Меры силового невоенного принуждения

Меры силового невоенного принуждения как самостоятельные средства внешней политики «обособились» от остального спектра силовых мер в конце ХХ века. Это произошло в результате резко возросшего риска самоуничтожения, возникшего в связи с бурным развитием ОМУ. Это нашло своё отражение, в частности, в резко возросшем значении социально-экономических показателей развития общества и государства для безопасности. В России в стратегическом плане этот факт нашел признание с явным опозданием к концу второго десятилетия[1].

Смена политического курса, модели развития и команды исполнителей, похоже, произошла в мае, что отнюдь не гарантирует реализацию этого нового курса: смена программы и исполнителей — только первый шаг, за которым должен заработать новый механизм реализации. Можно коротко свести эти направления силовой невоенной политики, отражающие особенности современного стратегического нападения, к следующим двум основным направлениям:

Первая группа — связана с применения силы относительно основных объектов политики «силового принуждения» в новых условиях ВПО и СО, прежде всего по отношению:

— к системе национальных ценностей и национальных интересов;

— к правящей элите и её отдельным представителям.

Характер военно-политического противоборства в ХХI веке существенно, качественно изменился по отношению к традиционному характеру, существовавшему до недавнего времени, прежде всего, в том, что основными объектами силового воздействия стала уже не политика и её цели, а система ценностей и конкретные представители правящей элиты объекта, на который оказывается силовое воздействий. Так, силовое (невоенное) воздействие, которое оказывалось США на Украину в 80-е, 90-е и в более поздние годы, заключалось не столько в оказании влияния на её политику, сколько на фундаментальные изменения системы ценностей и приход к власти прозападной и русофобской правящей элиты[2].

Соответственно и средства противодействия такой политики со стороны России должны были бы быть направлены против такой политики, прежде всего, в области национальной системы ценностей и правящей элиты украинской элиты. Чего сколько-нибудь эффективно не делалось — не поддерживалась ни пророссийская элита, ни институты, ни единая с Россией система ценностей[3].

Вторая стратегическая цель — правящая элита противоборствующего государства, которую можно подчинить своей воле и заставить отказаться как от системы национальных ценностей, так и защиты национальных интересов. В конце 1980-х годов и в 1990-е годы было видно, как правящая элита СССР и России откровенно игнорировала систему национальных интересов России[4].

Вторая группа, входящая в основное направление силовой политики, — средства стратегического нападения, обороны и сдерживания, которые охватывают всё расширяющийся спектр новых средств и способов силового принуждения, которые становятся единым коалиционным ресурсом Запада и их с определенной степенью условности можно перечислить следующим образом:

Экономические санкции и технологические ограничения, которые обеспечивают важнейшие условия для стратегического нападения, — военно-техническое превосходство, а также создают экономические и финансовые трудности в странах-противниках.

При этом важно указать, что эти меры эффективны только после того, как оппоненту удается навязать изначально неправильную модель социально-экономического развития. Как это удалось сделать в свое время по отношению к СССР и России, навязав им «макроэкономическую» модель «всеобъемлющего рыночного развития». Необходимо подчеркнуть, что нередко подобные меры носят скрытый, латентный характер, который выражается в политическом навязывании ложных моделей развития в экономике, науке и технологической областях. Так, например, как это было применительно к России, когда не только политико-идеологические ложные модели, но и настойчивые экономические рекомендации Запада привели к деградации российской экономики. В определенном смысле такое внешнее вмешательство Запада оправдано потому, что оно направлено на устранение конкурента. Вина правящей российской элиты в том, что она не хотела и не смогла сопротивляться, да и сегодня продолжает, по сути, ту же «непротивленческую» реактивную политику.

Соответственно и противодействие недружественному (реально — враждебному) внешнему влиянию должно происходить на ценностном уровне, а также на уровне цивилизационных и национальных интересов, а не отдельных конфронтационных действий и угроз. Россия, как, оказалось, была ввергнута в управленческий, политический и экономический хаос, из которого она до сих пор не может по-настоящему выбраться. Одним из последствий этого стало увеличивающееся отставание, а другим — уязвимость для экономических и технологических средств «политики принуждения», лечение от которых происходит в алгоритме избавления от «импортозависимости», хотя главная «импортозависимость» у нас сохранилась в политико-идеологической области[5].

В этой связи интересно мнение одного из ведущих специалистов из центра Сколково по этому вопросу П. Биленко, который говорит следующее: «Сегодня мир стоит на пороге нового технологического уклада, стартовала цифровая трансформация и российской экономики. Как можно изменить ситуацию и почему не эффективно двигать прогресс с помощью госпрограмм государственных инициатив. Как и 100 лет тому назад Россия стоит перед выбором алгоритма развития — модернизационно-мобилизационного или инерционно-стагнационного, — который будет определять её будущее на десятилетия вперед.

Если „посмотреть в прошлое“, то можно сделать некоторые выводы, имеющие политико-идеологическое значение для нации, прежде всего с точки зрения её способности к быстрому экономическому и социальному развитию. Правда индустриализация Российской Империи проводилась при активном участии зарубежного капитала. На 1 января 1917 г. на долю иностранных инвестиций  в промышленности приходилось более 50%. При этом на долю французского капитала приходится 32,6%, английского — 22,6%, немецкого — 19,7%, бельгийского — 14,3%, американского — 5,2% и на долю остальных стран — 5,6%. Именно поэтому отсутствие западных инвестиций сегодня будет сказываться на темпах развития России, но не определять их и политику страны.

Исходя из данных о производстве основных видов продукции, характерной для периода „угля и стали“, мы легко сможем увидеть, что Революция и Гражданская война остановили развитие России на 15–20 лет. А компенсация этого отставания произошла в годы Великой депрессии, когда Россия оказалась рынком сбыта для терпящих кризис перепроизводства европейских стран и США. За индустриализацию пришлось заплатить не только материальными ценностями, накопленными в предыдущие столетия, но и тяжелейшим положением крестьянства и сверхэксплуатацией рабочей силы.

Иосифу Сталину банально повезло править в момент пика научно-технической революции. Во всем мире проходила электрификация и механизация, началась автомобилизация и внедрение тракторов в сельском хозяйстве. Электричество и автомобили в России без Сталина точно также появились бы — это абсолютно не его заслуга. И из-за вынужденного отставания СССР шел уже проторенной дорожкой, опираясь на опыт и технологии других стран. А, как, известно догонять значительно легче, чем разрабатывать все с „нуля“, чем и объясняется „сталинское экономическое чудо“ — процессы, занимавшие десятилетия в других странах уложись в более короткий промежуток. А так, с „низкого старта“ для 1930-х гг. получаем те высочайшие темпы роста экономики, которые нас сегодня впечатляют.

Рис. 1. Индекс промышленного производства в Российской империи, СССР*, РФ за 150 лет

Прежде всего, необходимо говорить о  реанимации машиностроения, росте производительности труда и  быстрой трансформации экономики в  более эффективную: реальный сектор и машиностроение — это основа основ, именно здесь сосредоточены критические узлы всей экономической системы. Мы много работаем глобально и видим, что в мире за последние пять лет затраты на старт и развитие новых технологических проектов существенно снизились. В Кремниевой долине пять лет назад для запуска продукта надо было потратить два года и $5 млн, сегодня — шесть месяцев и $100 тыс. Издержки на запуск прототипа продукта сократились в пятьдесят раз, скорость производства прототипа — в четыре раза. Программное обеспечение зачастую бесплатное или упало в цене, офисы переместились в коворкинги, затраты на аппаратное обеспечение также снизились — инфраструктура в облаке. Чтобы создать прототип продукта или прорывной технологии теперь нужно гораздо меньше денег, времени и усилий»[6].

И далее он делает вывод: «А все эти красивые слова — „инфраструктурные организации“, „субъекты рынка“, „институциональные условия“ — это фантомы. Особенно это понятно, если вы оглядитесь по сторонам на центральных улицах наших городов. Какие институциональные условия, если в центральных городах на улицах у нас рестораны, а в Сан-Хосе, не первом городе Калифорнии — техшопы, детские образовательные центры и интерактивные музеи? Даже так любимые всеми сегодня словам „платформа“, „архитектура систем“ и „уберизация“ — фантомы. Они существуют сегодня только как сильно потерявшие ценность слова, затасканные с конференции на конференцию, из важной речи в важную речь. Время изменилось, новое поколение уже устало от фантомов и понимает их призрачность. Нет в природе таких сущностей. Что есть — сотни компаний по всей стране в разных стадиях развития. Которыми управляют люди. Которые меняют или не меняют эти компании»[7].

«Да, подобные пространства в России есть, но их немного — инновационный центр Сколково, Иннополис в Татарстане, инфраструктура технологического предпринимательства на Дальнем Востоке. И они в определенной степени закрыты. То, что представляет собой пространство для развития за рубежом, у нас пока больше похоже на резервацию. Все дело в доступности. В Сан-Хосе вы можете увидеть площадку для развития (техшоп) в центре города, она открыта до полуночи и здесь рады видеть всех: например, рядом с программистами увлеченно работают сварщики, которые тут же мастерят прототипы будущих продуктов. У нас, чтобы просто въехать в фонд Сколково и технопарк на автомобиле, надо заранее заказать пропуск. Строили экосистему, получилась резервация. Так не работает развитие новых компаний, трансформация идей в революционные продукты. И это, по-моему, очевидный, но, к сожалению, пока не разделяемый на практике создателями программ, повесток и лозунгов факт»[8].

Эти меры принимались Западом по отношению к Кубе, СССР, Ирану, Ливии и целому ряду других государств еще в ХХ веке, но в новой стратегии «силового принуждения» они носят тотальный и глобальный характер, когда в противоборство вовлекаются все члены западной военно-политической коалиции (более 60 государств), а также к ним принуждаются другие страны[9].

Главная цель всего комплекса таких силовых средств и мер, используемых в политике силового принуждения, — разрушении не только экономики, но и самого государства и общества, принуждение его правящей элиты к капитуляции. Они могут быть систематизированы следующим образом:

Меры давления на представителей правящей элиты противника, которые можно назвать мерами политико-экономического шантажа и принуждения. Комплекс этих мер применялся западной коалицией неоднократно, но именно в ХХ веке он стал системным (комплексным) и сетецентричным (нацеленным на отдельных, конкретных представителей, а не только на какие-то социальные группы.

Более того, после демонстративного уничтожения лидеров противоборствующих сторон (Чаушеску, Каддафи, Хусейна, Наджибуллы и др.), а также изобретения Международного трибунала, фактически была создана правовая основа для легального шантажа и уничтожения любых лидеров и представителей правящих элит, которые могут показаться руководителям западного блока целями политики «силового принуждения».

Принятый Конгрессом США в августе 2017 года закон, предполагает усиленное и долгосрочное давление на правящую российскую элиту до тех пор, пока она не капитулирует и не примет американские условия для политического курса России.

Меры сетевого социального силового давления на общество и правящую элиту, включающие широкий набор средств и способов принуждения, который создавался со второй половины ХХ века в виде разного рода СМИ, НКО и международных организаций.

Пример с Украиной в этой связи выглядит очень показательным — там, в течение трех десятилетий создавались антисоветские и антироссийские организации, которые быстро трансформировались в националистические, экстремистские и даже фашистские общественные организации и партии.

Силовые меры по снижению темпов и уровня социально-экономического развития противника, которые предполагают внедрение вредных — неэффективных и нередко откровенно диверсионных — схем управления, лиц, ориентированных на развал государства и экономики, в правящую элиту страны, как это было в СССР, когда «иностранные консультанты» управляли целыми министерствами, или, как на Украине, где такие же советники управляют СБУ.

Средства и меры, разрушающие системы национальных ценностей и самоидентификацию. Комплекс этих мер и средств следует отнести к числу наиболее приоритетных невоенных средств ведения силового противоборства. С единственной поправкой на их невысокую оперативность при исключительно значимой, фундаментальной, эффективности. В особенности с точки зрения политической сетецентричности, когда одновременно оказывается влияние на сотни и тысячи объектов. Л. Савин, например, таким образом, описывает «роевое применение» средств принуждения: «Представьте себе, что вы в лесу потревожили осиное гнездо. Рой разъяренных ос вылетает, чтобы жалить своего обидчика во все места, до которых они могут добраться. Каковы будут ваши действия? Очевидно — убежать как можно  быстрее. А как будет убегать государство со своей территории? При применении такой аллегории это будет выражаться в смене институтов власти»[10].

Когда разрушается система национальной самоидентификации, людьми можно манипулировать через их ценности и интересы, посредством определенных техник, устанавливая выгодное для внешних сил и ложное с точки зрения национальных интересов целеполагание. Именно так формировалось общественное мнение со второй половины 1980-х годов в СССР, когда главным манипулятором, искажавшим систему ценностей, выступил орган, многие годы отвечавший в стране за формирование национального и классового сознания, — Отдел пропаганды и агитации ЦК КПСС во главе с А. Н. Яковлевым. В результате было создано альтернативное общественное мнение, поддерживаемое властью, враждебное самому существованию СССР как государства.

При этом у разных групп могут быть разные цели, но, в конечном счете, все будет складываться в одну картину. Имея разные «отряды» под общим управлением, о котором могут и не догадываться сами уличные исполнители, заказчик может ввергнуть страну в хаос, как уже неоднократно повторялось. Именно в такой хаос ввергался СССР, который к августу 1991 года превратился в неуправляемое государство. Возможность сопротивления таким организациям и сетям, продвигающим ложную систему ценностей, зависит, как и от умения властей распознавать угрозы на этапе их зарождения, так и способности создавать и активно использовать свои организации и свои контрсети для баланса воздействия через непрямые действия. В СССР в августе 1991 года у власти были и организации и сети, но не было решительности и воли использовать их против оппонентов.

И, прежде всего, потому, что была деформирована базовая система национальных ценностей, подорвана уверенность в её значении для нации и государства. То, что тот же Л. Савин называет «базовой резистенцией» общества: «Но и базовая резистентность должна быть достаточно сильной. — Пишет он.  Имеется в виду чувство патриотизма у народных масс и желание защищать свою страну». Агентура, как правило, ожидает время «икс», когда она используется в соответствии с их опытом, связями и умением[11].

Демографические, биологические и иные меры, предполагающие депопуляцию и деградацию нации, особенно качества национального человеческого капитала. К числу таким мер относится, прежде всего, ложная социально-экономическая позиция правящих кругов, которая может быть сформулирована и навязана извне[12]. Не секрет, что на Западе существует немало концепций, книг и организаций, которые своей прямой задачей поставили максимально громко «сформулировать озабоченность» перенаселением планеты и грядущим демографическим коллапсом, угрожающим самоуничтожением. Эти организации и фонды, в том числе на правительственном уровне, всячески стимулируют активность разного рода сил, которая вела бы к свертыванию демографических программ и сокращению численности населения.

Ярким примером этих действий стала деятельность российского правительства в 1990-е годы, которая привела к демографической катастрофе, из которой правительство по прямому указанию президента В. В. Путина пытается как-то выбраться сегодня, принимая меры по стимулированию рождаемости и сокращению смертности.

Надо признать, что для некоторых регионов Восточной Сибири и Дальнего Востока, которые богаты природными ресурсами и крайне ограничены демографическим потенциалом, политика либерального крыла российского правительства и западных организаций привела к депопуляции целых районов, которую не удается преодолеть и сегодня.

К числу таких мер следует отнести и многочисленные случаи, навязываемые извне и иногда поддерживаемые внутри России, по распространению вредных продуктов, фальсификатов и особенно вредных «услуг» населению, принявших массовый характер.

Особенно важно для национальной безопасности, вернуть лидерство России в НЧК, его институтах и конкретных руководителях государственных и общественных институтов, в особенности кадрового потенциала у правящей элиты, которая по своим профессиональным и нравственным качествам не соответствует потребностям России сегодня, в особенности, за рубежом, на что обращал внимание в своих майских указах МИД и МЭР В. В. Путин[13].

Средства информационного и когнитивного воздействия на общество и его институты. Исключительно важное значение приобретает силовая борьба с Россией в когнитивной области, смысл которой сводится к превращению общества в неорганизованную массу и, в конечном счете, в неуправляемую толпу, лишенную здравого смысла и национальных ориентиров, руководимую чужими интересами и ценностями[14].

Здесь огромная роль принадлежит идеологии, как системе упорядоченных взглядов на основные цели и средства развития общества, экономики и государства, которая выполняет — о чем нередко забывают — функцию системного политического, социально-экономического и даже военного управления[15]. Примечательно в этой связи то, что Военная доктрина России «представляет собой систему официально принятых в государстве взглядов на подготовку к вооруженной защите и защиту Российской Федерации»[16].

Развал СССР начался с развернутой сознательно масштабной работоы по уничтожению идеологии правящей элиты («деидеологизации идеологии») и развала государства и его институтов («борьбы с этатизмом»), которая достаточно быстро привела к образованию идеологической пустоты, быстро заполненную чем угодно — от «лечения» Кашпировского до «свободорыночных» универсальных идеологем западных либералов, естественно, сопровождавшихся развалом институтов государства — сначала КГБ и Министерства обороны, а затем и всех экономических и социальных органов управления[17].

Было уступлено добровольно и идеологическое лидерство, в том числе и в мире, которое долгие годы объединяло многие страны и движения, превратившееся в жалкую политико-идеологическую компиляцию убогих западных либеральных идей. То, что последовало за этим — отказ от многих атрибутов политического суверенитета, одностороннее разоружение, развал ОПК и т.д. — другая стороны медали, но которая является прямым следствием отказа от идеологии, который попытались даже закрепить в Конституции Российской Федерации.

В условиях глобализации и информационного противоборства достижение стратегических преимуществ государством напрямую зависит от имеющихся у него информационных возможностей, которые представляют собой совокупность следующих компонентов:

— оперативное получение информации, разведданных;

— регулирование потоков информации;

— воздействие на ее обработку (трансформация информации);

— реализация информации (СМИ и иные методы);

— контроль СМИ, в том числе интернет-пространства;

— морально-психологические разработки влияния на внутреннего и — внешнего получателя информации;

— технические и технологические аспекты (достаточное количество — спутников на орбите, развитая наземная инфраструктура, автоматизированные системы передачи данных и пр.);

— защита информации, в том числе каналов ее передачи;

— создание достаточного количества дата-центров для обработки и хранения информации.

В контексте противоборства в кибернетической ноосфере осуществляется, в том числе, и информационно-психологическое воздействие, которое приобретает статус полноценного (нефизического) оружия. Орудием и оружием единовременно служит информация в самом широком понимании. Целью информационно-психологических мероприятий является формирование определенных идей, взглядов, побуждающих к деятельности, дестабилизирующей ту или иную сферу общественной жизни государства (экономическую, социальную, культурную, религиозную) или же политический строй в целом.

Подобное оружие принято называть консциентальным, имеющим целью оказывать воздействие на сознание (подсознание) народонаселения государства-противника. Мишенью в данном случае становится идентификация социальных групп или же отдельно взятых индивидов. Проявление идентификации личности осуществляется в рамках культурных, религиозных, языковых и пр. особенностях традиций родной страны, иными словами его самоопределение. Соответственно, оказывая воздействие на сознание человека, возможно «перекодировать» его отношение к тому или иному событию в целом. Подобные мероприятия сегодня привычны и широко используются СМИ, форма и содержание подачи информации в которых зачастую формирует определенное отношение граждан к той или иной новости. Яркий пример — освещение сирийской кампании (2015–2016 гг.) российскими и зарубежными новостными агентствами. Следовательно, уступить в подобной информационной «схватке» равносильно деморализации — одной из составляющих дальнейшего поражения уже на физическом уровне. На сегодня особую актуальность приобретают слова Н. Ротшильда: «Тот, кто владеет информацией, тот владеет миром». Вместе с тем следует вспомнить также менее известное, но раскрывающее суть жизненно важной необходимости информации, высказывание британского премьер-министра Б. Дизраэли[18]: «As a general rule, the most successful man in life is the man who has the best information»[19].

Следует вместе с тем отметить, что консциентальное оружие применяется не только на международном уровне, в геополитической борьбе, но широко распространено и внутри отдельно взятых государств, поскольку институт государственной власти в последние десятилетия претерпевает серьезные изменения на структурном уровне. Выходя за рамки физического воздействия, государственная власть осуществляет контроль, управление, принуждение в рамках, организованных по сетецентрическому принципу мероприятий. На современном этапе развития общества дихотомия «власть–знание» уже не является прерогативой какого-либо специализированного института государства, как это было, к примеру, в Третьем Рейхе с его министерством пропаганды под руководством Йозефа Геббельса. Сегодня «власть–знание» представляет собой разработанную и развивающуюся информационную сеть, лишь малой частью которой выступает сама государственная (прямая) власть и все большую роль играют негосударственные структуры, социальные сети, отдельные личности.

Возвращаясь к вопросу геополитической борьбы в контексте информационно-психологического противоборства, важно подчеркнуть, что под действием психологического вмешательства трансформируется сама психосоциальная структура сетевого сообщества, коим на сегодняшний день является население, в том числе и политическая элита государства.

Автор: А.И. Подберёзкин

>>Полностью ознакомится с монографией "Стратегическое сдерживание: новый тренд и выбор российской политики"<<