Основные противоречия концепции «стратегического сдерживания» России

 

Военная доктрина России, принятая в декабре 2014 года, содержала несколько новых элементов[1]

Russia Military Power. 2017

 

Действительно, стратегическое сдерживание и новый вариант военной доктрины России, сформулированные в 2014–2015 годах в новых редакциях Стратегии национальной безопасности[2] и Военной доктрины России, несли в себе несколько существенных отличительных черт, прежде всего, раскрывающих возможности неядерного и невоенного в целом сдерживания противника.

Однако именно в этих областях, а именно в области неядерных вооруженных силах и вооружениях, а также в невоенных инструментах политики Россия в максимальной степени уступала западной ЛЧЦ. Если стратегический ядерный потенциал РФ «уравнивал» ее в правах и военно-силовых возможностях с Западом, то переход к политике «неядерного сдерживания» в условиях, когда соотношение экономики России и западной коалиции было, как минимум, 1 : 30, выглядело странно.

Еще больше было несоответствие невоенных силовых возможностей России и Запада, об использовании которых говорилось в новом варианте Стратегии национальной безопасности России – экономических, информационных, дипломатических, других, – где соотношение сил было уже не 1:30, а 1:50 и даже 1:100. Еще Б. Обама, говоря о подавляющем информационном превосходстве Запада, говорил о том, что США будут его активно использовать[3].

Получается, что новая стратегия противодействия Западу со стороны России будет опираться на те средства и способы, где превосходство западной коалиции заведомо очевидно?

Совершенно очевидно, что в условиях ограниченных ресурсные возможностей России симметричные меры окажутся не просто неэффективными, но и невозможными. Поэтому требуется еще раз переоценить основные положения Стратегии и Военной доктрины.

Нормальная политическая логика требует, чтобы уже сегодня произошли такие изменения в Стратегии национальной безопасности России, в частности, внесения существенных корректив в существующую концепцию стратегического сдерживания, сделав из этого некую Программу действий. Прежде всего, в следующих областях:

Во-первых, должны быть четко определены политические цели и конкретные задачи политики стратегического сдерживания России с учетом современных реалий, а именно переноса акцента в противоборстве между Россией и Западом на правящую элиту страны и систему ее национальных ценностей, т.е. на другие объекты политического силового влияния. Если прежде главными политическими целями военно-силового воздействия были Вооруженные силы, военный потенциал, территория, столицы и др. объекты, то сегодня, такими наиболее приоритетными группами целей становятся:

а). Правящая элита, ее конкретные представители, их собственность, здоровье, условие существования, семьи и т.д. Именно на эти цели в XXI веке было акцентировано влияние Запада и его силовое воздействие и силы принуждения.

б). Система ценностей российского общества, которые делает из народа нацию, защищающую и понимающую в чем суть национальных интересов.

Если согласиться с подобной постановкой вопроса, то становится ясно, что распределение внимания и средств в бюджете безопасности, направляемых на эти цели, в последние десятилетия было очевидно недостаточно. В результате в России значительная часть элиты превратилась в антинациональную и антигосударственную элиту, управляющую ресурсами и формирующую стратегию страны[4].

Аналогичная ситуация обстоит и с обеспечением защиты и развития системы национальных ценностей и приоритетов, которым только в последнее десятилетие стало уделяться внимание. В результате в современной России существует две идеологии и две политики одновременно, что, безусловно, является главной проблемой эффективной Стратегии.

Во-вторых, до сих пор не переоценены и использованы в полной мере необходимые для решения этих задач национальные ресурсы и возможности, их объемы и характеристики, в т.ч. и те, которые по разным причинам пока вообще не используются. Мы не знаем точно своих ресурсов и не используем даже относительно полно своих возможностей. Так, если говорить о природных ресурсах, то не используется такой ресурс как питьевая вода, экология, а эффективность используемых – чрезвычайно низка.

Мы крайне неэффективно используем человеческий капитал и институты, территорию страны, ее геополитические возможности и многое другое. В СССР в свое время был создан специальный Совет по развитию производительных сил страны (СОПС), который начал системную работу по учету и использованию национальных природных ресурсов. Нечто подобное, но применительно теперь уже ко всем ресурсам нации, включая духовные, интеллектуальные, нужно сделать сегодня.

В-третьих, необходимо выбрать из всего спектра средств и способов политического влияния наиболее эффективные, а также оценить наиболее эффективные ресурсы и возможности. В частности, известно, что наиболее важными ресурсами в XXI веке стал национальный человеческий капитал (НЧК) и институты его развития. Этот вывод распространяется не только на его роль в развитии, например, в приросте ВВП, но и в выборе средства и способов политического влияния и противоборства. Например, даже незначительные увеличения (в масштабах всего бюджета) расходы на развитие НЧК – образование, науку, культуру – дадут очень быстрый эффект не только с точки зрения увеличения ресурсов нации, но и с точки зрения ее возможностей противодействовать политике силового принуждения.

В-четвертых, спрогнозированы и организованы самые эффективные средства и способы использования национальных ресурсов для достижения поставленных целей и задач. В частности, если Д. Трамп в Варшаве в июле 2017 года говорил о победе западной цивилизации, то нам необходимо на самых разных уровнях начинать не только говорить, но и что-то делать для противодействия такому противоборству – от культуры и наследия до торгово-экономической области[5].

Иными словами нужна не просто скорректированная, а качественно иная российская политика современного стратегического сдерживания в противоборстве с западной ЛЧЦ, в которой присутствуют адекватные современным требованиям цели и задачи, выделены ресурсы, а среди политических средств акцент делается уже не только и даже не столько на военные средства насилия, но и на эффективное применение невоенных средств и способов противоборства, а также – что принципиально важно – на их синтез – по аналогии с существующей сегодня в США «стратегией принуждения» («strategy of coerce»).

Современное положение в этой области неизбежно ведет к тому, что мы ожидаем и готовимся, во-первых, «не к той войне», которая будет (даже уже началась), а, во-вторых, наше отношение к современному военно-политическому противоборству уже устарело[6]. Во много это происходит от неясности в главном вопросе: каковы стратегические цели национального развития? (в любой из его интерпретаций – Национальная доктрина, Национальная идея, Национальная стратегия и т.д.)

Это тем более важно, что российской ЛЧЦ, т.е. не только тем, кто проживает в России, но и за ее пределами, а также представителям других наций, мы должны внятно описать наши внешнеполитические и иные стратегические цели. Так, например, не только автор этой работы пытался на протяжении многих лет это сделать[7], но и многие другие понимают чрезвычайную актуальность этого требования. Применительно к ЕАЭС, например, Ю. Яковец и Е Расторгуев видят это следующим образом.

Рис. 1. Дерево целей устойчивого развития ЕАЭС[8]

Политика стратегического сдерживания (в том виде как она сформулировано в последней редакции Стратегии национальной безопасности)[9] предполагает только наши ответные действия фактически и только в узком (и, порой, не самом главном) сегменте военно-политического противоборства, игнорируя другие области силового противоборства, их безусловную приоритетность. Как следует из Стратегии и Военной доктрины, все силовые средства политики искусственно делятся на «вооруженные» и «не вооруженные» («военные» и «невоенные»), а состояние «мира» противопоставляется состоянию «войны».

Это отношение требует политической переоценки. В действительности существует два основных вида отношений между субъектами и акторами МО и ВПО – сотрудничество и противоборство (и их синтез), – которые, в свою очередь, делятся на многочисленные подуровни, причем их количество, актуальность, масштабы и иные характеристики находятся в постоянном динамическом изменении.

В самом общем виде противоборство в отношениях между субъектами и акторами можно представить себе следующим образом в форме эскалации элементов насилия в таком противоборстве. Но – подчеркну – только в самом общем виде. В действительности каждый из этих этапов поделен на периоды и отдельные «подэтапы», которые мы наблюдаем в политике эскалации силового принуждения со стороны США. Общий принцип такой: усиливается давление, нажим и делается небольшая пауза, когда говорится (или дается понять), что можно отступить добровольно, либо под дальнейшим нажимом. Эта пауза называется «стремлением к переговорам» и т.п., но в действительности она дается для того, чтобы движение отступления сохранилось уже без видимой эскалации нажима на какое-то время. Потом – все сначала.

Таблица 1. Эскалация политики силового принуждения западной ЛЧЦ (основные этапы)

В настоящее время очень важно, чтобы сама правящая элита России определила, на каком этапе противоборстве с западной ЛЧЦ мы находимся. На мой взгляд, в 2014–2017 годы мы устойчиво продвигались к 7-ому этапу в состоянии этих отношений, который может быть приравнен к «ползучему военному конфликту», фактически сценарию «Военно-силового принуждения»[10]. От полномасштабной войны его отделяет очень узкий промежуток, который пока что западная ЛЧЦ не решается переходить. Этот промежуток, однако, можно разбить на десятки мелких этапов эскалации, через которые можно достаточно быстро пройти. В 2014 году описал о том, что он будет пройден к 2025 году, в 2016 – к 2020.

Проблема заключается в том, что жесткой грани между 8-м этапом и «набором» из предыдущих 1–7-го этапов нет. Мы постоянно находились последние десятилетия под внешней угрозой и давлением[11]. В частности, еще несколько лет назад бывший помощник НГШ И. Попов в своем докладе в МГИМО (У) следующим образом достаточно просто, даже примитивно, но образно проиллюстрировал эту ситуацию на простом примере использования невоенных средств в качестве инструмента силовой политики.

Внешнее вмешательство, как уже говорилось выше, направлено не только против традиционных политических целей, как это было до XXI века, но и целенаправленно против правящей элиты и общества с одной стороны и традиционных ценностей с другой. Такое внешнее давление отнюдь не всегда может быть замечено (а тем более признано), а его опасность должным образом оценена. Так, например, как точно определить силу давления на того или иного представления на того или иного представителя правящей элиты, который личными, семейными связями, финансовыми интересами, наконец, просто симпатиями, связан со страной-оппонентом? Эта степень влияния может быть оценена в очень широких границах от абсолютного «нуля» до «абсолютной» величины. Мы, например, и сегодня наблюдаем, как высокопоставленные чиновники администрации президента, аппарата правительства, министерств (включая МИД и силовые министерства) разными связями зависимы от западной ЛЧЦ или государств. Если в 90-е годы XX века их представители работали в органах власти нашей страны, то многие и сегодня продолжают работать, формально перестав быть представителями иностранных структур, включая структуры силового принуждения.

Еще сложнее оценить созданные Западом инструменты влияние на систему национальных ценностей, которые может быть внешне и не очень заметны, но очень эффективны. Так, создание тысяч НПО и их финансирование – от абсолютно безобидных «обществ любителей бабочек» до военно-спортивных организаций – в один из моментов может привести к их участию в акция протестов, когда даже небольшие по численности (десятки, сотни человек) организации, объединенные внешним управлением могут «выставить» организованную толпу в десятки тысяч человек, которая может совершить (как в Киеве и других городах) государственный переворот.

Как видно из этого рисунка, существующая российская политика стратегического сдерживания, сформулированная в Стратегии национальной безопасности, имеет очень слабое отношение к реалиям сложившимся в мире в XXI веке. Её необходимо кардинально пересматривать, – как и средства, и способы ее обеспечения – в направлении разработки новых средств ведения системного и сетецентрического противоборства, в частности, вдруг, в периоды, когда будет создана пауза в эскалации, своего рода «перезагрузка». У нас не хватает средств и мы не подготовили необходимых способов ведения противоборства в условиях такого временного «замораживания» обострения МО и ВПО, а тем более, если, «вдруг», эти отношения стабилизируются или даже временно улучшаться, как это было прежде. В эти периоды закупая ЛЧЦ отнюдь не прекращает своей политики «силового принуждения», она просто меняет формы и способы воздействия.

Автор: А.И. Подберёзкин


[1] Russia Military Power. – DIA, 2017. – P. 220.

[2] Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 683 от 31 декабря 2015 г.

[3] The National Military Strategy of the United States of America. – Wash.: GPO, 2015. June. – P. III.

[4] См. подробнее: Подберёзкин А.И. Повышение эффективности стратегического сдерживания – основное направление политики безопасности России. Часть 1 // Обозреватель-Observer, 2018. – № 5. – С. 19–35.

[5] Подберёзкин А.И., Родионов О.Е., Харкевич М.В. Стратегический прогноз развития отношений между локальными человеческими цивилизациями в Евразии: аналитич. доклад. – М.: МГИМО-Университет, 2016. Декабрь. – 123 с.

[6] Подберёзкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. – М.: МГИМО-Университет, 2015. – С. 29–31.

[7] Подберёзкин А.И. Современная Русская идея и государство. – М.: Обозреватель, 1995; Русский Путь. – М.: Обозреватель, 1999.

[8] Яковец Ю.В., Растворцев Е.Е. О системе целей и стратегии устойчивого развития Евразийского экономического союза / Экономические стратегии, 2016. – № 7 (141). – C. 7–8.

[9] Путин В.В. Указ Президента Российской Федерации «О Стратегии национальной безопасности Российской Федерации» № 683 от 31 декабря 2015 года.

[10] Подберёзкин А.И. Третья мировая война против России: введение к исследованию. – М.: МГИМО-Университет, 2015. – 169 с.

[11] Попов И.М., Хамзатов М.М. Война будущего: концептуальные основы и практические выводы. Очерки стратегической мысли. – М.: Кучково поле, 2016. – 832 с.