Нивелирование роли субъективного фактора в стратегическом планировании

 

Субъективный фактор присутствует в  большей или меньшей степени во всех политических решениях. Однако в стратегическом планировании «цена ошибки», обусловленная этим фактором может быть особенно высока. Поэтому в США, например, публично и в закрытом режиме ведется бурная интеллектуальная работа в области военного искусства. Так, принятый 5 января 2012 года МО США документ «Поддержка глобального лидерства США: приоритеты в XXI веке», конкретизирует с точки зрения МО ранее принятые общие документы, касающиеся, прежде всего военно-политической обстановки, вызовов и угроз и будущего развития Вооруженных Сил США. Что принципиально важно, так это то, что новый документ, с одной стороны, готовит ВС США к адекватному ответу на новые вызовы и угрозы, а с другой — приводит в соответствие эти меры с ресурсной базой страны. С точки зрения главной военно-политической цели — способности ВС США одновременно вести «две большие войны» (а при Р. Рейгане даже «две с половиной войны») — при Б. Обаме ставится цель более скромная — «ведение одной большой войны» и «предотвращение второй потенциальной войны». Другими словами, при Б. Обаме произошел определенный пересмотр военных возможностей США, которые были приведены в соответствие с новыми задачами и приоритетами.

При этом в документе говорится, что акцент будет сделан на обеспечение бесперебойного доступа США и их союзников к жизненно важным природным ресурсам, а также безопасности путей доставки товаров и услуг морскими и воздушными путями (так называемые «зоны глобальной значимости» — ЗГЗ, иначе global commons). Любой государственный или негосударственный актор, который создает помехи в этих ЗГЗ, автоматически становится источником угрозы национальной безопасности США и попадает в разряд их противников, против которых дозволено использование военной силы [1].

Новый документ может быть расценен и следующим образом: современная военная доктрина США усиливает акцент не на контроле отдельных территорий, а пространств, где расположены значимые природные ресурсы и транспортные коридоры. Контроль над территориями, неизбежно связанный с оккупацией и ролью сухопутных сил, уступает место контролю над ресурсами и транспортными коридорами. Для России этот вывод имеет особое значение, ибо азиатская часть нашей страны является, как местом концентрации природных ресурсов, так и пространством для транспортных коридоров, как с запада на восток, так и с севера на юг.

В соответствии со сменой этих военно-политических приоритетов в США происходят и изменения в распределении национальных ресурсов, выделяемых на оборону. Учитывая возросшую роль ВКО и в целом НИОК, эти расходы увеличиваются. В других областях, которые являются менее приоритетными, они сокращаются. Так, в новой доктрине предполагается существенное сокращение военного потенциала США в некоторых родах и видах ВС. К 2020 году планируется существенное сокращение личного состава сухопутных сил  США (по самому скромному варианту — с 570 тыс. до 482 тыс. чел., по более радикальному — до 360 тыс. чел.) и корпуса морской пехоты (с 220 до 175 тыс. чел. (или даже до 154 тыс. чел.). Численность гражданских служащих Министерства обороны должна уменьшиться на 20% (до 630 тыс. чел.) или на 30% (до 550 тыс.). Сокращаются «силы передового базирования» США в Европе и Азии (со 150 до 100 тыс. чел.). Во многом эти сокращения компенсируются усилением роли ВТО и ВКО, а также ростом мобильности ВС, роботизацией и автоматизацией ведения военных операций.

Общий объем «экономии» военного бюджета составит за ближайшие десять лет 450 млрд долл. (реалистичный вариант) или 1 трлн долл. (наиболее радикальный вариант, против которого возражают сами военные и нынешний министр обороны Л. Панетта). Планируется также введение системы строгого аудита минобороны, известного своей расточительностью и коррупционными связями с ВПК [2]. Таким образом, в 2010 году в США были приняты принципиальные решения, уточняющие на долгосрочную перспективу обе группы проблем, лежащих в основе военной политики США: цели и задачи политики и ресурсы, выделяемые для их решения.

Есть все основания для того, чтобы в Военной доктрине России также были осуществлены корректировки и сделана существенная переоценка ситуации, прежде всего в двух ведущих группах факторов: целей и задач внешней и военной политики, прежде всего с точки зрения определения их четкой приоритетности, имея в виду национальную безопасность.

Причем как внешних, так и внутренних опасностей и угроз с выделением впоследствии из них «чисто» военных. Представление о приоритетах таких угроз национальной безопасности дают многие данные: их перечень — в официальных документах и заявлениях, бюджетных приоритетах, кадровых и иных административных решениях, деятельности отдельных федеральных органов власти. Так, например, в деятельности Росфинмониторинга такая приоритетность просматривается отчетливо (рис. 1).

Рис. 1 [3]

Аспекты в работе Росфинмониторинга отчетливо показывают приоритеты в деятельности Правительства РФ и обеспокоенность руководства страны внутренними опасностями и угрозами, которые распределяются следующим образом:

1. Борьба с терроризмом (23,2%);

2. Коррупция (17%);

3. Государственные закупки (16%);

4. ЖКХ (7,8%);

5. Наркотики (6,8%).

Очевидно, что на первом месте (борьба с терроризмом) оказались внутренние военные опасности, которые, во-первых, связаны с внешними факторами (поддержкой из-за рубежа), и, во-вторых, скоррелированы с другими приоритетами, которые в наибольшей степени влияют на дестабилизацию и развитие внутренних опасностей, превращения их во внутреннюю военную угрозу, прежде всего сепаратизма. При этом такие уточнения и корректировки должны быть сделаны в соответствии с целями и задачами национальной стратегии, а не исходя из интересов отдельных родов и видов ВС России, финансово-промышленных групп и других лоббистских объединений. Поэтому определение этих параметров должно быть сделано не на уровне МО и ГШ, а на уровне высшего политического руководства с участием МИД, СВР, руководства ФС РФ и представителей структур всей военной организации страны.

К решению таких задач необходимо привлечь также экспертное сообщество, общественные институты и региональные органы власти. Только при таком «соборном» общем понимании целей и задач развития нации определение приоритетов и угроз может стать реальным обоснованием для решения, какими средствами и в каком объеме (откровенно говоря, — какой «долей ВВП») должна жертвовать нация. Особое значение в этой связи приобретает увеличение эффективности использования выделяемых на военные цели ресурсов. Надо понимать, что, не имея союзников, Россия может рассчитывать в основном только на собственные силы. Видимо, объективный предел, на который мы можем ориентироваться, расходов на оборону, составляет не более 5% своего ВВП. Собственно масштаб, объем национальных ресурсов в целях обороны определяется такого рода показателями. Другое дело, что политические цели и средства лежат за пределами экономических критериев, потенциально существенно расширяя национальные возможности обеспечения безопасности.

Наконец, очень важный вопрос заключается в том, насколько эффективно тратятся эти ресурсы, если цели и приоритеты правильно сформулированы. Именно такая задача представляется самой трудной для решения потому, что в России не существует ни «реальных денег», ни процесса конкуренции при выборе того или иного решения, ни тем более процесса оценки по критерию «стоимость — эффективность». Основные решения по распределению ресурсов принимаются субъективно, как правило, игнорируя как поставленные цели и задачи, так и механизм распределения ресурсов. Поэтому нам изначально важно решить три принципиально управленческие задачи:

1. Определить военно-политические цели и задачи, оформить их законодательно и нормативно;

2. Уточнить распределение ресурсов, прежде всего бюджетных, для решения этих целей и задач;

3. Создать эффективный механизм распределения выделенных национальных ресурсов и контроля над их использованием.

Эти задачи являются ключевыми для военной политики современного государства и им должно быть уделено самое пристальное внимание. К сожалению, в прежние десятилетия именно эти задачи «выпадали» из поля зрения высшего руководства страны, более того, нередко сознательно им игнорировались.

На протяжении последних 50 лет специалисты американской исследовательской корпорации РЭНД старались решить проблему неопределенности в долгосрочном стратегическом планировании. Успехи РЭНД в этом направлении связаны с исследованиями, которые выполнялись на пересечении четырех областей знания: компьютерные технологии, теория и практика стратегического планирования, теория сложных адаптивных систем, аналитическая теория (см. рис.). Исследования РЭНД подчеркивают следующий тезис. Неопределенность при стратегическом планировании необходимо преобразовать в пространство возможностей или пространство сценариев.

Рис. 2

Разрабатываемая стратегия для пространства возможностей должна максимизировать пространство успеха и минимизировать пространство провала (см. рис. 2). Выделение отдельных областей данного пространства позволяет выявить риски и возможности, связанные с той или иной областью. Это, в свою очередь, позволяет найти опции, позволяющие улучшить возможности или выбрать наиболее оптимальные из множества пространства сценариев. Анализ возможных сценариев позволяет лучше понять и провести сравнение опций, создавая условия для формирования экономически приемлемого ответа на стратегические вызовы.

Чтобы продемонстрировать суть данной философии на рис. 3 приводится схематический пример двумерного пространства возможностей, сформированного двумя факторами неопределенности. В зависимости от того, какая будет выбрана стратегия, А или Б, и как хорошо она будет реализована, ситуация оказывается в той или иной точке данного пространства. Вероятнее всего обе стратегии окажутся успешными в стандартном случае, однако стратегия Б, обеспечивает большую вероятность успеха или, по крайней мере, обеспечивает больше возможностей для успеха в зависимости от других факторов на большей части пространства возможностей. В этом смысле стратегия Б является более устойчивой по отношению к возможной неопределенности.

Рис. 3. Сравнения стратегий А и Б на диапазоне условий 1 и 2

Исследователи РЭНД дают следующие рекомендации по долгосрочному стратегическому планированию в условиях неопределенности. Работа с неопределенностью требует как креативного, многоаспектного анализа всего диапазона возможностей, так и сведения всего многообразия возможностей в четкие рекомендации, которые позволят лицам, принимающим решение, лучше понимать и осуществлять выбор из множества предлагаемых стратегий. На обоих этапах процесса необходимо привлекать человеческий потенциал (для организации мозгового штурма, игры, и т. д.), так и использование аналитических методов с применением вычислительной техники.

Работа должна быть основана как на теоретическом анализе, так и на обработке большого массива данных. Для уменьшения неопределенности важным является неоднократное повторение сценариев для различных условий. Хотя предполагается, что разрабатываемые стратегии не должны меняться в течение долгого периода времени, в реальности они постоянно пересматриваются. По мере возможности процесс планирования должен предусматривать возможность и необходимость некоторой адаптации и идентифицировать сигналы и индикаторы, запускающие процесс адаптации.

Поскольку в любом случае будет иметь место неожиданное развитие событий, планирование должно также обеспечить общие средства и возможности, а также организационную гибкость, делающие возможной быструю адаптацию к непредвиденным обстоятельствам. Таким образом, гибкость является частью хорошего планирования и  позволяет «справиться» с неожиданностью, как неотъемлемым свойством реальности.

Общая концепция хорошей аналитической практики, работающей с неопределенностью, сводится к тому, чтобы показать ответственному лицу ключевые предположения, убедиться, что он их понимает и затем представить результаты. Однако даже если политики принимают предположения, в дальнейшем необходимо будет их дополнять. Необходимо быть уверенным, что: исключенные вследствие неопределенности из анализа cоображения и аспекты не оказывают критического воздействия на сделанные заключения и выводы; сделанные выводы и заключения позволяют выявить разумные способы хеджирования (выстраивания преград, методов борьбы) последствий неопределенности и включают подготовку к адаптации. Причем привлечение внимания политика к важности такого хеджирования, оказывается гораздо более ценным, чем шлифовка и доведение базового варианта стратегии, разрабатываемого в рамках аналитического исследования.

Важным направлением исследований проблемы неопределенности в корпорации РЭНД является анализ аксиоматических допущений при долгосрочном планировании. Естественно, что долгосрочное планирование на 30–50 лет сильно зависит от таких допущений. Ограничение любого долгосрочного плана заключается в том, что он принципиально не может противоречить картине мира авторов плана, или тех, кому этот план адресован. Картина мира — система интуитивных представлений о реальности. Следует подчеркнуть системность картины  мира, из чего следует, что она должна быть внутренне непротиворечивой. Картина мира может быть, довольно сказочной, но в любом случае она должна быть внутренне непротиворечивой. Различают философскую картину мира, которая состоит из системной совокупности различных объяснений мироздания и связей в нем. Также существует религиозная картина мира, которая основана на вере в божественный замысел о мире и божественное творение, и мира, и человека.

Выделяют также научную картину мира, которая складывается из доминирующей научной парадигмы и системы сопутствующих теорий. В рамках научной картины мира проводятся исследования, строятся научные прогнозы, создаются экспериментальные и промышленные образцы. В отличие от религиозной картины мира, философская и религиозная картины мира способны к эволюции. При этом научная картина мира наиболее динамичная. Основное ее отличие заключается в средневековой максиме, согласно которой естественные явления следует объяснять только через естественные явления. Философская и религиозная картины мира кроме естественной, наличной действительности включают в себя также трансцендентную реальность.

В создании отдельно взятого человека все эти картины мира, как ни странно, могут сосуществовать. При этом знание, полученное в рамках одной картины мира, принципиально не совместимо со знанием, полученным в рамках другой картины мира. Научное знание несовместимо с религиозным опытом, метафизические объяснительные схемы целенаправленно отвергаются наукой, которая основана на позитивизме. Тем не менее, на фундаментальном уровне, опыт человека может объединять все картины мира. В философии существует направление, которое непосредственно изучает априорные основания научного знания — философия науки. Огромное влияние на философию науки и на саму науку оказала и религия. П. Гайденко убедительно показывает, что такие абстрактные понятия  как бесконечно малая величина или ноль пришли в математику из религиозной философии средних веков [4].

В сфере стратегического долгосрочного планирования исследователи пользуются той картиной мира, которая доминирует в их сознании. Так как сфера планирования включает в себя не только технологический и экономический компоненты, но и политический, на процесс долгосрочного планирования влияние могут оказывать и философская, и религиозная картины мира. Политика, в конце концов, — это практическое выражение морали, того, что человек, общество и государство желают иметь или того, чем они желают быть. Трудно не согласиться со словами директора института философии РАН, академика А. А. Гусейнова, который размышляя о связи политики и морали, пришел к выводу, что «адекватно понятая политика не может не быть продолжением морали, точно так же как адекватно понятая мораль не может не развернуться в политику, что они, словно два лица единого Бога входов и выходов Януса, не могут отделаться друг от друга без того, чтобы это не погубило каждую из них в отдельности» [5].

Полностью с текстом первого тома новой книги

«Стратегическое прогнозирование и планирование внешней и оборонной политики»,

подготовленной коллективом Центра военно-политических исследований МГИМО

под общим руководством профессора, д.и.н. А. И. Подберезкина

можно ознакомиться здесь.

 


1. Конышев В., Сергунин А. Что означает новая военная доктрина США для России? / Эл. ресурс: «Экспорт вооружений». 2012. 16 февраля / http://www.arms-expo.ru/055057052124050054055054055.html

2. Конышев В., Сергунин А. Что означает новая военная доктрина США для России? / Эл. ресурс: «Экспорт вооружений». 2012. 16 февраля / http://www.arms-expo.ru/055057052124050054055054055.html

3. Публичный отчет о работе Федеральной службы по финансовому мониторингу в  2013  году / http://fedsfm.ru/content/files/activity/annualreports/%D0%BF%D1%83%D0%B1%D0%BB%D0%B8%D1%87%D0%BD%D1%8B%D0%B9%20%D0%BE%D1%82%D1%87%D0%B5%D1%82_2013.pdf.  С. 13.

4. Гайденко  П. П. История новоевропейской философии в  ее связи с наукой. М., 2009.

5.  Гусейнов А. А. Мораль и политика: уроки Аристотеля // Философия. Политика. Культура. М.: Прогресс-Традиция, 2011. С. 4–25.

19.03.2015
  • Эксклюзив
  • Аналитика
  • Военно-политическая
  • Глобально