Необходимость и возможность «заглянуть за горизонт» 2025 года при политическом планировании: энергетические и демографические тренды

 

Необходимо заглянуть за горизонт[1]

В. Путин

 

Необходимость «заглянуть за горизонт» стратегического планирования, который сегодня у нас в лучшем случае ограничен 5–7 годами, – гораздо больше, чем имеющиеся возможности. Не случайно в течение последних 5 лет В.В. Путин не раз говорил о необходимости «заглянуть за горизонт» того планирования и видения, которое существует в обществе и в правящей элите. Лидер отличается от обычных людей прежде всего способностью к стратегическому прогнозу, который, как правило, не интересен большинству правящей элиты, а тем более обычных людей[2], чьи потребности ограничены сегодняшним днем. Тем не менее даже в своем послании 1 марта 2018 года В.В. Путин не попытался «заглянуть» в будущее больше, чем на 6 лет.

Не интересен стратегический прогноз, как правило, и правящей элите, которая ориентирована в лучшем случае на среднесрочные цели. Исследования показали примерное распределение этого долгосрочного интереса среди опрошенных как представителей абсолютного меньшинства.

[3]

Рис. 1. Распределение людей по группам в зависимости от масштабности волнующих их перспектив

Из него, в частности, видно, что долгосрочный прогноз, особенно МО и ВПО, интересует очень узкую группу людей. Даже среди правящей элиты интерес ограничен сроком пребывания у власти, этой группы, а в лучшем случае – будущим их детей. Таким образом долгосрочные стратегические прогнозы важны, но.., не интересны правящей элите, которую в лучшем случае беспокоит временный отрезок до будущих выборов, либо смены власти.

Между тем, принятие сегодняшних, даже частных, решений не только сказывается на будущем, но и формирует его основные черты уже в настоящем. Иными словами, долгосрочные планы на будущее уже сегодня меняют реальность. Поэтому государственные деятели и политики, ориентированные хотя бы на будущее отчасти, вынуждены принимать во внимание последствия своих решений. Для них формула: «Шах, осёл, либо я, но кто-нибудь к тому времени умрет» – не вполне приемлема.

На самом деле, как оказывается, прикладное, значение таких прогнозов – огромно. И прежде всего потому, что дальновидные политики понимают, что долгосрочные последствия начинают сказываться значительно раньше, чем они запланированы. Приведу несколько примеров.

Энергетические тренды в МО и их влияние на ВПО до 2050 года

Важное значение для стратегического прогноза развития ВПО в мире имеет прогноз основных энергетических трендов. Причем не столько в традиционно-макроэкономическом, сколько в геополитическом аспектах.

Так, политика финансирования правительством США возобновляемых источников энергии не привело пока что к отказу от традиционных видов энергии, или даже сокращению потребления, но уже привело к существенному снижению их себестоимости, что хорошо видно на графике, демонстрирующем развитие различных источников энергии в недавнем прошлом.

Рис. 2

Более того,  эти тенденции могут привести к тому, что в период 2020–2040 годов потребности растущей экономики США будут во многом обеспечены не только за счет роста импорта, но и за счет повышения эффективности потребления и снижения себестоимости возобновляемых источников энергии. Что, естественно, уже сказывается на отношениях США с европейскими государствами, включая Россию.

Эта тенденция уже превратилась в ведущую мировую тенденцию. Причем не только экономическую, но и технологическую и геополитическую. В частности, будет быстро расти доля возобновляемых источников энергии, которая в некоторых странах (таких, например, как Дания) к 2050 году может приблизиться к 100%, а это уже сегодня учитывается в будущей политике Дании, например, по отношению к России. Если в настоящее время структура энергопотребления в Дании распределяется между разными источниками энергии, то в результате реализации энергетической стратегии к 2050 году абсолютное большинство перейдет к возобновляемым источникам.

[4]

Рис. 3.

Это означает, что примеру Дании неизбежно последуют и другие развитые страны. И не только ОЭСР, но и такие новые экономические и технологические центры силы, которые больше других зависят от внешних источников энергии – Китай, Индия, Индонезия, Мексика и др. – и чья экономика после 2025 года будет развиваться наиболее быстрыми темпами. Как видно из графика ниже, – огромный ресурс для роста потребления потенциально существует именно у новых, быстро развивающихся, центров силы, численность населения которых через 15–25 лет составит большинство населения планеты. Такие страны как Бразилия, Пакистан, Индонезия и ряд других будут ярко выраженными лидерами в росте потребления энергоресурсов на долгосрочной основе.

[5]

Рис. 4. Потребление первичной энергии — на уровне стран и на душу населения

Это, кроме того, неизбежно даст толчок развитию новых технологий и производств, улучшит экологию развитых стран и многое другое.

Другой пример практического применения стратегического прогноза – связан с применением «мягкой силы» в политике России, которая сможет значительно усилить её влияние в мире. В новом веке основная борьба развернулась за защиту и продвижение цивилизационных и национальных ценностей в мире, на основе которых создаются новые международные и правовые нормы и процедуры, которым заставляют следовать более слабых субъектов МО. В этой связи исключительное значение имеют культурные и духовные ценности тех или иных наций, которые являются фундаментом для такой политики[6].

Борьба за защиту национальных ценностей и их продвижение в мире стала альтернативной политикой в большинстве стран мира. Кое-где, как в Иране, защита национальных ценностей имеет статус системной государственной политики, а в других странах – в Венгрии, Франции, Шотландии и др. – за этот курс идет самая ожесточенная борьба внутри самих правящих элит. При этом продвижение таких ценностей в мире становится важным внешнеполитическим инструментом. Причем очень эффективным. Так, масштабная помощь и продвижение российской культуры и искусства за рубежом, научных и технических достижений, вне сомнений позволят добиться, как минимум, двух глобальных результатов:

– укрепления и продвижения российской системы ценностей в мире, что не менее важно, чем экономические и финансовые успехи;

– развитие национального человеческого капитала (НЧК) и его институтов, оказывающих сильное влияние на формирование МО и ВПО[7].

Эта политика, кроме того, имеет и два других огромных достоинства:

– она не несет в себе политических и финансовых рисков;

– она, безусловно, позитивно-результативна – один танк по своей стоимости равен очень крупному фестивалю российской музыки, который не будет стоять на складе, а потом утилизирован (опять же, за деньги).

В период 2030–2050 годов мировое потребление углеводородов стабилизируется при сохранении роста ВВП и (вероятно) численности населения, которые потребуют роста душевого потребления в ряде стран до уровня США, что гарантирует потребности в газе и нефти даже при развитии энергосберегающих технологий. Поэтому борьба за энергоресурсы, доступ к их добыче и потреблению, станет фактором формирования МО и ВПО до 2050 года. Это также означает, что рост энергозависимости ряда государств к 2050 году будет идти, может быть, даже более быстрыми темпами, но преимущественно не только за счет возобновляемых источников энергии.

Это же означает, что имеющиеся преимущества России как экспортера энергоресурсов неизбежно будут постепенно исчезать и будут практически исчерпаны если не к 2030, то 2050 году. Эта тенденция отчетливо обозначилась во втором десятилетии ХХI века. Как видно из данных ниже, рост экспортных поставок российского газа прекратился, а его потребление в странах ЕС и на Украине стало сознательно сдерживаться. При этом важное значение стал занимать транзит газа через территорию Украины, который стал устойчиво сокращаться с 2014 года, грозя его фактическим прекращением после 2020 года.

Таблица 1. Российский экспорт природного газа, млрд. м3

Зависимость стран ЕС от поставок российского газа после 2014 года превратилась в политическую проблему не случайно: США были крайне в этом заинтересованы, в том числе и по экономическим причинам, которые отчетливо проявились в ходе реализации ими в 2014–2018 году политики широких санкций против России. Между тем, есть основания полагать, что США и их сторонникам не удастся избавиться полностью от поставок российского газа. В особенности тем странам, где его доля в импорте высока или даже очень высока. Таким образом можно предположить, что до 2050 года в странах ЕС сохранится заинтересованность в российском экспорте, как минимум, на уровне 2014–2018 годов, однако это будет проявляться во взаимном противодействии двух тенденций:

– росте душевого потребления газа и заинтересованности в сохранении российских поставок; это может привести к усилению сотрудничества и строительству альтернативных газопроводов в обход Украины с юга или с севера континента;

– снижении потреблении газа и его замещением альтернативными или американскими источниками энергии, что, вкупе с политическим давлением, будет вести к попыткам вытеснить Россию из Европы.

Рис. 5.

Либерализация газового рынка ЕС снижает долю долгосрочных контрактов в пользу увеличения ниши спотовых продаж. Кроме того. Набирает обороты так называемый рыночный принцип «свободный газ» – «gaz release», означающий свободную продажу и перепродажу газа[8]. Это, кстати, прекрасно понимают на Западе, где США активно борются за рынок СПГ в Европе, преследуя геополитическую (привязку Германии и других стран к своим поставкам) и одновременно экономическую цель. Так не секрет, что США занимают ведущее место в добыче газа, но значительно меньшею – в его экспорте.

Основными источниками энергии были и остаются нефть, уголь и газ, доля которых в мировом энергетическом балансе составляет соответственно 32, 27 и 23 процента. Есть все основания предполагать, что в период с 2025 по 2050 годы эта ситуация существенно не изменится: пропорции будут медленно меняться в Европе в пользу газа, но это не означает, что в мире будет развиваться такая же тенденция. При этом следует особо подчеркнуть, что наиболее экологичным из трех ведущих энергоносителей является природный газ, но в Евразии и других быстро развивающихся рынках будет испытываться его дефицит, который будет компенсирован углем.

Другой «газовый» аспект – отношения России и США. Как известно, лидерами газодобычи традиционно являются США и Россия, на долю которых приходится примерно поровну – 20 и 18 процентов соответственно (рис.). Однако по экспорту природного газа Россия значительно (202 и 43 млрд. м3) превосходит США. И есть все основания предполагать, что такая ситуация сохранится после 2025 года потому, что огромная экономика и население США будут продолжать расти и требовать всё большего количества природного газа.

Прогнозы развития России пока что не обнадеживают, что также стабилизирует потребление газа внутри страны на существующем уровне даже с учетом реализации программ газификации. Таким образом, структура экспорта газа во многом будет зависеть от таких стран как Катар, Иран и Саудовская Аравия, а также других государств, что делает их приоритетными объектами для американской внешней политики в долгосрочной. Это также означает, что следует прогнозировать до 2050 сознательную дестабилизацию Соединенными Штатами ВПО не только в Ираке и Сирии, но и в Катаре, Саудовской Аравии и других государствах-экспортерах газа.

[9]

Рис. 6.

Кроме того, США будут пытаться вытеснить других экспортеров с газового рынка, попытавшись заменить их экспорт своими поставками сланцевого газа. Еще недавно такое трудно было себе представить, но Соединенные Штаты не только являются крупнейшей газодобывающей страной, но и собираются осуществлять поставки сжиженного газа на внешние рынки. Стоит отметить, что еще несколько лет назад США были крупнейшим импортером газа в мире. Рост добычи, причем не только газа, но и нефти, был обеспечен за счет освоения сланцевых залежей. Так называемая «сланцевая революция» – процесс внедрения технологий, позволяющих осуществлять добычу газа и нефти из залежей сланцевых пород, позволила увеличить объемы добычи газа, что привело к снижению цен на природный газ внутри страны. В результате, США объявили о намерении стать крупным игроком на СПГ – рынке, построенные для импорта в Европу.

Эти тенденции будут продолжаться и даже усиливаться, «привязывая» экономику других стран к американскому экспорту, который может быть очень надежным якорем вкупе с финансовыми акциями США. Доля газа в производстве электроэнергии до 2050 года будет оставаться критически важной, что делает его объектом манипулирования и политическим средством для США. Контролируя поставки газа и атомную энергетику, а также технологии по возобновляемым источникам энергии (ВИЭ), которым в США уделяют огромное внимание, США смогут влиять на мировую экономику в целом решающим образом в период 2025–2050 годов, что хорошо видно на графике, приводимом ниже.

[10]

Рис. 7. Динамика мирового электропроизводства и его структуры в 1990–2014 гг. (фактическая) и их прогнозы на 2015–2050 гг.

Это становится критически важно с ростом потребления жидких энергоносителей экономикой США после 2025 года. Как видно из графика, приводимого ниже, с 2020 года начинает резко увеличиваться разрыв между потребностями США в жидких энергоносителях и их импортом, которые оцениваются в 10–15 млн. баррелей в сутки. Этот разрыв должен быть компенсирован либо сланцевыми источниками, либо импортом. Причем такой импорт должен быть гарантированным и устойчивым, но, главное, он может в дальнейшем еще больше вырасти. При худшем для США сценарии (когда провалены программы энергоэффективности и сокращена сланцевая добыча) до 25–30 млн. баррелей в день.

Рис. 8. История и перспективы поставок жидких энергоносителей

 

Демографические тренды и их военно-политические последствия для России

Огромное значение для прогноза будущей ВПО в мире имеет предположение о демографических последствиях. Это связано с двумя обстоятельствами:

Во-первых, резким усмотрением увеличения демографических диспропорций между развитыми государствами и новыми центрами силы, население которых будет составлять абсолютное большинство населения планеты после 2025 года.

Во-вторых, резким увеличением значения качества НЧК и его институтов, которое в еще большей степени усилит влияние демографических изменений. Этот глобальный тренд – радикальные демографические изменения в мире, прогнозируемые до 2050 года, – имеющие прямое отношение к России. Остановимся на некоторых аспектах:

Во-первых, быстрый рост населения, особенно молодых возрастов, приведет к его увеличению к 2050 году до 9 млрд. чел. (т.е. на 3 млрд.), но за счет населения новых центров силы. Дальнейший прирост, как ожидается, стабилизируется на уровне 75–80 млн. человек в год, но это опять же будет прирост за счет новых центров силы (к сожалению, последние 10 лет прирост населения в России не наблюдается).

Весьма вероятно, что основной «пик прироста» уже пройден, но в отдельных ЛЧЦ и центрах силы ожидается его продолжение вплоть до 2050 года, что создает определенное напряжение потому, что вместе с ростом численности растет не только объем экономики, но и могут меняться внешнеполитические приоритеты. Примерами таких стран могут стать Индонезия и Пакистан, которые резко увеличат свой потенциал к 2050 году.

[11]

Рис. 9. Пик прироста численности уже пройден

Во-вторых, этот количественный рост будет сопровождаться качественным ростом человеческого капитала, что уже хорошо видно на примере Китая. Прежде всего это отразится на численности среднего класса и на уровне потребления в мире. В итоге произойдет как рост потребления, так и изменение глобальной социальной структуры:

[12]

Рис. 10.

Таким образом после 2025 года в мире будет форсировано формироваться новая система международных отношений, которая приведет к созданию новой МО и ВПО, где важную роль будут играть новые центры силы. В них будет сосредоточен огромный и качественный человеческий потенциал, превосходящий по своему объему потенциал западной ЛЧЦ в 2–3 раза[13].

В-третьих, эти два процесса вероятно очень болезненно скажутся на положении и безопасности России. Прежде всего, с точки зрения её демографического потенциала и, соответственно, сокращения её относительной мощи в мире. В частности, если не предпринять решительные шаги, то к 2050 году в России радикально и негативно изменятся пропорции между рождаемостью и смертностью. Причем самый болезненный для нашей страны период уже наступил, а к 2050 году он может развиться в тенденцию масштабного вырождения.

[14]

Рис. 11.

Причем это катастрофическое развитие будет закреплено сразу в нескольких негативных тенденциях, например, в сокращении численности женщин репродуктивного возраста, увеличении лиц пенсионного возраста, сокращении пропорций молодого населения и др.

Как видно на графике, предлагаемом ниже, численность женщин репродуктивного возраста к 2050 году сократится в России в 2 раза. Это означает, что только для того, чтобы сохранить имеющуюся численность населения (при сохранении смертности на прежнем уровне) потребуется, чтобы оставшиеся к 2050 году российские женщины имели, как минимум, вдвое больше детей.

[15]

Рис. 12. 

Другая тенденция 2040–2050 годов – «демографическая яма», в которую будет все глубже опускаться Россия после 2025 года, которая является последствием демографической и социально-экономической катастрофы 90-х годов. Как видно из приведенных данных, в период 2025–2050 годов ожидается сокращение рождаемости до менее 1 млн. человек, т.е. до уровня кризиса 90-х годов, но, вероятность сохраняется, что этот уровень может быть и ниже.

[16]

Рис. 13.

Подобные перспективы непосредственно отражаются на военно-политических условиях развития России после 2025 года. В частности это крайне негативно скажется на мобилизационных возможностях России, которые уменьшатся более, чем в 2 раза – с 10 млн. человек до менее 5 млн. человек.

Это, в свою очередь, означает, что для поддержания численности Вооруженных Сил России на уровне 2018 года (1 млн. человек) и Российской гвардии (1 млн. человек), а также других силовых структур просто напросто не хватит молодых людей. Как правило, только 10% военнообязанных готовы и идут служить в Вооруженные силы, т.е. «потенциал» – 0,5 млн. человек, которого будет явно не достаточно даже для мирного времени.

[17]

Рис. 14.

Наконец, в-четвертых, снижение качества НЧК в России будет непосредственно связано с отставанием в темпах развития науки и техники в стране, которые являются результатом и следствием развития качества национального человеческого потенциала (НЧК)[18].

Известно, что в последние десятилетия научный капитал России стремительно деградировал, что связано в том числе и с сокращением численности научных работников в России и снижением масштаба финансирования науки. Общий негативный прогноз развития демографического потенциала не может не отразиться на численности ученых и инженеров, которая продолжает сокращаться, что неизбежно приведет к экономической деградации и не способности отечественного ОПК обеспечить соответствующее качество ВВСТ уже к 2025 году. Как видно из некоторых оценок, существует явная зависимость между ростом ВВП и численностью занятых в НИОКР, которая отражает отчасти и качество НЧК в целом. При этом важно понимать, что расходы США на НИОКР в 3% (а России – 1%) при том, что их ВВП в 10 раз больше российского, означает, что Соединенные Штаты тратят на НИОКР в 30 раз больше, чем Россия. Если же учесть расходы союзников, то в 50–60 раз больше.

[19]

Рис. 15.

Таким образом приведенные примеры свидетельствуют о практической необходимости разработки долгосрочных военно-политических прогнозов и оценки последствий для будущей безопасности России, без которых стратегическое планирование теряет смысл.

В этой связи некоторые ученые справедливо делают выводы[20], что:

Во-первых, конкретные ответственные органы за стратегическое прогнозирование и планирование (кроме принципиальной ответственности Президента РФ и Правительства РФ, а, значит, отсутствия ответственности) не определены, а самое главное – меры ответственности за ненадлежащее выполнение каким-либо органом, исполняющим эти функции, не установлены. В отличие от СССР, когда все руководители несли партийную (политическую) и административную (и даже уголовную) ответственность за не выполнение пятилетнего или годового плана, российские чиновники такой ответственности не несут. Во всяком случае она законодательно и политически не определена[21].

С точки зрения военно-политического планирования это означает, что ни руководители ОПК, ни Минобороны, ни других силовых ведомств и институтов государства в конечном счете не отвечают за эффективность работы всей военной организации страны. Их круг ответственности определен достаточно узкими, ведомственными, задачами. Так, Росгвардия, МЧС, МВД, а тем более МИД, Минфин и политические институты фактически не участвуют в работе военной организации страны, более того, даже не предполагают точно в ней своего места.

Во-вторых, встраивание законодательства о стратегическом военно-политическом планировании в систему действующего законодательства произведено нечетко. Не понятно, например, соотношение Стратегии национальной безопасности России (как базового документа) с процессом и приоритетами бюджетного планирования и планами социально-экономического развития страны, хотя оно и заявлено в ФЗ о стратегическом планировании. Логика, когда бюджетный процесс вытекает из приоритетов национальной безопасности, очевидно, нарушена. Пока что складывается впечатление, что происходит наоборот: логика бюджетного процесса формирует стратегию национальной безопасности.

Сохраняют свое действие множество программных и стратегических документов в различных сферах, в том числе в сферах экономики и национальной безопасности, которые потеряли свою актуальность, или не были в реальности приведены в реальное соответствие со Стратегией национальной безопасности (как, например, Концепция внешней политики России). На данный момент о коллизиях между ними и новым законом даже нет речи, но это не значит, что коллизий нет. О согласовании стратегического планирования с бюджетным процессом нужно было думать сразу при принятии нового закона и предусматривать прямые корреспондирующие нормы.

В-третьих, принятие подзаконных актов во исполнение нового закона проходит явно неспешно, что приводит к тому, что закон до сих пор не работает. Более того, многие подзаконные акты противоречат как Стратегии национальной безопасности, так и ФЗ «О стратегическом планировании».

Перечни полномочий в законе пестрят отсылочными нормами, что плохо для любого нормативного правового акта.

В-четвертых, конкретизация полномочий министерств должна производиться, в том числе на уровне их регламентов. Работа с полномочиями должна, в том числе решать задачу исключения дублирования. Сейчас такое дублирование сохраняется в некоторых сферах.

Автор: А.И. Подберезкин

>>Полностью ознакомиться с монографией  "Состояние и долгосрочные военно-политические перспективы развития России в ХXI веке"<<