На само деле А. Сушенцов не разобрался в том, что «демонстрационный конфликт» является всего лишь частью стратегии борьбы за ресурсы в регионе.

Сетецентрическая война и ведущаяся подготовка новой СО в борьбе за ресурсы и транспортные коридоры идеальны для прикладных способов формирования региональных СО. Сегодня, как правило, говорят об усилении военного присутствия в регионе, создании соответствующей инфраструктуры и органов управления, что характерно, например, для иллюстрации активности западных стран и России в Арктике в 2012–2014 годы. Важно однако не забивать о сетецентрическом характере войны, ее системности и разработке широкого спектра средств силового воздействия, которые не относятся к вооруженным, но ведут к политической победе. Как, например, будет реагировать командование ВС России на Дальнем Востоке, если на один из островов прибудет японский (или еще хуже – международный) суперпаром, с которого на берег высадятся тысячи граждански лиц?

По некоторым оценкам экспертов системность сетецентрических действий в регионах может выглядеть следующим образом.

[3]

В XXI веке США создали эффективную глобальную систему управления в мире, учитывающую множества факторов, которые формируют МО и ВПО. Эти факторы – целая система средств воздействия, из которых собственно военные средства составляют не только наименьшею, но и постоянно сокращают часть. Взятые вместе – эти средства превращаются в средства региональной сетецнтрической войны. При этом такая система сетецентрического управления и ведения войны предполагает во втором десятилетии XXI века формирование СО под постоянным усилением влияния возможности использования военной силы, т.е. шантажа.

Получается, что в борьбе за ресурсы, слабеющий центр силы, представленный Западной локальной цивилизацией, увеличивает военно-силовой компонент в сетецентрической стратегии с тем, чтобы создать максимально благоприятный фон для использования других силовых средств - политических, экономических, финансовых, гуманитарных.

Рост потребностей в природных ресурсах – объективная реальность, которую пытаются иногда прикрывать ссылками на новые технологии, экономию и т.п. для того, чтобы не была столь очевидной экспансия западной ЛЧЦ. Как видно из рисунка, приводимого ниже, огромное значение имеют две категории стран – «ресурсно-экспортные» и «товарно-экспертные» страны, для которых выбраны специфические методы управления.

[4]

Борьба за природные ресурсы, доступ к ним и транспортные коридоры предполагает широкое использование всех средств сетецентрической войны в регионе. В зависимости от конкретного региона выбирается именно тот набор средств, который может быть наиболее эффективен. При этом сохраняется системность, т.е. применение всех средств, одновременность и согласованность, но меняются их пропорции. Так, логическая схема системного использования средств сетецентрической войны в разных регионах («А» и «Б») может быть следующая (Доля в % от всех выделенных средств).

На выбор тех или иных средств и масштабов их использования влияет множество факторов и существующей ВПО и СО в регионе и перспектив их эволюции.

В частности, также можно оценивать и по затратам ресурсов, которые в наибольшей степени относятся к военно-техническим средствам и личному составу, а также повышают риск их применения. В частности, война в Афганистане обошлась США достаточно дорого. В расходах Сухопутных сил (Армии США) в 2013 ф.г. самые крупные статьи – содержание  и обеспечение деятельности личного состава и поддержка действий в Афганистане.

[5]

Гораздо «дешевле» обошлась США спецоперация на Украине. По официальным признаниям – 5 млрд долларов, что, конечно же, может составлять только часть прочих расходов за 20–25 лет, но в любом случае будет значительно дешевле военных операций.

В любом случае борьба за природные ресурсы может быть наименее затратной и наиболее эффективной для США, если в сетецентрической войне в регионе делается ярко выраженный акцент на смене политического руководства страны и создании своих (естественно, экономически выгодных) норм и правил политического поведения. Этот процесс оформляется в продвижение «демократических ценностей» и «норм международного права», «соответствующим общецивилизационным (западным) принципам» и т.д. Эта логика хорошо иллюстрируется на примере борьбы за контроль над ресурсами пресной воды, где «эффективное управление водными ресурсами» прямо вытекает из этих «принципов», а также из рисков ведения войны.

Это видно на примере простой логической матрицы, которая дает представление о логике принятия решений.

[6]

[7]

В конкретной политике это наглядно видно на примере США в Афганистане , которая эволюционизировала после ввода войск в 2001 году (когда на пике операции в 2011 году их общая численность превышала 130 тыс. человек) в «небоевую миссию» в Афганистане под кодовым названием «Решительная поддержка» (Resolute Support), которую обеспечивать будут в течение, как минимум, двух лет – 2015–2016 гг. – 28 стран НАТО и 14 государств-партнеров.

Мандат «Решительной поддержки», которая рассчитана на два года, при необходимости может быть продлен, миссию будут выполнять порядка 12,5 тыс. иностранных инструкторов и советников, включая 10,8 тыс. американцев из общего числа в 350 тыс. человек. Им поставлена задача оказывать афганским силовикам помощь в борьбе с терроризмом, в том числе при проведении боевых операцией в случае стремительного наступления боевиков "Талибана". Официально задачи небоевой миссии - это обучение и повышение профессионального уровня национальных сил безопасности, но самим инструкторам и советникам запрещено лично участвовать в боевых действиях. «По мере развития афганские силы безопасности будут нуждаться в нашей помощи. Мы также будем участвовать в их финансировании и формировать прочную систему сотрудничества на основе взаимных интересов»[8], - пояснил генсек НАТО Йенс Столтенберг.

Таким образом собственное участие США сокращается до участия 10 тыс. инструкторов и финансирования операции совместно с возглавляемой ими военной коалиций НАТО.

Подобный подход демократов США в 2014–2015 гг. к внешнему военному участию означает:

– свертывание прямых военных операций до некого уровня, когда союзники США и «партнеры» уже не могут обеспечить участие коалиции;

– сокращение прямых военных расходов на эти цели в 2015 году на 20% (до 51 млрд долл.) прежде всего за счет сокращения масштабного военного участия в Афганистане[9];

– вероятнее всего в реальности сокращения в 2015 году расходов на военные операции так и не произойдет из-за возникновения разного рода новых обстоятельств.

Интересно в этой связи наблюдение в результате которого видится взаимосвязь между государствами, обладающими природными ресурсами и «турбулентностью», возникающей в последние годы в результате разного рода цветных революций. Предлагается рассмотреть эту взаимосвязь уже не на примере нефти и газа (которые хорошо известны), а запасов пресной воды, которые, по некоторым оценкам, в 2015–2020 году станут наиболее дефицитным природным ресурсом в ряде регионов планеты. Так, диаграмма показывает, что совпадение «внимания» США и запасов опресненной воды (другой просто нет) не случайно.

[10]

Примечательно, кроме того, что природные ресурсы стран Северной Африки и Большого Ближнего Востока распределяются не только вблизи источников (опреснителей) воды, но и соотносятся с активностью военной политики США в этих регионах.

Наконец, безусловный интерес в этой связи представляет попытка российских экспертов оценить динамику развития мусульманской цивилизации до 2100 года и влияния ее отдельных факторов. Эти оценки, безусловно, могут вызывать обоснованный скептицизм, но для целей нашей работы – определения СО в регионах в контексте противоборства локальных человеческих цивилизаций (ЛЧЦ) – этот пример означает, что системность в анализе эволюции формирования СО для некоторых авторов не вызывает сомнений.

[11]

[12]

Стратегия контроля над природными ресурсами в регионах предполагает в обязательном порядке обеспечение доступа к ним. Желательно не только беспрепятственного, но и монопольного. И, наоборот, максимальное препятствие для других ЛЧЦ обладать таким доступом, тем более, если такой доступ монопольный.

События последних лет – от отстаивания ЕС «третьего энергетического пакета», до саботажа ими строительства «Южного потока» и бесконечных спекуляций и попыток шантажа Украина российского «Газпрома» показывают, что проблема доступа к природным ресурсам становится в XXI веке важнейшей геополитической проблемой. Сегодня мало уже обладать правом на ресурсы, важно контролировать доступ к ним. Причем гарантировать не только доступ себе, но и возможность препятствовать другим.

Стратегия обеспечения глобального контроля над транспортными коридорами США и их союзников опирается на несколько силовых способов, включая набор политико-дипломатических, экономических и информационных мер, направленных на сдерживание национальных возможностей того или иного государства. Среди таких силовых, но не военных мер, например, можно назвать следующие:

– сдерживание развития флота гражданской авиации, монополизация рынка, введением в том числе неоправданных нормативных ограничений;

– навязывание международных навигационных и иных услуг;

– препятствие в развитии финансирования транспортных и иных проектов и т.д.

Особое значение приобретает создание альтернативных («северных», «южны» и т.д.) маршрутов, которые получают политико-экономическую издержку, с одной стороны, и не встречают искусственных препятствий, с другой. Это хорошо видно на примере Транссибирского транспортного воздушного коридора.

[13]

Как видно из рисунков, экономическая выгода таких маршрутов очевидна, а учитывая стремительный рост товаров и грузопотока с запада на восток и обратно (Европы–АТР), становится ясно и его геополитическое значение. Очевидно и то, что США абсолютно не заинтересованы – ни политически, ни экономически – в том, чтобы Россия превращалась в ключевое транспортное звено между ЕС и АТР. Более того, с геополитической точки зрения такое развитие может серьезно усилить экономическое обоснование развития «российского ядра» евразийской интеграции. В этой связи возникает сомнение относительно подлинной роли США в катастрофе малайзийского «Боинга» летом 2014 года на Украине. С точки зрения безопасности (а этот критерий в гражданской авиации является главным), такая катастрофа – серьезный удар по развитию ТВК.

Ключевое значение для России развития авиации и транспортных коридоров становится особенно понятным, если учесть перспективы авиаперевозок и их геополитическое значение. Если говорить о СО в мире и АТР, то контроль над ними со стороны США (а сегодня более 90% авиапарка России приходится на американские самолеты) означает распад страны и отделение от нее дальневосточных восточносибирских регионов.

Этот вывод соотносится с общими тенденциями в развитии воздушного транспорта и авиаперевозок в мире, на которых следует остановиться подробнее с точки зрения их возможного влияния на формирование СО в отдельных регионах.

Есть все основания полагать, что развитие СО в мире и отдельных регионах будет рассматриваться во многом с точи зрения возможности обеспечения геополитического контроля над важнейшими транспортными артериями. Такой контроль превратился в XX–XXI веках не только в важнейший стратегический ресурс, но и в важнейшее условие формирования благоприятной СО в регионе.

Думается. Что многие политические и собственно военные решения могут рассматриваться с этой точки зрения. Например, развертывание в регионах глобальной системы ПРО США, которая теряет смысл с точки зрения глобального противостояния с Россией, но имеет бесспорную ценность с точки зрения контроля воздушно-космического пространства одного или нескольких (или даже всех) регионов планеты.

[14]

Следующее важнейшее направление в обеспечение интересов России при развитии СО – контроль над Северным морским путем (СМП), который в XXI веке становится важнейшей мировой коммуникацией по трем основным причинам:

Во-первых, потому что объем мировой торговли между Европой и странами АТП будет основным глобальным грузопотоком в XXI веке.

Во-вторых, потому, что потепление делает СМП доступным для судов разных классов.

В-третьих, потому, что крупнотоннажные суда и морские грузопотоки ограничены возможностями Суэцкого и Панамского каналов.

[15]

Автор: А.И. Подберёзкин, доктор исторических наук, профессор МГИМО(У), директор Центра Военно-политических исследований