Говоря о формировании стратегической обстановки (СО) в отдельных регионах планеты, представляется очень важным изначально сделать несколько важных общих оговорок, характеризующих ту или иную СО в регионе.

Во-первых, СО. Как конкретная часть ВПО в регионе не является только результатом ведения вооруженной борьбы, но нередко последствием открытого силового (в т.ч. невооруженного) противоборства, либо конфликта, в котором не всегда ясны конечные цели и даже состав участников.

Во-вторых, формирование благоприятной СО в регионе становится задачей мирного времени, включающей в т.ч. продвижение и защиту цивилизационных и национальных интересов до определенного времени невооруженными средствами.

В-третьих, успех или неудача в формировании благоприятной СО во все большей степени связывается с эффективностью таких «невооруженных средств» и способов, как социальные и политические, медийные и сетевые технологии, гуманитарными мероприятиями и работой институтов гражданского общества и развития человеческого капитала.

Таким образом при оценке СО в том или ином регионе решающими факторами и критериями становятся не только и даже столько собственно военные, которые являлись таковыми в XX веке, сколько политические, социальные, экономические, информационные и иные, «невоенные» факторы «формирования ВПО и СО. Да и собственно «граница» между преимущественно «политической» ВПО и преимущественно «военной» характеристиками СО исчезает, становится очень условной. Так, если СО в 40-е годы в Северной Африке характеризовалась соотношением морских и сухопутных сил Великобритании и Германии, то СО в этом же регионе во втором десятилетии XXI века больше зависит от использования сетевых технологий, системы ценностей и социальных манипуляций.

Аналогичная ситуация произошла и при оценке военных интересов тех или иных государств и наций в той или иной региональной СО. Собственно военные интересы (наличие баз, коммуникаций, складов и т.п.) оказались вытеснены цивилизационными интересами. Так, в той же Северной Африке СО характеризуется не столько военными интересами (появление средств воздушно-космического нападения и ВТО во многом обесценило эти интересы, сколько цивилизационными интересами двух локальных человеческих цивилизаций – исламской и западно-иудейской (американской.

Эволюция развития войн в истории человечества

В начале XXI века завершился переход войн от IV-го к V этапу. Войны, как высшая ступень социального конфликта, стали преследовать ценностные, социокультурные цели, превратились в военные операции преимущественно социально-политического характера.

В целом эти интересы составляют систему обеспечения, сохранения и продвижения американских ценностей, где роль военной силы всегда была значительной, а в XXI веке еще и должна компенсировать потерю отдельных позиций США в экономике и политике регионов. То, что такие потери неизбежны, свидетельствуют вполне объективные показатели изменения соотношения сил в мире и мощи государств и коалиций – объем и темпы роста ВВП, экспорта, демографические ресурсы (прежде всего НЧК)[3] и др.

В этой связи США делают ставку на сохранение своих доминирующих позиций в мире за счет лидерства в новейших технологиях и военной мощи, где они до последнего времени сохраняют безусловное лидерство. Однако ситуация может измениться уже в среднесрочной перспективе: технологическое превосходство США постепенно исчезает; сокращается и военное превосходство. Так, не могут не обратить на себя внимание следующие данные Всемирного банка.

После кризиса 2008 года произошло интересное изменение в одном из важнейших качественных показателей соотношения сил в мире, а именно доли наукоемкой продукции в экспорте развитых государств и развивающихся стран. Как видно из данных Всемирного банка, эти доли к 2004 году не только сравнялись, но и развивающиеся страны даже несколько обогнали развитые государства (18% и 17% соответственно).

[4]

Другое изменение произошло в показателях пользователей интернетом в различных странах и регионах планеты. Причем, если говорить отдельно о высокоскоростном и мобильном интернете, то «глубина» проникновения, естественно разная, что и отмечается Всемирным банком.

[5]

Вместе с тем нельзя не обратить внимание на то, что количество пользователей в России, Китае, Индии, Бразилии, Мексике и Турции (которые входят в первые 15 государств-пользователей) вполне соизмеримо с развитыми странами.

Это свидетельствует о том, что различия в качестве экономик между развитыми и развивающимися странами становятся все менее заметными.

В XXI веке можно говорить о том, что, с одной стороны, делается все для того, чтобы победить в глобальном конфликте, если он произойдет, а, с другой, – научиться эффективно использовать военную силу до стадии глобального конфликта, в отдельных регионах мира и на отдельных ТВД. Так, военный, эксперт И. Ерохин замечает: «… ориентироваться надо на то, что в будущих крупных военных конфликтах главной ареной военных действий
станут не прежние «поля сражений» сухопутных сил…, а воздушное
и космическое пространство».

Подготовка (формирование) региональной СО заключается в навязывании потенциальному противнику двух важнейших условий ведения будущей войны.

Во-первых, «главного оружия» будущей войны – воздушно-космического ВТО разного типа базирования (морского, сухопутного, воздушного, космического), которое свело бы к минимуму ведение сухопутных операции и прямого участия вооруженных сил. В процессе подготовки такой СО предполагается, что будут использованы средства для дезорганизации и управляемого хаоса на территории ведения военных действий, включая создание вооруженной оппозиции, дезорганизации правящей элиты и т.п.

Во-вторых, важно, чтобы будущий ТВД был ограничен не территорией и сухопутным пространством, а воздушно-космическим ТВД, который позволяет контролировать всю ситуацию без непосредственного огневого соприкосновения.

Очевидно, что таких региональных сценариев развития СО будет множество, причем они во все меньшей степени будут определяться географическими характеристиками: условность деления на страны, регионы, континенты в едином информационно-космическом пространстве будет все очевиднее. И, все-таки, приоритет в формировании коалиций и союзов заметен, как и политическая направленность таких союзов. Настолько, что даже журналисты говорят об этом открыто: «… Барак Обама активно формирует своё Транс-Тихоокенское партнерство (ТТП). Оно у него состоит из 12 стран. России в этом партнерстве нет», определенно замечает политический обозреватель А. Колесников, анализируя встречу АТЭС в конце 2014 года. Не случайно и то, что в ноябре–декабре 2014 года в Западной Европе прошли массовые выступления против создания Транс-атлантического партнерства (ТАП) во главе с США. Таким образом можно признать, что формирование цивилизационных сообществ сопровождается созданием военно-политических коалиций, отражающих общую систему ценностей и интересов локальных человеческих цивилизаций, которые, в свою очередь решающим образом влияют на формирование СО в регионах.

Усиление конфликтности в отношениях между локальными цивилизациями, неизбежное в связи с усилением отдельных центров силы, также неизбежно в свою очередь будет вести к дестабилизации региональных и локальных сценариев развития СО. В частности это может выразиться в ускорении развитии следующей логической схемы по дестабилизации ВПО и СО в отдельных регионах.

Процесс выбора «главного оружия» и «главного ТВД» не следует воспринимать только в военном смысле этих терминов, как выбор воздушно-космических средств нападения и защиты, ВТО и отдельных регионов планеты. «Выбор оружия» предполагает прежде всего выбор наиболее эффективных средств формирования необходимой СО в регионе. Так, в 80-е годы, например, США «выбрали» такое оружие для Украины в качестве политики формирования русофобских и националистических настроений, создания на Украине не просто независимого, а враждебного для России государства. Сегодня, следует признать, что такой выбор был очень эффективен, даже беспроигрышный для США: Украина во многом превратилась во враждебное России государство еще до «революции» февраля 2014 года.

Не менее важен и выбор главного ТВД. В 80-е и 90-е годы США сознательно выбрали таким главным ТВД для России Украину, прекрасно понимая, что воссоздание единого государства решительно изменит всю геополитическую карту не только в Евразии, но и в мире. На 25–30 лет этот выбор стал высшим приоритетом во внешней политике США в том числе и по отношению к России.

Очевидно (во всяком случае даже скептикам) в 2015 году, что и первый, и второй выбор США был сделан очень точно и в основе своей стал фундаментом для будущей ВПО в Европе и СО в 2014 году.

Нельзя в этой связи не сказать и об отсутствии такого точного и даже адекватного выбора в последние 25–30 лет у правящей элиты СССР и России. Она в целом оказалась не готовой и подобному развитию событий, о возможности которых говорил еще в 1950 году русский философ И. Ильин: «Русский народ выйдет из революции нищим. Ни богатого слоя, на земле здорового хозяйственного крестьянина не будет вовсе. Будут городские и сельские жители, люди различных специальностей, различной подготовки. Но все они будут бедны, переутомлены и ожесточены. И вот когда после падения большевиков, мировая пропаганда бросит во всероссийский хаос лозунг: «народы бывшей России, расчленяйтесь!» – то откроются две возможности…. Или внутри России встанет внутрироссийская национальная диктатура, которая погасит этот гибельный лозунг и приведет Россию к единству. Или же такая диктатура не сложится… И в стране начнется непредставимый хаос передвижений, погромов, отмщений, развала транспорта, безработицы, голода, холода и безвластия. Национальные обиды и племенные претензии будут разжигаться снаружи и иноземными врагами и своими предателями, давно уже мечтающими ликвидировать Россию.

Территория страны закипит бесконечными распрями, столкновениями и гражданскими войнами. Державы всего мира, европейские, азиатские, американские будут вкладывать свои деньги, свои торговые интересы и свои стратегические расчеты во вновь возникшие малые государства. Россия станет всемирным бродилом, в которое будут вливаться социальные и моральные отбросы всех стран. Агитаторы, разведчики, спекулянты и мессионеры, все политические, уголовные и конфессиональные авантюристы вселенной.

Если что-нибудь может нанести России после коммунизма новые тягчайшие удары, то это именно упорные попытки возродить в ней после тоталитарной тирании демократический строй. Ибо эта тирания успела подорвать все необходимые предпосылки демократии, без которых возможно только буйство черни, всеобщая подкупность и продажность. Народ, не научившийся чтить закон и добровольно соблюдать его за совесть, не будет уважать ни своего государственного устройства, ни их же самим изданных законов. Всякое правонарушение окажется основной формой его жизни и во всех делах его водворится черный рынок. Где законы не уважаются. Там особенно и непрестанно попираются законы имущественные. Грани между моим и твоим, между моим и казенным утрачиваются. В жизнь внедряется всяческое воровство и мошенничество, продажность и взяточничество. Люди не стыдятся уголовщины и народоправство становится своей собственной карикатурой. Удачливые выходят в нувориши, в многоденежные выскочки. Неудачливые создают готовый наемный кадр для крайних партий и разбойных банд. Годы…годы должны пройти до тех пор, пока русский человек опомнится. Стряхнет с себя эти унизительные навыки. И встав во весь рост, найдет опять свой уклад, свое достоинство и свою независимую и талантливую сметку…»[7].

Очень точный политический и политологический анализ И. Ильина не только по отношению к истории постсоветского сценарии развития ВПО, но и прогнозу развития ВПО и СО для России на ближайшие десятилетия XXI века.

Таким образом к общим характерным чертам и привычным особенностям развития СО в XXI веке добавляют новые, прежде всего такие дестабилизирующие, как политика и идеология, связанные с редким обострением военно-политической ситуации в мире. Общая логика развития одного из сценариев СО в рамках формирования конфликтной ВПО такова в XXI веке:

Как видно из сценария эволюции конфликта на Украине, он прошел за 25 лет, как минимум, до 8-ой стадии – глобального межцивилизационного конфликта, где в начале 2015 года находятся отношения России с США и странами Западной Европы. Этот конфликт в той или иной степени уже охватил все аспекты международных отношений – от культурно-гуманитарных и экономических до военных. Можно, конечно, спорить, находимся ли мы на IX стадии – стадии «Глобальная война» или на переходе к ней, – но определить сегодняшнее положение России в МО и ВПО можно. Как, впрочем, и стадию развития СО внутри сценариев МО и ВПО.

Между тем такие оценки отражают не только специфику политического момента в мире и в России, но и характер участия в формировании будущей ВПО и СО со стороны правящей элиты. Так, не только процедурно, с точки зрения бюджета, но и с точки зрения развития долгосрочных программ НИОКР сегодняшняя оценка и соответствующий прогноз СО имеют огромное значение. Очевидно, например, что модернизация существующих ВиВТ и создание новых систем и видов оружия ведет к появлению принципиально новых способов их использования, в т.ч. и политических способов использования и формирования выгодной СО в конкретном регионе.

Проблема однако заключается в том, что до сих пор многие политики и большинство экспертов в России не признают, во-первых, возникновения СО внутри ВПО до стадии массированного применения оружия (до VIII-го этапа в моем примере). Это означает, что контроль над ситуацией со стороны правящей элиты страны теряется, а возможности – заранее ограничены. И, наоборот, понимание военных возможностей, на которых развивается СО на VIII стадии формирует политический заказ, в т.ч. и на создание ВиВТ.

Совершенно очевидно, что правящая элита Украины, например, определяет для себя СО как традиционно военную. Соответственно и принимаемые меры, – соответствуют этому уровню: контроль над СМИ, мобилизация военной промышленности, «три волны» мобилизации населения и т.д.

И, наоборот, в России не только не считают себе стороной военного конфликта на Украине, но и не признают факт войны и участия в ней. Соответственно все решения – и не только военные, но и финансовые и экономические – принимаются исходя из этой оценки. Отсюда обвал ВВП, рубля, финансовый и валютный кризис.

Очевидно, что в рамках «мирной парадигмы» формирования СО со стороны России все принимаемые решения ограничены именно признанием мирного этапа формирования СО – от доли военного бюджета во всем консолидированном бюджете страны и соответствующих мобилизационных мероприятий до характерных ограничений военного времени для СМИ и политической деятельности.

Но особенно важно, что адекватная оценка СО требует соответствующих ресурсов для создания военно-технического потенциала и ускоренного развития ВиВТ.

В США, например, детально, поэтапно прописаны все действия по модернизации существующих и созданию новых образов ВиВТ в условия относительно мирного развития СО до 2030 года.

[8]

Как видно, из рисунка, до полного поступления на вооружение в 2030 годах новых систем должно пройти 10–15 лет. Поэтому задачи, которые они должны будут выполнять, были сформулированы еще в начале 90-х годах. Периоду, который мы политически оцениваем как расцвет российско-американской «дружбы». Именно к этому периоду можно отнести окончательное решение США о будущем военном противоборстве с Россией в различного рода войнах – от глобальной до региональной

Иногда складывается представление, что «неожиданное» ослабление современной системы глобальной безопасности, ее деформация и раздробленность «вопреки воле руководителей» приводят к нарастающей хаотизации международных отношений. Лавинообразному развитию этого процесса способствуют вроде бы «случайные», «неожиданные» цветные революции на Ближнем Востоке и в Северной Африке, а с начала века и на Украине. В результате «вдруг» обостряются международные конфликты, набирают силу сетевые формы международного терроризма, источником ресурсов для которого служат афганский наркотрафик и организованная преступность. Далеко не все и не всегда видят при этом, что США в своем стремлении к мировому гегемонизму не только сознательно используют открывающиеся при этом возможности для ослабления стратегических конкурентов, прежде всего Китая и Европейского союза[9], но и на протяжении десятилетий искусственно формируют СО в этом направлении. Именно так было на Украине и в Грузии. Именно так (в разной степени) это происходит во всех странах, где делается ставка на усиление влияния США. Влияния, которое ведет к дестабилизации и войне.

В результате мир стремительно погружается в хаос больших и малых войн, этнополитических и религиозных конфликтов. В рамках системы международных отношений сознательно создается «глобальная критичность», способная подрывать фундаментальные основы существующего миропорядка. Глобальная критичность нужна в качестве обязательного условия для создания желаемой для США СО, когда хаос, нестабильность и очаги конфликтов в любой момент могут быть трансформированы в военный конфликт и войну.

Усиление противоречивого характера процессов глобализации свидетельствует о серьезных дефектах в системе международной безопасности. В условиях лавинообразного нарастания порождаемых глобализацией проблем и противоречий «стихия» глобализации выходит из-под контроля и приводит к хаотизации международных отношений. Более того, эту «стихию глобализации» сознательно дестабилизируют потому, что управлять ею можно только в условиях сохранения «контрольного пакета», который в руках США размывается по мере усиления других центров силы и их амбиций. К 2030 году, например, прогнозируется, что первая пятерка экономик ведущих стран мира будет выглядеть так: Китай, США, Индия Япония и Бразилия[10]. Радикальные изменения роли Китая, Индии, Бразилии и России неизбежно потребует переоценки всех региональных СО. Так, например, редко возрастет значение транспортного коридора, по которому поступает нефть в Ю.-В. Азию, а споры по контролю над островами в Южно-китайском море приобретут совершенно новое значение.

Около 20 стран уже установили валютные свопы с Китаем, и всё для того, чтобы отойти в глобальной торговле от американского доллара. Мы являемся свидетелями появления на свет новой глобальной резервной валюты и «Восхождения нефтеюаня».

Спрос на нефть со стороны Китая уже изменил геополитику и глобальную цепочку поставок. Крупнейший заказчик нефти у Саудовской Аравии уже не США, а КНР. В 2012-м нефтяной импорт Китая был всё ещё на 1 миллион баррелей меньше, чем у США, но в некоторые месяцы Китай был очень близок к США и даже обгонял их.  На диаграмме ниже источники импорта сырой нефти в КНР, состоянием на конец 2011 года по данным U.S. Energy Information Administration (EIA)[11].

Но еще больше изменилась уже СО, которая потребовала от КНР иметь самые крупные ВМС в мире.

Хаотизация, о которой любят говорить на Западе, не является стихийным процессом. На самом деле это средство «размыть» активы противников США, переориентировать их на борьбу с внутренними и внешними проблемами. Этому способствует объективно одно из важных свойств самой системы международных отношений, заключающееся в ее неравновесном характере и в изначально заложенном стремлении к хаосу[12], считают на Западе. Что далеко не всегда справедливо.

О таком свойстве МО и ВПО предупреждал по мнению некоторых экспертов, известный американский политолог-неореалист Кеннет Уольтц: «Системы внутри государств централизованы и иерархичны… Международные системы децентрализованы и анархичны».

Применительно к рассматриваемой проблеме вывод американского политолога носит методологический характер, поскольку предложенный принцип международной анархии как характеристика системы международных отношений определяет внешнеполитические стратегии государств. К одной из таких стратегий можно отнести разработанную в США и активно используемую в различных странах и регионах стратегию создания управляемого хаоса, которая позволяет скрывать истинные цели государства-агрессора за совокупностью внешне никак не связанных между собой действий, ведущих к хаотизации обстановки в целом регионе или в отдельном государстве-жертве[13].

Нельзя не видеть, что Соединенные Штаты считают хаос «управляемым» и полагают, что в нем находится новый инструмент продвижения своих национальных интересов под предлогом демократизации современного мира. Остальные страны, включая Россию, рассматривают этот процесс как всеобщее бедствие, способное привести к глобальной катастрофе. «Хаотизация» против «упорядочения» – это две ведущие тенденции в М в мире, которые имеют своим неизбежным следствием обострение СО или ее ослабление. Не трудно заметить, что там, где наблюдается усиление сотрудничества и активизация международно-правовых институтов, там СО меняется в менее опасном направлении. И, наоборот, – там, где международное право и его институты отодвигаются на второй план (яркие примеры – Югославия, Ирак, Ливия), там СО резко обостряется[14].

Американскую стратегию «использования критичности» в национальных интересах США откровенно обрисовал еще в 1998 году один из разработчиков теории управляемого хаоса Стивен Манн: «Я хотел бы высказать одно пожелание: мы должны быть открыты перед возможностью усиливать и эксплуатировать критичность, если это соответствует нашим национальным интересам – например, при уничтожении иракской военной машины и саддамовского государства. Здесь наш национальный интерес приоритетнее международной стабильности. В действительности, сознаем это или нет, мы уже предпринимаем меры для усиления хаоса, когда содействуем демократии, рыночным реформам, кода развиваем средства массовой информации через частный сектор»[15].

Важно, чтобы эти концепции и идеи не оставались вне внимания тех, кто отвечает за анализ и прогноз развития региональных сценариев СО. Прежде всего это касается тех гражданских экспертов – политологов, которые не видят реальной заинтересованности в обострении СО.

Автор: А.И. Подберёзкин, доктор исторических наук, профессор МГИМО(У), директор Центра Военно-политических исследований