О некоторых закономерностях российско-китайских отношений. Часть IIII

>>Часть I<<

>>Часть II<<

 

ФАЗА 2, ЭТАП 2 — Уступки Советского Союза Китаю (7 сентября 1953 года – 18 апреля 1958 года).

Этап 2 Фазы 2 в истории российско-китайских отношений, длившийся с 7 сентября 1953 года до 18 апреля 1958 года, так же, как Этап 2 Фазы 1, длившийся с декабря 1917 года до сентября 1920 года, отмечен «широкими жестами» и односторонними в том числе уступками Китаю. 

Исследователь НИИ Современного Китая Китайской Академии общественных наук, исследователь Центра исследований мировой истории периода «холодной войны» Восточно-Китайского педагогического университета Ли Даньхуэй убеждена, что после образования КНР китайско-советские межгосударственные отношения напрямую зависели от состояния отношений между правящими партиями в этих странах – КПК и ВКП(б)/КПСС. Кроме того, по её мнению и в китайской и в советской политических системах влияние вождей как высшей инстанции на внешнеполитическую деятельность государства было существенным, поэтому китайско-советские отношения в определённом смысле представляли собой «дипломатию глав» или «дипломатию вождей». В этих условиях, полагает Ли Даньхуэй, персональные идейные воззрения, знания, поступки высших руководителей КПК и КПСС, а именно Мао Цзэдуна и Н.С.Хрущёва, в особенности понимание ими смысла социалистического строительства в своих странах и поиск ими путей развития своих стран, были чрезвычайно важным фактором, определявшим вектор китайско-советских отношений, – от информации, которой располагали вожди, от их ощущений, даже от их настроения напрямую зависели любые важные решения и изменения, касавшиеся двусторонних отношений.

По записанным Ли Даньхуэй в июле 1995 года воспоминаниям китайского дипломата-ветерана Жун Чжи и работавшего в 50-е годы XX века в ЦК КПК переводчика Чжу Жуйчжэня в то время все вопросы, касавшиеся контактов с СССР, решались непосредственно высшим руководством КПК. В отличие от контактов с другими государствами, все решения, имевшие отношение к Советскому Союзу, принимал непосредственно Мао Цзэдун в обход МИД КНР и Отдела международных связей ЦК КПК. По всем вопросам посол СССР в КНР также обращался непосредственно к Мао Цзэдуну, позднее обращался и к Чжоу Эньлаю для передачи поставленного вопроса Мао Цзэдуну.

По мнению Ли Даньхуэй «исторически оптимальными», читай, наиболее выгодными для Китая, были отношения КНР с Советским Союзом с 7 сентября 1953 года до XX съезда КПСС в феврале 1956 года, поскольку «смерть Сталина дала возможность второму поколению советских руководителей пересмотреть отношения с Китаем на принципах равноправия».

После того, как 7 сентября 1953 года Хрущёв возглавил КПСС,  он стал активно и инициативно пересматривать экономические отношения с Китаем. После заключения советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года СССР начал помогать Китаю в сооружении и реконструкции ряда промышленных объектов и объектов ВПК. В начале 1954 года китайская сторона обратилась к СССР с просьбой ускорить оказание такой помощи, и Хрущёв, откликнувшись на эту просьбу, стал выяснять, как обстоят дела по каждому объекту советской помощи в Китае. При этом он один за другим отклонял аргументы тех руководителей КПСС, которые говорили о возможных проблемах и о нежелательных последствиях для экономики СССР в связи с оказанием помощи Китаю. Хрущёв объяснял членам Президиума ЦК КПСС, что предстоящая советско-китайская встреча на высшем уровне не должна ограничиться политической декларацией, – необходимо, полагал Хрущёв, чтобы в ходе этой встречи была создана экономическая основа для укрепления союза двух стран. В сентябре 1954 года, непосредственно перед визитом в Китай, на очередном заседании Президиума ЦК КПСС обсуждалась окончательная редакция экономического соглашения и других документов, которые должны были быть подписаны в ходе советско-китайских переговоров. На этом заседании Хрущёв подчеркнул, что если дружба между Советским Союзом и Китаем не будет выстраиваться на прочной основе конкретных действий, на понимании того, что стороны нужны друг другу и ответственны друг перед другом, никакой договор между ними не будет долговечным. Как сказал тогда Хрущёв (Цитата взята и переведена из китайского источника. - А.Ш.): «Если в этот важный момент празднования в Китае пятой годовщины образования КНР мы не откликнемся на его просьбу о помощи в преодолении вековой отсталости и не поможем ему в реализации ключевых планов развития социалистической промышленности на ближайшие пять лет, мы упустим исторический шанс для установления и укрепления дружбы с ним».

Визит советской партийно-правительственной делегации во главе с Хрущёвым в КНР с 29 сентября по 12 октября 1954 года стал первым официальным визитом главы СССР в Китай. Как отмечает в этой связи Ли Даньхуэй:«Прибыв с визитом в Китай, Хрущёв покончил с традицией сталинской эпохи, когда руководители КНР приезжали в Москву на поклон, продемонстрировал равноправное отношение к Китаю, продемонстрировал признание Советским Союзом Китая как своего равноправного партнёра в азиатских и мировых делах, продемонстрировал признание статуса Китая как державы, имеющей право решающего голоса в международной политике. Шаги Хрущёва позволили Мао Цзэдуну ощутить себя равноправной стороной, – явление, невиданное прежде в отношениях Китая с Советским Союзом».                                     Добавим, –  визиты руководителей КПК в Москву «на поклон» действительно никак не укладывались в рамки политической ханьской традиции, ибо «на поклон» к «Сыну Неба – правителю Срединного Государства» надлежит прибывать «варварам четырёх сторон света с дарами, демонстрирующими покорность». Вот почему, когда в сентябре 1954 года «на поклон» в Пекин впервые (!) прибыл руководитель Государства Российского, в ханьском сознании руководителей КПК всё встало на свои места, а щедрые «дары», которые привёз в столицу «Срединного Государства» «варварский» визитёр, окончательно гармонизировали их (руководителей КПК) картину мира, нередко возникающую у них подсознательно, помимо их воли, на подкорковом уровне, но тем не менее серьёзно влияющую на их мотивацию и на их поступки.

«Дары» Хрущёва на самом деле были щедрыми. В ходе визита стороны подписали ряд документов: о выводе советских войск с военно-морской базы Люшунькоу в Китае, о передаче китайской стороне этой базы и о безвозмездной передаче ей всего находящегося там технического оборудования, о передаче Китаю советских акций четырёх смешанyых советско-китайских компаний (нефтяной, цветных металлов, авиационной, кораблестроительной), о помощи Китаю в сооружении 15 новых промышленных объектов и о расширении поставок советского оборудования для уже сооружавшихся и реконструировавшихся с помощью СССР 141 объекта, о научно-техническом сотрудничестве, о предоставлении Китаю нового долгосрочного советского кредита на сумму 520 млн. «старых» рублей.

Кроме того, советская делегация сделала китайской стороне два отдельных «подарка»: во-первых, Китаю были предоставлены техника и оборудование, необходимые для организации государственного зернового сельхозпредприятия на 20 тысяч га посевных площадей, и, во-вторых, Китаю были безвозмездно переданы 83 единицы станков и сельскохозяйственной техники, которые в тот момент экспонировались на выставке в КНР.

Ещё одним «подарком» Китаю в ходе визита Хрущёва в КНР в октябре 1954 года было его обещание «подумать» о денонсации секретного соглашения к Договору о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года о недопустимости предоставления концессий третьим странам (прежде всего США, Великобритании и Японии) как на территории советского Дальнего Востока и Средней Азии, так и на территории Северо-Восточного Китая и Синьцзяна, а также о запрете гражданам третьих стран вести экономическую либо иную деятельность в этих регионах. Своё «обещание» Хрущёв сдержал, и 10 мая 1956 года советское правительство официальной нотой уведомило правительство КНР о денонсации этого секретного соглашения как «не отвечающего духу дружбы между нашими странами». В ответной ноте китайское правительство поддержало советскую инициативу.

Таким образом СССР окончательно «ушёл» из Синьцзяна и Северо-Восточного Китая – регионов, где многие десятилетия Государство Российское имело экономические, а также военные интересы, активно реализовывало их, а порой даже отстаивало с оружием в руках.                                                   

Ли Даньхуэй пишет:«Многочисленные практические уступки, которые Хрущёв сделал Китаю, позволили в основном разрешить проблемы, оставшиеся в наследство от сталинской эпохи. Мао Цзэдун смог наконец избавиться от долго скрываемого чувства обиды на то, что ему приходилось быть «младшим партнёром» Сталина, и по-настоящему «распрямил спину» в отношениях с СССР. Позднее Мао Цзэдун так говорил про это время: «Встретившись первый раз с товарищем Хрущёвым, говорили много. Он упразднил китайско-советские «кооперативы», ущемлявшие суверенитет Китая, вызвал доверие к себе». Как отмечает Ли Даньхуэй, Мао Цзэдун был глубоко благодарен Хрущёву за «дух равноправного сотрудничества» и расширение масштабов помощи Китаю, в письме Чжоу Эньлаю 11 октября 1954 года он особо отмечал, что, публикуя подписанные с Советским Союзом документы, необходимо разместить их в передовице, дабы подчеркнуть важность этого события. Две недели спустя Мао Цзэдун, в числе других руководителей ЦК КПК осматривая выставку достижений Советского Союза в сфере экономического и культурного созидания, сделал обстоятельную запись со словами глубокого восхищения «братской дружбой».

Помимо обстоятельной благодарственной записи в книге почётных посетителей советской выставки, Мао Цзэдун отблагодарил Советский Союз за его «дары» тем, что в 1954 и в 1955 годах поддержал внешнеполитические шаги СССР, например, заключение «Варшавского договора» 14 мая 1955 года, установление дипотношений между СССР и ФРГ, заключение Советским Союзом, США, Великобританией и Францией «Государственного договора о восстановлении независимой и демократической Австрии, подписанного в Вене 15 мая 1955 года», переговоры СССР с Западом о сокращении вооружений, опубликование декларации о мире. Кроме того, установив дипотношения с Югославией, Китай тем самым положительно отреагировал на решение Хрущёва улучшить советско-югославские отношения.

Спасибо, конечно, Китаю за поддержку Советского Союза на международной арене после визита Хрущёва в КНР в 1954 году, однако вряд ли неядерная, только начавшая своё экономическое восстановление держава, какой являлся Китай в те годы, могла, к примеру, принципиально помочь созданию «Варшавского блока» или стать решающим бустером переговоров о сокращении вооружений между СССР и странами Запада.

Теперь к вопросу о том, почему ряд членов Президиума ЦК КПСС перед визитом Хрущёва в КНР в 1954 году возражали против расширения масштабов советской помощи Китаю.

По воспоминаниям бывшего заместителя министра внешней торговли СССР при обсуждении в 1954 году просьбы Китая об оказании широкомасштабной советской помощи он высказался в том смысле, что возможности тяжёлого машиностроения Советского Союза ограничены, и что СССР обладает крайне ограниченными ресурсами для помощи Китаю в строительстве промышленных объектов и в поставках оборудования на них, поэтому, если решение о незамедлительной помощи Китаю будет принято, это создаст дополнительную нагрузку на производство в Советском Союзе, создаст для него дополнительные трудности. Этой же позиции придерживался, к примеру, и член Президиума ЦК КПСС К.Е.Ворошилов, который говорил (Цитата взята и переведена из китайского источника. - А.Ш.): «Сейчас, когда ещё не зажили раны, нанесённые страшной войной с фашизмом, помощь Китаю для нашего народа непосильна. Ведь сколько проектов, сколько сложного оборудования для этого необходимо! Это потребует направления в Китай тысяч специалистов».

Ранее, сразу после заключения китайско-советского Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года, даже «Жэньминь жибао» 2 марта 1950 года опубликовала специальный материал, в котором подчёркивалось, что Советскому Союзу, предоставляющему Китаю необходимую технику, оборудование, кредит, приходится в рамках своей плановой экономики изымать средства для оказания помощи КНР из уже ранее свёрстанных программ собственного экономического развития; в этой связи центральная китайская газета писала: «Всё взаимосвязано: чем больше Советский Союз будет передавать нам свои средства производства, тем больше будут сокращаться его собственные производственные возможности, тем больше будут снижаться темпы роста его социалистической экономики, а это в свою очередь потребует от советского народа ещё больших усилий для компенсации потерь. Советский народ жертвует частью собственного благополучия во имя помощи китайскому народу».

Хорошо известный в новом Китае политический деятель Чэнь Юнь, который до образования 27 сентября 1954 года Госсовета КНР являлся заместителем председателя Государственного административного совета Центрального народного правительства КНР и главой Финансово-экономической комиссии Государственного административного совета Центрального народного правительства КНР, а после образования Госсовета КНР и до 1966 года – первым заместителем премьера Госсовета КНР, в 80-е годы говорил: «Советский Союз – социалистическое государство, и его помощь нам в те годы была искренней. Например, изготовив два агрегата, Советский Союз один оставлял себе, а другой отдавал нам».

После заключения советско-китайского Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи от 14 февраля 1950 года СССР действительно оказывал Китаю значительную экономическую и техническую помощь. Помимо прямой военной и военно-технической помощи КНР в годы Корейской войны, Советский Союз оказывал существенную помощь в становлении индустриальной базы промышленности, прежде всего тяжёлой промышленности, и ВПК Китая. Советской стороной проводились изыскательские и геолого-разведочные работы на территории КНР для выбора площадок под новые объекты промышленности и ВПК, для разработки месторождений полезных ископаемых. СССР также предоставлял Китаю соответствующее техническое оборудование для ряда объектов промышленности и ВПК с его последующим монтажём и пуско-наладкой. Причём, техника, которую Китай получал из СССР, была самой передовой по советским меркам, а в некоторых случаях – лучшей в мире. Так, в 50-е годы СССР построил в Китае лучшие в мире доменные печи, которыми управляли советские специалисты. В частности советскими доменными и мартеновскими печами были оснащены спроектированные в Советском Союзе Уханьский и Баотоуский металлургические комбинаты.

Особую роль в помощи Китаю играла подготовка советскими специалистами колоссальных объёмов проектно-технической документации, необходимой для сооружения и реконструкции объектов в КНР. На начальном этапе после образования КНР из-за многочисленных проектных и технических изъянов по вине китайских специалистов, проектировавших новые малые производственные предприятия либо восстанавливавших, реконструировавших в незначительных масштабах старые производственные предприятия, государство несло серьёзные убытки. Вот почему, когда возник вопрос о проектировании гигантских и технически сложных производственных объектов, китайскому руководству стало понятно, что, взявшись за выполнение такой задачи, Китай не только не сможет решить её самостоятельно, но и будет вынужден на полпути просить о помощи советскую сторону.  Поэтому, как считал тогда Чэнь Юнь, «в течение нескольких лет, пока в Китае не подготовлены собственные высококлассные технические специалисты, привлечение советских проектировочных групп является быстрым, экономичным и надёжным способом решения поставленных задач».

Причём, вал проектно-технической документации, которую должны были подготовить для Китая советские специалисты, всё возрастал по мере расширения перечня объектов промышленности и ВПК, сооружавшихся и реконструировавшихся в КНР с помощью Советского Союза.                                                                             

20 апреля 1950 года был подписан советско-китайский Протокол о технической помощи Советского Союза Китаю, по состоянию на конец 1952 года СССР участвовал в сооружении и реконструкции 50 объектов промышленности и ВПК в КНР. 

С августа 1952 года до 15 мая 1953 года стороны вели в Москве детальные переговоры о расширении перечня объектов советской помощи, завершившиеся подписанием «Соглашения о помощи правительства Союза Советских социалистических республик Центральному народному правительству Китайской Народной республики в развитии национальной экономики Китая», в соответствии с которым СССР должен был помочь Китаю в сооружении и реконструкции ещё 91 объекта, помимо тех 50, по которым советская помощь уже оказывалась с 1950 года.

По всем 141 объекту (50+91) СССР обязывался выполнить 70-80% проектных и чертёжных работ, поставить на эти объекты необходимое оборудование, оказывать техническую помощь, помогать китайской стороне в подготовке руководящих и технических кадров для работы на этих объектах, передать необходимую лицензионную и техническую документацию для производства соответствующей продукции на указанных объектах. 

Таким образом к моменту визита Хрущёва в КНР в 1954 году СССР уже был серьёзно обременён обязательствами по оказанию помощи Китаю. Хрущёв же добивался и добился того, что 12 октября 1954 года, в заключительный день визита советской партийно-правительственной делегации в КНР, был подписан соответствующий советско-китайский Протокол, согласно которому в перечень объектов советской помощи Китаю были включены ещё 15 новых единиц, а по уже фигурировавшим в перечне советской помощи 141 объекту были увеличены поставки оборудования.                                                                   

В течение 1955 года общий перечень 156 объектов (141+15), сооружавшихся и реконструировавшихся в Китае с помощью Советского Союза, был ещё больше расширен, однако в результате корректировок ( от каких-то объектов отказывались, работы по каким-то объектам объединялись и т.д.) к 1956 году фактическое число объектов советской помощи сократилось до 142 единиц.

С 1956 до 1960 года число новых объектов советской помощи увеличилось ещё на 162 единицы. В итоге на момент прекращения советской помощи КНР в 1960 году общее число объектов промышленности и ВПК в Китае, сооружавшихся и реконструировавшихся с помощью СССР, составляло 304 единицы (142+162); в этот перечень также входили 13 объектов, решение об оказании советской помощи по которым было принято в принципе, но не было оформлено документально. (См. Дун Чжикай, У Цзян, «Краеугольный камень индустрии нового Китая: исследования сооружения 156 объектов», издательство «Гуанчжоу цзинцзи чубаньшэ», 2004).

Мотивацию же Хрущёва, «пробившего» в 1954 году увеличение масштабов советской помощи Китаю, китайский историк Ли Даньхуэй объясняет его непрочными на тот момент позициями внутри СССР, в связи с чем он очень нуждался в политической поддержке со стороны Китая, а потому делал ему щедрые «подарки», – вот только, добавим, так или иначе за счёт  Советского Союза.

Добавим также, что, скорее всего, полагая себя альтер-эго Сталина, Хрущёв и в сфере китайской политике Советского Союза сумел размежеваться со своим политическим предшественником, демонстрируя Мао Цзэдуну «неслыханную при Сталине щедрость». 

Этот период, с 7 сентября 1953 года до XX съезда КПСС в феврале 1956 года Ли Даньхуэй называет апогеем, «медовым месяцем» китайско-советских отношений. Понимать это следует таким образом, что в указанный период Китай устраивало практически всё в китайской политике СССР, в особенности «широкие жесты», «подарки» и прочие уступки, в том числе односторонние, со стороны нового главы Советского государства.

Китайский историк Ли Даньхуэй отмечает, что после XX съезда КПСС и Мао Цзэдун и Хрущёв начали всесторонний поиск путей дальнейшего построения социализма в своих странах. В этих поисках их что-то объединяло и по-прежнему проявлялось «дружбой, временами даже очень тесной», с другой стороны их расхождения в процессе этих поисков оставляли на «тесной дружбе» «налёт дисгармонии» , в результате чего «в китайско-советских отношениях стали появляться трещины, а концепция тесной дружбы сменилась концепцией поиска общего при существующих различиях». 

Понимать это в том числе следует так, что после XX съезда КПСС, когда произошла переоценка многих установок развития социализма, советское руководство стало осознавать: многочисленные «подарки», уступки Китаю, подчас односторонние, «немыслимый при Сталине дух равноправия» в отношениях с ним на деле не всегда окупаются безусловной, стопроцентной политико-идеологической поддержкой с его стороны. Такого рода осознание так или иначе проявлялось в конкретных действиях советских руководителей, например, в том, что прагматичность советских уступок Китаю стала более выраженной, а это в свою очередь не нравилось китайской стороне и в итоге вело к углублению роковых «трещин» в советско-китайских отношениях.  

Как считает историк Ли Даньхуэй, после XX съезда КПСС Мао Цзэдун понял, что советская модель неидеальна, и начал искать собственный путь развития страны. Впервые о необходимости следовать самобытному, специфическому пути строительства социализма в Китае Мао Цзэдун официально заявил 25 апреля 1956 года на расширенном совещании Политбюро ЦК КПК в своём докладе «О десяти больших отношениях», в котором неоднократно указывал на «недопустимость слепого изучения советского опыта, недопустимость копирования и механического переноса всего». Позднее Мао Цзэдун так комментировал свой доклад: «Сказав в апреле 1956 года о «десяти больших отношениях», мы начали поиск собственного пути созидания. Принципы, на которых мы это делали, были такие же, как у Советского Союза, отличие было только в способах действий».   В период с 21 по 29 августа 1956 года Мао Цзэдун, редактируя политический доклад Лю Шаоци первой сессии VIII съезда КПК, написал: «У Китая не только множество своих особенностей в процессе демократической революции, но и множество своих особенностей в процессе социалистических преобразований и социалистического строительства». Мао Цзэдун говорил также о том, что процесс созидания в Китае должен основываться на собственных силах, а иностранная помощь должна быть лишь дополнением этому, полная зависимость от иностранной помощи – «абсолютная ошибка». Позднее Мао Цзэдун образно говорил о том, что китайцам надо «изживать в себе Цзя Гуя», – персонаж классического китайского романа «Сон в Красном Тереме», отличавшийся раболепием.

16 сентября 1956 года в докладе на первой сессии VIII съезда КПК о втором пятилетнем плане развития национальной экономики Китая Чжоу Эньлай сказал об этом более конкретно: «Идея о том, что не нужно создавать собственную целостную систему промышленности, а целенаправленно полагаться на иностранную помощь, ошибочна».

Критически относился к рекомендациям Советского Союза Китаю меньше заниматься сырьевой промышленностью и больше – машиностроением Чэнь Юнь, который полагал, что такого рода дисбаланс индустрии пагубен для национальных интересов Китая: «Если вдруг война, что будем делать при таком неполном развитии?» Точка зрения Чэнь Юня нашла отражение в докладе Чжоу Эньлая о плане развития национальной экономики КНР на 1957 год, сделанном на 2-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва в ноябре 1956 года: «Такая большая страна, как наша, должна создать собственную целостную систему индустрии, потому что может случиться так, что наступит сложный момент, а нас в полном объёме поддержать никто не сумеет».

Честно говоря, всегда вызывает уважение позиция руководителей КНР, ориентированная прежде всего и исключительно на национальные интересы собственной страны, вне зависимости от того, с кем Китай в тот или иной момент «дружит» и от чьей помощи зависит.

В декабре 1956 года Мао Цзэдун редактировал статью «Ещё об историческом опыте диктатуры пролетариата» и решительно вычеркнул из неё фразу «ускоренное развитие социалистического строительства в Китае – в значительной степени результат изучения советского опыта».

После XX съезда КПСС Мао Цзэдун начал критиковать советское руководство и в политических вопросах.

На первых порах он одобрял общий политический курс, выработанный 20-м съездом КПСС, и в принципе соглашался с тем, что критика Сталина на съезде была исторически оправдана. Например, уже 19 февраля 1956 года (но до секретного доклада Хрущёва «О культе личности и его последствиях», сделанного 25-26 февраля) в посвящённой итоговому докладу Хрущёва на 20-м съезде КПСС передовице «Жэньминь жибао» под заголовком «Исторически значимый документ» было сказано: «Обобщив опыт мирового революционного движения, Хрущёв творчески развил марксизм-ленинизм», «20-й съезд КПСС указал направление уверенного, всестороннего развития всего международного рабочего движения на основе марксизма-ленинизма». В своей речи на открытии VIII съезда КПК, 1-я сессия которого проходила с 15 по 27 сентября 1956 года, Мао Цзэдун сказал: «То, что на состоявшемся недавно съезде КПСС было выработано множество правильных установок, подвергнуты критике внутрипартийные недостатки, сделаны выводы о партийной работе, будет иметь чрезвычайно важное значение». Редактируя в августе 1956 года политический доклад Лю Шаоци на первой сессии VIII съезда КПК, Мао Цзэдун назвал 20-й съезд КПСС «важным политическим событием мирового значения» и отметил, что этот съезд «не только выработал многие новые политические установки в свете развития социализма, но и оказал существенное влияние в деле борьбы за мир во всём мире и прогресса человечества». В сентябре 1956 года на встрече с делегацией Союза коммунистов Югославии Мао Цзэдун, говоря о критике Сталина в КПСС, подчеркнул: «Это хорошая критика, она покончила с обожествлением личности, она «сорвала крышку», это освобождение, освободительная война, теперь все могут говорить, все могут задаваться вопросами».  Кроме того, воодушевлённый тем, что «Хрущёв сорвал крышку с котла», причём, «сорвал её вовремя, пока не рвануло», Мао Цзэдун и себе позволил высказаться о наболевшем, заявив, что «Сталин привнёс дух феодализма в практику коммунистического движения, и дышать этим воздухом было невозможно. Сталин уже превратился в Чингисхана коммунистического движения».

Не соглашался Мао Цзэдун сразу после XX съезда КПСС лишь с тотальным отрицанием Хрущёвым личности Сталина. 31 марта 1956 года на встрече с советским послом П.Ф.Юдиным Мао Цзэдун сказал, что Сталин совершил ошибки в некоторых, но не во всех вопросах. Тогда же на расширенном совещании Политбюро ЦК КПК прозвучала хорошо знакомая историкам фраза: «У Сталина 30% ошибок и 70% успехов, а в целом он великий марксист». В апреле 1956 года, редактируя выдержанную в духе этой политической «формулы» редакционную статью «Жэньминь жибао» «Об историческом опыте диктатуры пролетариата», Мао Цзэдун сделал приписку: «Сталин – великий марксист-ленинец, но марксист-ленинец, который совершил несколько серьёзных ошибок и не признал их. Мы должны оценивать Сталина с точки зрения истории, всесторонне и надлежащим образом анализируя то правильное и то ошибочное, что он сделал».

Однако к концу 1956 года Мао Цзэдун усилил критику советской стороны в вопросе оценки Сталина. Так, 15 ноября 1956 года на 2-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва он, прозрачно намекая на Хрущёва, сказал: «Мы не будем, как некоторые, очернять Сталина, уничтожать Сталина», «Есть два «клинка»: один – ленинский, другой – сталинский, вот его-то русские уронили», «Некоторые советские руководители постоянно роняют и ленинский «клинок». Мао Цзэдун также стал говорить о том, что в КПК есть те, кто «подпевает Хрущёву, уничтожающему Сталина», кто «заинтересован в борьбе против культа личности». Более того, Мао Цзэдун стал говорить, что культ личности бывает «правильный» и «неправильный», и замечал: «Я за культ личности».

Кадровым работникам КПК высшего звена Мао Цзэдун начал говорить о появлении противоречий в китайско-советских отношениях, выражая недовольство Советским Союзом и Хрущёвым. Например, 27 января 1957 года на совещании секретарей парткомов КПК провинций, автономных районов и городов центрального подчинения Мао Цзэдун так охарактеризовал китайско-советские отношения: «Вижу постоянную склоку», «Противоречия постоянно, а где противоречия, там и борьба. Сейчас в китайско-советских отношениях такие противоречия имеют место», «Ретрограды в Советском Союзе всё ещё рассчитывают на великодержавный шовинизм, но это у них не пройдёт».

Ещё один характерный эпизод. В 1957 году в телефонном разговоре с Чжоу Эньлаем, который в тот момент находился в Москве на переговорах, Мао Цзэдун раздражённо заметил: «Эти люди зарвались, лучше всего они понимают брань».

В тот период Мао Цзэдун так говорил о состоянии китайско-советских отношений: «Они хотят влиять на нас, мы хотим влиять на них...», «В целом пока сносно, можно заниматься поиском общего при существующих различиях», «Если они упрутся, да и ладно, вот только в один прекрасный день всё это прорвётся наружу».

В истории китайско-советских отношений 1956 и 1957 годы, отмечает историк Ли Даньхуэй, вообще характерны тем, что «горячая дружба» больше не основывалась исключительно на идеологической общности и на «искренности чувств», у каждой из сторон на первый план стали выходить многочисленные собственные практические интересы, которые они упорно отстаивали, каждый стремился оставить для себя свободу манёвра, стороны начали с настороженностью относиться друг к другу.

Например, 6 апреля 1956 года в КНР с визитом прибыла советская делегация во главе с А.И.Микояном, который должен был разъяснить Мао Цзэдуну и КПК суть политического курса, выработанного 20-м съездом КПСС и от имени советского правительства заключить с Китаем соглашение о помощи Советского Союза в сооружении 55 новых промышленных объектов на территории КНР. По мнению Ли Даньхуэй, удовлетворяя таким образом экономические интересы Китая, СССР взамен рассчитывал на поддержку китайским руководством нового политического курса КПСС.

Другой пример. В сентябре-октябре 1957 года советская сторона очень рассчитывала на то, что Мао Цзэдун в ноябре 1957 года примет участие Московском совещании представителей коммунистических и рабочих партий и поможет Хрущёву и КПСС окончательно преодолеть сложные политические последствия 1956 года (кризис в Польше и в Венгрии) и лета 1957 года (разгром «антипартийной группы» в СССР), в связи с чем советский посол Юдин неоднократно звонил Мао Цзэдуну, выясняя, поедет он в Москву или нет. В Москве же на тот момент проходили советско-китайские переговоры о помощи Советского Союза Китаю в сфере новых оборонных технологий, в том числе ракетного вооружения, поэтому до заключения соответствующего соглашения китайская сторона тянула время и не давала однозначного ответа по поводу поездки Мао Цзэдуна на Московское совещание. Когда стороны готовили проект соглашения о предоставлении Китаю этой советской помощи, Хрущёв прямо спросил главу китайской делегации Не Жунчжэня: «Советский Союз сможет предоставить Китаю материалы и образчики по новым оборонным технологиям, но сможет ли Мао Цзэдун присутствовать на Московском совещании?» Узнав об этом вопросе Хрущёва, Мао Цзэдун тут же принял положительное решение о поездке в Москву, однако только после того, как соглашение о советской помощи Китаю в сфере новых оборонных технологий было официально подписано 15 октября 1957 года, китайская сторона так же официально объявила о том, что делегация КПК во главе с Мао Цзэдуном прибудет в Москву для участия в торжествах по случаю 40-й годовщины Октябрьской революции и в работе Московского совещания представителей коммунистических и рабочих партий.

За кулисами Московского совещания представителей коммунистических и рабочих партий противоречия между КПСС и КПК приняли очевидный характер. Непосредственно перед Московским совещанием представителей коммунистических и рабочих партий проводилось Совещание представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран, на котором должна была быть принята Декларация. Однако Мао Цзэдун сходу отверг проект Декларации, предложенный советской стороной, последовал жёсткий обмен мнениями и жаркие дебаты, в результате чего делегация КПСС пошла на уступки и был достигнут компромисс.

Кроме того, в ходе Московского совещания представителей коммунистических и рабочих партий Мао Цзэдун кулуарно встречался с главами делегаций других стран, например, 8 ноября 1957 года с председателем Исполкома Компартии Великобритании Поллитом и Генеральным секретарём Компартии Великобритании Голланом, 6 и 15 ноября 1957 года с первым секретарём ЦК ПОРП Гомулкой, 18 ноября 1957 года с лидером итальянских коммунистов Тольятти. В ходе этих бесед Мао Цзэдун с одной стороны отстаивал престиж Советского Союза, но с другой стороны убеждал своих собеседников не следовать слепо иностранному опыту, не копировать его, исходить из собственных интересов. Мао Цзэдун также говорил о том, что необходимо «следовать правде», а не «подчиняться великой державе», если же «правда» на стороне небольшой страны, а не Советского Союза, то надо занимать сторону этой небольшой страны. Как пишет историк Ли Даньхуэй, Хрущёв с глухим раздражением терпел поведение Мао Цзэдуна в ходе Московского совещания ради того, чтобы делегация КПК помогла ему справиться с его собственными политическими проблемами.

КПК вынудила КПСС на уступки не только в процессе Московского совещания коммунистических и рабочих партий в ноябре 1957 года. Как считает историк Ли Даньхуэй, под давлением китайской стороны после XX съезда КПСС Хрущёв, особенно на фоне польских и венгерских событий осени 1956 года, когда он оказался в политическом одиночестве, даже вынужден был «сбавить обороты» критики Сталина.

Так, опубликованная в Китае в апреле 1956 года статья «Об историческом опыте диктатуры пролетариата», призывавшая оценивать не только отрицательное, но и положительное в деятельности Сталина, вскоре была переведена и перепечатана в «Правде», после чего дальнейшее углубление критики культа личности Сталина в СССР прекратилось. 29 декабря 1956 года в Китае появилось продолжение этой статьи -- статья «Ещё об историческом опыте диктатуры пролетариата», она также вскоре была переведена и неоднократно зачитывалась по московскому радио ведущими советскими дикторами. Сам Хрущёв в беседе с китайским послом Лю Сяо утверждал, что согласен с каждым словом и с каждой фразой этой статьи. 17 января 1957 года, выступая в посольстве КНР на банкете в честь китайской делегации во главе с Чжоу Эньлаем, Хрущёв заявил (Цитаты взяты и переведены из китайского источника. - А.Ш.): «Имя Сталина неотделимо от великого звания коммуниста», «Он храбро, бескомпромиссно защищал дело марксизма-ленинизма», «Мы критикуем Сталина за некоторые его перегибы и негативные качества, за то, что он совершил серьёзные ошибки». 6 ноября 1957 года на праздновании 40-й годовщины Октябрьской революции Хрущёв снова сказал (Цитата взята и переведена из китайского источника. - А.Ш.): «Как верный марксист-ленинец и несгибаемый революционер Сталин займёт должное место в истории. КПСС и советский народ будут помнить Сталина и дадут ему должную оценку».

В разгар польских и венгерских событий осени 1956 года Китай с одной стороны оказывал политическую поддержку Советскому Союзу, но с другой стороны в этот момент Мао Цзэдун неоднократно критиковал Хрущёва и КПСС за «доминирующее», «великодержавное» поведение. Так, в октябре 1956 года СССР, недовольный избранием Гомулки первым секретарём ЦК ПОРП, намеревался применить военную силу для разрешения польского кризиса. В этой связи Мао Цзэдун выразил советскому послу Юдину несогласие с действиями советской стороны  и предложил Советскому Союзу признать лидерство Гомулки, чтобы сохранить Польшу в социалистическом лагере. В итоге СССР воздержался от военного вмешательства в польские события.

По мнению историка Ли Даньхуэй именно критическая позиция Китая вынудила советское правительство опубликовать 30 октября 1956 года «Декларацию Правительства СССР об основах развития дальнейшего укрепления дружбы и сотрудничества между СССР и другими социалистическими странами», в которой признавались ошибки, допущенные в отношениях с социалистическими государствами, и заявлялось о том, что впредь СССР будет последовательно следовать ленинскому принципу равенства наций, будет готов обсуждать меры, устраняющие любую возможность нарушения принципов государственного суверенитета, равенства и взаимной выгоды.

Начавшийся 7 сентября 1953 года избранием Н.С.Хрущёва Первым секретарём ЦК КПСС Этап 2 Фазы 2 в истории развития российско-китайских отношений, характеризующийся столь неуважаемой в традиционной ханьской ментальности непоследовательностью и отказом от принципов ради текущего политического комфорта, что в полной мере продемонстрировали те силы в КПСС и в Советском государстве, которые олицетворял Хрущёв, «выдохся» к апрелю 1958 года. Понимание того, что Китай широко пользуется благами прежде всего экономического союзничества с СССР, но при этом не просто «не возвращает» столько, сколько от него ожидают, а ещё активно критикует и поучает «дающего», даже пытается идеологически и политически давить на него, вынудило советское руководство начать переосмысление своей китайской политики и предпринять шаги по «отвоёвыванию» утраченных позиций во внешнеполитическом диалоге с Китаем.

 

ФАЗА 2, ЭТАП 3 – «отвоёвывание» Советским Союзом утраченных позиций во внешнеполитическом диалоге с Китаем (18 апреля 1958 года — 2 марта 1969 года). 

Вероятно, даже в годы «широких жестов» и «подарков» Китаю в окружении Хрущёва были те, кому удавалось убедить его не «разоружаться» окончательно.

Так, выступая 11 октября 1956 года на постоянном совещании Госсовета КНР (В состав «постоянного совещания Госсовета КНР» входят премьер Госсовета КНР и его заместители, члены Госсовета КНР, заведующий секретариатом Госсовета КНР. - А.Ш.), Чжоу Эньлай заметил: «В некоторых вопросах Советский Союз не делится с нами всем». За два года до этого, когда Хрущёв совершал визит в КНР, Чжоу Эньлай говорил другим руководителям КПК о том, что помощь Советского Союза небескорыстна, что СССР помогает Китаю и в своих собственных интересах тоже. На том же постоянном совещании Госсовета КНР 11 октября 1956 года о «прижимистости» советской стороны говорил и Чэнь Юнь, который в этой связи заметил: «В процессе помощи Китаю Советский Союз, бывает, даёт нам неполные знания. Мы давно это заметили, но решили пока ничего не говорить. Однако, окончательно разобравшись во всём, можно будет и заявить им об этом на официальном уровне». 

В 1958, 1959 и 1960 годах советско-китайские противоречия нарастали, «трещины» в двусторонних отношениях постепенно углублялись до тех пор, пока не произошёл фактический раскол альянса КНР и СССР.

В тот период советская сторона больше не шла на существенные уступки, тем более одностороннего характера, Китаю и всё более последовательно отстаивала свои интересы во взаимоотношениях с ним. Однако и Китай упорно стоял на своём, не делая никаких шагов навстречу союзнику и «благодетелю», – естественно при таком положении дел раскол альянса двух стран был неминуем.

В апреле 1958 года Советский Союз предпринял первую попытку восстановить свои лидерские позиции во внешнеполитическом диалоге с Китаем.

18 апреля 1958 года министр обороны СССР Маршал Советского Союза Р.Я.Малиновский направил министру обороны КНР Маршалу КНР Пэн Дэхуаю письмо с предложением построить на территории Китая радиопередающий центр высокой мощности, функционирующий в длинноволновом диапазоне частот, и специальный радиопринимающий центр дальней связи для управления действиями советского подводного флота в Тихом океане, причём, СССР брал на себя 70% расходов на сооружение этого комплекса.  В ответном письме 12 июня 1958 года китайская сторона сообщила, что готова взять все расходы на себя, согласна на совместную эксплуатацию комплекса, но категорически настаивает на том, чтобы комплекс был в исключительной собственности Китая. Советская же позиция заключалась в том, что СССР, как и Китай, должен обладать правами собственности на этот сложный технический комплекс.                                                                                   

В процессе обсуждения вопроса о комплексе длинноволновой радиосвязи и, реагируя на просьбу китайской стороны о помощи в создании группировки АПЛ, с которой она обращалась к Советскому Союзу в начале 1958 года, советская сторона через посла Юдина 21 июля 1958 года предложила  Китаю объединить усилия и в создании группировки атомных субмарин, – в Китае это назвали предложением о создании «объединённого флота». Причём, рассчитывая на встречное понимание того, кому оказывалась колоссальная экономическая, научно-техническая и военно-техническая помощь, советская сторона, в принципе соглашаясь помочь Китаю в создании группировки АПЛ, просила его о «малости» – разрешить советским субмаринам в мирное время базироваться в китайских портах, а их экипажам сходить на берег.

Однако на оба предложения Китай ответил категорическим отказом.

Как полагал Мао Цзэдун, и базирование советского подводного флота в китайских портах и функционирование на китайской территории комплекса длинноволновой радиосвязи, на который СССР наряду с КНР имел бы право собственности, ни много, ни мало, ущемляет государственный суверенитет Китая. Мао Цзэдун говорил о недопустимости создания «кооперативов» в военной сфере и запальчиво заявлял: «Когда речь идёт о политических условиях, то даже на полпальца уступать нельзя», «При такой постановке вопроса мы ещё десять тысяч лет помощи не попросим». 22 июля 1958 года на встрече с советским послом Юдиным Мао Цзэдун жёстко заметил: «Едва овладев ядерной энергией, вы сразу стремитесь контролировать, сразу требуете концессий».

Несмотря на некоторое смягчение международной обстановки «холодная война» продолжалась, и Советскому Союзу было жизненно необходимо создать на Тихом океане эффективный заслон американскому флоту, поэтому 31 июля 1958 года Хрущёв прибыл в Китай, чтобы убедить Мао Цзэдуна всё-таки дать согласие на использование китайских портов для нужд советского подводного флота и на право собственности СССР наряду с Китаем в отношении планируемого комплекса длинноволновой радиосвязи, обеспечивающего управление субмаринами ВМФ СССР в дальних тихоокеанских походах. Однако достичь своих целей Хрущёву тогда не удалось.

Мао Цзэдун хорошо понимал, что предложения советской стороны являются своего рода политическим условием, политическим «торгом», что вопрос о базировании советских субмарин в китайских портах и о сооружении комплекса длинноволновой радиосвязи на китайской территории с совместными правами собственности на него Советский Союз увязывает с дальнейшим оказанием разносторонней помощи Китаю. Однако, понимая это и, возможно, даже предвидя негативные последствия для китайской экономики, науки и ВПК из-за своего отказа, Мао Цзэдун тем не менее «выбрал не позор, но войну» и гордо заявил Хрущёву: «Мы ещё десять тысяч лет обойдёмся без военного флота. Вы со своей атомной бомбой, а мы партизаним. У нас ведь ни атомной бомбы, ни военного флота, а, значит, придётся нам всё своё побережье отдавать вам, чтобы вы тут воевали». Позднее Мао Цзэдун говорил, что 1958 год «перевернул отношения КНР с Советским Союзом, попытавшимся контролировать Китай в военной сфере».

Как считает китайский историк Ли Даньхуэй, отрицательная реакция Мао Цзэдуна на советские предложения и просьбы объяснялась его недоверием и настороженностью к СССР, и он эмоционально говорил о «возврате сталинщины», о том, что Хрущёв стремится взять Китай под свой контроль, что независимость и суверенитет Китая под угрозой.

Следует также отметить, что, как и спор по поводу прав собственности сторон на КВЖД в 20-е годы, в котором СССР отстаивал свои позиции и который в итоге привёл к скоротечной советско-китайской войне в 1929 году, спор по поводу прав собственности сторон на планируемый комплекс длинноволновой радиосвязи и по поводу «объединённого флота» в 1958 году, в котором СССР тоже, хоть и безрезультатно, пытался отстоять свои позиции, стал «рубиконом» безвозвратного скатывания к расколу советско-китайского альянса, а затем к военному конфликту между двумя странами и их длительному противостоянию.

Кроме того, обе эти ситуации наглядно продемонстрировали, что ни военно-политическое превосходство Государства Российского над Китаем ни даже «дружба» и «союз»  двух стран не гарантируют  России возможность эксплуатировать стратегически значимую инфраструктуру на территории Китая, – ситуация всякий раз упирается в категорическое нежелание китайской стороны уступать силе России либо даже «по-союзнически», «по-братски» идти ей навстречу.

После XX съезда КПСС Мао Цзэдун, осознав, что «традиционная советская модель» неидеальна, сделал ставку на поиск самобытного пути социалистического развития Китая. Но, если в ситуации с «объединённым флотом» и с планируемым комплексом длинноволновой радиосвязи, то есть в вопросах межгосударственных отношений с Советским Союзом, Мао Цзэдун, действуя в логике неидеальности «советской модели» и старых обид на Сталина, горячо обвинял СССР в «возврате сталинщины» и в «покушении» на китайский суверенитет, то, когда речь шла о внутриполитических концепциях развития Китая, Мао Цзэдун со временем стал апеллировать к старым добрым революционным принципам, на которых «традиционная советская модель» собственно и была выстроена.

Мао Цзэдун стремился к достижению быстрых результатов в вопросах социалистического строительства. На совещаниях в начале 1958 года в Ханчжоу, Наньнине (январь 1958 года) , Чэнду (март 1958 года) он всё жёстче критиковал политическую линию первой сессии VIII съезда КПК, выработанную в сентябре 1956 года и направленную против авантюрных, поспешных действий. Именно на основе этой критики в ходе второй сессии VIII съезда КПК, проходившей в закрытом режиме с 5 по 23 мая 1958 года,  было принято решение о переходе к политике «трёх красных знамён: следованию генеральной линии на построение социализма в Китае по принципу «больше, быстрее, лучше, экономнее»;  осуществлению «большого скачка», созданию «народных коммун». Был выдвинут лозунг «в промышленности главное – это сталь, в сельском хозяйстве главное – это зерно», что в свою очередь повлекло за собой череду левацких ошибок, необоснованное замахивание на высокие показатели, слепое администрирование, погоню за дутыми цифрами.

В сентябре 1958 года на заседании Высшего государственного совета КНР (В соответствии со статьёй 43 первой Конституции КНР 1954 года Председатель КНР при необходимости созывал Высший государственный совет, конкретный состав которого не был определён, но в работе которого, как правило, участвовали заместители Председателя КНР, председатель Постоянного Комитета ВСНП, премьер Госсовета КНР, ведущие руководители малых демократических партий и объединений. - А.Ш.) Мао Цзэдун заявил, что в течение второй пятилетки необходимо «приблизиться к Америке либо догнать её». Ещё через два года, продолжал Мао Цзэдун, необходимо «произвести 150 млн.тонн стали, обогнать Америку и стать первыми в мире».

При этом в Китае критически относились к осуществлявшимся в Советском Союзе мерам по оживлению экономической активности наряду с плановым ведением хозяйства, по передаче административно-хозяйственных полномочий на места и предприятиям, по стимулированию свободной купли-продажи сельхозпродукции и т.д..

Так, в ноябре 1958 года в №36 китайского издания «Новости экономики» была опубликована статья «Парторганизации КПК финансово-экономических министерств и комитетов КНР обсуждают вопросы социалистической экономики Советского Союза», в которой в частности говорилось следующее: «Полагаем, что в Советском Союзе уделяют слишком много внимания вопросам сбалансированности, акцентируют внимание на плановом пропорциональном развитии, но не на приоритете темпов развития. Планирование и сбалансированность совершенно не мешают высоким темпам развития».

 Мао Цзэдун в 1958 году также полагал, что решение таких вопросов, как полное введение всенародной собственности, постепенное увеличение доли снабжения и постепенное сокращение доли товарообмена в системе распределения народных коммун, является признаком коммунизма и способствует созданию подготовительных условий для перехода к коммунизму. При этом Мао Цзэдун считал, что в СССР игнорируют создание подготовительных условий для перехода к коммунизму и даже препятствуют этому процессу, а переносить коммунизм на отдалённое будущее по его мнению было недопустимо.

А в СССР не понимали и не поддерживали «большой скачок», «движение народных коммун», концепцию ускоренного перехода к коммунизму (в СССР-то коммунизм планировали построить через 20 с лишним лет, к 1980 году, а не, как в Китае, за несколько лет), отрицание денежного обращения (как говорили тогда в Китае: «Для того, чтобы есть, деньги не нужны»).

Так, в июле 1959 года, выступая на встрече с работниками производственного кооператива в Польше, Хрущёв отметил, что создававшиеся в Советской России после гражданской войны коммуны себя не оправдали. По мнению Мао Цзэдуна в этом выступлении Хрущёв «принёс нас в жертву». В связи с этим Мао Цзэдун дал указание опубликовать выступление Хрущёва в «Жэньминь жибао», чтобы «весь Китай знал о том, что Хрущёв противник коммун».

При этом, считает историк Ли Даньхуэй, именно заданные Китаем высокие темпы развития и связанные с этим опасения по поводу того, что Китай может экономически обогнать СССР, заставили Хрущёва на 21-м съезде КПСС (27 января -5 февраля 1959 года) принять семилетний план развития народного хозяйства СССР (1959-1965); намеченные в этом семилетнем плане очень высокие темпы экономического роста не соответствовали возможностям Советского Союза.

Получается, волюнтаризм Хрущёва, за который он поплатился своим постом, в определённой степени объяснялся его борьбой со сверхволюнтаризмом Мао Цзэдуна.

Почему, разочаровавшись в «традиционной», то есть по сути «революционной советской модели» после XX съезда КПСС, Мао Цзэдун тем не менее со второй половины 1957 года начал разворачивать внутреннюю политику Китая именно «влево»? Тем более, что Китай внимательно отслеживал стимулировавшие экономическую активность реформы в Советском Союзе в первые послесталинские годы и использовал опыт их проведения, что было отражено в решениях первой сессии VIII съезда КПК в сентябре 1956 года.

Историк Ли Даньхуэй полагает, что одним из главных факторов, обусловивших отказ Мао Цзэдуна от конструктивных внутриполитических решений, принятых на первой сессии VIII съезда КПК в сентябре 1956 года, и «левацкий» поворот внутренней политики Китая, наметившийся со второй половины 1957 года, было не только стремление Мао Цзэдуна быстро осуществить социалистические преобразования и быстро перейти к коммунизму, но и  кризисные события в Восточной Европе осенью 1956 года.

На XX съезде КПСС Хрущёв подверг критике политическую концепцию Сталина, полагавшего, что по мере продвижения к социализму классовая борьба в советском обществе нарастает (однако спустя 35 лет после XX съезда КПСС история подтвердила правоту Сталина, а не Хрущёва). В соответствии с выводами XX съезда КПСС по мере ликвидации эксплуататорских классов в советском обществе острие классовой борьбы направлено не на внутренних, а на внешних врагов, а «органы государственного принуждения становятся прежде всего органами для противодействия коварным планам внешних врагов».

Сразу после XX съезда КПСС Мао Цзэдун не критиковал новый политический курс Советского Союза, но, как считает историк Ли Даньхуэй, события в Польше и особенно в Венгрии осенью 1956 года, дестабилизировавшие ситуацию в Восточной Европе и вызвавшие антикоммунистическую волну в мире, стали огромным потрясением для Мао Цзэдуна, увязывавшего венгерские события с выступлениями правых в Китае. Как полагал Мао Цзэдун: «Основная проблема ряда стран Восточной Европы в том, что там не завершена классовая борьба, и во многих случаях с контрреволюцией там не покончено». Как раз венгерские события, считает Ли Даньхуэй, спровоцировали кампанию борьбы с правыми в Китае, поскольку Мао Цзэдун дал указание «активно выявлять возможные «венгерские события», и это указание было спущено во все организации и учебные заведения для того, чтобы «отсечь многих «провенгерских», «выдавить гнойный прыщ».

Инструментом реализации теории Мао Цзэдуна о «продолжении классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата» стали разработанные в 1957 году методы так называемой «большой демократии» для критики правых и политической борьбы с ними в Китае, предполагавшие «широкое высказывание мнений», «полное изложение взглядов», выпуск «газет, написанных большими иероглифами», проведение «широких дискуссий».  Наибольшее распространение в Китае методы «большой демократии» получили позднее, в годы «культурной революции».

В июле 1959 года на VIII пленуме ЦК КПК 8-го созыва в Лушане (провинция Цзянси) Мао Цзэдун повторил свою мысль о том, что главной опасностью современности стал правый уклон, развернул широкомасштабную борьбу с ним и охарактеризовал естественную внутрипартийную дискуссию в КПК  как «продолжение борьбы не на жизнь, а на смерть двух основных антагонистических классов».

В это же время в Советском Союзе следовали прямо противоположным курсом реформирования политической системы. Так, в апреле 1958 года на XIII съезде ВЛКСМ Хрущёв заявил о том, что «народ сам всё отрегулирует», а на XXI съезде КПСС он говорил о том, что в условиях полной и окончательной победы социализма в СССР главным направлением развития государственных организаций является всемерное развитие демократии, привлечение всех граждан для участия в работе по управлению экономическим и культурным созиданием, для участия в работе по управлению общественными делами. Вопрос об отмирании государства, говорил тогда Хрущёв, это вопрос о превращении организаций социалистического государства в коммунистические организации общественного самоуправления.

Мао Цзэдун расценивал политические новации Хрущёва как современный ревизионизм, в свою очередь Хрущёв обвинял КПК в догматизме.

Ещё одной сферой разногласий Советского Союза и Китая была внешняя политика.

Суть этих разногласий заключалась в том, что Хрущёв, стремясь обеспечить благоприятные внешние условия для дальнейшего углубления внутриполитических и внутриэкономических преобразований в СССР, в конце 50-х годов проводил курс на смягчение отношений с Западом, много говорил о недопустимости войн и о мирном соревновании двух общественных систем, о ядерном разоружении.

Что касается Китая, то после Корейской войны он оказался в условиях неурегулированного жёсткого противостояния с западными странами во главе с США, и политика Мао Цзэдуна сводилась к тому, чтобы, активизировав все внутренние ресурсы для рывка, в короткие сроки нарастить совокупную и военную мощь государства, «перегнать Англию, догнать Америку», уравновесив противостояние с империализмом.

Кроме того, в 1950-1960-е годы КПСС выступала на политической арене как зрелая правящая партия, а СССР – как один из создателей и ключевых участников послевоенной международной системы, тогда как КПК, не так давно до этого пришедшая к власти, ещё не успела отринуть присущую революционным партиям пассионарность.

В этой связи КПК критиковала внешнюю политику Советского Союза за «приукрашивание империализма», а Хрущёв в свою очередь в завуалированной форме нападал на Китай, говоря про «драчливого петуха». Наиболее ярко советско-китайские противоречия в сфере международной политики того периода проявились в августе 1958 года в связи с новым (вторым) кризисом в Тайваньском проливе и индо-китайским пограничным конфликтом. 

Все эти существенные разногласия по вопросам экономического, внутриполитического развития, идеологии и внешней политики не просто углубляли «трещины» в советско-китайских отношениях, они заставляли советскую сторону «крепко задуматься» о том, следует ли и дальше оказывать колоссальную помощь Китаю, да к тому же за счёт собственной экономики, ведь «благодарности», взаимопонимания по ряду значимых для СССР вопросов от китайской стороны, как показывала жизнь, не дождаться. Поэтому в процессе нарастания разногласий с Китаем хрущёвский СССР постепенно избавлялся от иллюзий «великой дружбы» и учился говорить китайской стороне твёрдое «нет», когда это было в национальных интересах Советского Союза. 

Следующим важным шагом СССР по «отвоёвыванию» позиций «старшего» во внешнеполитическом диалоге с Китаем стала ситуация вокруг советско-китайского соглашения от 15 октября 1957 года о предоставлении КНР до конца 1961 года новых советских оборонных технологий для производства ракетной и авиационной техники, атомного оружия.

В период с 1955 до 1958 года правительства СССР и КНР заключили шесть соглашений о технической помощи Советского Союза Китаю в создании атомной промышленности и атомного оружия, например, на основании подписанного в октябре 1954 года соглашения о научно-техническом сотрудничестве в апреле 1955 года было заключено соглашение о помощи СССР Китаю в исследованиях в сфере атомной энергетики и ядерной физики.

Как сказано выше, соглашение от 15 октября 1957 года изначально фактически было «разменной монетой» между СССР, обещавшим предоставить КНР в частности учебный макет, чертежи и документацию для создания атомной бомбы, и Китаем, чей лидер Мао Цзэдун «отблагодарил» Советский Союз за Соглашение участием в работе Московского совещания коммунистических и рабочих партий в ноябре 1957 года, демонстрируя таким образом политическую поддержку советской стороне.

Двустороннее сотрудничество в рамках этого Соглашения так или иначе развивалось. И, хотя, как отмечают китайские историки, Советский Союз, как правило, ограничивался предоставлением технологий гражданского, невоенного назначения, по некоторым российским оценкам фактически оказанная Советским Союзом КНР помощь в освоении атомной отрасли позволила Китаю на 10-15 лет быстрее создать собственное ядерное оружие и сэкономить 2,5 млрд. долларов, а к началу 60-х годов планы Китая по военному атому были выполнены на 80%.

20 июня 1959 года ЦК КПСС в письме ЦК КПК проинформировал китайскую сторону о том, что СССР в одностороннем порядке расторгает Соглашение от 15 октября 1957 года и отказывается предоставить Китаю макет атомной бомбы и техническую документацию по её изготовлению. Советская сторона объяснила свой шаг тем, что в тот момент, в июне 1959 года, она проводила в Женеве переговоры о запрещении ядерных испытаний с западными странами, в том числе с США. Очевидно, что дальнейшее сотрудничество с Китаем и помощь ему в создании собственной атомной бомбы не стыковалось с логикой этих переговоров, так сказать, «было способно серьёзно подорвать усилия социалистических государств в борьбе за мир, смягчение международной напряжённости». 

Действительно, с самого начала заключения с Китаем «атомных» соглашений советская сторона по понятным причинам неохотно шла на передачу Китаю военных технологий для создания ядерного оружия. История, разумеется, не имеет сослагательного наклонения, однако, думается, если бы к июню 1959 года советско-китайские отношения не были отягощены накопившимся грузом разногласий, а Китай не проявил бы себя как, мягко говоря, проблемный союзник в некоторых стратегически важных для Советского Союза ситуациях, вероятность получения им от СССР макета атомной бомбы и технической документации для её изготовления была бы гораздо выше. 

В апреле 1960 года до этого закулисная теоретическая дискуссия между КПСС и КПК стала всеобщим информационным достоянием. По случаю 90-й годовщины со дня рождения В.И.Ленина центральный журнал КПК «Хунци» и центральная китайская газета «Жэньминь жибао» опубликовали серию статей под общим заголовком «Да здравствует ленинизм!», в которых открыто, но без упоминания конкретных имён, критиковалась позиция Советского Союза по таким вопросам, как отношение к современной эпохе, к мирному сосуществованию, к проблеме мирного перехода к социализму, к социалистической революции, к сущности империализма.

Реакция советской стороны наиболее ярко проявилась в ходе июньского 1960 года Совещания представителей коммунистических и рабочих партий социалистических стран в Бухаресте, на котором, как пишет историк Ли Даньхуэй, Хрущёв «организовал блокаду делегации КПК».

«Точку» в «великой дружбе» с Китаем и в вопросе о том, кто «старший» в отношениях двух стран, Хрущёв поставил 16 июля 1960 года, когда правительство СССР в официальной ноте МИД КНР объявило об отзыве из Китая до 1 сентября 1960 года всех работавших там советских специалистов.

«Друзья Китая», «знатоки Китая» в окружении Хрущёва отговаривали его от этого шага. Но в сознании главы СССР на этот раз, так сказать, сработало державное начало. Он долго уступал Китаю, долго терпел его поведение, которое временами не просто не укладывалось в модель отношений «старшего» и «младшего» по социалистическому лагерю, но подчас было элементарно несоюзническим в рамках договорного альянса двух суверенных государств. Поэтому назовём вещи своими именами, –  в июле 1960 года Китай получил мощный экономический «удар» прежде всего за то, что по сути попрал дух «дружбы, союза и взаимной помощи», на котором был выстроен советско-китайский Договор от 14 февраля 1950 года.

Из Китая на родину вернулись 1390 советских специалистов, новая группа советских специалистов в количестве 900 человек отправлена в КНР не была, кроме того, СССР разорвал 12 двусторонних межгосударственных соглашений, протокол, заключённый Академиями наук двух стран, расторг 343 договора о специалистах и приложений к ним, отменил 257 проектов научно-технического сотрудничества. Привыкшему к разносторонней помощи «неправильного старшего брата» Китаю стало непросто.                                       

Всего же за период с августа 1949 года, когда вместе с делегацией Лю Шаоци из СССР в Китай убыла первая группа советских специалистов для оказания помощи китайским коммунистам, до 1 сентября 1960 года новому Китаю помогали примерно 18 тысяч советских граждан. С августа 1949 года до визита Хрущёва в КНР в 1954 году в Китае работали примерно 5 тысяч советских советников и  специалистов, из них примерно 2 тысячи человек были военными. Больше всего советских специалистов работало в КНР с октября 1954 года до конца 1958 года – примерно 11 тысяч человек. В 1959-1960 годах в Китае работали менее 2 тысяч советских специалистов.

Одновременно с этим СССР в 50-е годы подготовил примерно 16-18 тысяч китайских стажёров, многие из которых в последующем проявили себя во всех сферах деятельности в Китае. Например, по состоянию на декабрь 2007 года из 229 академиков Китайской Академии инженерных наук, которые стажировались за рубежом, 109 человек стажировались в СССР в первые годы после образования КНР.

Динамика направления китайских стажёров в СССР соответствовала динамике развития двусторонних отношений. К примеру, в 1954 году Министерство образования КНР направило в СССР 1375 стажёров, в 1955 году – 1932, в 1956 году – 2085. В 1961 году в СССР был направлен 71 китайский стажёр, в 1962 году – 35, в 1963 году – 20, в 1964 году – 3. После прихода к власти в Советском Союзе Л.И.Брежнева появилась слабая надежда на нормализацию двусторонних отношений, в мае 1965 года делегация генералов НОАК даже присутствовала на Параде Победы в Москве, а число китайских стажёров в 1965 году чуть возросло – 54 человека. Однако очень быстро стало понятно, что Брежнев не собирается начинать с уступок Китаю. Осенью 1966 года СССР и КНР условились, что стажёры обеих стран завершают обучение в текущем году, и 2 ноября 1966 года  последняя группа китайских стажёров убыла поездом из Москвы в Китай.                                                                                             

В 60-е годы межпартийные разногласия КПСС и КПК усугубились уже никем не скрываемыми межгосударственными осложнениями в отношениях СССР и КНР.

Стремясь доказать свою идейно-политическую правоту в дискуссиях с КПК, ЦК КПСС 14 июля 1963 года опубликовал «Открытое письмо ЦК КПСС партийным организациям, всем коммунистам Советского Союза» с критикой КПК. В ответ ЦК КПК через газету «Жэньминь жибао» и журнал «Хунци» в период с сентября 1963 года по июль 1964 года опубликовал целых девять статей с негативными оценками «Открытого письма» ЦК КПСС и с критикой «хрущёвского ревизионизма»: «Истоки разногласий между руководством КПСС и нами и углубление этих разногласий», «К вопросу о Сталине», «Югославия – социалистическая страна?», «Апологеты неоколониализма», «Две политические линии в вопросах войны и мира», «Два принципиально противоположных подхода к мирному сосуществованию», «Руководство КПСС – главные раскольники современности», «Пролетарская революция и хрущёвский ревизионизм», «О лжекоммунизме Хрущёва и о его уроках для мировой истории».

Параллельно в межгосударственных отношениях СССР и КНР перешли от стадии «скрытых трещин» и «взаимного недопонимания» к открытым разногласиям.

Например, Лю Сяньчжун, исследователь НИИ России, Восточной Европы и Средней Азии Китайской Академии общественных наук «точкой отсчёта» серьёзных китайско-советских пограничных конфликтов называет «впервые завершившийся кровопролитием» инцидент между советскими пограничниками и «китайскими пастухами» на перевале Буз-Айгыр в Средней Азии в июле 1960 года. В предыдущие 10 лет, отмечает китайский историк, на китайско-советской границе имели место 242 конфликтные ситуации, однако все они носили рутинный характер. Кроме того, отмечает Лю Сяньчжун, в 60-е годы советская сторона стала препятствовать рыболовному промыслу китайцев вблизи спорного острова Хэйсиази (остров Большой Уссурийский) и высадке китайских рыбаков на этот остров, тогда как в 50-е годы смотрела на это «сквозь пальцы». Начиная с 1960 года, сообщает Лю Сяньчжун, число китайско-советских пограничных конфликтов стало стремительно возрастать, к моменту смещения Хрущёва в октябре 1964 года их насчитывалось 2072, из которых 870 произошли в 1963 году. А с октября 1964 года по март 1969 года число пограничных конфликтов составило 4189.

Пограничные переговоры между СССР и КНР в 1964 году успеха не имели, и СССР, не намеренный более терпеть бесчисленные нарушения границы и провокации китайской стороны, существенно наращивал свой военный потенциал на Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Монголии. Например, в 1964 году численность советских войск на советско-китайской и монгольско-китайской границе составляла 700 тысяч человек, в последующие годы она была увеличена до 1 миллиона 114 тысяч человек. По данным Лю Сяньчжуна советская группировка включала 33 базы стратегических ракет с примерно 100 тысячами человек личного состава, 64 дивизии сухопутных войск общей численность примерно 800 тысяч человек, более 3400 боевых самолётов с примерно 120 тысячами человек личного состава. Учения на территории Туркестанского, Сибирского, Забайкальского и Дальневосточного военных округов планировались и проводились с условным противником, под которым подразумевался Китай.

В 1989 году, говоря о китайско-советских отношениях в 60-е годы, Дэн Сяопин в частности заметил: «В действительно существенных вопросах китайско-советские отношения не были равноправными, поэтому китайский народ чувствовал себя униженным. Тем не менее, мы никогда не забывали о том, что в годы первой пятилетки СССР помог нам в создании индустриальной базы».

То есть, когда СССР, едва оправившись от тягот страшной войны, «из двух произведённых агрегатов один оставлял себе, а другой отдавал Китаю», китайско-советские отношения были вполне равноправными, но, когда СССР начал отказывать Китаю или отстаивать собственные интересы, отношения сразу же приняли «неравноправный» характер, «унижавший китайский народ»...

Пожизненный профессор истфака Восточно-Китайского педагогического университета, руководитель Центра исследований мировой истории периода «холодной войны» этого университета и хорошо известный в Китае специалист по китайско-советским отношениям Шэнь Чжихуа рассказывает о рассекреченных в 2004 году Национальным советом США по разведке (National Intelligence Council (NIC))  подлинниках документов, содержащих оценки и прогнозы ЦРУ относительно ситуации на материковом Китае в период с 1948 по 1976 годы, сборник этих документов носит название «По следу Дракона: прогнозы разведки США в отношении Китая в эпоху Мао, 1948-1976». По словам Шэнь Чжихуа почти все прогнозы американцев накануне китайско-советского раскола впоследствии не оправдались.  Причём, ключевым моментом этих прогнозов было то, что реальная возможность раскола КНР и СССР американцами исключалась.

Так, в мае 1958 года ЦРУ утверждало: «По мере укрепления позиций Китая между КНР и  СССР неизбежно возникнут некоторые трения, которые, между тем, вряд ли разрушат китайско-советское сотрудничество».

В конце июля 1959 года на 8-м пленуме ЦК КПК 8-го созыва в Лушане Мао Цзэдун открыто «объявил войну» всем, кто сомневался в «большом скачке» и народных коммунах, в том числе Хрущёву, однако даже это не насторожило ЦРУ, и его принципиальный вывод остался без изменений: «В оцениваемый нами период в китайско-советском альянсе сохранится тесное сотрудничество, совместное противостояние странам Запада. Разумеется, Советский Союз будет и дальше сохранять свои лидирующие позиции в рамках этого альянса», «У китайцев нет выбора, и поэтому им необходимо сохранять нынешнее положение вещей», «Главным итогом этих расхождений станет то,  что перед обеими странами постоянно будет стоять проблема выбора поведения в отношении партнёра, однако эти расхождения не ослабят альянс как таковой».

Даже когда к августу 1960 года расхождения между китайской и советской сторонами стали носить открытый характер, а СССР объявил о прекращении помощи КНР и об отзыве оттуда всех своих специалистов, ЦРУ продолжало утверждать: «Как минимум в течение пяти лет в китайско-советских отношениях сила сцепления будет в значительной степени преобладать над центробежной силой», «Невозможно спрогнозировать, каким образом повлияют на китайско-советские отношения эти противоречия, затрагивающие коренные интересы обеих стран, но ни Китай, ни Советский Союз не хотят довести эти противоречия до такого уровня, когда отношениям двух стран будет нанесён невосполнимый ущерб». 

Шэнь Чжихуа считает, что рассуждения американцев формально были логичными, поскольку ЦРУ исходило из того, что КНР и СССР объединяла общность идеологии, общность целей борьбы —стремление к коммунизму, общность в вопросах обеспечения национальной безопасности, – и те и другие полагали США и мир Запада своими главными противниками, разногласия же между ними сводились к таким второстепенным на первый взгляд вещам, как способы, этапы достижения намеченных целей. Поэтому, как рассуждали американцы, несмотря на долговременный характер китайско-советских разногласий и даже их углубление, в случае угрозы общим основополагающим убеждениям и общим коренным интересам обе стороны смогут скорректировать свою политику таким образом, чтобы укрепить совместный альянс и сообща «устранять те тенденции, которые способны причинить непоправимый ущерб двусторонним отношениям», а китайцы «возможно, почувствуют, что у них нет иного выбора, кроме сохранения альянса с СССР». 

Шэнь Чжихуа полагает, что формально логичные рассуждения американцев не подтвердились последующим историческим развитием по ряду причин (о которых, кстати, хорошо бы помнить и сегодня), а именно: 1) ограниченность американских источников информации (добавим, ограниченность источников достоверной информации о Китае; как говорится, Китай непостижим, словно «Дао»); 2) серьёзные культурологические различия между Востоком и Западом (добавим, которые собственно и не дают человеку западной культуры по-настоящему глубоко познать Китай и менталитет китайцев); 3) недостаточное понимание американцами процессов принятия и обоснования политических решений в коммунистических государствах, влияния на эти процессы разнообразных «иррациональных факторов», несвойственных для западной политической культуры (добавим, внутренние механизмы принятия политических решений в Китае, помимо привычных для человека западной культуры политических закономерностей, в немалой степени обусловливаются китайской национальной спецификой).

Сравнивая внутренние противоречия в капиталистическом лагере и в социалистическом лагере, Шэнь Чжихуа рассуждает о том, что как раз для анализа внутренних противоречий в капиталистическом лагере логические построения ЦРУ подходили как нельзя лучше. Именно общность ключевых интересов капиталистических государств в годы «холодной войны», готовность ко взаимным компромиссам ради сохранения западного альянса позволила капиталистическому лагерю выстоять и сохранить себя несмотря на существовавшие в то время противоречия, к примеру, между Великобританией и США, Великобританией и Францией, США и Францией, США и Японией.  

Шэнь Чжихуа считает, что нестабильность внутри социалистического лагеря объяснялась прежде всего системным дисбалансом, системными изъянами, исходным несовершенством политической модели отношений между социалистическими государствами.

Поясняя свою мысль, Шэнь Чжихуа говорит, что одним их таких важнейших системных изъянов было изначальное противоречие между интернационалистским подходом и национальными устремлениями, затушёвывание с помощью идеологической общности государственных интересов различных социалистических стран. Шэнь Чжихуа полагает, что, только придя к власти в своих странам, коммунистические партии начинали осознавать, насколько принципы пролетарского интернационализма далеки от реальной жизни. Это противоречие между интернациональным и национальным, продолжает Шэнь Чжихуа, не играло существенной роли до тех пор, пока отношения между социалистическими странами были нормальными, но, стоило возникнуть разногласиям, как государственные интересы выходили на первый план, а про интернационализм, идеологическую общность быстро забывали. В качестве примеров китайский историк ссылается не только на ситуацию с КПК и КПСС, КНР и СССР, но и на отношения между СССР и Югославией, Китаем и Северной Кореей, Китаем и Вьетнамом, между Югославией и Албанией, между КПК и компартией Японии, компартией Вьетнама, Трудовой партией Кореи.

Не имея общих критериев и единого понимания взаимосвязи интернационального и национального, социалистические страны по мнению Шэнь Чжихуа оказывались неспособны достичь компромисса в кризисных ситуациях.

Вторым системным изъяном в отношениях между социалистическими государствами Шэнь Чжихуа называет то, что коммунистические партии копировали принципы межпартийных отношений в отношениях между своими странами, в результате чего межпартийные принципы централизма с подчинением нижестоящих вышестоящим переносились на отношения различных социалистических стран, где были «лидеры» и «ведомые», а, раз так, не могло быть и речи о полноценном государственном суверенитете и о национальной независимости каждой соцстраны по-отдельности. 

Нельзя не согласиться с Шэнь Чжихуа в том, что несбалансированность интернационального и национального в отношениях между социалистическими странами действительно явилась причиной раскола всего социалистического лагеря. С другой стороны история не знает примеров, чтобы эта проблема –  проблема сбалансированного сочетания общего, интернационального и национального была бы до конца разрешена где бы то ни было. Следовательно степень критичности этой проблемы в отношениях между политическим партнёрами в немалой степени обусловливается их способностью сдерживать своё «эго» ради объединяющих целей, чем, кстати, всегда славилось Государство Российское, и, честно говоря, никогда не славился Китай. «Системность» данного «изъяна» (несбалансированности общего и национального) в отношениях России с Китаем решающей роли не играла и не играет. Скорее, следует говорить о способности российской стороны на разных исторических этапах с большей или с меньшей эффективностью подстраиваться под непостижимую специфику партнёра в своих собственных интересах, ибо о встречном «подстраивании» Китая под специфику России речи по большому счёту никогда не шло, да и не идёт. 

Что же касается второго «системного изъяна», про который говорит китайский историк, то это рассуждения в классическом китайском понимании союза и союзничества как априори «неравноправного альянса», ибо кто-то из союзников непременно экономически или в военном отношении сильнее, политически весомее и т.д.. Добровольно, сознательно принять политическое «старшинство» партнёра, союзника ради общих целей – это не про Китай. Ибо, как гласит один из главных конфуцианских постулатов: «Благородный муж гармоничен в отношениях с окружающими, но это не значит, что он с ними непременно заодно. Недостойный человек заодно в другими, но это не гармония». То есть никогда не стоит ждать от Китая «политических жертв», возможно, даже в кризисных ситуациях, – «благородный муж» всегда и на всё имеет свою собственную точку зрения, больше всего ценит собственные интересы, не говоря уже о собственном суверенитете, даже в мелочах, даже «на полпальца», а следовательно никому и не при каких обстоятельствах подчиняться не намерен и не обязан.  

 

ФАЗА 2, ЭТАП 4 – Военный конфликт и последующее противостояние Советского Союза и Китая (2 марта 1969 года – 24 марта 1982 года).

Боевые действия на острове Чжэньбаодао (Даманском) 2, 15 и 17 марта 1969 года стали началом этапа вооружённого конфликта СССР и КНР и их последующего длительного противостояния.

Военно-политическое давление, которое СССР, стремясь «отвоевать» свои политические позиции, оказывал на Китай в 60-е годы, привело руководство КНР к решению действовать согласно древнему военному принципу «ударить в ответ, дабы обуздать зарвавшегося супостата», – об этом прямо говорят современные китайские историки.

Принципиальное решение о таком «ответном ударе» Китай принял практически за год до событий на Даманском. Так, 24 января 1968 года Центральный военный совет КНР/Центральный военный совет КПК дал указание командованию Шэньянского и Пекинского центральных военных округов НОАК «выжидать благоприятный момент для нанесения ответного удара и обуздания агрессивных действий сопредельной стороны, делая это рационально и расчётливо в подходящих условиях». 25 января 1969 года Хэйлунцзянский провинциальный военный округ НОАК представил «план по отпору агрессии в районе острова Чжэньбаодао», а ЦК КПК согласился в выбором Чжэньбаодао (Даманского) как ключевого места для «нанесения удара самообороны против советской агрессии».

Заслушав 15 марта 1969 года доклад о боях на Чжэньбаодао, Мао Цзэдун отметил: «Северо-Восточный, Северный и Северо-Западный Китай должны быть готовыми. Грозный враг у ворот, поэтому необходима готовность к мобилизации. Наша позиция в том, чтобы выжидать благоприятный момент для нанесения ответного удара и обуздания врага, который напал первым». 

После событий на Даманском произошло ещё одно вооружённое столкновение на Западном участке советско-китайской границы в районе озера Жаланашколь 13 августа 1969 года, которое в современном Китае называют не иначе, как «вторжение сотен советских военнослужащих на вертолётах, танках и БТР на территорию района Теректы уезда Юйминь (Чаганьтокай) Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР».

Проще говоря, отразив очередной «ответный удар» китайцев, советские воинские подразделения некоторое время преследовали противника на его территории.

В это же время в американских СМИ появилась информация о планах советского руководства нанести локальный ядерный удар по китайскому ядерному полигону в районе озера Лобнор – по созданной в 1959 году 21-й Учебно-испытательной базе НОАК, расположенной на территории уезда Хошуд и в западной части уезда Лопнор Баян-Гол-Монгольского автономного округа Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР.

У каждой нации есть то, что является неотъемлемой частью её ментальности. У китайцев это в том числе глубокая приверженность «самым правильным» древним правилам и постулатам своей цивилизации, которые когда-то были разработаны под определённые ситуации, с неизбежной цикличностью повторяющиеся в истории. А, раз так, то тем самым древним правилам и постулатам надлежит следовать, независимо от того, какой век на дворе, – вот и решился в конце 60-х годов заведомо более слабый в военном  отношении Китай на по большому счёту авантюрные пограничные «ответные удары» против Советского Союза. Китаю тогда повезло в том смысле, что Государство Российское геополитически всегда стремится избегать войны на два фронта, на западе и на востоке, вот почему в условиях «холодной войны» СССР с Западом конфликты на Даманском и у Жаланашколя не получили продолжения в виде сокрушительных ударов советских танковых клиньев, как это было в августе 1945 года, когда под каток советских фронтов попала Квантунская армия. Вторжение Советской Армии в 1969 году не состоялось, но страх перед ним в Китае царил неподдельный.

Так, 28 августа 1969 года ЦК КПК издал распоряжение, потребовав от армии и народа Китая находиться в полной боевой готовности и в любой момент быть способными «уничтожить вторгшегося врага».

Решением ЦК КПК во всём Китае создавались руководящие группы народной ПВО, велась работа по строительству бомбоубежищ.

В середине октября 1969 года ЦК КПК принял решение о направлении ряда ответственных работников ЦК КПК и старых членов КПК в города, расположенные вдоль железной дороги Пекин-Гуанчжоу, на случай масштабной «советской агрессии» против Китая.

Административная группа Центрального военного совета КНР/Центрального военного совета КПК была переведена в западные пригороды Пекина, в Генеральном штабе НОАК была сформирована группа управления военного времени, все они были укрыты в сооружениях, подготовленных на случай войны.

Все вооружённые силы КНР были приведены в состояние боевой готовности №1. Повсеместно велось привлечение и обучение населения на случай войны, согласно требованиям военного времени формировались руководящие органы всех уровней, проводилось рассредоточение городского населения и материальных средств, строились подземные сооружения ПВО, активно велась работа по организации народного ополчения, строились шоссейные дороги и мосты, необходимые на случай войны, создавалась система управления производством военного времени, развернулась политическая подготовка на случай войны и т.д..

С 1964  и до 1980 года года в КНР широко велось строительство «большого и малого трёхрубежья» по принципу «размещать в горах, рассредотачивать, укрывать в пещерах». Эта государственная программа, охватывавшая 13 провинций и автономных районов КНР, предусматривала перенос ключевых оборонных, промышленных, транспортных объектов, объектов энергетики из восточных, приморских, то есть подверженных атакам флота и авиации вероятного противника районов в глубинные районы на западе страны. «Первым рубежом» считались прибрежные районы Китая. Ко «второму рубежу» относили районы между «первым рубежом» и к востоку от железной дороги Пекин -Гуанчжоу: провинции Аньхой и Цзянси, восточную часть провинций Хэбэй, Хэнань, Хубэй и Хунань. К «третьему рубежу» относили районы к западу от железной дороги Пекин-Гуанчжоу, к югу от Великой Китайской стены: в частности на юго-западе – провинции Сычуань, Гуйчжоу, Юньнань, на северо-западе – провинции Шэньси, Ганьсу, Цинхай, Нинся-Хуэйский автономный район. «Первый рубеж» и «второй рубеж» в обиходе называли «малым трёхрубежьем», «третий рубеж» – «большим трёхрубежьем».

Не исключая возможность большой войны с Советским Союзом и с США,  Китай 1 декабря 1965 года провозгласил стратегический курс «готовиться к войне, готовиться к голоду, весь народ – солдаты». В начале 70-х произошла нормализация китайско-американских отношений, но опасность войны с СССР сохранялась, поэтому 10 декабря 1972 года этот стратегический курс был конкретизирован установкой «рыть глубокие пещеры, повсеместно запасать зерно, не стремиться к гегемонии».

Некоторые китайские историки говорят даже о существовании в Китае в те годы лозунга «бить сильно, бить на опережение, вести ядерную войну». В китайских архивных материалах нет конкретных свидетельств того, что Мао Цзэдун выдвигал именно такой лозунг, именно в такой постановке. Ссылаться на данный лозунг китайские историки стали, исходя из соответствующих идей и приоритетов Мао Цзэдуна в 60-е годы, поскольку тогда Мао считал угрозу безопасности Китая всё более серьёзной, говорил о периодичности мировых войн и о возможности ядерной войны.

В годы противостояния с СССР Китай ежегодно тратил 20%, а, возможно, даже до половины своего бюджета на военные расходы, ускоренно переводил экономику на военные рельсы.

Немалую цену за противостояние с Китаем заплатил и СССР.  Так, бывший посол РФ в КНР С.С.Разов сообщал, что расходы на миллионную группировку советских войск на китайской границе с конца 60-х до конца 70-х годов составили более 200 млрд. золотых рублей или более 300 млрд. в пересчёте на доллары, – запредельную по тем временам сумму.

Добавим, что многие и многие тысячи советских военнослужащих в годы противостояния с Китаем прошли службу «на китайской границе» в Забайкалье, в Монголии, на Дальнем Востоке и в Средней Азии.

В то время в СССР в том числе усиленно готовили офицеров с профессиональным знанием китайского языка. Расположенный в Москве ввуз, последовательно носивший в 60-80-е — начале 90-х наименование «Военный институт иностранных языков МО СССР», »Военный институт МО СССР», а с февраля 1980 года – «Военный Краснознамённый институт МО СССР», силами факультета восточных языков и факультета спецпропаганды с середины 60-х и до 90-х ежегодно готовил в среднем по 40-50 офицеров с высшим военно-специальным образованием, военных переводчиков-референтов китайского (и английского) языка – самый многочисленный отряд языковых выпускников, достойно выполнявших воинский долг на разных и непростых направлениях служебной деятельности.

В числе негативных последствий китайско-советского противостояния китайский историк Лю Сяньчжун, во-первых, называет то, что это противостояние непосредственно повлияло на распад социалистического лагеря.

Во-вторых, по мнению Лю Сяньчжуна в годы противостояния обе страны упустили шансы на развитие, поскольку, когда в конце 60-х – в 70-х передовые государства ускоренно шли по пути научно-технического прогресса, Китай и СССР изнуряли себя немалыми дополнительными военными расходами.

В-третьих, считает Лю Сяньчжун, советско-китайское противостояние причинило ущерб стратегическим интересам обеих стран.

В 60-е годы внешнеполитическая стратегия Китая от концепции «единения с СССР, противостояния с Америкой» сначала трансформировалась в концепцию «противостояния с Америкой и противостояния с СССР», а в 70-е годы – в концепцию «единения с Америкой против СССР».

Кроме того, Китай искал сторонников в противостоянии с СССР и среди стран «третьего мира», с этой целью он, даже не взирая на собственные экономические трудности, оказывал помощь целому ряду стран, негативно настроенных к Советскому Союзу. Например, в 1961 году в рамках поддержки своего единственного европейского союзника – Албании Китай закупил для неё в Канаде 60 тысяч тонн пшеницы и предоставил ей большой кредит. Обременительная для Китая широкомасштабная помощь другим странам «третьего мира», разделявшим негативное отношение к СССР, продолжалась до начала 70-х годов.

Что касается СССР, то, как отмечает Лю Сяньчжун, его союз с Китаем создавал широкий стратегический «пояс безопасности» на дальневосточных рубежах Советского Союза. Поэтому раскол китайско-советского альянса вызвал дополнительные угрозы для СССР в АТР со стороны США и их союзников, не говоря уже о том, что равного Китаю по геополитической значимости союзника среди других социалистических стран у СССР просто не осталось.

Процесс нормализации отношений СССР и КНР после затянувшегося противостояния начался 24 марта 1982 года после того, как в своём выступлении в Ташкенте Л.И.Брежнев заявил о необходимости мер доверия на советско-китайской границе, а китайская сторона поддержала эту инициативу.

Светлой памяти бывший посол РФ в КНР И.А.Рогачёв называл 60-70-е и начало 80-х «периодом гибельного, бесперспективного противостояния» СССР и Китая.

Действительно, противостояние измотало обе стороны, вынудив их заплатить огромную экономическую и политическую цену. Однако нельзя отрицать и то, что военные конфликты СССР и КНР в 1969 году и последующее длительное противостояние двух стран, так же, как советско-китайский военный конфликт 1929 года и последующее недолгое противостояние СССР и Китайской Республики,  в обоих случаях стали результатом сначала уступок (порой опрометчивых, не до конца продуманных) Государства Российского Китаю, а затем «отвоёвывания» «опомнившейся» советской стороной своих позиций во внешнеполитическом диалоге с Китаем.  Китай же, «получая» нечто в результате уступок ему (в виде отказа советской стороны от прежних привилегий, от её тех или иных важных интересов, в виде её согласия на избыточную, чрезмерную помощь и т.д.), «добром», «по-хорошему», «по-братски», «по-союзнически», «с пониманием» ничего и никогда не возвращал, поэтому стремление советской стороны, «опомнившись», вернуть «опрометчиво отданное» ничем другим, кроме серьёзного конфликта с Китаем, не заканчивалось и закончиться не могло. 

Уроки из конфликтов с Китаем в 1929 и в 1969 году в первую очередь должна сделать для себя российская сторона. Среди этих уроков главный, пожалуй, заключается в том, что на «уступки», «дружбу», «союзничество» и прочие на первый взгляд добрые дела в отношениях с Китаем надо идти не с точки зрения сиюминутной политической или идеологической выгоды, а, помня о возможных и не всегда благоприятных последствиях на много исторических ходов вперёд.

Автор: А.В. Шитов

Окончание следует.