Долгосрочный прогноз и стратегия

Будущее России будет зависеть от многих факторов, часть из которых (темпы развития ВВП, состояние безопасности, уровень НЧК и др.) относительно известны, прогнозируются, как минимум, в общих чертах и учитываются (худо-бедно) в стратегическом планировании в последние годы. Но есть и другие важные факторы, влияние которых либо недооценивается, либо вообще не учитывается в современном стратегическом планировании, например, значение для развития и безопасности государств информационных технологий[1].

С 80-х годов прошлого века мы все эти десятилетия не просто отставали, но демонстративно игнорировали нарастающее отставание СССР и России от темпов развития информационных отраслей. Вплоть до сегодняшнего дня начала очередной кампании «цифровизации».

Бывший помощник президента В.Ю. Сурков, чьи взгляды, как минимум, всегда были оригинальны, между тем, написал в своём «прогнозе» на 100 лет о том, что не только экономика, но и социальные, и политические системы изменятся коренным образом именно благодаря радикальной информатизации и роботизации. С точки зрения стратегического планирования в России, это может означать только одно: проблемы её социально-экономического развития и безопасности в наибольшей степени будут зависеть от результатов её информационно-технологического развития, что в принципе отнюдь не является новым выводом. В частности, В.Ю. Сурков написал: «В нашей электронной современности уже существуют технические возможности для того, чтобы граждане могли представлять себя сами, напрямую включаясь в процедуры принятия решений. Если понадобится очередной закон о, допустим, каком-нибудь пчеловодстве, то в его составлении, внесении, обсуждении и принятии могут непосредственно, в режиме онлайн участвовать все, кому есть до этого дело – пчеловоды, любители меда, косметологи и фармацевты, люди, покусанные пчелами, и люди, покусавшие пчел, и аллергики, и юристы, производители ульев и дымарей, пчелофилы и пчелофобы, и, наконец, просто те, кому всегда есть дело до всего. В этой схеме нет парламента. Вместо него – средства связи, алгоритмы и модераторы. И это ложное освобождение: избавляясь от «конгрессменов-узурпаторов», избиратель тут же попадает во Всемирную паутину и запутывается в Сети. Он вступает в двусмысленные и неравноправные отношения с миром машин.

… Выборы, законотворчество, многие функции исполнительной власти, судебные и арбитражные разбирательства, дебаты и даже протестные акции – всё это можно будет делегировать искусственному интеллекту, не покидая вечеринку. Конечно, политический класс полностью не исчезнет. Ведь у алгоритмов есть владельцы. По К. Марксу, кто владеет средствами производства, тот обладает и решающим влиянием. В цифровую эпоху это IT-гиганты, которые поворачиваются передом (дружественным интерфейсом) к народным массам, а задом (гостеприимно распахнутым бэкдором) – к спецслужбам. Цифровики и силовики, таким образом, останутся в игре.

Главной особенностью безлюдной демократии станет резкое снижение роли человеческого фактора в политическом процессе. Вожди и толпы постепенно покинут историческую сцену. А выйдут на неё машины.

Как человек «произошёл от обезьяны», так и машина «происходит от человека» и занимает его место на вершине эволюции.

Человеческое, «слишком человеческое» государство веками развивалось как постоянно расширяющаяся семья (семья-род-народ-нация...), в которой находилось место отцам отечества и его сынам, и дочерям, и Родине-матери, и любви, и насилию. Ему на смену придёт техногенное государство, в котором иерархия машин и алгоритмов будет преследовать цели, недоступные пониманию обслуживающих её людей.

Железная логика машинного мира неуклонно стремится исключить человеческий фактор (понятие, давно ставшее синонимом фатальной ошибки) ради эффективности систем управления. Биологические граждане будут иметь всё больше комфорта и всё меньше значения.

… Несколько небольших по территории и населению стран смогут нарастить столь мощные кибернетические ресурсы, что окажутся в состоянии контролировать значительную часть пока ещё «ничейного» киберпространства и при необходимости парализовать военные и экономические потенциалы самых больших государств. Как в XVI веке крохотная Португалия обрела несоразмерное могущество с помощью всего нескольких десятков кораблей, пары тысяч моряков и купцов, и своевременного захвата «ничейных» морских торговых путей, так и будущие карликовые сверхдержавы посредством умело комбинируемых технологий e-war и e-commerce сравняются по влиянию с традиционными сверхдержавами»^[2].

В нынешней российской реальности подобный прогноз В.Ю. Суркова может означать, что движение в развитии государства и нации нашей страны возможно и даже вероятно в этом направлении, а именно те страны, которые смогут добиться «кибермогущества», смогут быть не только самыми успешными, но и самыми безопасными, и самыми агрессивными. Причём не через 100 лет, а гораздо раньше. В наших реальностях, когда санкции, пандемия и отсталость элементной базы и ПО России, формируют условия её развития, необходимо, как минимум, обеспечить себе суверенитет в кибернетической области – элементной базы, программного обеспечения, гаджетов, больших баз данных, искусственного интеллекта и др. критериев. Другими словами, нужна национальная стратегия, где информационно-когнитивные технологии занимают наиболее приоритетное место. Как пишет опытный теоретик и практик в области стратегии Дж. Малаган, (стратегия) – «образ мышления и действия правительства…. Своим успехом (такие) страны обязаны стратегическому планированию – пониманию целей и средств их постижения»[3]. Важно, однако, точно оценить такие стратегии.

И первое, и второе основано на современной и достаточно субъективной оценке состояния МО-ВПО и государства, с одной стороны, политической воле и стратегическом прогнозе развития такого состояния, – с другой. Наконец, точной оценке возможных действий противника, прежде всего, его стратегии. Иными словами, нужна максимально точная, а не просто адекватная оценка состояния ВПО и намерений противника, политическая воля и стратегический план для организации соответствующего оценке противодействия.

Это, как показывает история, – не просто даже при наличии многочисленных и авторитетных источников информации. Накануне нападения Германии на СССР, например, у руководства нашей страны (по признанию заместителя начальника внешней разведки П. Судоплатова) было более 300 источников информации относительно намерений Германии, однако, оценка в итоге оказалась не точной, запоздалой. По двум основным причинам, во-первых, вся эта информация «отражала колебания» гитлеровского руководства, а, во-вторых, продолжалась интрига между Молотовым и Гитлером относительно геополитических договоренностей СССР и Германии о будущих сферах раздела влияния, поддерживавшаяся послом Шуленбургом, и другими мероприятиями по дезинформации. Иначе говоря, окончательная концентрация войск и решения произошли в последние 2 недели на фоне широкой дезинформационной кампании[4].