей признает: «…есть убежденность, что и дальше политика государства будет строиться на мгновенных импровизациях и способности удивлять население страны и внешний мир «полицейскими» разворотами в идеологии и геостратегическими экспромтами.

В такой обстановке будущее постепенно исчезает и как объект, и как предмет. Если там ничего хорошего не придумывается, возникает естественный импульс остановить само это придумывание, закрыть жанр как таковой. Если там ничего нет, то лучше об этом не говорить вовсе. Так, незаметно сам собой рассосался еще совсем недавно столь популярный жанр «стратегий». Официальная позиция: нынешнее поколение российских людей будет жить ... как получится, то есть вообще неизвестно как…»[8].

Таким образом, стране нужна национальная стратегия, – крайне необходимая в условиях обострения МО и кризиса в России – которая должна опираться на стратегический прогноз и стратегическое планирование. Но ни первое, ни второе не могут быть сделаны в принципе без ясной идеологии как системы взглядов. Как минимум, без осознанного формирования отношения элиты и общества к происходящему в мире и стратегии нации на долгосрочную перспективу. Но именно этого-то российская либеральная элита не может сделать и боится. Обозначить, как в США, КНР и других странах, основные принципы своей идеологии это означает отказаться от принципов либеральной идеологии в финансах и экономики, где до сих пор доминируют либералы.

Отсутствие идеологии и, как следствие, внятной политической позиции многое объясняют в такой радикальной разнице в оценках, сложившейся в российском обществе. Именно поэтому, в частности, внешняя политика России и развитие МО в мире в начале XXI века стали предметом бурной политической и научной дискуссии, вновь разделившей в 2012–2015 годах правящую элиту, общественное мнение и позицию экспертов в России на два уже ставших традиционных лагеря, – либералов и государственников, а за рубежом – на сторонников и противников силового давления на Россию. Причем если первые – либералы – очевидно готовы и дальше открыто вести дело к содействию эскалации фактически начавшейся войны Запада против России, то вторые, государственники, до сих пор еще так и не сформулировали свою национальную стратегию. Представляется, что у них, у государственников, сконцентрировавших к 2016 году большую часть власти и ресурсов, нет ясной стратегии противоборства не только с военно-силовой политикой западной ЛЧЦ, но и с отечественными либералами-сторонниками западной ЛЧЦ. В том числе оккупировавшими явно и скрытно ключевые позиции в российской финансово-экономической системе и образовании.

Иными словами, в противоборстве с западной ЛЧЦ, которое уже фактически началось в том числе и в военно-силовой форме, российская правящая элита (как главная цель такого противоборства) оказалась:

– расколотой, как минимум, на две антагонистические части, одна из которых откровенно выступает на стороне противника, а другая в своем большинстве состоит из конформистов и предателей;

– без идеологии как системы взглядов и самого эффективного механизма национального, государственного и общественного управления;

– без значительного кадрового и человеческого потенциала в руководстве страны и ее военной организации, выбитого 30-и летием хаоса и реформ в государстве;

– без сколько-нибудь значительного временного ресурса для подготовки к противоборству. Такая ситуация имеет конкретных виновников, которые все последние 25–30 лет повторяли, что «Россия имеет как никогда благоприятные внешние условия для своего развития».

При этом споры между различными лагерями российской элиты ведутся о том, что «хуже ли нынешнее состояние отношений или еще нет, чем в годы холодной войны?». На самом деле война с Россией уже началась, а большинство (как впрочем и в первые месяцы Первой и Второй мировых войн), просто еще не отдает себе в этом отчета. Общество и элита ждет формальных заявлений и деклараций об объявлении войны, которых никогда не будет. Как их не было последние десятилетия у западных государств, которые воевали в Индокитае, бомбили Югославию, свергали Хусейна, Каддафи, Чаушеску и т.д.

Между тем наше нежелание признать хотя бы де-факто эту реальность неизбежно откладывает «на потом» самые важные и срочные решения, которая могут быть уже запоздалыми. Прежде всего в организационно-мобилизационной и идеологической области, создавая иллюзию мирного сосуществования с «партнерами». По этому поводу одна из американских журналисток очень точно написала в самом конце 2014 года: «Неоконы, манипулирующие не особенно сведущими американскими политиками, на самом деле, не ввергли нас в холодную войну. Все значительно хуже. Длительное соперничество с Советским Союзом было «холодным», поскольку существовало «гарантированное взаимное уничтожение». И Вашингтон, и Москва прекрасно понимали, что «горячая» война означает обмен ядерными ударами, которые уничтожат всех[9].

Действительно, «холодная война» и стратегическое равновесие ограничивали для США возможности применения военной силы. Именно в разгар «холодной войны» ярый консерватор-республиканец Р. Никсон подписал первый договор по СНВ и по ПРО. Фактически, когда в Индокитае советские специалисты участвовали в войне с американскими.

Сегодня США заинтересован только в том, чтобы полностью уничтожить СЯС и тактическое ядерное оружие, что обеспечит им гарантированное военное превосходство. Ни о каких равноправных соглашениях по сокращению ВиВТ речи уже не идет, что было характерно для политики США в начале 50-х гг. XX века. Именно поэтому американская журналистка признает, что на этот раз Соединенные Штаты исходят из того, что они уже «выиграли» холодную войну, и создается впечатление, что, опьяненные своими возможностями, они самоуверенно полагают, что могут вновь победить… Вероятность прямого военного столкновения между двумя ядерными державами сегодня, действительно, намного выше, чем во время холодной войны. Сегодня мы находимся в состоянии «замороженной войны», потому что ничто из того, что говорят или делают русские, не имеет никакого эффекта. Те неоконы, которые определяют за кулисами американскую внешнюю политику, изобрели совершенно фиктивную историю относительно российской «агрессии», которую президент Соединенных Штатов, а теперь и Конгресс США приняли и одобрили. Российские лидеры отвечают искренне, правдиво и руководствуются здравым смыслом, они сохраняют спокойствие, несмотря на звучащие в их адрес обвинения. Ничего хорошего сложившаяся ситуация пока еще не принесла. Позиции заморожены. Когда разум терпит неудачу, его место занимает сила. Рано или поздно»[10].

Хотим мы признать это или нет, но влияние либералов в России, представляющих по сути враждебную (т.е. участвующую в военных действиях против нации) западную ЛЧЦ, очень сильно. И не только в таких областях как экономика, финансы, образование, но и в целом ряде других областей и отраслей имеющих ключевое значение для безопасности нашей ЛЧЦ. Это влияние непосредственно сказывается и на искажении в СМИ картины происходящих событий. Однако для либерального лагеря в России события на Украине в 2014–2015 годах и последовавшие затем акции Запада оказались во многом неожиданными и поэтому они оказались расколотыми, даже отчасти дезориентированными. Часть из них очень быстро мимикрировала в «либералов-государственников» (что уже происходило не раз в последние 30 лет), в очередной раз быстро приспособившись к «линии партии». (Любопытно наблюдать как их биографии начинались с партийных постов, потом превращались в «прорабов перестройки», затем – в демократов и, наконец, – в государственников. И все это за какие-то 25–30 лет карьеры!).

Другая часть – откровенно перешла в лагерь противников, напомню, уже ведущих сетецентрическую системную войну против России. Они считают, что в ней виновата Россия, что это во многом следствие поворота во внешней политике России, что в ней вина лично В. Путина, политику которого они прямо или косвенно не одобряли. И не только из-за Крыма. Они искренне полагали, что ухудшение отношений с США и ЕС во втором десятилетии XXI века было неприятным историческим эпизодом, связанным исключительно с личностью В. Путиным его окружением, и его личной политикой, который должен вскоре пройти, а страна вернуться к внешнеполитической либеральной парадигме – «разумной», «естественной» и «единственно возможной» для России. И этих либералов, надо признать, в той или иной степени поддерживает определенная часть общества, которая уже привыкла пользоваться благами Запада, получив свою долю сырьевой ренты[11].

То, что Россия понесла в последние десятилетия катастрофические издержки в результате такой либеральной политики, их нисколько не волновало и не волнует. Не надо сомневаться в этом: они готовы на еще большие уступки, которые неизбежно привели бы к полному контролю со стороны Запада, лишь бы вернуться к «демократической» горбачевско-ельцинской внешней политике. И в этом кроется большая опасность для России: в нарастающей борьбе локальных человеческих цивилизаций за право контролировать собственное развитие у противников России есть мощные внутри союзники страны. Те, кто уничтожал СССР и разваливал Россию, кто при любых правителях – при Л. Брежневе, М. Горбачеве, Б. Ельцине, а теперь и В. Путине удивительно цепко держатся во власти или рядом с ней, мелькают по телевидению, участвуют в ток-шоу и других мероприятиях, фактически формируя реальную «национальную» идеологию приспособленчества и конформизма, хотя публично и повторяя, что «ее нет и не может быть».

Для того, чтобы убедиться в этом достаточно почитать биографии «успешных» людей, которые были в центре общественного внимания последние 30 лет[12]. В любом случае в России сохраняются и, наверное, будут сохраняться два лагеря, существовавшие уже за несколько столетий до сегодняшних событий. Тех, кого Н. Данилевский и Ф. Достоевский причисляли к сторонникам уникальности российской локальной человеческой цивилизации («Россия – не Европа») и тех, кто считал, что Россия – часть Европы, точнее – та часть системы ее культурных, духовных ценностей и идентичности, которая должна признать приоритеты основной части – либерально-протестанской Европы.

Столкновение представителей различных идеологий ежедневно ощущается на всем спектре политических и экономических аспектов формирования современного сценария МО и не может не сказываться непосредственно на всех «частных» внешнеполитических вопросах, возникающих ежедневно. Вот как охарактеризовал такие политико-идеологические противоречия между двумя этими лагерями по частному вопросу политика – Приднестровью, – бывший начальник управления администрации Президента РФ М. Колеров: «Молдавия и Украина, раздав политические пощёчины «евразинтеграторам» из Москвы, вполне адекватно увидели свою политико-экономическую задачу послужить ЕС не только новым колониальным товаром, но – бери выше! – послужить ЕС надёжным каналом льготного входа на огромный потребительский рынок ТС через те дыры, что – после либерал-идеалистов из российского правительства, втащивших Россию в ВТО – открыли Молдавии и Украине зону свободной торговли СНГ … следовательно, беспрепятственный вход в ТС. Закрыть этот фактически контрабандный вход из предбанника ЕС в ТС – теперь для России крайне трудная задача. Но, по крайней мере, высшие представители России в части экономических отношений с ближним зарубежьем вполне определённо и резко отрицательно выступили против надежд новых колоний ЕС, особенно Украины, соединить ЗСТ ЕС с ЗСТ СНГ и ТС: национальный координатор отношений с СНГ, вице-премьер Игорь Шувалов, советник президента России по евразийской интеграции Сергей Глазьев, премьер-министр Дмитрий Медведев, президент Владимир Путин внятно и определённо заявили о категорической несовместимости европейской и евразийской интеграции» [13].

Таким образом у правящей российской элиты, которая является во главе с В. Путиным главной целью стратегии «Глобального военно-силового противоборства», сохраняется теоретически два варианта действий.

Первый вариант, к которому во многом уже привыкли со времен М. Горбачева, – компромиссов, означающих, как правило, односторонние уступки. В соответствии с этим вариантом необходимо:

– продолжать финансовую политику, определяемую МВФ, не пытаясь выйти за обозначенные им «флажки»;

– легализовать либеральную прозападную оппозицию, которая, как во времена Б. Ельцина, станет гарантом политического курса России;

– убрать из правящей элиты значительную часть окружения В. Путина и, как минимум, ограничить его влияние, заставив отказаться от суверенной политики;

– отказаться от самостоятельной внешней политики, «согласовывая» все свои действия с США;

– прекратить модернизацию ОПК и ВС, провести односторонние мероприятия по разоружению и др.

Второй вариант, по которому движется пока что Россия, заключается в борьбе за национальную идентичность и суверенитет, в т.ч. формирование самостоятельного центра силы:

– предполагает оформление национальной идеологии и стратегии развития;

– подготовки и продвижения соответствующих национально-ориентированных кадров и профессионального управления;

– «чистку» рядов правящей элиты от наиболее одиозных и активных либералов-проводников политики западной ЛЧЦ;

– создание коалиции на базе БРИКС–ШОС–ЕврАзЭС;

– вернуть суверенитет в финансово-экономическую политику государства.

Автор: А.И. Подберёзкин, доктор исторических наук, профессор МГИМО(У), директор Центра Военно-политических исследований